Текст книги "Темное искушение"

Глава сорок четвертая

wild strawberry (сущ.) – земляника

Ронан

Похлопывание по щеке выдернуло меня из глубокого сна.

Мне не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кто меня разбудил. Она пахла клубникой. Раньше я не любил запах этой ягоды, но теперь от него разгорался голод. Сильный. Ее волосы ласкали кожу. Я собирался обернуть пару прядей вокруг ладони и притянуть ее губы к своим, но шанса мне не представилось.

Она дала мне пощечину.

– Что за черт, Мила? – прорычал я, полностью просыпаясь.

Я лежал на диване в гостиной, пульсирующая рука свисала. Странно, я не помнил, как сюда попал. Когда я подумал, что буду разгребать дерьмо Алексея, я имел в виду именно это. Последнее, что я помнил, – как мне пришлось разбираться с одним из вагонов, который сошел с рельсов, разбился, а затем взорвался, когда я прибыл. Маленькие белые таблетки падали с неба как снег. Огорченно пискнув, Мила толкнула меня в грудь. Я сцепил зубы. Очевидно, сегодня она встала не с той ноги. Девушка попыталась отстраниться, но я схватил ее за запястье.

– Я не могла тебя разбудить! – воскликнула она, задыхаясь. – Я думала… Я…

От вида слез, бежавших по ее щекам, у меня ком встал в горле. Она решила, что я умер. Ни за что не умру полуобнаженным, валяясь на диване. Мысль была почти забавной, если бы не слезы Милы, из-за которых я чувствовал себя дерьмово. Хотя тот факт, что это были слезы обо мне, вызвал в груди теплое чувство, которое можно было сравнить только с новогодней радостью. А я даже не отмечал Новый Год.

– Мне казалось, ты веришь, что я бессмертный, котенок, – хрипло сказал я.

Она сглотнула.

– Столько крови…

Полная луна освещала комнату почти так же хорошо, как осветила бы лампа. Кровь стекала по моей руке, покрывая грудь и ее руки. Должно быть, она сняла с меня рубашку, чтобы увидеть рану. Я был удивлен, что не проснулся, хотя и не перевязал рану так, как следовало бы. Игры Алексея сделали это невозможным.

Альберт вытащил пулю и перевязал руку, но, судя по небольшой луже на полу, кровила она знатно. А тот факт, что я мог нормально двигать рукой, подсказывал, что выглядело это хуже, чем было на самом деле.

– Не вся кровь моя. – Кровь на моей груди была чужой.

– А чья? – Вероятно, она подумала об отце. Так и должно было быть. И так будет.

– Священника. – Как бы кощунственно это ни звучало, он действительно был дерьмовым священником у Алексея на жаловании.

Она прикусила губу.

– О.

Я был уверен, что ей будет что сказать, как только она осмыслит это, но Мила молчала, сидя на краю дивана в одной моей футболке. Она выглядела как влажная мечта Микеланджело. Как обычно, на ней не было бюстгальтера, соски просвечивали сквозь белую ткань. Очевидно, кровь во мне еще осталась, и она устремилась в пах.

Щеки с дорожками слез. Блестящие глаза. Ноги, за которые я готов умереть. Она была так красива, что один ее вид ударил меня под дых. Вагон поезда взорвался словно в боевике, но когда с неба падали таблетки, я видел Милу, одетую в желтое, стоящую на потрескавшемся тротуаре и ловящую снежинки ладонью.

В мире были и более жадные мужчины – включая ее отца – но я вдруг понял, что обошел их всех, когда нетерпеливый, алчный жар вспыхнул во мне по отношению к этой плачущей обо мне девушке.

Потянув ее прикушенную губу, я провел по ней татуированным пальцем.

– Ничего не скажешь о моей почерневшей душе?

Она подняла на меня мягкий взгляд.

– Нет.

Мой взгляд стал жестче, ее ответ вызвал иррациональную вспышку раздражения. В этом было трудно признаться даже себе, но эта девушка нравилась мне до неприличия. Мне нравилось, что она живет в моем доме, даже несмотря на всю грязь, которую тащила. Мне нравилось ее полное внимание и умные высказывания. Но что действительно нравилось, это ее сердце – мягкий орган в груди, который я мог вылепить так, чтобы он идеально ложился в ладонь.

Ее слезы, доверчивый взгляд, гребаное существование – все это не давало представить, как она уходит от меня, а я смотрю на это, и на моей ладони – следы липкой желтой глины, которую мне никогда не смыть.

Мой большой палец надавил на ее губы, размазав мое смятение по внутренней поверхности ее рта. Ее отсутствие чувства самосохранения раньше забавляло меня. Теперь мне хотелось запереть ее в пуленепробиваемой комнате, куда только я имел бы доступ. А такой у меня сейчас не было.

– Глупый котенок, – растерянно прорычал я.

Кошачьи глаза, из-за которых я и дал ей это прозвище, прищурились, когда она вырвалась из моей хватки.

– Это ты глупый, лежишь здесь, истекая кровью.

Теперь она была моим котенком, потому что оставалась приторно-сладкой ровно до тех пор, пока не выпускала когти.

Схватив ее за горло, я притянул ее губы к своим. Она выдохнула мне в рот, мой язык остановил протесты. Девушка уперлась руками в диван у моей головы в попытке удержать вес тела. Меня ранили в руку, хотя рядом с ней было такое чувство, что в грудь.

Я куснул ее губы и, почувствовав влагу на ее щеках, принадлежавшую мне, понял, что у меня встал.

– Нет, – выдохнула она мне в губы, пытаясь отстраниться, но мое тело восприняло это фигурально – как будто она уходила, черт возьми, навсегда – и моя хватка стала крепче, хаос во мне всплыл на поверхность.

Она отвернулась.

– Ронан… нет.

– Что я говорил по поводу этого слова?

– Ты истекаешь кровью. Сильно. – Ее голос звучал так расстроенно, что я ослабил хватку, но не смог удержаться и не пробежать губами вниз по ее шее, оставив метку единственным способом, который знал.

Отпустив ее плоть и царапнув зубами, я сказал:

– Это случается, когда в тебя стреляют.

– Тебе надо в больницу. – Она сопротивлялась. – Серьезно, что ты делаешь, лежа тут?

– Пытался поспать. Но теперь у меня есть настроение для другого. – Я подхватил ее бедра и потянул, чтобы Мила оседлала меня, игнорируя свою руку. Боль была ничем по сравнению с внезапной жаждой оказаться внутри нее. Странно, я не думал, что это желание имело что-то общее с членом.

– Я не буду сейчас заниматься с тобой сексом.

Опустив ее на стояк, я сказал:

– У меня был херовый день, котенок. Исправь это.

– Я вызываю врача. – Она попыталась отстраниться, но я не дал ей.

– У тебя нет телефона.

– Ронан… пожалуйста. Пожалуйста, просто позвони врачу.

Твою мать. Звучало так, будто она вот-вот разразится новыми слезами. Это сбило настрой, хотя теплое ощущение вернулось, став еще более похожим на ожидание праздника. Хотя член был все еще твердым как камень, теперь я чувствовал себя так, словно меня ждало специальное новогоднее эротическое шоу.

– Я напишу ему, – сказал ей. – Но только если поможешь занять время, пока он не приедет.

Равнодушный взгляд, который она бросила на меня, не был тем, что я привык получать от женщин, которых собирался трахнуть, но, тем не менее, он был очарователен.

– Этого не может быть в списке рекомендаций сайта здравоохранения.

Я хохотнул.

– Если ты их последователь, уверен, там найдется инструкция, как зашить огнестрельную рану. «Хорошенько вымойте руки и найдите иглу».

Она вздохнула, бросила взгляд на кровь, капающую с пропитавшейся насквозь повязки и сдалась.

– Ладно. Но напиши ему прямо сейчас. Тут нужен дьявольский экспресс, а не неспешная прогулка в пригород. Понял?

Я прищурился. Я не привык подчиняться приказам – особенно с гребаным «понял» в конце – но нелепость того, что она сказала, пересилила раздражение. Я вытащил из кармана телефон и отправил сообщение Кириллу, воспользовавшись фразой Милы. Он поймет. А может, и нет. Все, что меня сейчас волновало – женщина, скользнувшая вниз по моему телу и принявшаяся возиться с пряжкой ремня.

Я бросил телефон на пол.

Мила освободила меня от боксеров и обхватила ладонью вставший член, медленно лаская меня, как апатичный флаффер, выполняющий свою работу на площадке порнофильма.

– Это мило, котенок. Но не совсем то, о чем я думал.

Она взглянула на меня. Ее глаза были окном в душу. Я вдруг понял: если когда-нибудь умру, ее глаза будут иметь к этому прямое отношение. И почему-то я готов был это принять.

– Покажешь, что тебе нравится? – спросил она с беспокойством.

Она опустилась на живот между моими ногами, и когда я понял ее намерения, то почти простонал.

– Да. – Твою мать, да.

Мне казалось, что я подросток, которому вот-вот сделают первый минет. Мое сердце билось с удвоенной силой, вероятно, заставляя еще сильнее истекать кровью, но понимание этого я бы унес с собой в могилу, иначе, я знал, Мила остановится.

Этого точно не было в рекомендациях на сайтах здравоохранения.

Первое скольжение ее языка по стволу пронзило словно огненное копье. Остаточное тепло разлилось по животу, заставив напрячь пресс. Я откинул голову на спинку дивана и стиснул зубы, пытаясь не издавать ни звука, пока она лизала член, словно леденец на палочке. Я никогда бы не продержался до трехсот восьмидесяти восьми.

Руки сжались в кулаки, пока я боролся с порывом скользнуть пальцами в ее волосы, придержать голову и начать трахать ее рот. Я бы сделал это с любой другой женщиной, но не мог обращаться с Милой как с другими, даже учитывая то, как мучительно она облизывала каждый сантиметр моего члена.

Ее свободная рука скользнула вверх по моему прессу. Тонкие пальцы цвета слоновой кости казались невинными. Мягкими, словно бархат. Неокрашенные подпиленные ногти. Безупречная кожа. И все же их прикосновение к моему животу прожгло дорожку, такую же горячую, как и ее губы. Впервые я обращал внимание на руки женщины, а не на ее рот на своем члене. Может быть, я правда истекал кровью.

Ее взгляд встретился с моим, когда она лизнула головку члена. Я сдержал стон, зная, что в тот момент, когда заговорю, выложу все требования. Включая, но не ограничиваясь: «Заглотни член… Сделай мне глубокий минет, котенок… Похлопай меня по бедру, когда тебе нужно будет вздохнуть».

Лунный свет отбрасывал ореол на каждый сантиметр ее тела. Это выглядело так, будто ангел сосал мой член – член Дьявола. Я знал, что настоящий Дьявол никогда бы ее не отпустил. Он отрезал бы ей крылья и запер в темнице. Идея имела смысл, если бы Алексей не был такой сукой и если бы карма не вмешалась с гребаными чувствами, напомнив, что Миле это не понравится. Как бы я ни ценил пролитые обо мне слезы, мурашки бежали по коже при мысли о том, что это снова заставит ее плакать.

Казалось, она все больше приноравливалась и тоже начала наслаждаться процессом. Подушечка ее ступни скользнула по лодыжке, пока она мучила меня легкими движениями языка, которые лишь усиливали томление.

Ее взгляд поднялся ко мне.

– Ты такой тихий. Очень… пассивный. – Она подняла голову, в ее глазах мелькнуло легкое беспокойство. – Ты нормально себя чувствуешь?

Мне показалось, что она сейчас коснется моего лба, чтобы проверить температуру.

Я был не требователен, а значит, болен? Господи Иисусе.

– Я в порядке, Мила, просто соси мой член, ладно?

Она нахмурилась.

– Ты не говоришь, что тебе нравится.

– Мне нравится все. – Это было правдой отчасти. Она могла просто дышать на мой член, и мне бы это понравилось. Если бы этот день не пошел насмарку, она могла бы лизать мой член часами, и я бы не возражал. Но прямо сейчас я хотел кончить в ее хорошенький ротик.

Оно озорно приподняла бровь.

– Правда? Подруги говорили, некоторым парням нравится минет с зубами.

– Не мне.

– Уверен? – Она провела языком вверх по члену и очаровательно щелкнула на меня зубами.

Я хотел поцеловать ее. Я хотел, чтобы она и дальше сосала мой член. Я хотел всего и сразу.

Впервые в жизни попытался быть джентльменом, но она назвала меня «пассивным», и еще и зубы показала. Да пошло оно все.

Откинув волосы с ее лица, я потребовал:

– Возьми член в рот и соси.

Не сводя с меня глаз, она без слов подчинилась. Обхватив меня губами, она скользнула вниз на несколько сантиметров, втянула как профи. Твою мать. Я сгреб ее волосы в кулак, заставив ее голову снова скользнуть вниз. И вверх. И вниз. Я сдерживал движения, щадя ее. Но когда она обхватила ртом член и сжала бедра крепче, я понял, что ее это заводит. Мои ограничения слетели.

– Глубже, котенок, – хрипло потребовал я.

Подчинившись, ее рот скользнул ниже, поглощая последние несколько сантиметров. Она поперхнулась, когда сделала это. Жар, нараставший у основания позвоночника, становился все более горячим и нестабильным. Я знал, что мне не понадобится много времени.

– Расслабь горло, – прохрипел я.

Я пробежал пальцем вниз по мягкой шее, чтобы показать ей, чего хочу. Она вздохнула и в следующий раз, когда взяла в рот, скользнула вниз, сумев принять в себя каждый гребаный сантиметр.

– Твою мать, котенок, – прорычал я. – Твой сладкий ротик заставляет меня кончить.

Она отстранилась, чтобы сделать прерывистый вздох. Ее глаза наполнились слезами, потекшими по щекам. Мое сердце заколотилось, я мягко отвел волосы с ее лица, мой голос был глубоким и хриплым.

– После этого остается только кончить тебе в задницу.

Она издала хриплый стон и заерзала бедрами, прежде чем облизать член и снова полностью взять его в рот. Я зашипел сквозь зубы. Она поперхнулась, ее горло сжалось вокруг меня, и игра была окончена. Жар внутри меня разгорелся так сильно, что зазвенело в ушах, когда я слегка отстранился, чтобы кончить ей в рот, а не в горло, неуверенный в том, как она воспримет это.

Она посмотрела на меня, из глаз потекли тонкие струйки слез, она сглотнула. Я издал сквозь зубы резкий стон, каждая клеточка во мне горела удовлетворением и… чем-то еще. Она вытерла рот тыльной стороной ладони, ее волосы непослушными кудрями ниспадали до талии. От этого зрелища меня вывернуло наизнанку. Как будто кто-то сунул руку мне в грудь и вырвал мое небьющееся сердце.

Твою мать.

Я обхватил ее затылок и притянул ее губы к себе, целуя глубоко, скользнув языком ей в рот. Ее пальцы запутались у меня в волосах, от чего меня пробрала дрожь. Я проглотил ее вздох. Это словно якорь закрепилось в моей пустой груди.

Отстранившись, я смахнул влагу с ее щек.

– Это единственные слезы, которые мне нравятся.

Ее глаза на мгновение встретились с моими, но там, где обычно была прозрачность, я увидел отсутствующий взгляд, который презирал. Я знал, эту стену воздвигло не беспокойство, а нечто совершенно иное.

Я стер еще одну слезу с ее щеки и сказал.

– А теперь садись мне на лицо.

Она нахмурилась.

– Я сделала это не чтобы получить что-то взамен. Я хотела… сделать приятно.

Я улыбнулся. Она была мила. Моя идеальная маленькая мученица. Но кое-что она понимала превратно. Она взвизгнула, когда я подхватил ее бедра и потянул, чтобы она оседлала мое лицо.

– А теперь я сделаю приятно тебе, – сказал я, зарычав, оттягивая стринги в сторону и всасывая клитор в рот.

– О боже, – простонала она.

– Ты мокрая, котенок, – упрекнул я ее. – И все из-за того, что ты отсосала мне?

– Да.

Мне захотелось улыбнуться. То, как она говорит по-русски, нравилось мне больше, чем следовало. Раздвинув пальцами половые губы, я принялся легонько лизать и посасывать так, что она задрожала.

– Твою мать, – выдохнула она.

Я усмехнулся.

– Кажется, я плохо на тебя влияю.

Она вцепилась мне в волосы и потерлась о мое лицо, взвизгнув, когда я укусил ее за нетерпение там, где тазовая кость соприкасалась с внутренней стороной бедра. Она вздохнула, когда я провел по месту укуса языком. Затем я вернулся к ее киске, втягивая в рот каждую губу, снова и снова облизывая их и легонько прикусывая зубами. Она со стоном опустила лоб на подлокотник дивана.

– Ронан, я сейчас кончу.

– Боже, женщина, – прохрипел я. – Я даже не начал с азов.

– Не знаю, о чем ты, но я точно не хочу сейчас учить алфавит.

Я едва не рассмеялся.

– Начнем с «А».

Она разочарованно застонала.

– Ронан, нет… – Остальное было прервано хриплым стоном, который поднял бы и мертвого. И, вероятно, Юлию. Даже плотские стоны Милы звучали невинно. Сексуально, женственно, совершенно. Я никогда бы не смог забыть их.

Я нарисовал языком букву «Б» на ее клиторе, прежде чем перейти к «В». Ее бедра дрожали, пока она бормотала сквозь сдавленные стоны. Она была близка к оргазму, я сильно всосал клитор, и она задрожала. Скользнул пальцами внутрь нее, просто чтобы почувствовать горячую пульсацию, высвободив их только тогда, когда она прекратилась. Задыхаясь, девушка отходила от разрядки.

Внезапный стук в дверь заставил Милу скатиться с дивана, и я не смог сдержать смешок. Я знал, что с моей стороны это будет не по-джентльменски. Увидев в дверях Кирилла, я натянул на член трусы. Врач стоял с портфелем в руке и выражением огромного разочарования на лице.

Очевидно, он разделял позицию сайта здравоохранения.

– Он заставил меня! – выпалила Мила с пола.

– У нее овуляция, – объяснил я. – Она практически изнасиловала меня.

Кирилл недоверчиво прищурился.

– И ты не смог от нее отбиться.

Я улыбнулся.

– Она сильнее, чем кажется.

Мила вскочила на ноги и сердито на меня посмотрела.

– Овуляция? Да если хочешь знать, это у тебя непрекращающаяся овуляция.

Я рассмеялся. Очевидно, она не поняла ничего про «изнасиловала», иначе ей было бы что добавить. Мое веселье улетучилось, когда я вспомнил, что на ней нет ничего кроме моей тонкой футболки.

Мой взгляд стал жестче.

– Надень гребаные штаны, Мила.

Она проигнорировала меня. Проигнорировала. Меня. Если она думала, что огнестрельное ранение сделало меня настолько пассивным, что я не потащу ее задницу вверх по лестнице, она ошибалась. Но ее слова остановили меня.

– С ним все будет в порядке? – спросила она.

Врач понял вопрос, но, к сожалению, не смог перевести свой в высшей степени бесполезный ответ.

– Если выстрел в руку убьет его, я разведусь с любимой женой и трахну известную ВИЧ-инфицированную шлюху. Потом перееду в Сибирь и буду выращивать репу, пока не умру.

Я расхохотался.

Мила нахмурилась.

– Это значит «нет»?

– Он сказал, что если выстрел в руку меня убьет, он разведется с любимой женок и трахнет известную шлюху с ВИЧ. Затем уедет в Сибирь и до самой смерти будет выращивать репу.

Чтобы скрыть улыбку, она прикусила губу.

– Он тоже считает тебя бессмертным.

Я хотел улыбнуться в ответ, но не стал. Я пережил очень много смертельных моментов. Когда был моложе, даже считал, что смерть меня не хочет. Теперь я думал, что борьба за то, чтобы выбраться с низов леденящей Москвы, наградила меня железной волей к жизни.

– Нет, котенок. Он просто видел меня в гораздо худших состояниях.

Она сглотнула, ее взгляд скользнул по моей груди, как будто она впервые увидела шрамы. Некоторые из следов были длинными и тонкими от тайком пронесенных за решетку лезвий. Несколько пулевых. Один в боку, один в спине, один в руке и еще один в сантиметрах от сердца. Мила провела по нему пальцем. От прикосновения мурашки побежали по коже.

– Кто? – спросила она дрожащим голосом.

Я знал, что она спрашивала, кто стрелял в меня – кто почти убил меня. Но что-то во мне протестовало против того, чтобы сказать ей правду. Мила хотела жить в сверкающем пузыре. Пузыре, в котором можно было бы выторговать ее отца. Пузыре, который был бы слегка темным, но, тем не менее, блестящим.

После смерти отца она могла бы многое узнать о том, как он вел дела. Что похищал девушек младше, чем она, и отправлял их в секс-индустрию. Ее пузырь должен был когда-нибудь лопнуть, но я не мог быть тем, кто это сделает.

Я улыбнулся и солгал.

– Ты его не знаешь.

Ее пальцы соскользнули с моей груди, оставив странное чувство опустошенности. Она отступила, чтобы Кирилл мог поставить портфель. Я безмолвно предупредил его, чтоб он не вздумал давать мне какие-либо обезболивающие. Мне ужасно не нравилось, как они на меня действовали. Раньше он возражал, но теперь привык и просто кивнул.

Мила находилась рядом, будто могла чем-то помочь. До нее я никогда не чувствовал, что обо мне кто-нибудь беспокоился. Да мне это было и не нужно. Вот он я, с четырьмя огнестрельными ранениями, и все еще живой. Тем не менее, Мила была в ударе, пытаясь сказать несколько слов по-русски, чтобы спросить Кирилла о моем состоянии. Это было ужасно, потому что нравилось мне. И это никак нельзя было назвать продуктивным. Как только она уйдет, карма оставит меня над миской пропитанных молоком фруктовых колечек тосковать по женской любви.

Мне нужно было остановить эту лавину прямо сейчас.

– Мы оба кончили, Мила, – грубо сказал я. – Не понимаю, что ты тут забыла.

От этих слов она шагнула назад, побледнев. И теперь я себя ненавидел. И что эта толика ненависти добавила к общей картине?

– Окей, – пробормотала она. – Тогда я пошла.

Секунду поколебалась, прежде развернуться, чтобы уйти так, будто это – последнее, чего она хочет. Мне тоже казалось, что это не то, чего я хочу. В дверях она бросила на меня мимолетный взгляд, от которого у меня сжалось сердце, а затем ушла.

Я задался вопросом, не эта же сцена разыграется через два дня – я мельком увижу ее желтые волосы и взгляд, прежде чем наступит гнетущее чувство опустошенности.

* * *

Два часа спустя я упал в постель в окровавленных брюках и ботинках. Кирилл сказал, что рана заживет быстрее, если он вколет мне в руку антибиотики. Он был почти уверен, что пуля не задела кость, только разорвала мышцы. Каким самовлюбленным я снова стал. Обычно после такого дня я бы с удовольствием выпил две рюмки водки и выкурил сигару, но сейчас перед глазами стояло убитое горем лицо Милы.

Меня терзало желание пойти в ее комнату, но я подавил этот порыв. Я уже извинялся перед ней. Сил на второе извинение не было. Не говоря уже о том, что сейчас, за тридцать часов до того, как я убью ее отца, извиняться было бесполезно.

Я был уверен, что она все равно не будет мне рада, а я никогда ни о чем не просил в своей жизни – даже ребенком, живя на улице. Я просто брал то, что хотел. К сожалению, Мила не была пригоршней рублей или буханкой хлеба. У нее просто обязаны были быть чувства и какая-то вудуистская власть надо мной, не позволявшая мне причинять ей боль… даже эмоциональную.

Я никогда не стану просить.

Но уже не в первый раз мне хотелось этого.

Я заснул с мыслью о том, что увижу Милу на улице. Просто возьму ее на руки и отнесу домой, в свою русскую крепость, где буду с рук кормить гранатовыми зернышками, чтобы она никогда не смогла уйти.

Меня разбудило легкое движение на матрасе. Я знал, кто это. Тяжесть в груди ослабла, когда Мила скользнула в постель рядом со мной и положила руку мне на грудь, а голову на плечо.

Моя идеальная маленькая мученица, лежащая в руках палача своего отца. У меня была работа, которую требовалось сделать, а она была шахматной фигурой, которую нужно было использовать.

Проблема была в том… что я не думал, что смогу ее когда-нибудь использовать.