Текст книги "Темное искушение"

Глава двадцать девятая

fasta (сущ.) – непоколебимый в преданности другу, обету или делу

Мила

На следующее утро наши «свидания» за завтраком продолжились. Однако атмосфера не могла бы быть более напряженной, даже если бы рядом с чайником лежала бомба замедленного действия. Я просто не знала, что тишина вот-вот взорвется так, что настоящая взрывчатка станет лучшей альтернативой.

Напряжение росло при воспоминаниях о прошлой ночи. Мысль о том, как тело Ронана прижималось к моему, пробуждало волну жара под кожей, такую горячую, что всю ночь я ворочалась в пустоте и смятении. Даже сейчас между ног не утихало беспокойное томление.

Я прижала пальцы ног к мраморному полу, зная, что мне должно быть стыдно за то, что я чувствую это… особенно после того, что Ронан, казалось, полностью забыл о прошлой ночи. Но я отказалась снова испытывать чувство вины.

Вместо молчаливой горничной еду подавала другая женщина, и она не выглядела послушной и незаметной. Она могла бы быть блондинкой-близнецом Кайли Дженнер. Я бы не удивилась, если бы ее ресницы были густо накрашены люксовой тушью.

Она медленно ставила тарелки на стол, звон каждой сопровождался взглядом в сторону Ронана. Он лишь листал что-то в телефоне и задумчиво проводил большим пальцем по шраму на нижней губе. Несколько пуговиц на платье горничной были расстегнуты, и всякий раз, когда она наклонялась, оголялся лиф. А наклонялась она часто. Мне хотелось сказать ей, чтобы проявила хоть немного самоуважения, но не уверена, что это нашло бы отклик у девушки, которая, если Ронан попросит, на первом же свидании наверняка займется с ним незащищенным сексом.

Я думала, он так занят размещением постов в своем профиле, что не видит ее болезненно-очевидного интереса – ровно до тех пор, пока он не поднял взгляд от телефона и не посмотрел на меня с коварным блеском в глазах.

Фу.

– Могу я предложить вам что-нибудь еще? – знойным голосом спросила горничная Ронана. Мне не нужно было знать русский, чтобы понять: она спрашивала, не может ли она «соблазнить» его чем-то еще.

Ненавижу блондинок.

Поскольку Ронан не сводил с меня взгляда, было совершенно ясно, что он насладился каждой секундой, прежде чем ответил:

– Нет.

Горничная проследила за его взглядом и, наконец, поняла, что в комнате есть кто-то еще, кроме Ронана. Она бросила на меня единственный уничижительный взгляд. Очевидно, мои растрепанные волосы и шорты с цветочной вышивкой не могли составить ей конкуренции. Я ощетинилась от его пристального внимания, но она уже выносила поднос из комнаты, бросив на Ронана тоскующий взгляд.

Обычно я с большим уважением относилась к «синим воротничкам», но эта…

Что за простушка.

– Что случилось с прошлой девушкой? – спросила я.

Ронан посмотрел на меня так, что стало ясно – это не мое дело. При мысли о том, что тихая прислуга могла иметь какое-то отношение к моему отравлению, желудок сжался. Ронан, убивающий кровожадных бандитов, – это одно, а кроткую служанку – совсем другое.

– Ты… ничего с ней не сделал?

Он прищурился.

– Нет.

Полагаю, это было все, что он хотел сказать этим утром. Он становился хуже Хаоса. Немецкая овчарка рычала на меня всякий раз, когда я разговаривала с ней, и чуралась меня, словно блохастую. Мне следовало бы оставить животное в покое, но что-то в жестокой внешности казалось таким одиноким, что это задело мои собственные струны одиночества. Я отказывалась отказываться от нее.

Несмотря на то что Альберт сказал: за кухней теперь пристально следят и моя еда больше не будет приправлена ядом, – я все еще не решалась что-либо есть и последние два дня питалась тем, что оставляла мне Юлия. Нерешительность была усилена тем, что Ронан не сказал ни слова, чтобы успокоить меня. Учитывая его постоянные требования, чтобы я ела, с момента когда мы познакомились, его молчание теперь заставило меня чувствовать, будто ему все равно. Может быть, я драматизировала, но встав на этот путь, уже не могла сойти с него.

Я разыграла целое представление, тщательно намазывая кусочек тоста веганским маслом, которое приготовила для меня Полина, хотя трудно было поверить, будто Ронан заметил, что на самом деле я пила только воду. Он никак это не комментировал.

Пока он потягивал чай, молчание заряжало меня тревожной энергией. Я хотела, чтобы он сказал что-нибудь, дабы рассеять напряжение в комнате: еще одно «нет», унизительное «зверушка» или даже грубость.

Я делала глоток воды, когда хлопнула входная дверь. До меня донесся знакомый мужской голос. Потребовалось несколько секунд, чтобы я узнала его, а когда узнала, хрустальный стакан выскользнул из пальцев, ударился о край стола, и затем отдаленное «динь, динь, динь» зазвенело с пола.

Сердце застряло в горле, я вскочила на ноги.

– Сядь.

Из-за шума в ушах я едва услышала приказ Ронана. Мой разум велел прислушаться, но тело отказывалось. Я могла лишь смотреть на вошедшего в столовую Ивана – на кровь на разорванной рубашке, на покрытое синяками лицо и на руки, связанные за спиной. Я так жаждала его увидеть, что слезы обожгли глаза, но реальность его присутствия вонзилась в живот ножом.

Альберт и Виктор стояли по обе стороны от Ивана, каждый удерживал его за руку. Все трое выглядели ужасно: разбитые губы, заплывшие глаза и окровавленная одежда. Альберт истекал кровью, пропитавшей белую рубашку.

Холодный взгляд Ивана нашел меня и сменился облегчением, прежде чем он скользнул взглядом по моему телу, ища раны. Но травмированы тут были только люди в дверном проеме. Мой пустой желудок скрутило при мысли о том, что Иван пытался спасти меня из рук Дьявола, когда я окуналась в жар, который оставляли после себя эти руки.

– Ты в порядке? – спросил меня Иван.

Ком в горле мешал говорить, и я кивнула.

– Мила, – зловеще сказал Ронан. – Сядь.

Это легкая угроза коснулась моей кожи, но я не могла заставить себя отвести взгляд от Ивана. Отвращение к себе и паника наполнили меня, но когда Иван бросил взгляд, велевший слушаться, я оглушено села. Это лишь усилило напряжение в воздухе. Каждая секунда была наэлектризована и растянута до предела.

– Почему ты здесь? – зарычал Ронан на Альберта.

По их резким словам и резкому языку тела я поняла, что Ивана не должно быть здесь, в одном доме со мной. А еще – что Ивана нашли, пока Ронан сидел рядом со мной, безразлично потягивая свой чай во время завтрака. Он не собирался об этом рассказывать.

Очевидно, у Ивана были иные соображения.

Я почти жаждала блаженного неведения. Если что-то случится с Иваном, если из-за моего эгоистичного прилета в Москву он погибнет… Мой желудок грозил выплеснуть то немногое, что было внутри.

Пристальный взгляд Ивана подтверждал: он не уверен в том, что мне не причинили вреда, и теперь искал душевные, а не физические раны.

«Я в порядке, – заверила я взглядом. – Но ты?»

При виде слез, бегущих по моим щекам, он приподнял губы в беспечной улыбке. Это едва ли облегчило тяжесть в моей груди. После напряженных секунд я поняла, что мужчины закончили разговор и теперь наблюдают за нашей безмолвной беседой.

– Убирайся отсюда, – нетерпеливо рявкнул Ронан. – Отведи пока его вниз.

«Вниз?» В этом доме что, действительно было подземелье? Мое сердце сжалось.

Иван стряхнул руки со своих плеч и направился по коридору. Холодная и неподвижная, словно глыба льда, я наблюдала за ним, пока он не скрылся за углом, а Альберт и Виктор последовали за ним.

– Откуда он знает, куда идти? – Я не поняла, что произнесла эти бесцветные слова вслух, пока Ронан не ответил.

– Он не знает.

Очевидно, это знал Ронан, но мое любопытство растворилось под тяжестью, давившей на грудь. Когда Ронан встал и небрежно сунул свой телефон в карман, все мое существо напряглось, думая, как бы отговорить его от того, что он запланировал для Ивана.

– Я буду умолять тебя, – выпалила я.

Он поднял взгляд, полный мрачного веселья, которое противоречило намеку на что-то холодное и пугающее, что просочилось туда.

– Не уверен, что очень искренне.

Мне хотелось кричать, что это не игра, но он уже вышел за дверь. Он собирался провести день как обычно и оставить меня умирать внутри.

Вскочив на ноги, я догнала его в коридоре и перегородила дорогу, чтобы все свое внимание он обратил на меня.

Он замер, сцепив зубы. И тут я поняла, что тикающая бомба не была неуловимым мистическим предупреждением. Это был он, такой же осязаемый, как его взгляд, поза, присутствие. Тьма внутри была близка к тому, чтобы обратить этот дом в камень и пепел, и она заберет меня с собой. Мне было все равно. Меня не заботило то, что придется унижаться. Гордость больше не имела значения – только не в тот момент, когда жизнь Ивана в опасности.

Я упала перед ним на колени, кровь во мне стала холоднее мрамора.

– Я искренне умоляю тебя, – сказала я, слеза побежала по моей щеке. – Если отпустишь Ивана, клянусь, ты получишь от меня все, что захочешь.

Я была там, где Ронан хотел меня видеть: никчемная простолюдинка у ног короля, – но в его взгляде не было ни капли удовольствия.

– Я уже могу взять от тебя все, что хочу.

– Есть то, чего ты не можешь получить.

Он удерживал мой взгляд, пока звук моего отчаяния наполнял коридор.

– Ты и в самом деле не из тех, кто говорит правду, не так ли, маленькая лгунишка?

Разочарование обрушилось на меня. Если я не смогла убедить его словами, может, смогу делом. Я потянулась к пряжке его ремня, попыталась расстегнуть ее, но поняла, что у меня дрожат руки.

Я понятия не имела, как заниматься оральным сексом, но мне нужно было сделать это самой, потому что я знала, Ронан не станет меня направлять. Он не верил, что я невинна в том, что касается секса. Желудок крутило так, что я боялась, если он ткнется мне в рот, меня вырвет. Я была уверена, что все испорчу. При мысли о том, что кроме отца я потеряю еще и Ивана, из горла вырвался тихий всхлип.

Ронан схватил за запястье, чтобы остановить меня.

– Как бы сильно это меня ни заводило, я откажусь.

Он не был возбужден. Он был зол – смертельно зол, учитывая ледяной бессердечный взгляд его глаз. Издав низкий яростный звук, он грубо оттащил меня с дороги и пошел дальше по коридору.

В тот момент я могла думать лишь о том, что не смогу жить со смертью Ивана на моей совести.

– Если ты убьешь Ивана, можешь убить и меня.

Ронан помедлил, но через несколько секунд ушел, оставив меня на полу такой же опустошенной, как и всегда.

Глава тридцатая

súton (сущ.) – конец

Мила

Дом был тихий, словно могила, пока я стояла под лестницей и смотрела на искусную деревянную отделку, скрывавшую от посторонних глаз дверь – ту, из которой только что вышли Альберт и Виктор, а затем уехали. Я ожидала, что вход будет заперт или потребует специального кода, как в любом приключенческом шпионском фильме, но он сразу открылся, продемонстрировав бетонную лестницу, ведущую в ад.

Руки нервно дрожали, когда я поколебалась на пороге в попытке услышать мучительные крики проклятых душ, но меня приветствовали лишь тишина и сквозняк. Здравомыслящий человек не пошел бы туда, но, похоже, я теряла представление о рациональности вместе с остальными обитателями дома.

Закрыв за собой дверь, я потерла покрывшуюся мурашками руку и направилась вниз по лестнице. Когда я добралась до самого низа, притворилась, будто это – самый обычный подвал с оштукатуренными каменными стенами и сыростью, сгустившейся в воздухе. Но внушить это себе было все сложнее с каждым пятном крови на полу, с каждой из зарешеченных камер, выстроившихся вдоль стен.

Я должна была бы относиться как к милости к тому, что камеры, кроме одной, были пусты, и что я крепко спала наверху, тогда как могла гнить внизу, но не было ничего успокаивающего в том, что Иван прислонился к железным прутьям и посмотрел на меня так, как смотрел всегда, когда не одобрял мое поведение.

– Ты не должна быть тут, – осудил он.

Было странно видеть, с каким равнодушием он существовал в этом подземелье – человек, которого я знала много лет, безумно придирчивый к американо, с аллергией на дешевый одеколон и уличное движение.

– Никто мне не запрещал, – ответила я, скрывая неуверенность в том, как Ронан отнесется к этому, если узнает. И переживала я не за себя, а за Ивана.

– Значит, я запрещаю. Возвращайся наверх.

Я проигнорировала его и по пути к его камере осторожно обошла кусок окровавленного полиэтилена на полу.

– Мила. – Это был разочарованный рык. – Здесь повсюду кровь. Я не хочу, чтобы ты потеряла сознание и ударилась головой о цементный пол.

Подойдя к нему, я слегка улыбнулась, вспомнив о том, как он клал мою голову к себе на колени после каждой моей закровившей царапины, с акцентом бормоча подбадривающие слова. Особенно запомнился случай, когда пирамида в выступлении чирлидеров рассыпалась, и Иван перепрыгнул через забор, чтобы добраться до меня, чем вызвал зависть у всей команды. Я всегда воспринимала его как нечто само собой разумеющееся. Я отказывалась сейчас так же относиться к его жизни.

Потянувшись сквозь решетку, я вытерла свежую кровь с его разбитой губы. Его рука метнулась и схватила мое запястье, внезапная волна недовольства поднялась в его взгляде.

– Что, черт возьми, он сделал с тобой?

Я моргнула.

– Ничего, правда.

– Ничего, правда?

– Ну… – Я сглотнула. – Я видела, как он отрезал человеку палец, застрелил кого-то за обеденным столом и, очевидно, убил еще нескольких на подъездной дорожке. Но со мной все было в порядке.

Несколько секунд, прежде чем отпустить мое запястье, Иван смотрел на меня как на помешанную.

– Ничего из этого не означает «в порядке». Ты должна быть дома, где тебе и место, а не… – он с отвращением обвел подземелье взглядом, – тут.

«Тут. Оставайся тут.

Тебе место тут».

Голос Ивана, из прошлого и настоящего, промелькнул у меня в голове; словно части головоломки встали на место и я, наконец, поняла, почему никогда не вписывалась в Причалы. Окрестности представляли собой блестящую клетку, маскирующуюся под рай, и Иван с самого начала был согласен с моим заключением.

– Дом – это Майами? – Из меня вырвалось едва сдерживаемое разочарование от жизни во лжи. – Место, где папа оставлял меня на несколько месяцев, чтобы убивать людей… мальчиков… в Москве?

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – с жаром возразил Иван.

– Может быть, и нет. Но я знаю, что тут у меня есть семья… семья, о которой отчаянно мечтала. Было ли мне суждено когда-нибудь узнать правду? Или вы с папой собирались лгать мне вечно?

Он попытался скрыть выражение лица, но не мог скрыть проблеск правды в глазах. Предполагалось, что я выйду замуж за Картера и буду жить жизнью типичной домохозяйки, хотя они оба знали, что это будет медленно убивать меня изнутри.

– Твой папа всего лишь пытался уберечь тебя.

Существует разница между тем, чтобы заботиться о ком-то, и тем, чтобы просто поддерживать его жизнь. Мой папа всегда справлялся с последним, и, хотя я знала, что он меня любит, первое никогда его не заботило. Тяжесть опустилась на грудь, это бремя потянуло за собой все обиды, пока не осталось лишь ощущение, будто мое сердце раскалывается надвое.

– Тебе не следовало приходить за мной, – прошептала я.

– Неужели ты думаешь, что я бы оставил тебя умирать тут?

Когда я была как никогда близка к смерти, меня спасли пальцы Дьявола в моем горле.

– Он меня не убьет. – Я вдруг поняла это. – Ему нужен папа, не я.

Он пристально смотрел на меня долгую секунду.

– Тогда он точно не торопится, не так ли? – Его голос повис в воздухе так осязаемо, что перекрыл кислород и замедлил биение моего сердца. Напряжение не развеялось даже после того, как он снова заговорил. – Ты действительно в порядке?

– Не хочу говорить о себе, – тихо сказала я. В тот момент моя психика была расшатана. Отчасти я все еще лежала, распластавшись на мраморном полу у ног Ронана.

– Но я хочу. И, думаю, ты в долгу передо мной.

Я вздрогнула, услышав намек в его голосе. Я втянула его в эту историю. Возможно, именно я подпишу ему приговор. Слезы обожгли глаза.

Он вздохнул.

– Я не это имел в виду. Я должен был предположить, что ты поедешь в Москву. Я не должен был отвлекаться на ту официантку.

У меня вырвался тихий смех, хотя по щеке бежала слеза. Он просунул руку сквозь решетку и вытер ее. Костяшки его пальцев были разбиты, под стать всему внешнему виду: разорванная рубашка, испачканная кровью и грязью. На нем даже не было обуви и носков. Это было настолько странное зрелище, что у меня вырвался непонятный звук, нечто среднее между смехом и рыданием. Он взглянул на причину моего веселья и усмехнулся.

– Не хотели, чтобы я повесился на шнурках. Ремень тоже забрали. Гребаные ублюдки.

Схватившись за решетку, он, прищурившись, скользнул вниз по моему телу, как будто пытался заглянуть в душу.

– Мне казалось, ты будешь… другой.

Он полагал, что найдет лишь призрак меня, а не девушку, одетую в ярко-желтое, без следов ран на теле.

– Признаю, целыми днями сидеть взаперти в его гостевой было отстойно, но в остальном ситуация для меня не самая худшая.

Он весь источал разочарование.

– Почему ты всегда относишься ко всему легкомысленно?

– Вовсе нет. Со мной не так уж плохо обращались.

Он едко усмехнулся и оттолкнулся от решетки, начав расхаживать по камере.

– Тебя унизили, накачали наркотиками, держали в плену, отравили и бог знает что еще. Не хотел бы я знать, что по-твоему «плохое обращение».

– Откуда ты знаешь?

Он мрачно посмотрел на меня.

– У меня свои источники. – Продолжая обходить камеру по периметру, он сказал: – Страх крови. Как он пропал, Мила? – Его гнев обжигал мою кожу словно горючее.

Я нервно прикусила губу.

– Прогулка по преступному миру, полагаю.

– С которой ты, похоже, прекрасно справляешься.

У меня было такое чувство, будто он обвиняет меня в чем-то.

– Не смотри на меня так, будто я рада всему этому просто потому, что избавилась от своей фобии. Я бы предпочла упасть в обморок во время грязевого забега в Майами, чем видеть тебя запертым тут, а папу – в смертельной опасности.

– Интересно, что ты не говоришь ничего о собственных обстоятельствах.

Я растерялась еще сильнее.

– Конечно же, я не хочу оставаться в плену.

– Ты выглядела так… словно тебе уютно, – это слово он произнес почти насмешливо, – со своим похитителем в столовой.

В горле у меня пересохло.

– Это был завтрак, Иван, а не уютная задушевная беседа.

Он неопределенно хмыкнул.

– Ты знаешь, что его не просто так называют Дьявол, не так ли?

– Я в курсе.

Этот разговор не мог быть более неприятным, даже если бы под кожей у меня ползали насекомые. Когда меня выбивали из колеи, я всегда не могла подобрать правильных слов.

– Он не любит сладкий чай.

Иван посмотрел раздраженно.

– Я не обманываюсь на его счет, но не притворяйся, будто ты – святой. Ты работаешь на моего папу. Если хочешь обсудить мой страх крови и то, как он появился, тебе стоит поговорить с ним.

– Твой папа никогда тебя не обижал.

– Это не значит, что он не обижал других.

Горький вздох сорвался с его губ.

– Ты что, занимаешь сторону Дьявола?

– Я не занимаю ничью сторону, вы все мне слегка противны. – Скупой юмор был призван поднять настроение, но Ивану это не показалось забавным. Не в силах вынести тяжелое напряжение, исходившее от него, я объявила: – Может быть, я смогу найти ключ от твоей камеры.

Стало любопытно, есть ли у Ронана собака-охранник с ключом в пасти, как в «Пиратах Карибского моря».

– Я бы спросил, прикасался ли он к тебе, но уже знаю ответ. Из всех мужчин в Москве ты должна была переспать именно с ним?

Его слова задели меня до глубины души. Смотрел ли он видео? От этой мысли меня затошнило, поэтому, пытаясь сдержать тошноту, я проигнорировала это заявление.

– Может, если найти рычаг, мы сможем открыть дверь? – Я огляделась в попытке найти что-нибудь полезное.

– Как ты могла не увидеть его насквозь, Мила? Мне казалось, ты умнее.

Девушку сколько угодно можно называть идиоткой. Я прекратила поиски, когда жар обжег шею.

– Знаешь что? Может, я не была бы такой глупой, если бы вы с папой не оберегали меня всю жизнь. – Сарказм взял верх. – Уверена, в колледже есть курс «Как не трахаться с бандитами». Если бы мне только позволили поступить…

– Это не шутка.

– А я не смеюсь. Может, я и совершила ошибку, но и вы с папой совершили ее, не рассказывая мне правду. Если бы кто-то не убил того мальчика, ничего этого не случилось бы.

– Ты будешь верить всему, что говорит тебе Дьявол?

– Моя единственная альтернатива – верить тем, кто лгал мне годами. Выбор кажется несколько скудным. Есть кто-нибудь третий, кого можно спросить?

– Не нужен никто третий. Ты должна быть на стороне своего папы. На моей стороне. – Он практически кипел.

Правда в том, что я хотела быть верной. Я хотела выбрать легкий путь: поверить, что мой папа – меньшее из двух зол. Но теперь, думая об отце, я видела лишь изувеченного мальчика и истекающую кровью женщину на полу нашей библиотеки. Когда я закрыла глаза и подумала о другой стороне медали… моя позиция была слишком противоречивой, чтобы ее понять.

Иван, должно быть, увидел неуверенность в моем взгляде, и это его разозлило. Он стиснул зубы. Шагнул ко мне, подняв глаза к потолку подвала. Когда его взгляд вернулся ко мне, внутри него мелькнуло что-то скрытное, почти коварное. Я впервые увидела в нем такую тьму, и от этого зрелища волосы на затылке встали дыбом.

– Будь со мной честной. Он причинил тебе вред?

Я не понимала, куда он ведет, но живот скрутило от предчувствия того, что правда мне не понравится.

Я с беспокойством покачала головой.

– И не сделает этого? – Он придвинулся ближе, настолько близко, насколько позволяла решетка.

Руки у меня стали липкими от пота, сердце учащенно забилось. Мне казалось, будто Ронан стоит у меня за спиной, что я зажата меж двумя мужчинами, сошедшимися на поле боя в полной решимости убить друг друга. Я не хотела попасть под перекрестный огонь, но поняла, что уже попала.

– Иван… Я…

– Отвечай на вопрос.

Нерешительность разрывала меня пополам. Чутье подсказывало, что Ронан не причинит мне физического вреда, но с ним меня может накрыть волной… Я не хотела заставлять Ивана беспокоиться обо мне, так что, хотя сама не вполне верила в это, прошептала:

– Нет.

Иван провел пальцем по моей щеке. Это прикосновение вызвало беспокойство внутри, но ласка не пробудила ни капли того тепла, которые вызывали покрытые татуировками пальцы. Почему это не согревало? Почему я не могла хотеть этого?

– Если мне суждено умереть, – сказал он с мрачной усмешкой, – я уж лучше уйду без сожалений.

У меня не было времени обдумать это заявление, прежде чем он схватил меня за шею и притянул мои губы к своим меж прутьями решетки. Шок на мгновение заставил меня сжать губы, но под его настойчивостью они смягчились и подчинились.

Его язык скользнул мне в рот, и я встретила его своим, моля о жаре, истоме, отчаянии, которые я должна была почувствовать… хотела почувствовать. Тепло разлилось внутри, убеждая меня поцеловать его крепче, провести руками по волосам и плечам. Он застонал и схватил меня за талию, притягивая к прохладным прутьям.

Пальцы Ивана источали тепло, когда провели вниз по телу к моей заднице, но прикосновение не воспламеняло. Объятия ощущались словно тлеющие угольки на ветру, неспособные вспыхнуть без искры.

Другой рукой он наклонил мою голову, чтобы углубить поцелуй, и я почувствовала знакомый привкус корицы. Они жевали жвачку с одним вкусом. У них была история. Вражда между ними была личной. Мне стало любопытно, насколько хорошо они знали друг друга, познакомились на улицах Москвы или в камере, похожей на эту?

Когда он отстранился, я дышала тихо и ровно, прикосновение его губ просто превратилось в воспоминание. Верность говорила мне, что мое место здесь, в объятиях мужчины, с которым я разделила столько всего, но моя душа молила о чем-то другом, об огне, который разгорался сам по себе: о Versace, танзаните и руках, от которых у меня перехватывало дыхание. Меня переполняли чувства, хотя внутри все рушилось.

Если я могла желать Дьявола, это значило, что и во мне была тьма.