Текст книги "Темное искушение"

Глава сорок восьмая

que sera (фразеол.) – будь что будет

Мила

– Может быть, я проеду через всю Европу с одним рюкзаком, – объявила я.

Опустив голову на лапы, Хаос не казался впечатленным идеей. Я протащила его через заднюю дверь в свою комнату. Если это была моя последняя ночь здесь, я не хотела проводить ее в одиночестве. Хаос занял приличную часть кровати и уже везде разбросал свою шерсть. Мне это нравилось.

Даже узнав, что за бизнес вел папа, было трудно смотреть на него иначе, чем на отца, который мыл мне голову, когда я была ребенком. Я не могла смириться с мыслью о том, что он умрет завтра, или с правдой о матери, так что я сосредоточилась на том, что могла контролировать.

Лежа на животе, я опустила подбородок на руку.

– Наверное, для того, чтобы путешествовать с одним рюкзаком, нужна какая-то финансовая подушка… или талант и шляпа. – Я огорченно вздохнула. – Ничего из этого у меня нет.

– А как насчет колледжа? – оживилась я. – Может быть, удастся получить стипендию. Я вроде как умная… по крайней мере, начитанная. Не могу сказать, что умудрена опытом, иначе не оказалась бы тут… Но если бы я получила стипендию, которая покрыла бы проживание, питание, веганскую еду и туалетные принадлежности…

Хаос вскинул уши, будто отвечая: «Удачи».

– Хотя все равно, наверняка слишком поздно подавать заявление. И нереалистично. С окончания школы я занималась лишь тем, что смотрела «Медицинский детектив» и занималась сексом с русским криминальным авторитетом. Отстойное резюме.

Я громко вздохнула и задумалась, чем бы хотела заняться. Мне много что нравилось, но решив составить список приоритетов, прежде всего подумала о картошке фри.

– Может, меня наймет «Макдональдс», – бесстрастно заметила я. – И если мои братья будут достаточно порядочны, чтобы оставить мне одну из папиных машин, мне даже будет, где спать. – Я провела рукой по шерсти Хаоса и прижалась к его боку. – Видишь? – Я заставила себя говорить с оптимизмом. – Все получится.

– Мила. – Это прозвучало как ругательство.

Я подняла голову, чтобы увидеть в дверях прищурившегося Ронана.

– Как долго ты там стоял? – спросила я, при мысли о том, что он мог слышать мой жалкий монолог, меня охватило смущение.

– Достаточно долго, чтобы узнать, что трах с мафиози будет плохо смотреться в твоем резюме.

Фу.

– Ты подслушивал, – пробормотала я.

– Что я тебе сказал об этой собаке? – резко сказал он.

– Его зовут Хаос. И мы с ним теперь ладим.

– У тебя осталось пять швов после его укуса, – бесстрастно ответил он.

Нахмурившись, я бросила взгляд на запястье.

– Да, когда, кстати, их снимут?

– Мила. – Его мягкий, но серьезный тон привлек все мое внимание. – Идем.

Одно-единственное слово пронеслось в крови смесью горячей и холодной воды. Как бы сильно меня ни подмывало упасть в постель к Ронану, просто чтобы ненадолго забыть обо всем, мое сердце не выдержит, если сегодня я попрощаюсь с ним телом, а завтра – словами.

Я не в силах была прощаться дважды. Я покачала головой.

Его взгляд стал жестче.

– Это была не просьба, котенок.

Горло сжалось, я снова покачала головой, сказав:

– Я не могу.

Ронан шагнул в комнату, вызвав рычание у Хаоса. Ронан проигнорировал его.

– Пойдешь, даже если мне придется вынести тебя.

Чувствуя себя уверенно рядом с рычащей немецкой овчаркой, я ответила:

– Нет. Сегодня я остаюсь в своей комнате.

Конечно, Ронан направился ко мне, не остановившись даже когда Хаос вскочил на постели и оскалил клыки в угрожающем рычании.

– Ронан, стой. – Мое сердце бешено забилось. – Он готовится укусить.

– Я остановлюсь, когда ты пойдешь со мной.

Он сделал еще шаг, и, когда рык Хаоса стал смертельно опасным, а шерсть встала дыбом, я выпалила:

– Ладно! Ладно, я иду с тобой.

Боже. Этот человек был невыносим.

Я соскользнула с кровати и пригладила шерсть Хаоса.

– Все в порядке, приятель. Он меня не обидит. – По крайней мере, не физически. Когда немецкая овчарка немного успокоилась, я повернулась к Ронану. – Я пойду, если Хаос останется здесь сегодня. Ему нравится моя кровать. – Я даже принесла ему чашку воды и тарелку с тыквенным пирогом, которые нашла на кухне.

На Ронана это не произвело впечатления.

– Ладно. Но закрой дверь. Мой брат и его семья еще тут. А твой пес чокнутый.

– Это ты чокнутый.

– Это ты сегодня участвовала в драке кашей сегодня.

– Она схватила меня за волосы, – объяснила я и закрыла за собой дверь.

Его взгляд потемнел.

– Этого больше никогда не повторится. Никто не смеет хватать тебя за волосы, кроме меня.

Очевидно, Ронан собирался притворяться, будто завтра не настанет. Копье негодования, пронзившее меня, лишь укрепило в решении поставить точку и до утра просидеть в каком-нибудь укромном месте. Я не могла спать с Ронаном сегодня. Я не выдержала бы этого эмоционально, физически… как угодно.

Он повернул к своей комнате.

Я ринулась по коридору в противоположном направлении.

Резкий выдох. Рык: «Мила». А потом его размеренный топот у меня за спиной. Я слетела вниз по лестнице, лихорадочно пытаясь придумать, где бы спрятаться. В спешке я ворвалась в столовую и резко остановилась, увидев Джианну, Кристиана и Кэт, наслаждающихся семейной трапезой.

Я задыхалась, моя грудь тяжело вздымалась. Джианна подавила смешок.

– О-о-о, – пробормотала Кэт. – Мила в беде.

Ронан схватил меня за талию и оторвал от пола.

– Обязательно попробуйте ватрушки, – небрежно сказал он. – Лучшее блюдо Полины.

Кристиан бросил на своего брата странный взгляд, когда Ронан подхватил меня на руки и понес вверх по лестнице. Я могла бы сопротивляться, но теперь его мужской запах окружал меня и смущал. Его тепло впиталось в мою кожу, растапливая сопротивление внутри.

Он уронил меня на постель и оседлал бедра.

– Ты не должна была ничего из этого слышать.

Я знала, он говорит о том, что сказала мне Надя. Я сглотнула.

– Потому что слишком слаба, чтобы вынести это?

Он сцепил мои запястья над головой.

– Потому что ты такая милая, что, мать твою, светишься. – Его взгляд потемнел. – И я убью любого, кто попытается потушить в тебе этот свет.

– Не убивай Надю.

– Я еще не решил, но прямо сейчас… – Его губы пробежали по моему горлу. – Ты мне нужна.

Глубокий хриплый голос прошелся по коже, обжег сердце и принял решение за меня. Я подставила шею, чтобы ему было удобнее, дала то, что ему было нужно, даже зная, что он станет тем, кто уничтожит меня.

Глава сорок девятая

fanaa (сущ.) – саморазрушение ради любви

Мила

Вода стекала по стеклу машины, размывая вид далекой России, пока Альберт вез нас. Снег покрыл верхушки сосен, очертил горизонт и укрыл землю.

Зимняя страна чудес таяла и превращалась в грязь у меня на глазах.

Мои мысли вернулись на час назад, когда Ронан сунул мои руки в таинственно-желтую шубу из искусственного меха. Я не сказала ни слова, когда он застегнул молнию и сунул мои ноги в новую пару ботильонов. До тех пор я не осознавала, насколько грязными и изношенными были все мои вещи. Он поднялся во весь рост, поправил мои волосы и сказал:

– Пойдем.

Выйдя на улицу, я обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на дом и увидеть грозную каменную крепость в другом свете. Тут проявлялась эксцентричность Юлии. Слышались крики Полины и можно было найти домашние блюда. Нетронутыми лежали смятые черные простыни. Были разбиты двери, зеркала и сердца. Зажглись искры…

Я повернулась, чтобы пойти к машине, но замерла, когда в двери появилась Юлия. Мы так и не поговорили о том, как она вчера позаботилась обо мне в душе. Можно было бы сделать вид, что этого никогда не было, но я запомню это навсегда.

Ее неизменное суровое выражение лица не дрогнуло, когда она закрыла дверь. Я продолжила путь к машине, не в силах взглянуть на вольеры, куда вернула Хаоса этим утром, но знала, что он сидит там и наблюдает за мной. Я бы сломалась, если бы мне пришлось прощаться с ним. Я хотела забрать его с собой, но понятия не имела, куда вообще иду, не говоря уже о том, смогу ли позаботиться о нем должным образом.

Слезы скатывались по щеке время от времени, пока я наблюдала за тем, как за окном машины снег превращается в грязь. Я вытирала их, зная, что если позволю им течь, они никогда не прекратятся.

Ронан был неестественно тих, пробегал пальцем по нижней губе и наблюдал за проплывающем мимо пейзажем. Я задавалась вопросом, волнует ли его, что он разрушает мою жизнь, убивая отца. Поступки моего отца могут быть бессовестными и непростительными, но Ронан не был судьей и присяжным. Я задавалась вопросом, волнует ли Ронана, что это будет последний раз, когда он меня видит. Из-за его безразличия я не могла поверить, что он вообще думает обо мне.

Может, я была лишь мимолетным развлечением. Столько неуверенности и страхов сеяли хаос в моем сознании. В этом состоянии ничто не имело смысла – грудь сжимало от ужаса при мысли, что будет, когда машина остановится.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я спросила:

– Мой папа все еще женат?

– Да.

– Какая она?

– Насколько я помню, у нее агорафобия и кокаиновая зависимость, – ответил Ронан, не глядя на меня.

О. Звучало мило. Хотя, может, ее тоже травмировал образ жизни моего папы.

– Сколько у меня братьев и сестер? – продолжила я.

– Три брата.

– Они будут там сегодня?

– Адриан и Дмитрий – вероятно. Митя в тюрьме.

Когда я представляла, что у меня будет семья, мне и в голову не приходило, что они будут мафиози. Я подумала, что мне следовало снизить уровень ожидания, думая о волшебных семейных рождественских праздниках. Я сама себя сглазила.

Ронан обменялся с Альбертом русскими фразами. Я уловила лишь мельчайшие обрывки разговора, но по их серьезному тону понимала, что они обсуждали детали сделки. Я подумала, что все, должно быть, довольно просто. Обменять меня на папу. Хотя, чем больше они говорили, будто готовились к худшему, тем сильнее леденела у меня кровь.

Мы свернули с дороги на пустой участок земли, занятый парой потрепанных сараев. Две черные машины были припаркованы на дальней стороне участка, их дворники двигались взад и вперед. Мое сердце бешено заколотилось в груди, когда под шинами захлюпала грязь.

Когда мы остановились, Ронан наконец повернулся ко мне. Он расстегнул молнию на моей шубе и сунул во внутренний карман пачку денег. Включив мой телефон, он протянул его мне. Я безмятежно наблюдала, как он застегивает на мне молнию, будто я ребенок.

Он ничего не сказал, и боль, разрывающая грудь, пересилила все остальные страхи. Прежде чем он успел открыть дверь, боль, идущая из сердца, сорвалась с губ отчаянным вздохом.

– Прощай. – Слово прозвучало тихо, но в его значении была пронзительная нотка. Это значило «расстаемся навсегда».

Положив пальцы на ручку двери, Ронан смотрел на меня долгую секунду. Я практически видела, как на поверхность его глаз поднимается Дьявол. Бездушная утонченность.

Когда он не ответил, в горле у меня встал ком. Он должен был ответить что-нибудь. Он должен был дать мне знать, что это… я… имела для него какое-то значение. Я заслужила эти слова, иначе, я знала, это будет преследовать меня вечно.

– Разве ты не попрощаешься?

– Нет. – Ответ был так холоден, что его лед заставил слезы подступить к глазам, одна из них пробежала по щеке. Только когда он проследил ее взглядом, я заметила напряжение в его плечах, смятение, которое он так хорошо прятал за Giovanni.

Грубая подушечка большого пальца стерла слезу.

– Я не говорю того, чего не имею в виду.

Затем он открыл дверь и вышел, жестом пригласив следовать за ним. Я сделала это без единого слова, мысли слишком путались, чтобы я могла размышлять над тем, что он сказал. Я оставалась рядом с Ронаном, когда двери захлопнулись и вышли мужчины.

Я знала, что Виктор вел другую машину, которая следовала за нами. Я надеялась, что это просто мера предосторожности, а не знак того, что мы пришли воевать. В своей ярко-желтой шубе я бы стала легкой мишенью.

Шестеро мужчин стояли напротив. Папа и Иван в центре. На папе был серый твидовый костюм, который я купила в прошлом году. Серебро в волосах было более заметно, чем мне помнилось, но, казалось, больше ничего не изменилось. Он все еще был похож на папу, которого я всегда знала и любила.

Хотя, когда мой взгляд встретился с его взглядом, в голове пронесся образ замученного мальчика. Затем безликие девушки, которыми он торговал. И воспоминание о матери, лежащей мертвой на полу нашей библиотеки.

– Папа, твоя подруга… она моя мать?

Его взгляд смягчился.

– Нет, ангел.

Правда заключалась в том, что мое сердце оплакивало папу с тех самых пор, как я была той маленькой девочкой. Я оплакивала отца, каким хотела его видеть. Я оплакивала любовь, которая была мне нужна. И теперь мне приходилось оплакивать его смерть.

Ветер свистел в сараях, а дождь капал на землю. Грязь отделила нас от людей, которые должны были быть моей семьей. От тех, которые должны были спасти меня из лап Дьявола. И все же нутром я чувствовала, что принадлежу этой стороне.

– Мы уж не думали, что вы появитесь. Опоздали на час, – сказал один из темноволосых мужчин, хрустнув костяшками пальцев. Татуировки тянулись по его шее, а нос был свернут, как будто его ломали много раз.

– Это называется «стильное опоздание» Адриан, – сказал Ронан. – Только не говори, что ты тот парень, который приходит на вечеринку на пять минут раньше.

Я догадалась, что говоривший был моим братом. Стало сомнительно, что я когда-либо увижу его в рождественском свитере.

Адриан насупился.

– Тебе повезло, что мы вообще пошли на эту сделку, после того как ты использовал нашу сестру, как шлюху…

– Заткнись, – прорычал папа.

Ронан рядом со мной даже не моргнул, но от него исходило едва уловимое напряжение.

– Неужели ты думаешь, что мы не станем для тебя большей проблемой лишь потому, что ты убьешь нашего отца? – спросил другой мужчина. Его взгляд был пуст, как будто он видел столько смертей, что безжизненность прокралась в его глаза. Я знала, что это Дмитрий, еще один мой брат, еще одно вероятное «нет» рождественскому свитеру.

Ронан усмехнулся.

– Вы обед организовать не сможете, не то что восстание.

С рычанием Дмитрий бросился к нему, но Иван его удержал. Иван едва взглянул на меня с тех пор, как я вышла из машины. Он либо чувствовал себя виноватым за то, что оставил меня на произвол судьбы, либо был не тем человеком, которого, как мне казалось, я знала.

Папа, должно быть, испытывал некоторое уважение к сыновьям, потому что оскорбление, нанесенное Дмитрию, заставило его вскипеть. Он ядовито глянул на Ронана.

– Пара сантиметров. Пара сантиметров, и ты был бы мертв. До смерти буду жалеть об этом.

Мне казалось, будто я перенеслась в другой мир. Полный грязи и с настолько большой гравитацией, что она разрывала мне сердце. Этот мир вращался в противоположном направлении. Вращался все быстрее и быстрее.

– Тогда, полагаю, ты должен быть рад тому, что скоро избавишься от этого сожаления.

– Мы пришли покончить с этим, – рявкнул папа. – Так что давай уже к делу.

Ронан отдал свой пистолет Альберту, так же как папа свой Ивану.

Отстраненно я последовала за Ронаном, чтобы встретиться с отцом посередине, между враждующих сторон. Папа избегал моего взгляда, мне было все равно. Этот мир казался тяжелым и нестабильным. Когда Ронан посмотрел на меня, вращение прекратилось. Его глаза не отпускали меня. Темно-синие, цвета единственной серьги в форме сердца в моем ухе. Взгляд, полный невысказанного. Я не хотела отводить свой, но была вынуждена сделать это. Взрыв отбросил меня на шаг назад, и земля задрожала. С проклятием Ронан толкнул меня за спину. Куски силоса полетели в воздух, в грязь падал раскаленный металл. А затем воздух пронзил более близкое «бах!», едва не сбившее меня с ног. У меня зазвенело в ушах, и я, поморщившись, дотронулась до одного, когда из него пошла кровь. Дезориентированная, я сморгнула, вглядываясь в густой дым.

Мир кружился и горел.

Оба сарая были охвачены огнем, от взрыва в воздух полетели острые осколки жести. Ронан схватил меня и укрыл мою голову от летящей шрапнели. Дым рассеялся ровно настолько, чтобы увидеть папу и серебряный отблеск пистолета, нацеленного Ронану в спину.

«НЕТ» – пронеслось по всему моему телу. Я не смогла бы вынести такую скорбь. Только не Ронан.

Не Ронан.

Мое сердце приняло решение за меня. Я оттолкнула его в сторону как раз в тот момент, когда прозвучал выстрел.

Затем все затихло. Дым развеялся.

Шрапнель упала. Мир больше не вертелся.

Он был холодным, тихим и темным.

Глава пятьдесятая

absquatulate (глаг.) – уйти, не попрощавшись

Мила

Я думала, что Ронан даст мне утонуть. Что он будет смотреть, как я погружаюсь на дно. Но именно его голос вытащил меня из темноты.

– Проснись, Мила. Проклятье, проснись.

С тех пор как мы встретились, Ронан требовал от меня так много – так много приказов, которые, он был уверен, будут выполнены – но в этой просьбе была трещинка уязвимости. Это было вовсе не требование. Это была потребность.

Я обнаружила еще одну слабость. У него была слабость ко мне.

Сделав неглубокий вдох, я попыталась открыть глаза. Я заставила их открыться и обнаружила, что лежу на полу едущей машины, и пол вибрирует подо мной. Желтый и красный. Новая шуба была испорчена, искусственный мех покрыт пятнами крови. Вокруг меня были разбросаны пропитанные багрянцем бинты. Моя рубашка была разорвана, и вид дыры в животе, из которой хлестала кровь, вызвал такое головокружение, что меня едва снова не утащило под воду. Хотя голос Ронана, когда он что-то бросил Альберту, вернул меня. Мой взгляд поднялся на Ронана, который зубами разорвал новую стерильную повязку и использовал ее, чтобы зажать рану. Я напряглась в ожидании боли, но почувствовала лишь укол в животе, когда все мое тело начала сотрясать дрожь.

Наши взгляды встретились.

Русская рулетка.

Один шанс и…

Мне будет не хватать лишь его.

Темный измученный взгляд задержался на мне на долгое мгновение. Наконец до него, казалось, дошло, что я очнулась и стала дальше от порога смерти, чем он предполагал. Продолжая давить на рану, он прислонился к заднему сиденью, облокотился и уронил голову на грудь, закрыв глаза.

– Она очнулась, – резко выдохнул он. – Твою мать. Она очнулась.

– Мы почти на месте, – объявил Альберт с переднего сиденья.

Я ожидала, что мне будет очень больно, но все мое тело покалывало, будто накаченное новокаином.

Когда Ронан открыл глаза, они пронзили меня яростью.

– Зачем ты это сделала? – процедил он сквозь зубы. – Зачем?

– По-английски, – тихо ответила я.

– Зачем, мать твою, ты это сделала, Мила? – зарычал он глубоким, хриплым голосом. – ЗАЧЕМ?

– Ты не бессмертный, – прошептала я сквозь ком в горле. – Я не хотела, чтобы ты умер.

Он уставился на меня со смесью недоверия, злости и чего-то неопределяемого.

– Ты не должна жертвовать собой ради меня. – Он стиснул зубы. – Ты НЕ должна умирать ради меня, котенок. – Его взгляд распял меня. – Если кто-то из нас и умрет, это буду Я. Понимаешь?

Я не понимала, поэтому покачала головой.

– Тогда позволь тебе объяснить, – сказал он, сверкая тенью во взгляде. – Ты выживешь без меня. Ты пойдешь дальше. – Его тон стал жестче. – Я не могу представить мир без тебя и твоего гребаного желтого. Так что, если умрешь, я умру вместе с тобой. Твое самопожертвование не будет значить ничего, котенок. НИЧЕГО.

Слеза скатилась по щеке, когда в мою внутреннюю дрожь начал вторгаться холод. Мой мозг леденел, я отчаянно задрожала.

– Мне так холодно, Ронан… – Веки отяжелели, и я закрыла их.

– Нет, – прорычал Ронан, хватая меня за лицо. – Мать твою, не закрывай глаза.

– Я так устала, – прошептала я, вялость сковала каждый мускул тела. – Я не думаю…

– Если умрешь, Мила, – резко сказал он, – усыплю Хаоса.

Мое сердце стукнуло.

– Ты не сделаешь этого.

– Сделаю.

Когда машина остановилась, Ронан не терял ни секунды. Он подхватил меня и понес в больницу. Я видела, как врачи и сестры бросились к нам, сыпля вопросами по-русски. Я не могла разобрать ничего, кроме того, что Ронан угрожал, пока холодная невесомость поглощала меня, дергая, таща, пытаясь утянуть вниз.

– Не поступай так с Хаосом, – слабо взмолилась я, прерывая медиков.

– Не умирай, и я не стану, – ответил он, следуя за врачами по коридору.

Это было нечестно.

– Ронан… – Слеза скатилась по моей щеке.

Он вытер ее, голос у него был хриплым.

– Таковы условия. Тебе выбирать.

Как я могла выбрать не умирать? Сегодня мог быть этот день, и даже Дьявол не мог бы остановить судьбу. Возможно, у меня так и не будет семьи или любви, которых мне всегда хотелось, но, по крайней мере, я могла сказать, что сделала все, что было в моих силах.

Ронан положил меня на каталку, и медсестра повезла в операционную. Когда хирург попытался помешать Ронану войти, он вынул пистолет и направил его в голову врача.

– Если она умрет, ты тоже умрешь, – прорычал он.

Хирург сглотнул, ушел с дороги и коротко кивнул туда, где мог встать Ронан.

Сестра надела мне на лицо маску, чтобы погрузить в сон. Я попыталась снять ее, но ей не потребовалось особых усилий, чтобы удержать, что-то говоря мне по-русски. Газ начал тянуть сознание вниз, вниз… Встретившись взглядом с Ронаном, я поняла, что мне нужно сказать. Я люблю тебя. В конце концов лишь одно слово вырвалось из страха, что я никогда не проснусь.

– Прощай…

Последнее, что я услышала, прежде чем анестезия утащила меня на дно, было:

– К черту твое «прощай», Мила.

* * *

«Бип».

«Бип».

«Бип».

Ровные сигналы вырвали меня из туманного сна, оповестив, что я не умерла. Или у Сатаны просто извращенное чувство юмора.

Мое тело было спокойно, боли не было, но я не решалась открыть глаза – так разыгралось мое воображение. Может быть, хирургам пришлось ампутировать конечность. Может быть, я парализована. Может, я очнулась после тридцати лет комы. К сожалению, то, что я увидела, было хуже того, что могло придумать воображение.

Алексей Михайлов и Дьявол сидели в одной комнате.

Папа в темно-синем костюме и с подбитым глазом занял стул у двери. Он пристально смотрел на собственные руки, излучая чувство раскаяния. Глядя на него, я не чувствовала ничего. Ни ностальгии. Ни уважения. Ни привязанности.

Все, что он сделал, испортило мое представление о нем. По правде говоря, я не думала, что он вообще планировал пожертвовать собой ради меня. Телефонный звонок был очередной ложью и манипуляцией, чтобы заставить Ронана поверить, будто он уступил. Так оно и вышло.

Жив он или мертв, моя скорбь по нему закончилась.

Мой взгляд скользнул к Ронану, который сидел рядом в костюме Tom Ford, глядя устало. Он молча наблюдал за мной. Я откуда-то знала, что он был рядом все то время, пока я оставалась без сознания. Этот человек, которого я когда-то ненавидела, стал человеком, которого я любила.

Ронан ошибался.

Я не могла вынести мысли о жизни без него.

Это пугало меня – любовь, грозившая зависимостью. Преданность была ярким сиянием, согревавшим душу, хотя она также заставляла чувствовать себя уязвимой, будто грудь разорвалась бы, если бы я любила чуть больше.

Я не жалела, что приняла ту пулю за Ронана, но тот факт, что я едва не умерла, заставил меня иначе взглянуть на жизнь. Правда была в том, что я еще не жила по-настоящему. Я не испытала ничего, кроме вида на запертые золотые ворота, комнат русского особняка и зарождения любви.

Если я не найду себя, у меня не будет ничего, кроме любви.

Я знала, что должна делать, хотя от одной этой мысли у меня разрывалось сердце. Меня тошнило, оттого что я собиралась ударить по одной из слабостей Ронана. Он был самым сильным человеком, которого я когда-либо встречала, и все же я не могла вынести мысли о том, чтобы сделать ему больно.

– Полагаю, Хаоса не придется усыплять, – наконец сказала я, мой хриплый голос скрывал душевную боль.

При звуках моего голоса папа вскинул голову, глаза его наполнились облегчением.

Стоическое выражение лица Ронана не дрогнуло. Внутри все сжалось, когда я поняла – он знал, с чем я смирилась в ту же минуту, как приняла решение.

– Как долго я была без сознания? – спросила я.

– Три дня, – бесстрастно ответил Ронан.

Мой папа поднялся на ноги, подошел к краю постели и взял мою руку с воткнутой в нее иглой капельницы.

– Мне жаль, ангел. Мне так… – Его голос дрогнул. – Никогда не прощу себя за это.

Я уставилась на его руку, держащую мою, не в силах вспомнить, когда в последний раз он прикасался ко мне по собственному желанию. И все, что потребовалось, – получить пулю из его пистолета, чтобы завоевать расположение.

Онемев, я отдернула руку.

– Я прощаю тебя, папа.

Его полные боли глаза встретились с моими.

– Всегда удивлялся, как у меня родилась такая сострадательная девочка как ты.

– Я сострадательна, папа, но не забывчива. Я не ненавижу тебя… ни за то, что ты сделал с мамой, ни за ложь, ни за то, что тебя вечно не было, ни за то, что я оказалась тут. – Мой голос был неестественно спокойным. – Но я не забуду.

Он молча впитывал мои слова.

– Ты всегда будешь моим отцом… но, думаю, лучше будет, если мы разойдемся. – Меня удивило, что я смогла сказать это без каких-либо эмоций. Хотя я была уже не той девушкой, которая с надеждой во взгляде садилась на самолет в Москву.

Он посмотрел несколько ошарашенно, но затем вдруг кивнул.

– Если ты этого хочешь.

– Хочу.

Не сказав больше ни слова, мой отец пошел к двери.

– Почему ты сделал это? – выпалила я.

Он помедлил, его тело напряглось. Он понимал – я хочу знать, почему он убил маму. Его промедление наполнило комнату тяжелой тишиной, будто он не был уверен, сказать ли правду. В конце концов я знала, что он сделал это.

– Она была беременна от другого.

Затем он вышел из комнаты и моей жизни, оставив меня в оцепенении от ответа. «Ты была слишком похожа на мою Татьяну…» Его Татьяну. Мой папа, может, и заботился обо мне, но никогда не любил меня по-настоящему. Я была просто символом его отравляющей одержимости знаменитой оперной певицей. Теперь мне казалось, что он бросил меня много лет назад, но в этом осознании и том, что я видела, как он уходит, была какая-то окончательность, осколком стекла пронзившая сердце. Хаос в груди убедил меня в том, что следующий разговор должна начать я.

Глядя вслед ушедшему папе, я сказала:

– Если торопишься, может, нагонишь его на парковке.

– Обойдусь. – Тон у Ронана был насмешливым.

– Теперь он знает, что ты не причинишь мне вреда. Ты потерял козырь.

– Он был тут весь день, – рявкнул Ронан. – Если б я хотел убить его, мог бы сделать это уже несколько раз.

Я отвела взгляд. Вид его наполнял меня тяжелым томлением, разливавшимся по венам: желанием, чтобы он прикоснулся ко мне, обнял, показал, что ему не все равно. Хотя напоминание о том, что я не могу позволить себе этого, было похоже на удар в грудь.

Я сглотнула.

– Так ты забил на месть?

Он стиснул зубы.

– По-твоему, я сейчас о мести думаю?

– Ты подбил ему глаз, – бросила я с вызовом.

– Это было нужно, чтобы сохранить сосредоточенность.

– Сосредоточенно наблюдать, как я сплю?

– Да, – прорычал он.

Его ответ был бы забавен, если б мое сердце не горело и не протестовало против принятого решения. Нервничая, я принялась сосредоточенно теребить ленту, удерживавшую капельницу в руке.

– Так если ты сейчас думаешь не о мести, то о чем?

– Я жду.

Я бросила на него взгляд.

– Чего?

Он прищурился.

– Речи о прощении, «но лучше нам разойтись».

Я отвела взгляд, не в силах видеть смятение, вспыхнувшее в его глазах. Ему не нравилось, когда его бросали… и все же, казалось, он был рядом со всеми, кто имел для него значение. И осознание того, что я – всего лишь еще одна из их числа, встало комом к горле, жгло глаза слезами.

Только когда он встал и положил на прикроватный столик серьгу в форме сердца, у меня в груди зародилась паника. Что я делала? Зачем это делала? Когда он направился в двери, сердце закричало, чтобы я остановила его. Стой. Прошу, стой… Но хватка на горле отказывалась пропускать слова.

Ронан на секунду задержался в дверях. Он обернулся, чтобы встретиться со мной взглядом, и пообещал:

– Это не «прощай».

Пулевое ранение не могло сравнится с той болью, которую я испытывала, когда смотрела, как он уходит. Боль зародилась в сердце, грубая, кровоточащая пульсация, вцепившаяся в стенки грудной клетки.

Это не «прощай».

Прямо сейчас это обещание ничего не значило.

Я хотела вернуть его. Отчаяние жгло кровь, требуя, чтобы я побежала следом и сказала, что это ошибка. В отчаянии я потянула капельницу, когда боль сердца пронзила меня, а к горлу подступили разрывавшие грудь рыдания.

Это не «прощай».

Как только я выдернула капельницу, хаос в груди исчез, оставив меня столь опустошенной, что я могла лишь прикрывать рукой рот, пока слезы текли по щекам. Я игнорировала резкую пульсацию в животе. Монитор начал пикать, предупреждая о том, что скоро появится медсестра, но я не ожидала увидеть собаку.

Хаос запрыгнул на постель и лег рядом со мной. Всхлипывая, я пробежалась рукой по меху, крепко обняла его и сказала:

– Это не «прощай»…