Текст книги "Темное искушение"

Глава четырнадцатая

machiavellian (англ., сущ.) – злой, подлый, лживый

Мила

– Ты могла бы по крайней мере попытаться приложить усилия, – сказал Ронан, рассматривая фотографию так, будто разочаровался во мне.

Этот мужчина был встревожен.

Дьявол, разгуливавший по улицам Москвы.

Он спрятал телефон в задний карман и опустился передо мной на корточки. Развязывая веревки на моих запястьях, он рассеянно провел большим пальцем по огрубевшей коже под ними. Эта ласка только вчера убедила меня в том, что он заботится обо мне, но, возможно, теплота была лишь тайным приемом, который злодеи передавали друг другу, чтобы заманить жертву, прежде чем растоптать ее сердце ногами.

– Твой отец такой же сумасшедший, как ты? – бесцветно спросила я.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Не уверен. Никогда с ним не встречался. Но если тебе от этого станет легче, моя мать была такой же садисткой, как и твоя.

Мой взгляд вспыхнул негодованием, но выражение его лица и тот факт, что он был достаточно близко, чтобы дать мне пощечину, сдержали мой ответ. Он предупреждающе посмотрел на меня, прежде чем встал и выключил любительское порно на экране.

Я потерла запястья и встала, морщась от боли в мышцах, настороженно наблюдая, как он прислонился к комоду, сосредоточившись на своем телефоне. Наверное, отправлял это дурацкое фото папе.

Он мог бы вложить гораздо больше силы в ту пощечину: красный отпечаток ладони на моей щеке сделал бы селфи лучше. Я не была так уж уверена, что он хотел причинить мне боль. Может быть, я смогу его образумить. Может быть, мне удастся выбраться из этого с нетронутой душой.

Хотя, к сожалению, вся моя уверенность рухнула, когда он заговорил.

– Твоя одежда, – сказал он, все еще не сводя взгляда с телефона. – Снимай.

Я уставилась на него, дыхание сперло.

Он уже видел все, что я могла предложить, – записал, чтобы смотреть, когда заблагорассудится, – но суть была не в этом. Каждый нерв в моем теле боролся против подчинения его воле. Пацифист во мне хотел подчиниться. Мозг приказывал мне подчиниться прямо сейчас, но моя гордость и – отчего-то – мое сердце тянули меня в другом направлении.

Тяжело сглотнув, я сделала шаг назад. Это движение заставило его темный взгляд встретиться с моим. Я бы не отдала этому Дьяволу свою душу.

Если он ее хочет, ему придется вырвать ее у меня из груди.

– Нет.

Его взгляд стал жестче, удерживая мой, когда он положил телефон на комод рядом с собой и уделил мне все свое ужасающее внимание. Моя решимость дрогнула, словно натянутая струна. Я пятилась, пока не уперлась ногами в кровать.

– Котенок, – предупредил он, делая шаг ко мне, – «нет» теперь отсутствует в твоем словаре. Когда я говорю тебе что-то сделать, ты делаешь это с улыбкой. Не сделаешь этого, и жизнь для тебя станет очень неприятной. Снимай. Одежду.

Я должна была знать, что он запланировал для меня. Мое воображение пугало меня, вырисовывая множество тревожных картин того, как он мог бы отомстить. Неизвестность скрутила мои легкие тугой хваткой. Я хотела, чтобы он сделал все, что было в его силах, иначе тревога будет снедать меня до тех пор, пока я не сдамся физически.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, но я выдержала его взгляд.

– Нет.

Секунду он смотрел на меня, а потом набросился так быстро, что крик вырвался из моего горла. Ронан бросил меня спиной на кровать, опустившись на меня своим телом. Я извернулась под ним, умудрившись ударить его коленом в пах. Обычный человек упал бы на пол и схватился за яйца, но этот монстр просто замер на секунду, закрыл глаза, а потом издал животный звук, вырвавшийся сквозь стиснутые зубы.

Я воспользовалась тем, что он отвлекся, и перевернулась на живот, чтобы отползти от него, взобравшись на кровать, но он схватил меня за лодыжку, потянул и подмял под себя, а затем перевернул на спину.

– Ты сумела меня выбесить, – прорычал он. – Не очень умный поступок.

Когда он оседлал мои бедра, я попыталась сбросить его, но не смогла пошевелиться. Он разорвал мою блузку. Пуговицы рассыпались по постели.

Он был таким тяжелым и неподвижным. Если Бог существовал, он оказал миру медвежью услугу, поместив душу этого человека в это тело.

Я боролась с Ронаном изо всех сил, впившись ногтями в его шею. Он зарычал и поднял мои запястья над головой, удерживая их одной рукой, дернув юбку вниз по ногам. Я вонзила зубы в его предплечье.

– Осторожнее, – пригрозил он, – ты меня заводишь.

Доказательство этого вдруг ярко и твердо уперлось мне в живот. Мысль о том, что он может сделать со мной, когда выиграет этот бой, – а он его выиграет – парализовала легкие. Холодный прилив страха со слабым шипением погасил пламя в моей груди.

К его удовольствию, я замерла.

Мое тело дрожало, пока он снимал с меня остатки одежды. Он обращался со мной как с куклой, переворачивая, чтобы расстегнуть бюстгальтер или вынуть руки из блузки. Он спустил мои стринги вниз по бедрам, и инстинктивно – а может быть, дабы почувствовать подобие контроля, – я приподняла ноги, чтобы он смог снять их.

Я лежала обнаженная, если не считать кулона в форме звезды меж грудей. Оседлав мои бедра, Ронан сжал мои запястья над головой.

Он осматривал мое тело под собой. Он даже не запыхался, а я выложилась на все сто. Негодование разрасталось в груди. Мне нужно было получить от него человеческую реакцию. Нужно было знать, что у меня есть шанс пережить это.

Он наклонился и прижался своим телом к моему. Он был горячим, и я знала – это оттого, что он горел адским пламенем. Прижавшись лицом к моей шее, он уткнулся в меня носом, его голос хрипел от сдерживаемого желания.

– Знаешь, как приручают соколов?

Я молчала, невидящим взглядом уставившись в потолок.

Он пробежал губами по моему горлу.

– Их запирают, закрывают им глаза и кормят с рук.

– Предпочту умереть с голоду.

Он хрипло хохотнул, подчеркнув звук прижавшимися ко мне бедрами, я чувствовала его твердую эрекцию между ног. Очевидно, новизна ощущений пока еще не стерлась полностью. Наши тела подходили друг другу, будто были созданы друг для друга. Что за издевательство.

Я хотела продемонстрировать безразличие, но тело покалывало от беспокойства, каждое его прикосновение вспыхивало на коже. Простое прикосновение пуговиц его рубашки к моей коже вызывало дрожь по телу.

Он просунул свои ноги между моими, отпустил мои запястья, чтобы схватить бедра, впиться пальцами в плоть, широко разведя их, и полностью прижаться ко мне стояком. Когда он потерся о клитор, волна тепла прошла сквозь меня, просочившись через страх, словно струя горячей воды.

Мое сердце в груди пустилось странным галопом; от того приема, который оказало ему мое тело, у меня все сжалось внутри. Я схватила его за руки, и он позволил мне убрать их с моих бедер – но лишь потому, что уже был там, куда хотел попасть. Он очень по-человечески выдохнул.

Конечно же, именно похоть должна быть его единственной смертельной слабостью.

Я держала его руки в своих, пытаясь помешать им прикасаться ко мне и тревожить мои чувства, хотя это движение вдруг обожгло меня своей интимностью, и я отпустила их.

– Пожалуйста, не делай этого, – выдохнула я.

Он не слушал меня. Он провел ладонями вверх по изгибам моих бедер, сжав мою талию и сильнее прижав меня к эрекции, что послало вдоль моего позвоночника еще одну волну тепла. Туман и что-то яркое окутали тьму в его взгляде, когда он смотрел на свои руки на моем теле. Он был где-то в другом месте – где-то, где викингов обуревала жажда крови, где они грабили и насиловали женщин.

Я не должна была бороться с ним. Или, может, не должна была сдаваться. Но это была бесполезная, нелепая борьба, из которой я никогда бы не вышла победителем, и я была поглощена своей собственной битвой. Тепло его прикосновений пыталось затуманить негодование в моем сознании.

Он положил руку рядом с моей головой, склонился и поцеловал мою шею, прикусив кожу, прежде чем втянуть ее губами, несомненно оставив засос для еще одного печального селфи. У меня перехватило дыхание. Он обхватил мою грудь и сжал, пробежав подушечкой большого пальца по соску. Я восстала против этого жаркого чувства, жажда бороться поднялась в моей крови.

Я не хотела этого.

Но мое тело не было в этом убеждено, когда он провел цепочку поцелуев вниз по шее и пробежал губами меж грудей. Он был на удивление нежен. Меня это возмущало.

Я хотела, чтобы он навредил мне. Я хотела боли.

Потому что тогда я буду чувствовать лишь ненависть.

Он втянул сосок в рот, и волна огня пронеслась в тянущей пустоте меж ног. Я попыталась оттолкнуть его, но он схватил меня за запястья, прижал их к матрасу по обе стороны от меня, сковав железной хваткой. Он переместился к другой груди и прикусил зубами тугую вершинку, прежде чем втянуть ее в рот. Я закусила щеку, чтобы сдержать рвущийся стон.

Его голова опустилась ниже, влажный жар языка коснулся живота. Мое тело напряглась как тетива, когда он прижался лицом к бедрам и вдохнул. Его теплое дыхание коснулось клитора, и внутри разгорелся жар, разгоняя напряжение в мышцах, словно растапливая масло.

– Котенок, – сказал он, и низкий рокот его голоса заставил пульсировать все мое лоно. – Держу пари, ты такая же вкусная, как и твой запах.

Я никогда не думала, что это станет намерением, когда он победит.

Сжав одеяло по обе стороны от себя, я боролась с желанием поднять бедра навстречу влаге и жару. Для него это был просто еще один способ унизить меня, подчинить мое тело своей воле, тогда как мой разум по-прежнему презирал его.

Мольбы и борьба не остановили его, и, когда паника захлестнула меня, я выплюнула первые слова, которые пришли на ум:

– Что ты за садист? Думаешь, это пытка?

Он запечатлел поцелуй на внутренней стороне моих бедер, и я услышала в его голосе легкую улыбку.

– Мне не хочется пытать тебя прямо сейчас. Хочется посмотреть, как быстро я могу заставить тебя кончить своим ртом.

Он явно был уверен, что сможет сделать это быстро, и я ненавидела осознание того, что даже сейчас он, вероятно, сможет. Кажется, мое тело не забыло, как ему доставляли наслаждение и пищу, как пробудили отчаянное желание, которое наконец заставило меня почувствовать себя живой. Это желание все еще держало меня, не желая отпускать.

Стыд разрастался у меня в груди и обжигал глаза. Я ненавидела его.

Он унизил меня. Использовал. Вырвал мое сердце. А когда получит то, что хотел – голову моего папы, – выбросит меня как мусор. Слезы текли по моим щекам, меня уносило куда-то далеко.

Где было пусто и оцепенело. Должно быть, он почувствовал внезапную капитуляцию моего тела, прежде чем прикоснуться ко мне губами, потому что его взгляд поднялся к моему лицу. Он смотрел на меня долгое удушающее мгновение, затем отстранился.

Я лежала, уставившись в потолок, мое тело внезапно затрясло с каждым вздохом облегчения.

Когда он вернулся через несколько секунд, то схватил меня за запястье и попытался прикрепить его к железной спинке кровати. Я не сопротивлялась, когда он перешел к другому. Он, вероятно, считал меня жалкой: безвольно-покорная, со следами слез на щеках. Но меня больше не волновало, что он думает.

Он схватил меня за подбородок и повернул мое лицо так, чтобы я посмотрела на него.

– Будешь связана, пока я не удостоверюсь, что ты можешь вести себя прилично.

Я смотрела сквозь него. Он заметил, и напряжение в воздухе сжало мои легкие, а затем отпустило и осело на пол, спокойное и апатичное, словно гладкая вода. Я выдохнула, когда по щеке неожиданно прошлась подушечка его большого пальца. Она скользнула по моим губам и слегка оттянула нижнюю. Мягкая ласка, тяжелая от его власти.

– Только не говори мне, что я уже сломал свою зверушку, – задумчиво сказал он.

Все эмоции, запертые годами послушания, вырвались на поверхность, и мои глаза вспыхнули.

– Катись к черту.

Он улыбнулся.

– Спи крепко, котенок.

Глава пятнадцатая

acatalepsy (сущ.) – неспособность понять что-либо по-настоящему

Мила

Я не пошевелилась, когда за ним закрылась дверь. Прохладный сквозняк коснулся моей обнаженной кожи, и по телу пробежала дрожь. Я была голой и замерзшей, мои запястья были неудобно сцеплены над головой, но каким-то образом мне удалось заснуть.

Ненависть к себе изматывала.

Я проснулась от косых лучей солнца, падавших на мое тело, и от неприятного давления в мочевом пузыре.

Впервые я осмотрела комнату при дневном свете. Я лежала в центре огромной постели с вычурным железным изголовьем и белым пуховым одеялом. Тяжелые шторы цвета крови обрамляли окно, под которым стояло удобное кресло. Пространство было просторным, выражая богатство в традиционном русском стиле. Не увидев никаких личных вещей, я предположила, что нахожусь в комнате для гостей.

Мой взгляд остановился на потрескавшейся деревянной двери, ведущей, как я надеялась, в ванную. Мне действительно нужно было в туалет, и я не собиралась мочиться в постель, увеличивая список своих унижений.

Я дернулась в веревках, пытаясь вывернуть запястья, но те были затянуты так туго, что мне удалось лишь натереть кожу до крови. Я издала сердитый разочарованный стон и сильно потянула на себя, готовая, если понадобится, выломать спинку кровати.

При звуке открывшейся двери я замерла.

В дверях стояла темноволосая женщина в узких джинсах и потертой футболке, обтягивающей небольшой изгиб ее беременного живота. На бедре она держала малышку, одетую, словно в платье, в огромную футболку группы Possesed и вязаные гольфы до середины бедра. И я могла поклясться, что она смотрела на меня с оттенком осуждения. На какой-то момент я подумала, что это, должно быть, девушка и дочь Ронана. Но потом она заговорила.

– Пожалуйста, скажи, что это какая-то извращенная ролевая игра.

Я не знала, что ответить, но выражение моего лица, должно быть, сказало ей все, что она хотела знать.

Она вздохнула и пробормотала:

– Родственнички.

Я смутно догадалась, что это, должно быть, жена брата, о которой говорил Ронан, но у меня не было времени подумать над этим, потому что в дверях появился мужчина, одетый в отличный синий костюм с чашкой-непроливайкой в руке.

Женщина подняла девочку повыше на бедре, ее голос был сух, когда она кивнула в мою сторону.

– Кристиан, посмотри, что сделал твой брат.

Мое тело напряглось от унижения, когда его взгляд встретился с моим, хотя он, казалось, оценивал ситуацию, а не мою полную наготу. Лицо у него было поразительным, словно высеченным изо льда совершенством, и один взгляд в его глаза заставил меня вспомнить фото в кабинете Ронана.

Он был мальчиком с фотографии.

Кристиан отвел от меня взгляд и ответил:

– Она Михайлова.

– Что такое Михайлова? – спросила маленькая девочка.

Женщина положила руку себе на бедро.

– Мне плевать, будь она даже дочерью Сатаны…

– Почти что, – ответил он.

– У Сатаны рожки. – Девочка посмотрела на меня с разочарованием. – У нее нет рожек.

Если забыть о странном ребенке, то разве не брата Кристиана тут называли Дьяволом? Невыносимо было, что все смотрели на меня, как на чудовище. Теперь, когда я знала, чем занимается папа, все эти холодные, полные страха взгляды, которые я ловила с момента прилета в Москву, внезапно обрели смысл.

– Я не оставлю ее в таком состоянии, – сказала женщина.

– Мама? – прошептала ее дочь. – Она моя няня?

– Няня. Нет, cara mia.

– О. – Девочка надула губы. – Тогда, наверное, надо отпустить ее, папа.

Сколько лет этой девочке? Неужели она выросла в гадючьем гнезде?

Мужчина казался недовольным тем, что на него ополчились жена и дочь, но спорить не стал. Он забрал девочку из рук жены и повернулся ко мне, голос у него был холоднее русской зимы.

– Тронешь мою жену, и то, что сделал с тобой мой брат, покажется цветочками.

Я сглотнула.

Его жена закатила глаза.

– Он немного нервный, но хороший. – Она попыталась закрыть дверь, но он не дал ей этого сделать, подставив ногу, и посмотрел, явно приказывая оставить дверь открытой. Она невинно улыбнулась ему, как будто ничего такого не сделала. Когда он наконец ушел, она подождала, нетерпеливо постукивая туфельками с гепардовым рисунком, пока он не отойдет достаточно далеко по коридору, чтобы не заметить, а потом закрыла дверь.

– Кстати, я Джианна. – Она подошла ко мне. – Я уверена, что зовут тебя не Михайлова.

Я помедлила, не зная, чего ожидать от нее, учитывая что ее муж ужасал, а шурин должен быть предан суду. Наконец я ответила:

– Мила.

– Приятно познакомиться, Мила. – Она села на край постели. – Откуда ты?

– Из Майами.

– О, обожаю Майами. Там лучшая кубинская кухня, – сказала она, весело добавив, – хотя на Кубе я как раз и не была.

Я уставилась не нее. Я уже не была уверена, в какой мир попала, и от этого начинала болеть голова.

Джианна боролась с веревкой на моем запястье, бормоча что-то на языке, который я приняла за итальянский. Пока что она была самым милым – хотя может и не самым здравомыслящим – человеком, которого я встретила, прилетев в Москву.

– Он научился вязать узлы в тюрьме, – бесцветно сказала я.

– Среди всего прочего, я уверена, – парировала она так, будто была раздражена, – интересно, тройничков у него там не было?

Она рассмеялась непониманию на моем лице.

– Извини, просто ненавижу тюремных медсестер. Накатывает иногда в самые странные моменты. – Она наконец освободила запястье и перешла к другому, и я поморщилась от боли в мышцах, когда опустила руку на постель. – Никогда не видела, чтобы Ронан привязывал женщину к постели только для того, чтобы оставить ее так. Надеюсь, эта мания у него пройдет.

Я начала понимать, что сумасшествие здесь – норма.

– Можем только надеяться, – сухо ответила я. Затем добавила с беспокойством: – Его девушка живет тут?

Это позабавило ее.

– Уверена, ад замерзнет прежде, чем у Ронана появится постоянная девушка. – Она помедлила, оглядев меня, ее взгляд остановился на моей шее, где, как я знала, остался засос. – Хотя опять же… глядя на это, я чувствую некоторый оптимизм.

Мне показалось, что она не шутит.

Я не хотела знать, как она сошлась со своим мужем.

– Я думала, Надя – его девушка, – медленно сказала я.

Она сморщила нос.

– Слава богу, нет. Из нее вышла бы ужасная невестка. Представляю себе разговор за ужином.

Мне стало немного легче от осознания того, что я не занималась интимными вещами с чьим-то парнем. Эта мысль лишь усугубляла болезненность ситуации. Однако сейчас это было наименьшей из моих забот.

– Я стараюсь держаться подальше от дел мужа и его брата, но иногда любопытство берет верх. У Ронана проблемы с твоим отцом, не с тобой. – Выругавшись по-итальянски, она дернула веревку. – Уверена, совсем скоро он уступит, и все будет улажено.

Она казалась равнодушной к тому факту, что уступка означала то, что голова моего папы украсит каминную полку Ронана. Безнадежность этой ситуации давила на грудь, пока я смотрела в потолок.

– Папа уже согласился обменять себя на меня.

Она вскинула бровь.

– Тогда зачем ты Ронану?

– Пытать.

Она рассмеялась, но стала серьезной, когда поняла, что я не шучу.

– Ну… это интересно.

Будучи в здравом уме и все такое, я бы охарактеризовала это иначе.

Вторая веревка поддалась, и я скатилась с кровати.

– Спасибо. Мне только надо…

– Иди. Я найду тебе какую-нибудь одежду.

К счастью, потрескавшаяся дверь вела в ванную, и, облегчившись, я выдохнула. Вымыла руки и умылась куском мыла, затем нашла лишнюю зубную щетку в ящике туалетного столика и воспользовалась ею, стирая кислый привкус вчерашнего празднества. Я вернулась в комнату, внезапно чувствуя себя очень, очень голой.

Джианна сидела на постели с какой-то одеждой в руках.

– Вот, держи.

Я поблагодарила ее, прежде чем накинуть наряд. На черной безразмерной футболке было лицо Элвиса Пресли, и она едва прикрыла мои бедра.

– Прошу прощения, – сказала она. – Это все, что я смогла найти. Ронан так посмотрел на меня, будто мне этого не простит.

Я взглянула на нее встревоженно.

Она улыбнулась.

– Он больше лает, чем кусается, ручаюсь.

– Я видела, как он отрезал человеку палец, и он собирается убить моего папу.

– О… – Она сморщила нос. – Полагаю, это выставляет его не в лучшем свете, не так ли?

«В дурном свете», – поправила я мысленно. Не могла не поправить.

– Мне жаль, что с твоим папой так получилось. Правда. Но ты очутилась в таком мире, где все не всегда черно-белое.

Я обдумывала ее слова, пока она шла к двери.

– Мне пора. Муж посмотрел так, что стало ясно – на ужин мы не останемся. И это ужасно, Полина делает лучший в мире медовик. – Джианна потерла рукой выступающий живот. – Как бы там ни было, уверена, в следующий раз, когда мы встретимся, на тебе будет меньше веревок и больше одежды.

Звучало оптимистично, но у меня перед глазами стояли части моего тела, отправленные коробками FedEx, гроб отца, и, если я останусь жива, мир, где мне придется идти по жизни самостоятельно. Внутри у меня все скрутило. Глаза защипало.

Ее взгляд наполнился состраданием, рука легла на ручку двери.

– Просто помни… внутри тебя есть богиня. – Она вышла в коридор и обернулась взглянуть на меня. – Ты просто должна ее найти.