Текст книги "Темное искушение"

Глава двадцать вторая

sapiosexual (сущ.) – человек, который испытывает сексуальное возбуждение от интеллекта и высокой эрудированности

Мила

Мы с Ронаном танцевали один и тот же танец в течение трех дней.

Мы завтракали вместе, словно пара с серьезными семейными проблемами, затем он отправлялся в Москву, скорее всего, затем, чтобы манипулировать и калечить, а меня препровождали обратно в комнату.

В попытке заслужить немного свободы и выбраться из этого кошмара, я вела себя так хорошо, как только позволял мой несдержанный рот, хотя мне хотелось кричать.

Ронан, Юлия и молчаливая горничная были единственными лицами, которые я видела изо дня в день, а дни уже путались у меня в голове. Я не знала, в какой момент это случилось, но начала с нетерпением ждать завтрака, хотя бы ради того, чтобы избавиться от разъедающей разум скуки.

На третье утро ко мне пришло осознание.

– Я знаю, что ты делаешь, – объявила я за обеденным столом.

Ронан поднял взгляд от телефона, который, вероятно, был приклеен к его руке. Если глупое устройство не восклицало глубоким голосом «Вкусно!» и «Восхитительно!» посреди игры в Candy Crush, то постоянно звякало текстовыми и почтовыми уведомлениями.

Он вскинул бровь.

– И что я делаю?

– Пытаешься стокгольмскийсиндромизировать меня.

Мне показалось, он сейчас рассмеется.

– Такого слова не существует.

– Как будто мне нужен грамматический совет от того, кто в одном предложении использует слово на «еб» как существительное, глагол и прилагательное.

– Это слово универсально.

– Не настолько.

Тяжесть его взгляда могла соперничать с ударной волной.

– Когда я буду трахать тебя, котенок, обещаю, ты будешь употреблять это слово в гораздо более «расширенном» значении, чем я.

Вывернутая наизнанку его словами и напряжением во взгляде, я приложила все усилия, чтобы не отвести взгляд и не заерзать на стуле. Грубое обещание заставило мое дыхание замедлиться, но тот факт, что он знал, как верно складывать слова в предложения, вызвал раздражающую волну жидкого тепла внутри меня. Даже прилагательное он употребил верно.

– Достаточно универсально для тебя? – спросил он. Выражение его лица говорило о многом.

Ронан – «один».

Мила – «ноль».

Не в силах сдаться я пробормотала:

– «Расширенный» было несколько неоправдано.

– Мне казалось, ты умеешь достойно проигрывать.

Я молча обдумывала его ответ. Я никогда не была склонна к соперничеству, но каждый разговор с Ронаном казался мне схваткой, в которой я обязана была победить. Может быть, похищение русским мафиози меняло девушек, а может быть, я просто хотела содрать его кожу, чтобы продемонстрировать монстра под ней. Было несправедливым то, как он легко прятался за привлекательным лицом и дорогими костюмами.

Он встал, сунул телефон в карман и застегнул пиджак.

– Увидимся завтра, котенок. – Затем он вышел из комнаты, вновь оставив меня одну, словно я была лишь мимолетной мыслью, сбивающей его с планов о мировом господстве.

Он так и не ответил на мой вопрос, но его безразличие и то, как он отступил, навели меня на мысль о том, что я ошибаюсь. Что ему никогда не приходило в голову манипулировать моими телом и душой. Теперь я чувствовала себя нелепо из-за того, что пришла к такому выводу. Если он так сильно хотел переспать со мной, он мог просто взять свое. Он точно не подходил ни под одно определение мягкотелого человека. Может быть, он не испытывал нетерпения, чтобы форсировать этот вопрос. Может быть, эти утренние «свидания» удовлетворяли его желание немного развлечься за завтраком.

Я покрутила ложкой в тарелке с кашей, которую он не заставлял меня есть. Неприятное чувство разлилось внутри. Отвратительно, но я была уверена в том, что оно было вызвано мыслью о том, что Ронан может потерять ко мне интерес, или тем, что таймер уже отсчитывал последние часы папиной жизни.

Самый отвратительный вариант не имел со всем этим ничего общего. Когда спина Ронана скрылась из виду вместе с его сквернословием и запахом леса, его место заняло одиночество, заполнить которое присутствие Юлии было не в силах.

* * *

«Je le hais. Tu le hais. Nous le haïssons. Я ненавижу его. Ты ненавидишь его. Мы ненавидим его». Я пялилась в потолок, устало спрягая французские глаголы самым забавным образом, какой смогла придумать.

Дверь открылась, и после короткой паузы, понадобившейся, чтобы наклониться и поднять с пола сломанную дверную ручку, Юлия сказала:

– Это дом, а не сарай.

Я полагала, она имела в виду тот момент, когда я в пять утра до боли колотила в прочную дверь и кричала: «ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!». Но кто знает, в этом доме она могла иметь в виду и то, что я говорю по-французски.

Игнорируя ее, я повторила без всякого энтузиазма: «Je le déteste. Tu le détestes. Nous le détestons. Я его ненавижу. Ты его ненавидишь. Мы его ненавидим».

Потолок, куда я смотрела, заслонило суровое лицо.

– Что с тобой не так?

– У меня месячные, – объяснила я.

Она сморщила нос, будто я – странное и отвратительное существо, затем на мгновение исчезла из комнаты, убедившись, что дверь за ней закрыта на засов, вернулась с коробкой тампонов и уронила ее мне на лицо.

– Ой, – жалобно протянула я, потирая лоб.

Она фыркнула.

– Ведьма, – проворчала я.

– Сучка.

Сегодня был худший день, у меня начались боли. Этим утром я решила, что сделаю все, чтобы выбраться из этой комнаты: обуздаю сарказм, продам душу, отсосу Дьяволу – все что угодно. Еще один день этого безумия, и я буду такой же чокнутой, как Ренфилд в «Дракуле». Я уже вела ночной образ жизни и сомневалась в своем веганстве. Завтра я начну есть жуков.

Моя матка, наказывающая меня за то, что я не залетела в этом месяце, должна была значительно усложнить контроль за тем, что я говорю. Я никогда не стремилась быть идеальной, но во время месячных? Я была очень, очень далека от идеала.

– Ты опаздываешь к завтраку, девушка.

– Просто дай мне спокойно умереть.

– Мне нравится эта комната. Иди умирать вниз.

Десять минут спустя я вошла в столовую в блузке цвета солнца и струящейся юбке, по пятам за мной следовала Юлия. Она бросила извиняющийся взгляд на Ронана за то, что доставила меня с опозданием. Я бы и глазом не моргнула, если бы она поклонилась ему на выходе.

Он просто кивнул ей, не отнимая телефона от уха. Я направилась к своему месту и положила на тарелку фрукты. Ронан улыбался тому, с кем разговаривал по телефону. Наверное, Наде. Мне было ее немного жаль, но в то же время я считала, что характер у нее – как у статуи с козлиной головой.

Лениво отвечая по-русски, Ронан наблюдал, как я кладу в свою чашку горячего чая три кубика сахара. У меня стоял горький привкус во рту, его могло смыть только что-то приторно-сладкое. Наконец он закончил разговор, сказав милое и раздражающее «до свидания», прежде чем погрузить комнату в тишину.

Через минуту он сказал:

– Хочешь чашку диабетика, только попроси.

Я прикусила язык, чтобы не ответить на автомате: «Как считаешь, двух хватит, чтобы тебя больше не видеть?» – и сказала с теплотой:

– Не нужно, спасибо.

Он откинулся на спинку стула, а в его взгляде промелькнуло что-то похожее на веселье.

– Поздно вечером или рано утром? – Намек был ясен: он слышал мои крики и стук в дверь, но проигнорировал меня.

«Je suis calme. Tu es calme. Nous sommes calmes. Я спокойна. Ты спокоен. Мы спокойны».

– Мне просто трудно заснуть от всего этого волнения. – Сарказм – подлая сучка – часто брал надо мной верх.

– Я и не знал, что в моей комнате для гостей есть такие замечательные развлечения. – Его глаза сверкнули. – Ну… если не считать того видео, что я тебе оставил. Я знаю, по телеку много чего показывают, но время от времени стоит расширять горизонты – например, посмотреть ситкомы.

Мы оба знали, что телевизор в комнате настроен так, чтобы показывать бесконечное порно. Волна холода пробежала по моей коже, пока я пыталась сбить поднимавшийся жар. Я не хотела возвращаться в ту комнату. Ему придется тащить меня, брыкающуюся и кричащую, именно это он и сделает, если я буду его злить.

– Я говорю не о телевизоре. – Сделав глоток горячего сахара из своей чашки, я почувствовала, как горит язык. Я понятия не имела, что скажу, чтобы объяснить предыдущую саркастическую оговорку, поэтому слова начали сыпаться сами по себе. – Просто… атмосфера тут… – Мой взгляд натолкнулся на Юлию, стоявшую в коридоре, которая напевала и расчесывала волосы фарфоровой кукле, сидевшей на столике с прочими безделушками. Я снова посмотрела на Ронана и заставила себя улыбнуться. – Это просто так романтично. Русская зимняя страна чудес, очень древние средневековые двери и разница в возрасте. Я словно живу в диснеевском мультике.

Понаблюдав за мной тяжелую минуту, он рассмеялся, глубоко и искренне, как будто не мог поверить в то, что только что слетело с моих губ. В его словах проскользнуло веселье.

– У меня такое чувство, что ты сейчас не совсем искренна.

– Понятия не имею, откуда у тебя такое чувство.

Я планировала в конце завтрака просить о более длинном поводке, но если он продолжит сидеть и смотреть на меня, не прикасаясь к своей тарелке, эта трапеза может затянуться. Было не просто продержаться хотя бы десять минут, не вызывая его неудовольствия, и каким-то образом проницательный ублюдок знал об этом. Он собирался сделать все как можно более болезненно.

Я попыталась отгородиться от его назойливого присутствия, но его взгляд и молчание жили сами по себе – два маленьких демона, сидевших у меня на плечах.

«Je l’ignore. Tu l’ignores. Nous l’ignorons. Я игнорирую его. Ты игнорируешь его. Мы игнорируем его».

– Я хочу пить, котенок.

Не донеся вилки до рта, я замерла от его томного тенора, практически требовавшего, чтобы я обслужила его. После секунды недоверия я позволила себе взглянуть на ленивого ублюдка, развалившегося на своем стуле и, как я уже знала по опыту, занявшему обе своих руки.

– Лень – это грех, – сказала я, прищурившись.

– Как и гордость, – ответил он. – На самом деле, считается самым тяжким из всех.

Тьфу. Теперь я должна обслуживать его, чтобы не стать еще большей грешницей. Я ненавидела того, кто потратил свое время, чтобы познакомить этого человека с Библией.

Я уронила вилку и заставила себя улыбнуться.

– Чай или воду, Дьявол?

Опершись локтем о подлокотник, он провел большим пальцем по подбородку, будто обдумывал ответ. Намек удовлетворения унизительной ситуацией, в которую он меня поставил, сверкал в его глазах.

Моя босая нога начала нетерпеливо постукивать под столом, раздражение росло с каждой секундой, которую он тратил на то, чтобы принять чертово решение. Его ботинок мягко опустился на мою ногу, чтобы прекратить это.

– Чай.

Наливая ему чашку, я спросила:

– Сахар?

– Нет.

Кубик сахара с всплеском опустился на дно его чашки, и я подвинула ее, надеясь, что на сахар у него аллергия. Как только я снова взяла вилку, он вновь открыл рот.

– Если подумать, вода была бы лучше.

Моя сдержанность лопнула, и наружу вырвались первые пришедшие в голову слова:

– Почему ты такой?

Мелькнула легкая искра веселья, но от неуважительного тона его глаза потемнели, и дорогой ботинок надавил на мою ногу немного сильнее.

– Ты самовлюбленная, я нахожу это забавным.

Хотя этот ответ не имел бы смысла ни для кого другого, он попал в цель и заполнил пространство между нами безмолвным осознанием. Он высмеивал мои рассуждения об удаче из нашего прошлого разговора. Дьявол так хорошо понимал работу моего хаотичного мозга, что я не была уверена, как это характеризует меня.

Ощущение близости сдавило мне горло, и я убрала ногу из-под его ботинка. Я, несомненно, упустила свой шанс получить сегодня какую-либо свободу, и мне не хватит смирения, чтобы молить о ней. Нужно было предупредить дальнейшие потери прежде, чем я почувствую острый укус клыков.

– Я могу идти?

Он прищурился.

– Нет.

Видите, вот что получается, когда я пытаюсь вести себя прилично.

Мы очень долго сидели в напряженном и неловком молчании. Я была уже сыта и развлекала себя тем, что разрезала остатки тоста на мелкие кусочки. Ронан даже не ел, а проверял сообщения, пока я была вынуждена сидеть словно ребенок за обеденным столом.

– Ты собираешься есть? – выпалила я. – Или предпочитаешь обедать человеческими сердцами в одиночестве?

Он поднял взгляд на меня.

– Ты знаешь, чем я предпочитаю обедать в одиночестве.

Не желая продолжать этот разговор, я сменила тему.

– Я хочу поговорить с папой.

– Сложно.

Моя кровь начала закипать.

– Скажи, ты продал свою душу, или у тебя это наследственное?

– Вероятно, наследственность играет в этом определенную роль. Ты должна понимать. В тебе течет кровь твоей матери.

Он мог унижать меня, как ему заблагорассудится, но я не позволю порочить память моей матери.

– Прекрати лгать о ней, – прорычала я.

Он приподнял бровь, изогнув губы в насмешке.

– Твоя мать была больной, котенок. Как те люди, которые душат щенят. Хотя я слышал, что это не мешало ей прекрасно трахаться.

Я выплеснула свой чай ему в лицо.

Все сдерживаемое негодование вырвалось наружу, словно конфетти из хлопушки, на странно спокойное лицо Ронана. Напряжение сожгло кислород в комнате прежде, чем все замерло в мертвой тишине. Я примерзла к своему стулу, кровь пульсировала адреналином и ледяным страхом.

Он вытер лицо рукой и произнес холодно, но сдержанно сквозь стиснутые зубы:

– Я дам тебе фору.

Если я побегу, он погонится за мной. Если не побегу… он меня убьет.

Ужасающие вещи вроде коробок FedEx наполнили мой разум. Страх пронзил мои легкие и вытянул из них воздух. Стул опрокинулся на пол, когда я вскочила на ноги, а затем выбежала из комнаты, зная, что должна ускользнуть, пока у меня есть фора.

Глава двадцать третья

typhlobasia (сущ.) – поцелуи с закрытыми глазами

Мила

В панике и не зная направления, я бросилась бежать. Захлопнула за собой дверь ванной и отступила, сердце бешено колотилось в горле.

Ронан был отъявленным мошенником. Все знают: чтобы дать фору, надо по меньшей мере десять раз повторить «Миссисипи». Всего через три секунды после того, как я добралась до верхней ступени лестницы, услышала звук его тяжелых шагов, преследовавших меня. Он был нечеловечески быстр, его тень почти поглотила мою, прежде чем я заперлась.

– Открой дверь, – потребовал Ронан слишком спокойным тоном, чтобы успокоить меня.

Даже зная содержимое ванной комнаты до мелочей, я принялась рыться в ящиках туалетного столика в надежде, что волшебным образом вдруг появится что-то, что поможет защититься. Без сомнения, у Юлии был ключ, и она с радостью помогла бы своему хозяину.

– У тебя пять секунд, чтобы открыть эту дверь, или я ее выломаю.

Я отбросила за плечо щетку.

– Удачи с этим. – Я смогла ответить холодным тоном, но сама мысль вызвала у меня волну неуверенности. Я пыталась пинать, колотить и выламывать дверь спальни, которая выглядела так же, как эта, и сильно поранилась, а на ней не осталось ни царапины.

Бах!

Я отпрыгнула, когда единственная перегородка между нами распахнулась и ударилась о стену с такой силой, что верхняя петля сломалась. Дверь покачивалась на оставшейся петле, пока очередной удар не вырвал ее из рамы, а затем твердый кусок дерева с громким стуком ударился об пол в нескольких сантиметрах от моих босых ног, и я содрогнулась.

Я подняла взгляд, чтобы встретиться с черными глазами, в которых ничего не было. Зубная щетка вывалилась из моих пальцев. Холодный страх парализовал меня. Я уставилась на него, грудь тяжело вздымалась в ожидании возмездия. Независимо от того, что он приготовил для меня, я отказывалась умолять сохранить мне жизнь. Если гордость приведет меня в ад, так тому и быть. По крайней мере, я покину этот мир, сохранив достоинство.

Ронан двинулся ко мне, его дорогие ботинки ступали по упавшей двери. Лязг металла привлек мое внимание к его рукам, и когда я увидела, как он вытаскивает ремень из петель, мое сердце провалилось в желудок.

Он выпорет меня, как Карло выпорол свою беременную жену в «Крестном отце».

К черту достоинство.

– Мне жаль! – Слова вырывались с неровным дыханием.

– Нет, тебе не жаль, маленькая лгунишка.

Ноги несли меня назад, он следовал за мной по пятам. Под ногами я чувствовала прохладный каменный пол душевой. Я была в ловушке, а он приближался ко мне, держа в руках ремень. Я должна была принять боль, чтобы вернуться к реальности, вспомнить, что он – не что иное, как предвестник смерти. В теории это звучало хорошо, но на самом деле? Мне казалось, это будет чертовски больно. Схватив бутылку шампуня, я швырнула ее в него.

– Ты заслужил это!

Он уклонился от нее и от всего остального, что я бросала. Схватив меня за талию, он мрачно зашептал мне в ухо:

– Я заслужил это, как твоя задница заслужила порки.

Я толкнула его, пытаясь ударить коленом в уязвимое место, но он схватил мое бедро прежде, чем я попала в цель.

– Еще раз попытаешься ударить меня коленом по яйцам, – прорычал он, – и будешь успокаивать боль.

– Отпусти меня! – я продолжала сопротивляться, но он крепко держал мои запястья, пока обматывал их ремнем и затягивал узел. Когда он отступил, я попыталась бежать, но он дернул за другой конец ремня, и я врезалась в его грудь. Другой конец он прикрепил к насадке на потолке, подняв мои руки над головой. Тяжело дыша, я настороженно посмотрела вверх.

– Что ты?.. – Остальные слова вырвались криком, когда на меня обрушилась ледяная вода. Я была достаточно высокой, чтобы стоять на полу обеими ногами, но ремень был недостаточно длинным, чтобы дать мне уклониться от воды. Я отплевывалась и задыхалась от неожиданного ливня, который был настолько холодным, что мою кожу покалывали мурашки.

– Что я говорил тебе о борьбе со мной? – Он схватил мое лицо, подняв его так, чтобы я смотрела на него.

Сильная дрожь пронзила меня, когда ледяной поток намочил мои волосы и заставил платье прилипнуть к телу. Я сморгнула воду с глаз. Я не знала, то ли это ледяная вода, то ли слезы облегчения оттого, что он не будет пороть меня, но внутреннее сопротивление иссякло, оставив меня дрожащей и одинокой.

– Холодно, – пожаловалась я сквозь клацающие зубы.

– Хорошо. – Он тоже наполовину промок, но даже не вздрогнул, пальцы сжались на моих щеках. – У тебя вспыльчивый характер, котенок. – Его хватка немного ослабла, темные глаза встретились с моими. – Не заставляй меня надевать на тебя поводок.

После его угрозы я должна была извиниться. Должна была молить о прощении и шее без ошейника, но вместо этого у меня вырвалось бесстрастное:

– Надеюсь, чай был еще горячим.

Легчайший намек на улыбку на его губах противоречил раздражению в его взгляде, и его ответ был вдумчивым, возможно, даже риторическим.

– И что мне с тобой делать?

– Отпусти меня.

Что-то неуловимое и противоречивое промелькнуло в его взгляде, и я задалась вопросом, не строит ли он планы моего освобождения, не обменяет ли меня на моего отца через несколько дней или даже часов. Эта мысль сжала грудь, заставив почувствовать себя потерянной и одинокой, но к жизни пробудилось не только отчаяние.

– М-м-м. – Мягкий звук завибрировал мне в губы. – Пока нет.

Я знала, что даже если мне удастся избежать общения с Дьяволом, его демоны будут преследовать меня всю жизнь. Когда я представила, как он уходит не оглядываясь, будто я – комок жвачки на его подошве, ненужный и быстро забытый, во мне пробудилось нечто свирепое. Или, возможно, это было просто оправданием того, что я потеряла контроль над ненавистью и позволила ей разгореться пламенем.

Я прерывисто выдохнула, когда он провел большим пальцем по моей скуле. Контраст между его гневом и лаской сбил меня с толку, вызвал вспышку жара внутри и безумное желание заслужить его мягкость и одобрение.

Его большой палец пробежался по моим губам, словно проверяя, укушу ли я. Я не стала. Даже позволила сунуть палец мне в рот. Низкий звук, вырвавшийся из его горла, потревожил холодный воздух, согрев воду на несколько градусов, и в ту минуту все, чего я хотела, это жар.

Пусть даже жар адского пекла.

Я сомкнула губы вокруг его пальца, так что высвобождать его пришлось, скользнув по моему горячему языку и губам. Одного его взгляда было достаточно, чтобы разгорелось пламя, и от его тяжелого удовольствия приятное ощущение появилось у меня между ног.

Тепло внутри противоречило холодной пытке, и от нее у меня закружилась голова. Я почувствовала себя словно под кайфом. Опьяненной стаканом водки за десять тысяч долларов в ресторане на двадцатом этаже, и не могла не поддаться прикосновению, когда его большой палец оттянул мою нижнюю губу, а затем отпустил.

Запястья, стянутые ремнем, струйки ледяной воды, стекающие по коже и по приоткрытым губам… Время замедлилось в плотном притяжении между нами, похожем на полуприкрытый взгляд и безлунную ночь. Кожа цвета слоновой кости, покрытая мурашками. Промокший Brioni и татуировки. Бескорыстие и жадность.

Инстинктивная потребность сократить дистанцию между нами выбила воздух из легких, и я не могла найти кислород, не пропитанный его жаром и пьянящим запахом леса. Голова еще была над водой, но я уже тонула, задыхаясь и зная, что этот грех не насытит меня.

– Пожалуйста, выпусти меня.

Мы оба, казалось, знали, что мои слова содержали два разных желания: освободиться от этого ледяного наказания и моей внутренней клетки.

Момент плотной тишины заполнил стук моего сердца и журчание воды.

– Хочешь свободы? Заслужи. – Унизительное, намекающее предложение должно было разрушить чары между нами, хотя звук его голоса – интеллигентного, но испорченного более сильным, чем обычно, акцентом, – ласково скользнул вниз по моей шее. Мне хотелось прислониться к нему.

– У меня месячные, – сказала я, надеясь, что он найдет это настолько же неприятным, как и Картер, и это спасет меня от падения. Мне следовало знать, что все будет не так.

Улыбка тронула его губы.

– Кровь меня никогда не пугала.

Я сглотнула.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Прояви изобретательность.

Горло сжалось, я замерла в нерешительности. Я не была уверена, чего он хотел от меня и что вообще я могла сделать со связанными над головой руками. Это был мой шанс на некоторую свободу, на более свободный режим, чтобы придумать план побега, но что будет хорошего, если я утону? Полагаю, мне следовало научиться плавать.

Я сделала единственное, что было в моих силах.

Встав на цыпочки, я потянулась к нему, пока наши губы не оказались на расстоянии волоска друг от друга, пока мои не коснулись его с дрожью, которая прокатывалась по мне. Я быстро выдохнула ему в губы, ожидая реакции – любой, которая поощрила бы меня продолжать, – но ничего не было. Разочарованная, дрожа от смущения, я полностью прижалась губами к его губам.

Ремень немного ослаб, мои руки были неловко подняты над головой, и я опустила их ему на плечи. На вкус он был словно корица, грех и нечто настолько мужское, что я глубоко вдохнула, чтобы прочувствовать это. Когда мои губы прижались к его губам, все сомнения внутри исчезли, сменившись потоком огня, обжегшим меня до кончиков пальцев.

Он не ответил на поцелуй. За завтраком он казался более поглощенным игрой на телефоне, чем поцелуем сейчас. Мне вдруг как воздух понадобилась его реакция.

Целуя его мягко и медленно, я скользнула ногой вверх по его бедру, обвиваясь вокруг него, чтобы притянуть его ближе, а затем лизнула шрам на его нижней губе. Он резко выдохнул, подходя ближе под струи воды, и уперся руками в стенку душа по обе стороны от меня. Он был теплым, источал столько тепла, что я, дрожа, прижалась к нему, чтобы впитать его.

Моя кровь вибрировала в венах, кипела под кожей. Я просунула язык ему в рот, он пососал его, слегка прикусив зубами, и что-то влажное, горячее, скользкое запульсировало внизу живота. Его губы двигались напротив моих, делая каждое прикосновение и погружение более властным. Когда я сжала ногой его бедро, чтобы подтолкнуть ближе, рука оторвалась от стены и схватила меня за бедро, его пальцы вжались в плоть.

Когда он прикусил мою нижнюю губу, я укусила его сильнее. Его глубинный рык завибрировал во мне. Желание разгорелось внутри и сжалось в комок, требовавший разрядки. Я стала одним лишь ощущением прикосновений, парила в облаке желания, таком горячем, что была уверена – мне без него не выжить.

Углубив поцелуй, я сдавленно застонала. Он проглотил мой стон, проведя своим языком по моему. Охваченная льдом и пламенем, я выгнулась навстречу ему, страстно желая прикосновения, трения, отпущения грехов.

Но ад привел меня сюда. И ад выпустит меня отсюда.

Я дразнила его губы своими, облизывала, кусала, надавливала и дышала, между ног нарастала истома, и внезапно я поняла, что сделала бы все, чтобы заполнить ее, будь прокляты месячные. Отчаянно застонав ему в рот, я прижалась ближе, мое тело оказалось на одном уровне с его. Его хватка на моем бедре стала сильней, и сдержанность, стоящая за этим, – мысль о том, что он мог бы оставить на мне синяки, причинить мне боль, но не сделал этого, – лишь заставляла меня отчаянно желать большего.

Он издал разъяренный звук, когда я начала тереться о его стояк, пытаясь облегчить истому, и именно в этот момент он оттолкнул мою ногу и резко отступил.

Меня окатило холодной водой и снаружи, и изнутри, но это не погасило жара, который он оставил после себя. Грудь вздымалась с каждым вздохом, я смотрела, как он выключает душ, освобождает мои запястья, как будто ничего не случилось, как будто он вообще ничего не почувствовал, тогда как меня словно вывернуло наизнанку, и я стояла одной ногой в подземном мире, а другой – на краю.

Затем он ушел, оставив дверь моей клетки открытой с шансом на свободу, но я могла лишь смотреть ему вслед, дрожа, с красными запястьями и все еще чувствуя тепло его губ на своих.