Текст книги "Темное искушение"

Долгую секунду мы пристально смотрели друг на друга. Если он не сделал этого за то, что я выплеснула чай ему в лицо, он не станет наказывать меня за то, что я заснула, когда меня отравили. Хотя по какой-то причине я позволила его угрозе подействовать и заставила себя держать глаза открытыми.

Минута прошла, он отвел от меня взгляд и направился к двери в комнату. Вернулся со знакомым уже человеком: врачом, которого я встретила в первую ночь в Москве. Тем, который пытался предупредить меня. Тот дом, казалось, был так далеко отсюда, я понятия не имела, как он добрался сюда настолько быстро. Мое воображение нарисовало врача в подземном мире, садящегося на поезд «Экспресс Сатаны». Меня уже ничто бы не удивило. Пока двое мужчин переговаривались по-русски, Кирилл опустился передо мной на колени, посветил в глаза, проверил пульс. Казалось, все повторяется, но на этот раз я знала, что в комнате присутствует Дьявол.

Когда Кирилл достал из портфеля пакет для капельницы и иглу, беспокойство запульсировало во мне волнами. Усталые мышцы затрясло, когда я заставила себя подняться на ноги и, слегка покачиваясь, небрежно заявить:

– Я пойду в свою комнату.

Кирилл нахмурился и сказал что-то Ронану, который с долей скупого веселья поймал меня за талию и притянул обратно.

Слабо сопротивляясь ему, я сказала:

– Правда, я чувствую себя хорошо.

Ронан заставил меня сесть на диван.

– Твою привычку врать мы обсудим позже. – Он присел передо мной на корточки и убрал с моего потного лица прядь заблеванных волос. – А сейчас дадим Кириллу вылечить тебя.

– Я не хочу. – Я задыхалась. – Можно сделать это завтра?

Судя по взгляду, ответ был «нет». Он кивнул Кириллу, чтобы тот продолжал, прежде чем сказать ему:

– Сделай все правильно с первого раза.

Кирилл с трудом сглотнул. Мне не требовалось знать, что он сказал, дабы понимать, что Дьявол ему пригрозил.

Я напряглась и крепко зажмурилась, но острый укол иглы в сгиб локтя не заставил мое давление упасть, как я ожидала. Может, оно и так уже было слишком низкое. Или, может, пребывание пленницей в этом доме изменило представления моего тела о том, чего мне стоит бояться. Это были не иглы или кровь. Почему-то – даже не Дьявол, присевший передо мной на корточки.

Я открыла глаза, чтобы увидеть: игла была на месте, пакет капельницы установлен. Прохладная жидкость потекла в мою кровь и дальше по руке. Мой усталый полуопущенный взгляд встретился со взглядом Ронана, и этот момент растянулся во времени и пространстве, пока я боролась с ядом внутри. Но смотреть в глаза этому человеку было все равно, что заглянуть в колодец, дарующий бессмертие. Он мерцал, маня прыгнуть в темные глубины, и уничтожал скрытый страх не вернуться обратно.

– Я умру? – Тихие слова сорвались с моих губ.

Его взгляд потемнел.

– Нет.

Никогда не стоит доверять монстрам, но, когда что-то тяжелое заполнило мою грудь, я поверила ему. Если кто-то и понимал смерть, так это он, человек с глазами черными, словно уголь. Только если ничего не подозревающая жертва не подойдет достаточно близко, чтобы увидеть, как они сверкают как танзанит.

Я позволила себе откинуть голову на спинку дивана. Рука у него все еще была в блевотине, он вытер ее о брюки, и все же казался собранным, слишком сдержанным, чтобы быть настоящим. Это зрелище напомнило мне, о чем он говорил: «Я плыл». Пришло воспоминание о том, как папа учил меня плавать на яхте в Атлантике, прицепив ко мне столько поддерживающих кругов, что при сильном ветре меня унесло бы как воздушный шар. Ностальгическая улыбка тронула мои губы, когда я спросила:

– Как ты научился плавать?

Он изучал меня минуту.

– Мне было восемь, на заднем сиденье машины, когда мать положила кирпич на педаль газа и направила машину в Москву-реку.

Улыбка сошла с моих губ. Я уставилась на него, слова холодными пальцами сжали горло. Он не отвел взгляд. Он, кажется, даже не осознавал ужаса того, что сказал только что. К счастью, Кирилл прервал хаос в моем разуме, вручив мне маску и жестом велев закрыть ею лицо. Избегая взгляда Ронана, я несколько секунд вдыхала лекарство, пока врач проверял кровяное давление и говорил с Ронаном по-русски.

Внезапно слишком устав, чтобы держать глаза открытыми, я принялась то терять сознание, то приходить в себя.

Очнулась я от мягкого движения постели подо мной.

– Вверх, – сказал Ронан.

Поняв команду, я неуверенно подняла руки, и он стянул мое платье через голову. Он разорвал шов от ворота до рукава, чтобы не потревожить капельницу в моей руке. Это было мое любимое платье, но у меня не было сил жаловаться. Даже когда он расстегнул пропитанный потом бюстгальтер и стянул его вместе с нижним бельем и чулками.

Я была обнажена, изнутри и снаружи. Присев на корточки рядом со мной, он пропустил мешок для капельницы через бретельку бюстгальтера, и внутри у меня все сжалось, когда я увидела следы на его щеке. Я не могла удержаться и не провести по нему пальцами.

Он замер, подняв взгляд на меня.

– Прости, – сказала я. – За то, что ударила тебя.

Мы смотрели друг на друга так долго, что рука у меня устала и соскользнула с его лица. Я, должно быть, снова заснула. Когда я открыла глаза, Ронана не было, а Кирилл тихо читал книгу на стуле у моей постели.

Глава двадцать седьмая

agathokakological (сущ.) – состоящее из хорошего и плохого

Ронан

Альберт занял стул перед моим столом, его осторожный взгляд и молчание липли к коже. У него имелись веские причины, чтобы быть осторожным. Давненько я не был зол так, что даже руки тряслись: три месяца, если быть точным, как я нашел тело Паши, изуродованное руками Михайлова.

Ирония ситуации стала одной из причин, по которой я заставил себя сидеть тут и ждать, пока гнев остынет, прежде чем я начну по одному расстреливать своих людей в попытке найти предателя. Другая причина… ну, от этого меня немного тошнило. Это была мысль о том, что мягкий взгляд Милы чуть не погас навсегда из-за чашки чая. В груди жгло всякий раз, когда я вспоминал, как боролся за воздух в старом «Фольксвагене», наполненном ледяной водой.

Я не понимал, почему поделился этим с Милой, учитывая что я не рассказал этого даже своему брату, когда той ночью вернулся в квартиру, капая водой на потрескавшийся линолеум. Я не часто зацикливался на прошлом, но странное чувство… облегчения, оттого что Мила будет жить, напомнило мне о первом вздохе после того, как я пробил головой поверхность Москвы-реки.

– Где ты был? – спросил Кристиан по-русски, поднимая взгляд от крошечного телевизора с антенной, торчащей заячьими ушками, стоявшего на полу.

– Плавал, – ответил я.

Мама валялась без сознания в единственной спальне. Темные волосы закрывали ее лицо, рука свисала с кровати, в пальцах была сигарета. Раньше я считал ее красивой, но теперь, в свои восемь лет, все, что я видел, глядя на нее, это сожженные серебряные ложки, пустые глаза и жар внутри меня, с каждым днем разгоравшийся все сильнее. Я схватил со стола пакетик с крэком и спустил его в унитаз. Позже за это придется чертовски дорого заплатить, но я сомневался, что будет хуже, чем еще одна ночь с матерью, накурившейся этой дряни. Она сводила ее с ума, заставляла нести бессмыслицу.

Сняв мокрую одежду, я плюхнулся на грязный матрас рядом с Кристианом и забрал у него пульт от телика.

– Ты не умеешь плавать, – сказал он, не сводя глаз с экрана.

Я переключил канал.

– Теперь умею.

– Март на дворе.

Мой брат мог быть таким раздражающим. Он пинал меня во сне, смотрел скучные передачи и думал, будто знает все. Тот факт, что он часто оказывался прав, раздражал меня еще сильнее. Но я ударил бы любого пацана, который наехал бы на него. С наибольшей жестокостью к нему относились мамины друзья. Они никогда не трогали меня, но все же пелена ярости застилала мне взгляд, когда они приходили сюда. Те мужчины были слишком большими, чтобы я мог побить их, но когда-нибудь я стану достаточно большим.

– Везде еще лед, – сказал он.

Я бы не признался, что держался за кусок льдины, пока добирался до берега, даже если бы Кристиан сам видел это. Пожав плечами, я ответил:

– Стало жарко.

На самом деле я и правда вспотел от того, что перенервничал и замерз. Я вытер пот со своей груди о его щеку. Он свирепо посмотрел в ответ и стер его рукой. В комнате, освещенной телевизором с неработающим звуком, воцарилась тишина.

– Мы должны поехать туда, – сказал он, показывая на кадры Нью-Йорка, транслируемые по телику. – В Америку.

Я покачал головой.

– Я хочу остаться тут.

Он поднял на меня взгляд.

– Собираешься всю жизнь спать на этом матрасе?

– Нет, умник, я буду как он. – Я кивнул на экран, где крутили политическую рекламу.

– Он президент, – сказал Кристиан.

– Я знаю. – Этого я не знал. Мне просто понравилось, как выглядит этот человек в дорогой одежде перед слушающей его аудиторией.

Через минуту Кристиан сказал:

– Ты сможешь стать президентом, если захочешь.

– Я не хочу быть президентом. – Я опустил руку ему на плечи. – Я буду кем-то получше.

– Богом.

Соседка-старушка иногда приглашала нас с Кристианом к себе. Мы ходили к ней пить чай с бисквитом, а она читала нам отрывки из Библии. Столько всяких «не должно» и многозначительный взгляд сквозь очки.

– Типа, – сказал я, и через секунду молчания улыбка тронула мои губы. – Хотя лучше я буду Дьяволом.

Я затянулся сигарой. Моя мать не помнила, что сделала, пока на следующее утро в дверь не постучала милиция и не спросила, как ее машина оказалась в реке. Она отвертелась – вернее, оттрахалась — от вопросов, а потом приготовила нам с Кристианом сырники. Приличная еда почти стоила случившегося.

– Виктор допрашивает Анну, – сказал Альберт.

Я уставился на него, не зная, кто это.

– Девушка, которая накрывает на стол последние три года.

– А, – я задумался, – маленькая мышка.

Она была самым очевидным подозреваемым. Хотя у меня были сомнения. Мне стоило лишь взглянуть на девушку, и она уже дрожала от страха. Это так раздражало, что я игнорировал ее присутствие, словно она была запуганной бродячей собакой. Если она отравила Милу, то сделала это не одна.

– Как Мила?

Я сощурился, когда услышал озабоченность в голосе Альберта.

– Дочь Алексея в порядке.

Кирилл был уверен, что яда она выпила недостаточно, чтобы находиться в критическом состоянии.

Гребаное везение, что я назвал ее шлюхой. Иначе она бы не вылила остаток яда из чашки и я бы потерял свою заложницу. Но мысль о том, что моя месть могла выскользнуть из рук, не объясняла тяжести в груди всякий раз, когда в голове мелькал убежденный в моем предательстве взгляд Милы.

– Ты же знаешь, что ей тут не место, – сказал Альберт.

Тьма разлилась во мне.

– У тебя появилась способность читать мысли, о которой ты не рассказывал?

– Если Алексей не согласился до сих пор, то и не согласится.

Я выдержал его взгляд. Никому кроме Кристиана я не сказал, что ее отец готов пожертвовать собой. Понимая, что, если это станет известно, я буду выглядеть слабым, будто Мила и впрямь смогла вонзить в меня свои Михайловские коготки. Она этого не сделала. Я просто пока не закончил с ней и знал – если отпущу ее сейчас, то в конце концов все равно потащу ее обратно, чтобы закончить начатое. Это было слишком похоже на моногамию, чтобы я мог переварить. Не говоря уже о том, что будет гораздо сложнее затащить ее в постель, когда мой стол украсит голова ее отца.

– Стоило проследить за Александром, – сказал Альберт.

– Нам не нужно следить за ним.

Он раздражающе вскинул бровь.

– Алексей очень скоро прибежит к ноге, – коротко ответил я, завершая разговор.

– Вероятно, дело сдвинулось бы с мертвой точки, пошли ты ему палец или два. – Альберт поддразнил меня, я не собирался отрезать Миле пальцы, и он знал это.

– Пойди займись чем-нибудь полезным, – ответил я, пристально глядя. – Например, найди гребаную крысу в моем доме.

Клянусь, ублюдок, мать его, улыбался, когда вставал.

Он не успел даже выйти из комнаты, прежде чем мы нашли предателя. На самом деле, она бросилась к моим ногам и призналась, извергая русские проклятия вперемешку со слезами. Маленькая мышка и в самом деле оказалась крысой. Виктор стоял в дверях. По крайней мере один из моих людей был полезен.

Я опустил взгляд на дрожащую девушку, роняющую слезы на пол.

– Мне нужны имена, – тихо сказал я. – Имена тех, кто тебе помогал. Имена всех, кто слышал хотя бы отзвук твоих разговоров.

– Я… это была одна я, – зарыдала она.

– Посмотри на меня, – потребовал я, и она неохотно подняла взгляд. – Рано или поздно ты расскажешь мне правду. Но чем позже, тем больше моих людей успеют воспользоваться тобой.

Я действительно не хотел мучить эту слабую девушку, но своего положения я добился не снисходительностью.

Анна сглотнула, ведя внутреннюю борьбу, а затем назвала мне три имени. Она произнесла их не с грустью или преданностью, а со страхом. Девушка боялась собственной тени, так что это мало для меня значило.

Я кивнул Виктору. Он схватил девушку за руку и потащил ее из комнаты. Двое из тех, кого она назвала, были тут, третий – Абрам, ее отец, – в Москве.

Еще одно раздражающее семейное дело.

Паша был не единственной жертвой Алексея. Дядю Абрама убили в прошлом году, сбив и скрывшись с места происшествия. Он был достаточно стар, чтобы умереть своей смертью, если бы ему предоставили такую возможность.

– Найди Абрама, – велел я Альберту, который все еще стоял у двери. – До тех пор запри его сына и племянника в подвале.

Прошло три часа, солнце поднялось высоко, прежде чем всех четверых выстроили на снегу. Девушка стояла в конце линии, уставившись в землю, дрожа в простом белом платье, которое носила каждый день.

– Как я уже сказал Альберту, я не имею к этому никакого отношения. – Капля пота сбежала по лицу Абрама и блеснула на солнце.

Я вскинул бровь.

– Ты даже не знаешь, в чем тебя обвиняют, так откуда тебе знать, имеешь ли ты к этому отношение?

– Потому что, – пробормотал он, – я был верен тебе с самого первого дня.

– Хочешь знать, кого я ненавижу больше, чем предателей? – Я подошел вплотную, держа пистолет в расслабленной руке. – Лжецов.

– Я никогда не лгал тебе. – Его взгляд сверкнул точно так, как сверкнул бы взгляд лжеца. – Поймай меня на лжи, и, клянусь, можешь пустить мне пулю в голову прямо тут!

– Хм, – протянул я. – К этому мы еще вернемся.

Мой взгляд скользнул к двум другим, сыну и племяннику. Одного из них только что выпустили из тюрьмы за изнасилование домохозяйки. Если бы перед наймом я проводил предварительные проверки, то не нанял бы никого, включая и себя самого. Оба тайком поглядывали на Абрама, очевидные шестерки в его плане.

– Значит, вы не имеете никакого отношения к отравлению заложницы Михайловой в моем доме?

– Что! – У Абрама хватило наглости изобразить потрясение. – Конечно, нет!

У меня вырвался мрачный смешок.

– Твои актерские данные оставляют желать лучшего.

– Не знаю, как меня втянули в это, но если эта шлюха рядом со мной назвала тебе наши имена, знай, она просто пытается потянуть нас за собой.

– Ты хочешь сказать, твоя дочь, – поправил я, взглянув на девушку, которая стояла, прижав руку к животу так, будто ей нужна была поддержка.

– Она мне не дочь, – выпалил он. – Особенно после этого.

Я проигнорировал его слова.

– Ты часто бьешь свою дочь?

Что-то в моем взгляде заставило его снова соврать.

– Нет. Просто она шлюха, которая любит грубость.

Я почувствовал нелепость этого утверждения, застывшую в воздухе.

Мои ботинки заскрипели по снегу, когда я подошел к девушке и встал перед ней.

– Это так? Ты шлюха, которая любит грубость?

Она не подняла взгляд, покачав головой. Лицо ее отца покраснело, а затем он пнул ее по ноге, выпалив яростное обвинение в ее адрес. Всхлипнув, она упала. Горячий прилив раздражения поднялся внутри меня. Я пнул Абрама по колену так, что раздался хруст, и, когда он упал, мой ботинок врезался ему в лицо, опрокинув его на спину в снег. Он застонал, из носа хлынула кровь.

– Если ты делаешь это с дочерью у меня на глазах, – прорычал я, – не хотел бы я видеть, что творится за закрытыми дверями.

– Ничего я ей не делаю!

Двойным отрицанием он лишь признал свою вину. С каждой секундой, которую этот человек оставался у меня на службе, я становился все более разъяренным.

Я присел на корточки перед девушкой, сидевшей на коленях в снегу.

– Кто дал тебе яд?

Слезы текли по ее щекам, она бросила испуганный взгляд на отца, ожидая его указаний. Она боялась его даже сейчас, когда на горизонте маячила смерть. Абрам жестко смотрел на нее, прижимая ладонь к окровавленному лицу.

– Я… я сделала это сама, – пробормотала она.

– Видишь! Я тебе говорил.

– Заткнись, твою мать, – прорычал Альберт.

Сунув пистолет за пояс, я разорвал платье девушки. Пуговицы упали на снег. Она зарыдала, вероятно, решив, что ее изнасилуют до смерти. Отсутствие бюстгальтера было не самым привлекающим взгляд фактом. Множество старых и свежих синяков покрывало ее тело. Одно из ребер выглядело воспаленным и, скорее всего, сломанным, следы укусов уродовали ее маленькую грудь, некоторые – достаточно глубокие, чтобы быть открытыми ранами.

Может, она и замешана в отравлении, но, очевидно, у нее не было особого выбора. Поскольку много лет назад я был жертвой в руках собственной матери, можно сказать, я сочувствовал ей.

– Ступай, – сказал я ей.

Ее взгляд поднялся ко мне, полный растерянности. Посмотрев на меня секунду, она встала, запахнула платье и побежала к дому.

– Что за черт? – зарычал Абрам. – Она сделала это!

Я поднялся на ноги.

– Она шлюха! Лживая шлюха!

Я направил пистолет в голову Абрама.

– Стой… – Он не закончил ту ложь, которую собирался извергнуть. Один за другим, словно нож, воздух пронзили три хлопка.

Глава двадцать восьмая

clinomania (сущ.) – чрезмерное желание оставаться в постели

Мила

Я считала Юлию скверной горничной, но это было до того, как я заполучила ее в сиделки.

Она взбивала подушку у меня под головой словно тесто, и мои волосы – заодно.

Бросив обиженный взгляд, я шарахнулась от нее.

– Спасибо, с подушкой все хорошо.

Она приподняла бровь, прежде чем отвести в сторону злорадный взгляд, чтобы заняться едой на подносе у изголовья.

– Я не голодна, – сказала я.

Она проигнорировала меня и устроила представление, добавляя сахар в чай. Как будто бы я когда-нибудь вновь захочу чая.

Я оставалась в постели два дня, и с каждой секундой это не нравилось мне все больше и больше. Единственное, что удерживало меня тут, – осознание того, что кто-то в этом доме ненавидел меня так сильно, что отравил. А потом внутренний голос принимался скандировать, что я ужасный человек, виновата в том, что случилось с Адриком и заслужила все это.

В голове у меня творился кошмар.

Вчера Кирилл счел меня полностью здоровой. Ронан, тем не менее, не показывался с тех пор, как отнес в комнату и раздел догола. Я не знала, чего ожидать. Конечно, не извинений за случившееся. Но простое: «Рад, что ты не умерла» – было бы милым. Он даже не прислал женоненавистнической записки с угрозами съесть меня.

Снова казалось, что он вовсе не думает обо мне, тогда как его образ то и дело вставал перед глазами, словно неваляшка… особенно после того, как, глядя мне в глаза, признался, что в восемь лет мать практически столкнула его в реку. Я молила о том, чтобы Ронан не начал рассказывать о сиротской жизни на улицах. Иначе можно уже готовиться к тому, чтобы безропотно передать свою душу.

Когда Юлия поднесла к моим губам полную ложку супа, я раздраженно отвернулась. Она взяла на себя эту лишнюю рутину ухода за больной, лишь бы позлить меня. Я не была парализованной. На самом деле, я скорее бы умерла от ее внимания.

Ложка слегка накренилась – может быть, Юлия и старая дева, но руки у нее никогда не тряслись, – и капля горячего супа пролилась мне на футболку.

– Серьезно? – проворчала я. Меня тут же прервали, сунув ложку в рот.

Я, сморщившись, выплюнула ее. Она небрежно убрала ложку, чтобы наполнить ее снова. Я откинула одеяло и выскочила из кровати, хмуро взглянув на Юлию.

– Ты должна есть, девушка.

– Я же сказала, что не голодна. И больше не останусь в этой ужасно удобной постели. Покажи дорогу к подземелью. До конца своего заточения я буду жить там. – Я была словно принцесса на горошине. Вот только горошиной было извращенное уныние, а меня едва не убил, а потом быстро забыл мужчина, трахавший меня пальцами на скрытую камеру и пославший видео с этим моему отцу. Поколение нулевых не заметит романтики, если только она не собьет их как автобус.

– Ты ведешь себя так, будто кто-то заставлял тебя дуться целых два дня.

Я не дуюсь.

– Ты бы стала бродить по дому, где живет кто-то, кто хочет тебя убить?

– Я много чего умею, но Бог создал меня не для того, чтобы я была сиделкой.

– Да неужели.

Она прищурилась.

– Не хочу нянчиться с тобой, пока ты дуешься, так что скажу тебе: люди, которые пытались тебя убить, мертвы.

Я сглотнула.

– Мертвы?

– Мертвы. – Подняв тарелку с супом, она добавила: – Пришлось смывать их мозги с дороги. – Затем она, словно леди, аккуратно съела свою ложку супа.

Холодея, я смогла выдавить:

– Мило.

Она пожала плечами.

– Такая работа.

Я потерла руку, чтобы унять бегущие по коже мурашки и тревожное ощущение: легкость, безумное удовлетворение от того, что Ронан убил этих людей.

Как и все остальное тут, чувство казалось извращенным. Я бы попробовала бороться с ним, заставила его измениться, но у меня не было на это сил. А часть меня, та, которую я спеленала в желание признания, больше не хотела быть нормальной.

Прикоснувшись к камню в форме сердца в ухе, (второй находился во власти Дьявола), я наконец поняла слова Джианны. В этом мире ничто не было черно-белым. И, так или иначе, мне нравился желтый.

Не обращая внимания на Юлию, давившую какое-то бедное существо, бегавшее по полу, я рассеянно вошла в оставшуюся без двери ванную. Приняла душ и не почувствовала ничего, кроме любопытства. Глухого любопытства, расцветавшего вместе с воспоминаниями о радужной рвоте, непонятных русских словах и людях, лежащих на снегу мертвыми.

* * *

С наступлением темноты дом приобретал определенное очарование: призрачный скрип двери ночью, внезапное дуновение ветра, гасящее пламя свечи, ощущение, будто за тобой наблюдают сквозь щели в стенах. Я сильно преувеличивала – по крайней мере в двух первых пунктах, – хотя знание, что Дьявол может таиться за любым углом, усиливало малейший звук и не успокаивало, когда я очутилась в его спальне.

Это, несомненно, была его спальня. Его запах витал повсюду, а простыни были черными. Я не должна была находиться тут, но его тайны выманили меня из коридора после того, как я целый час бродила по дому.

Несмотря на то что это была худшая идея из всех, что приходили мне в голову, такая же скверная, как визит в Москву, я хотела покопаться в темных закоулках разума Ронана. Да и найти что-нибудь, что помогло бы мне сбежать, не помешало. Телефон, интернет, спиритическую доску – все что угодно, чтобы связаться с внешним миром.

Открывая ящики прикроватного столика, я, проверяя их содержимое, схватила и тут же выронила пачку презервативов, словно горячую картошку. Я была удивлена тем, что Ронан предохраняется, ожидая, что он скорее захочет выпустить своих демонов в мир всякий раз, как затащит женщину в постель… Однако это больше подходило тому, кем я его считала, а не тому, кого я узнала за завтраками.

Помимо встревоживших меня средств защиты, я нашла лишь пару сигар, аккуратные русские каракули на каких-то обрывках бумаг, которые, к своему раздражению, не смогла прочесть, и прочий бесполезный хлам.

Стащив одну из его бритв в королевских размеров ванной, я открыла дверь его гардероба и вошла внутрь. Все было тщательно организовано: дорогие ботинки, ряды роскошных черных костюмов и полки со сверкающими запонками и часами.

В углу стоял сейф. Я подергала за ручку. Для доступа требовался цифровой код, так что я набрала три шестерки. Моргнул красный огонек, а металлическая коробка издала злобное «бип».

– Что ты делаешь, котенок?

Я отпрянула, вздрогнув. Медленно повернулась и увидела Ронана, прислонившегося к дверному косяку. При виде него мое сердце неловко затрепетало, а любопытство снова разгорелось.

Пальцы сжались на бритве.

– Ищу лестницу в ад.

Он тихо усмехнулся.

– Тут ты ее не найдешь. Она в подвале.

Что-то похожее на веселье зародилось внутри, но я подавила это чувство. Может, я и позволила развиться своим извращенным чувствам, но смеяться в гардеробной с собственным похитителем – это было уже безумием.

Взгляд Ронана скользнул по бритве в моей руке, прежде чем он вошел в гардероб, и хотя тот был размером с детскую спальню, теперь стал тесным, словно картонная коробка.

Я сделала шаг назад и настороженно смотрела, как он снимает пиджак. У меня сжало горло, когда он вынул и положил на полку пистолет. Пистолет просто лежал там, в нескольких сантиметрах от него.

Если бы у меня был шанс дотянуться до него, стала бы я делать это? А если бы не сделала, то стала бы жертвой собственного порабощения? Причиной смерти своего отца?

Находясь на взводе, очарованная смертоносным куском металла, я едва не подпрыгнула, когда он заговорил насмешливым тоном.

– Ты же не думаешь о том, чтобы застрелить меня?

Скользнув взглядом по его лицу, я ухватилась за первый ответ, пришедший на ум.

– Зависит от обстоятельств. Ты умрешь от выстрела, или надо воткнуть кол тебе в сердце? Не хотелось бы даром терять время.

– От пули я еще не умер, но всегда бывает первый раз.

Я не удивилась тому, что Ронан не боится смерти. Даже после смерти, вероятно, он будет восседать на троне, сделанном из черепов, господствуя над прочими грешниками. Хотя мысль о том, что этот человек, такой живой и мужественный, перестанет существовать, казалось невозможной и… странной.

– Ты заплачешь обо мне, котенок? – Его темный взгляд поглощал меня, пока он расстегивал манжеты, и почему-то воспоминание о том, как он большим пальцем вытирал мои слезы, стало настолько осязаемым, что я снова почувствовала на щеке эту ласку, будто он вновь прикоснулся ко мне.

Стены смыкались с каждой секундой тишины все плотнее и плотнее, пока я не решилась сбежать от его присутствия. Лишь когда я попыталась проскользнуть мимо, он схватил меня за запястье.

– Я не сказал, что ты можешь идти, – Тихо прошептал он мне в шею, и внутри вспыхнул уголек.

Я дернулась из его хватки, и, конечно же, он притянул меня ближе. Мои босые ноги коснулись его ботинок, я прижалась к его твердой груди. Жар охватил мое тело, завибрировав там, где оно соприкасалось с его, и я отвернулась, всеми силами стараясь не встречаться с ним взглядом. Он, вероятно, чувствовал мое учащенное сердцебиение: мелодия борьбы морали и искушения.

– Меня только что отравили, – с трудом выдавила я. – Может, тебе лучше повластвовать надо мной позже?

Я почувствовала его улыбку.

– Юлия сказала, ты совершала языческие ритуалы в своей комнате.

Это была йога, но он и так это знал.

– Она лжет, – сумела сказать я, хотя, когда пришло осознание того, что он следит за мной, моя беспечность уничтожила последнее сопротивление.

Мое тело расслабилось в его руках, и он воспользовался этим, чтобы отодвинуть меня назад, пока я не уперлась бедрами в его комод. Я оказалась в ловушке между двумя неподвижными объектами, один из которых обдавал меня настолько сильным жаром, что мысли замедлились. Теперь я была просто девушкой с бритвой в руке, а он просто мужчиной, к которому у меня когда-то были чувства.

Чтобы устоять на ногах, я ухватилась за край комода. Он отпустил мою талию, и мое дыхание прервалось, когда его пальцы скользнули вниз по внешней стороне бедер, пока не достигли подола платья. Движение было медленным, настолько напряженным, что я не была уверена, смогу ли заговорить и услышат ли меня вообще в этом наэлектризованном воздухе. Простое ожидание его прикосновений зажгло все нервные окончания.

Грубая ладонь скользнула под платье, по изгибу бедра к заднице. Когда он понял, что я в стрингах, издал низкий горловой звук и сжал обнаженную ягодицу. Мое дыхание стало тяжелым, а удовольствие волной прокатилось меж моих ног и дальше. Его рука переместилась на мою талию. От этого платье натянулось еще выше на бедра, оставив лишь тонкую преграду внизу между мной и жаром его эрекции.

В жалкой попытке сохранить дистанцию я держала голову под углом к нему, но желание прижаться опустошало всю внутреннюю сдержанность. Здравый смысл подсказывал, что если я поддамся, то со всей силой цунами, и ничто не удержит меня на плаву.

Его губы скользнули по моей шее, оставляя огненную линию на своем пути.

– Как долго мы будем играть в эти игры?

Слова были поглощены волной статики и напряжения настолько плотной, что одно неверное движение могло бы поджечь все в этой комнате.

Я не могла думать. Я едва могла дышать. Жажда освобождения тянула мое тело, притягивала извращенной логикой, убеждавшей, что утонуть – лучший способ освободиться.

Когда он прикусил мою шею, ожидая ответа, влажный жар его губ послал волну наслаждения вдоль моего позвоночника. Я крепче вцепилась в комод и подавила стон, поднимавшийся из горла.

В моем сознании вспыхнул образ Ронана, стоящего на краю темного пруда, наблюдающего, как я ухожу на дно и как светятся, развеваясь, мои локоны. Это зрелище пробудило последнюю попытку сопротивляться.

Я повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

– До тех пор, пока ты планируешь убить моего папу.

Он так долго смотрел мне в глаза, что где-то внутри родилась уверенность: во мне есть что-то, чего ему хочется достаточно сильно, чтобы забыть о мести. Но затем он отступил, его плечи напряглись.

Я выдохнула, по венам разлилась неприятная дрожь.

– Убирайся. – Он отвернулся от меня и продолжил расстегивать манжеты, как будто я была досадным отвлечением.

– Но знай, котенок. – Прищуренный взгляд встретился с моим. – Если я снова увижу в своей комнате, расценю это как приглашение.

Я выдержала его взгляд на мгновение. А затем вышла из комнаты, поклявшись никогда больше не возвращаться сюда.