Текст книги "Темное искушение"

Глава сорок вторая

nefelibata (сущ.) – тот, кто живет в мечтах

Мила

Солнце светило, отбрасывая яркий отблеск на мои закрытые глаза, и окутывало мягким райским теплом. Хотя болезненность меж бедрами казалась воплощением сатанинского гарема.

Я открыла глаза, чтобы обнаружить, что одна в постели Дьявола. Уставилась в потолок, в то время как воспоминания о вчерашнем дне вернулись с удвоенной силой. Я не думала, что Ронан заметил мой срыв в душе… или, может быть, заметил и именно поэтому взял на себя инициативу вымыть меня. Мои волосы, мое тело… но не мою совесть.

Разум работал в обратном направлении, воспоминания прокручивались с того момента, как я кончила, запрокинув голову под струями душа. Каждый толчок подбрасывал меня по стене душа, мои бедра обхватывали его. Тяжелое дыхание и слова по-русски. Звезды на его плечах. Звезды в моих глазах.

Я опустила ноги на пол, развернулась и встала на цыпочки. Он скользнул в меня сзади. Мой лоб прижался к стене, пальцы скользили по камню. Он держал ладонь у меня на горле, губы у уха.

– Моя. Вся моя.

Татуированные пальцы уперлись в стену рядом с моими; на них были пена, кожа и ворон «Никогда». Мое хрупкое бумажное сердце знало, что скоро этот мужчина ускользнет сквозь пальцы, словно еще одна потерянная Ленор…

Прежде чем меня снова потянуло во вчерашний день, я вернулась в настоящее, раскинув руки на черных простынях, словно делала снежного ангела.

После душа я не нашла своей одежды, так что порылась в гардеробе Ронана и надела одну из его футболок. Это был бы нормальный домашний поступок, если бы я не чувствовала необходимости предварительно проверить, нет ли на ткани пятен крови.

Было время обеда, а после секса я проголодалась. Села на кровать и наполнила пустой желудок едой, которую принесла Юлия, пока Ронан натягивал боксеры и отвечал по телефону. Я по-мазохистски задалась вопросом, не Надя ли на другом конце линии. А потом утешила себя фактом, что это, вероятно, просто шестерка, которой Ронана приказал утопить в унитазе какого-то беднягу.

Ронан все еще разговаривал по телефону, когда его взгляд натолкнулся на меня, сидящую на его постели, скрестив ноги, и набивающую рот. Придвинувшись ко мне с блеском в глазах, он стащил морковку с тарелки и поднес ее к моим губам. Я сухо посмотрела на него. Если он считал, что у меня настолько сильный стокгольмский синдром, что я позволю ему кормить себя с рук, он был еще более чокнутым, чем я думала.

Я укусила его за палец.

Усмехнувшись, он откусил кусок морковки и отошел к окну, чтобы продолжить разговор. Его фигура заслоняла свет, тень, которую он отбрасывал, имела крылья, похожие на те, что имел вытатуированный на его спине Дьявол. Но теперь его тьма казалась теплее солнца.

Покончив с едой, я почувствовала беспокойство, ожидая, когда Ронан закончит телефонный разговор, поэтому начала нажимать кнопки на стене рядом с тумбочкой. Жалюзи на окне начали открываться. Спешно, чтобы остановить все это и не продемонстрировать свою незрелость в том, что касалось кнопок, я нажала все. Зажегся свет и зазвучала громкая музыка. В стене открылся шкаф, в нем оказался телевизор с плоским экраном. Затем люстра завертелась, словно диско-шар, и ее драгоценные камни каплями засверкали на стенах.

Все быстро вышло из-под контроля…

Раскаявшись, я бросила взгляд на Ронана, то время как огни романтически сверкали, жалюзи были небрежно закрыты, а из скрытых динамиков играл джаз. Я прикусила губу, чтобы сдержать смех, и сказала:

– Упс.

Серьезное выражение лица Ронана, как будто я только что прервала заседание совета директоров, лишь позабавило меня еще больше. Он вернул в комнату тишину, и я больше не могла сдерживаться.

– Понятия не имела, что у тебя есть романтическая сторона.

Он приподнял губы в улыбке.

– Весь этот джаз шел вместе с домом.

Я рассмеялась над двусмысленностью слова «джаз».

– Следовало догадаться. Кнопка для люстры была пыльной. – Откинув голову на подголовник, я добавила: – Надеюсь, я не помешала одному из твоих планов навсегда разрушить идею о мире во всем мире.

Я взвизгнула, когда он схватил меня за лодыжку и стащил с кровати.

– Думаю, именно в этом и состоял твой план, – возразил он, уперевшись руками в кровать по обе стороны от моей головы. – Или я тебе наскучил?

Я задрожала от его близости, тепло его тела проникало под кожу. Когда я в предвкушении облизнула губы, его взгляд проследил за этим движением. Не в силах вздохнуть, я кивнула. Затем его губы коснулись моих так нежно, что у меня заныло в груди. Так нежно, что это был совсем не поцелуй. Это были все слова, которые никогда не будут сказаны. Его губы оторвались от моих, воздух стал таким тяжелым и густым, что давил на глаза. Чтобы скрыть готовые подступить слезы, я выдавила:

– Надеюсь, ни одна из этих кнопок не запустила ракету, чтобы уничтожить Луну.

Улыбка коснулась его губ, когда он отстранился, чтобы встать в ногах кровати.

– Полагаю, нужно подождать и посмотреть.

– Без Луны может настать ледниковый период.

– А ты не носишь штанов, так что мы не можем этого допустить. – Он схватил меня за лодыжку, ущипнул за подъем, затем пососал большой палец ноги. Я выдохнула, чувствуя, как странно разливается по телу жар, и оттолкнула ногой его щеку. Он усмехнулся.

– Платья – подходящая форма одежды, – ответила я.

– В твоем случае я не согласен. – Поцелуями и покусыванием он провел дорожку вверх по моей ноге, и я застонала, когда он добрался до внутренней стороны бедра. Клитор запульсировал в предвкушении, но то, чего я хотела, не имело ничего общего с его губами меж моих ног… И не из-за того, что он рассказал мне о своем прошлом. Из-за того, что мое время с этим мужчиной было ограничено.

Я схватила его за волосы и потянула его губы к своим – легкое касание, но такое обжигающее.

– Кровать тоже вращается? – спросила я.

– К сожалению, нет, – весело ответил он, затем голос его стал более хриплым. – Но она раскачивается.

Остаток дня прошел в сексе, еде и русских ситкомах. И это было лучшее «здесь и сейчас» в моей жизни.

* * *

Завтракала я одна. Ронан, должно быть, уехал в Москву до того, как я проснулась, и его отсутствие лишь усилило беспокойное чувство в груди. Дала ли я ему именно то, чего он хотел, есть ли у него причины оставить меня, не меняя на папу?

Я закусила губу и прошла по дому, словно в тумане, пытаясь найти, чем себя занять – что угодно, лишь бы отвлечь разум от ужасных размышлений. Я резко остановилась, увидев в прачечной тихую служанку.

– О, ты вернулась.

С дикой вспышкой неуверенности во взгляде она опустила голову и сосредоточилась на складывании белья, ее движения были нервными. Я отметила, что она выглядит лучше, чем раньше. Обычно она была бледной и хрупкой, но сегодня ее кожу согревал здоровый румянец. Несколько дней назад Ронан сказал, что ее исчезновение – не мое дело, и я вдруг поняла, что он несет ответственность за то, как изменилась ее внешность.

От нечего делать я подошла ближе, взяла полотенце и начала складывать его. Она напряглась, опустив взгляд, но когда ее дрожащая рука поднялась к щеке, я поняла, что она вытирает слезы. Нам действительно следовало объясниться.

– Я знаю, что ты отравила меня, – сказала я и взяла следующее полотенце.

Она уронила одну из маек Ронана, ее полный ужаса взгляд обратился ко мне.

Я не знала, что заставило ее подать мне чашку цианида, но чувствовала инстинктивно, что это был один из тех моментов жизни, не поддающихся классификации.

– Знаешь, я прощаю тебя. Но, пожалуйста, не делай этого снова. Это было очень отстойно.

Я не знала, насколько хорошо она понимает по-английски, хотя полагала, что она уловила суть, почувствовав долгий недоверчивый взгляд, пока перебирала полотенца.

– Мне жаль, – наконец тихо сказала она, слезы бежали по ее щекам. – Обещаю, я больше этого не сделаю.

Ее сильный акцент был милым, улыбка коснулась моих губ.

– Теперь, когда с этим покончено, как Ронан предпочитает складывать нижнее белье?

Блестящие глаза скользнули к боксерам в моей руке, и в ее взгляде появился легкий намек на веселье, которого, как я предполагала, она давно не испытывала. Затем она взяла трусы и показала мне, как их правильно складывать. Этот простой момент заполнил еще одну дыру в моем сердце, о существовании которой я и не подозревала.

Глава сорок третья

fudgel (сущ.) – тот, кто притворяется, будто работает, когда на самом деле ничего не делает

Ронан

Альберт схватил банкира за воротник и ударил кулаком в лицо.

Кровь и слюна разлетелись в воздухе. Откинувшись на спинку стула, я прищурился, заметив светлый волос на рукаве рубашки. Первым побуждением было снять прядь, будто на ней были какие-нибудь плотоядные бактерии. Волос был желтым. И в эти дни желтый цвет заставлял все в груди сжиматься.

Это стеснение было кармой.

Я знал, что карма настигнет меня. И вот оно: я чувствую себя чертовски неловко лишь из-за волоса Милы. Она цеплялась за меня, даже когда ее не было рядом. Запах лета, ощущение ног, обнимающих меня, звук смеха… Все это впилось в кожу глубже, чем когти.

Кулак Альберта взлетел. Челюсть банкира треснула, зуб скользнул по моему столу.

Карма могла бы дать мне что-нибудь, с чем было бы легче справиться, – например, летящую атомную бомбу и надвигающуюся ядерную катастрофу. Но нет, карма наказала меня чувствами. Что за отвратительное чувство юмора.

Альберт пнул лежащего мужчину в ребра. Тот попытался блокировать удары ногами. Плохое решение. Ботинок врезался в его голову, хотя я едва ли обратил на это внимание, мой разум все еще витал в пушистых облаках, вызванных Милой. Я брал ее достаточно часто, чтобы запомнить каждый сантиметр ее тела. Мое любопытство в этом должно быть удовлетворено. Хотя удовлетворение – это чувство хорошо выполненной работы, а не непреодолимая потребность делать это снова и снова, пока не умру.

Болезненные стоны Сергея наполнили комнату, пока я пялился на волос, наслаждаясь тем фактом, что он на моем рукаве, и одновременно ненавидя его. Мне хотелось думать, что интерес к Миле вызван лишь ее телом, но я никогда не разговаривал с женщиной так много, как с ней, не испытывая самоубийственной скуки. И все же именно я завязывал разговор, даже находясь внутри нее по самые яйца, просто чтобы услышать, что скажет она. Истина была в том, что… у Милы могли быть брекеты и проказа, а я все равно хотел бы трахнуть ее до воскресенья шестью разными способами.

Я провел большим пальцем по губе, смирившись с неприятным осознанием, в то время как Альберт схватил Сергея за волосы и швырнул его в стену. Приставной столик раскололся, сломавшись под огромным весом банкира.

Меньше сорока восьми часов – именно столько у меня оставалось до того, как я заключу сделку с Алексеем. Ему был вынесен смертный приговор, но мне почему-то казалось, что его вынесли мне. Проходящие минуты издевались надо мной, поселившись под кожей острым чувством, от которого я не мог избавиться.

Голова Алексея, казалось, больше не стоила того, чтобы обменять на него Милу. Она стоила на много миллионов больше… и Эйфелева башня в придачу. Когда напряжение сковало тело, обжигая грудь, я задумался о том, чтобы потребовать именно это.

Это даст мне больше времени, чтобы вытравить из себя Милу. Хотя, если все продолжится, она лишь глубже проникнет в меня. Не говоря уже о том, что эта встреча показала: единственное, что сейчас играло против меня, – это время.

Альберт вытер стену лицом Сергея. Упали рамы с картинами, стекло разлетелось вдребезги. В любой другой день мне было бы что сказать об Альберте, крушащем мой кабинет, но сейчас я мог сосредоточиться лишь на сувенире Милы, который она оставила после себя, и на том, когда это станет всем, что от нее останется.

При мысли о том, чтобы толкнуть ее в объятия мужчин Алексея, мне казалось, что в ребра вонзается раскаленное железо. А мысль о том, что одним из них может быть Иван, заставляла скрежетать зубами. Очевидно, ревность заставила меня представить, как я разбиваю его голову о стену. Пять раз. Зловещее чувство охватило меня, заявив, что она – моя, каждый желтый, приторно-сладкий, романтичный сантиметр ее тела.

Альберт ударил Сергея лицом о стол, и кровь брызнула на мои татуированные руки. Те самые, которые готовы были отделить голову отца Милы от шеи.

Она дала мне прощение.

Мне нечего было дать ей, кроме мести.

Я смахнул волос с рукава и позволил ему упасть на грязный ковер.

– Я встречался с ним! – наконец выдохнул Сергей по-русски, прижавшись к стене от последнего удара в живот. Его избили так, что я удивился, почему он все еще что-то чувствует.

Удержав рукой кулак Альберта, я ждал, что еще скажет Сергей.

– Я… я встречался с Алексеем, – повторил он, переводя опухшие глаза с Альберта на меня.

– Это мы знаем, – протянул я и откинулся в кресле. – Лучше бы вы встречались по поводу своих делишек.

– Что? – Он задыхался. – Но…

– Потому что, если вы не обсуждали свои дела, – мой взгляд стал жестче, – придется предположить, что вы обсуждали мои дела. Так что? У тебя дела с Алексеем, или ты гребаная крыса?

Судя по выражению лица Сергея, я поставил его в безвыходное положение. Тыльной стороной ладони он вытер кровь с носа, его взгляд устремился к выходу, до которого ему было не добраться.

– Я… мы ничего не обсуждали, клянусь, – сказал Сергей. – Он только задал мне несколько вопросов…

– Задал несколько вопросов, – понимающе кивнул я.

Он занервничал, забормотал:

– У меня не было выбора! Он приставил пистолет к моей голове!

Я вскинул бровь.

– Значит, ты крыса.

Его украшенное синяками лицо стало пунцовым.

– Алексей спросил об акциях и ликвидных активах, а также о том, чтобы перенаправить часть твоих денег на оффшорный счет. Сказал, я получу десять процентов, если сделаю это. – У него перехватило дыхание, когда он понял, как много сболтнул, его двойной подбородок задрожал. – О боже.

Я ядовито улыбнулся.

Дрожащими руками Сергей вынул из кармана носовой платок и вытер пот со лба.

– Я могу все исправить! Просто дай мне сделать это. Пожалуйста… – заскулил он. – У меня семья.

Алексей падал с размахом. Любой другой предположил бы, что его план состоял в том, чтобы перенаправить все мои средства, лишить меня возможности платить дилерам, а следовательно – людям, что подорвало бы их лояльность и оставило бы меня жить печальной, одинокой жизнью чернорабочего. И, по-видимому, в трубочисты я не годился. Но, зная Алексея, это было всего лишь одно раздражающее обстоятельство из многих, которые обязательно должны последовать.

– Алексей не предлагал тебе десять процентов, – заявил я.

Сергей сглотнул.

– Не понимаю, о чем ты.

Может, сейчас Алексей и загнанное в угол животное, но волку не стать овцой. Этот человек считал каждую копейку, словно они были смыслом его жизни. Его жадность стала одной из причин, по которой мне так просто было подняться с самого низа его организации и теперь сидеть в его мягком кресле.

– Сейчас умеют делать отличные протезы, – заявил я.

Его бегающий взгляд обратился ко мне.

– Я… я не понимаю. – Пот бежал с него ручьем.

Я задумчиво прищурился.

– Полагаю, печатать быстро ты уже не сможешь, но по крайней мере подтереть задницу сумеешь.

Широко распахнутый взгляд банкира с пониманием опустился на собственные руки.

– П-погоди…

Вмешался Альберт.

– Я читал, что с современными протезами можно даже играть в «камень, ножницы, бумага».

– Камень, бумага, плоскогубцы, – поправил я, оборачиваясь к Альберту. – Ножницы пока не получаются.

– Им стоит убрать женщину из этой команды, – весело ответил Альберт.

Я хохотнул.

– Он предложил мне девушку!

Я вновь обратил внимание на Сергея.

– Прошу прощения, что ты сейчас сказал?

– Он предложил мне девушку.

Постукивая ручкой по столу, чтобы скрыть отвращение, я протянул:

– Значит, он все еще торгует живым товаром.

Сергей заерзал.

– Как выглядела эта девушка? Уверен, он показал тебе фото.

Тот нащупал свой бумажник и вынул маленькое фото, не в силах скрыть проблеск гордости во взгляде, когда положил его на мой стол. Я пальцем подвинул его ближе. Это выглядело как фото арестованного в профиль и фас, вот только изображена там была обнаженная девушка не старше восемнадцати, стоящая на фоне белой стены, пожелтевшей от сигаретного дыма. Как бы красива она ни была, ее внешность была испорчена синяками и взглядом, остекленевшим от героина.

– Она определенно получше твоей жены.

Сергей не знал, должен ли он обижаться и правильно ли признавать, что купленная рабыня красивее жены, но в конце концов воспринял это как комплимент.

– Она из Франции… Париж.

– А, город любви. Как романтично. Хотя она такая избитая, что вряд ли сможет найти для тебя романтичные слова.

Его взгляд на мгновение ожесточился.

– Научится.

Я улыбнулся.

– Может быть, но ее обучением будешь заниматься не ты.

Альберт вытащил пистолет, и воздух прорезал хлопок. Тело Сергея с глухим стуком упало на пол, в его глазах все еще стояли мечты о секс-рабыне.

Я перетасовал окровавленные бумаги, скрепил их вместе и кинул Альберту.

– Отнеси это в банк и скажи Леониду, что мне нужен новый банкир. – Я бросил фото девушки сверху. – И сожги это.

– Что делать с ним? – Альберт ботинком пнул ногу Сергея.

– Используй как мишень на стрельбах, скорми рыбам, мне плевать.

– Похоже, в последние дни тебе плевать на все, кроме…

Я поднял на Альберта ставший жестким взгляд.

– Почему ты еще тут? Банк закрывается через час.

Он взял бумаги со стола.

– Грузовик здесь, но, кажется, у меня очень важная доставка.

Альберт упрекнул меня в том, что я отвлекаюсь сегодня, но я отказывался соглашаться с этим.

– Я позабочусь о грузовике, – отрезал я и встал, перешагнув через Сергея по пути к дверям.

Я вышел в заднюю комнату и сразу попал в бордель. Андрей стоял, спустив штаны до лодыжек, трахая женщину, уперевшуюся спиной в полку; ногами она обхватывала его бедра.

Назревало раздражение, мой взгляд скользнул к Косте, что сидел за карточным столиком и горстями закидывал в рот арахис. Его младший брат Вадим пялился на трахающуюся пару широко распахнутыми немигающими глазами. В его возрасте у меня уже был секс, но я не лучший пример для подражания.

Раньше эта сцена никогда бы меня не обеспокоила, но теперь она напомнила мне о том, как я трахался с Милой. Кажется, сегодня я минуты не мог провести, не думая о ней, и осознание этого вызвало во мне еще большее раздражение.

Я схватил Вадима за ворот и протащил его со стула к задней двери. Тут я понял, что женские стоны мне знакомы, и замер. У меня вырвался мрачный смешок.

– От тебя разит отчаянием, Надя.

– А от тебя, вероятно, разит твоей американкой! – задыхаясь, выкрикнула она между размеренными шлепками плоти.

Костя выронил несколько орешков, взгляд его потемнел. Я предупреждающе взглянул на него и кивнул на заднюю дверь, приказав немедленно выйти. Он встал и вышел.

– Это из-за нее ты игнорируешь меня, так ведь? – спросила Надя из-за плеча Андрея. Теперь казалось, что она не наслаждалась его движениями, а терпела. Очевидно, его это устраивало. Он ускорился.

– Твоя ревность становится досадной помехой, – резко ответил я.

Я был удивлен тем, что Надя решила, будто меня озаботит тот факт, что она трахается с другим, ведь раньше мне было плевать. Черт, я даже наблюдал, как она трахается с другими. Либо она считала, что мои чувства к ней изменились, либо это была отчаянная попытка привлечь внимание.

– Ты неделями не приходил ко мне! – заныла она. – Что я должна была делать?

Веселье наполнило меня при мысли о том, что она считала меня лучшим вариантом. Я крепче сжал ворот Вадима, когда он попытался приподняться, чтобы лучше видеть.

– Тебе нужен психолог.

– Мне? – спросила она растерянно.

Андрей застонал, и я толкнул Вадима к задней двери, закончив разговор.

– Подожди! – взмолилась Надя. – Приходи сегодня.

– Нет, спасибо. – Я усмехнулся. – Нет желания стоять в очереди.

Я поежился от мысли о том, чтобы снова трахнуть Надю. Я бы предпочел засунуть член в дырку для анонимного секса.

Не говоря уже о том, что я никогда не использовал презервативы с Милой, и отказывался использовать их сейчас. Может, мне и не хочется думать о ней, но я знал, что у меня не хватит силы воли перестать трахать ее, а это значило, что отныне ее имя на моем члене. Твою мать… Это было похоже на моногамию. Странно, но эта мысль не беспокоила, пока Мила оставалась в моей постели.

– Андрей, у тебя минута, чтобы закончить с ней, а потом тащи свою задницу на разгрузку.

– Понял, босс.

– Ронан, подожди…

Задняя дверь захлопнулась у меня за спиной.

Костя уже помогал водителю разгружать грузовик, полный замороженного мяса и кокаина. Я отпустил Вадима, который запнулся в своем мечтательном состоянии подростковой похоти, прежде чем твердо встать на ноги.

– Проклятье, – пробормотал он и потряс головой, будто пытался придти в себя. – Кажется, я влюбился.

Я рассмеялся.

– Ты передумаешь, когда поймешь, что у тебя есть стандарты. Или про крайней мере один.

– Не знаю, что это такое, но когда ее увидел, перестал дышать. А потом почувствовал… зуд.

Костя ящиком открыл заднюю дверь.

– Звучит как лобковые вши.

Вадим нахмурился.

– Заткнись. Это не то.

– Только потому, что ты еще никогда не совал ни в кого свой член.

Парень покраснел.

– Может быть, потому что у меня есть стандарты.

– Секунду назад ты не знал, что это.

Я взял у водителя планшет, нацарапал подпись и вернул его.

– Теперь знаю, – упрямо ответил Вадим. – И понимаю, что у меня они есть.

– Тогда ты точно будешь против, если Надя Смирнова захочет, чтобы ты ее трахнул после того, как Андрей кончит.

Вадим посмотрел растерянно, что заставило всех рассмеяться.

– Не обращай внимания, – сказал Костя. – Этого никогда не случится. У тебя нет ничего, чего хотели бы женщины.

– А что хотят женщины?

Прислушиваясь к разговору, я взял у водителя сигарету и прислонился к грузовику.

– Деньги, – ответил ему брат.

Это, очевидно, стало для Вадима плохой новостью, потому что он взглянул на свои потертые ботинки, прежде чем спросить:

– Что еще?

– Большой член.

Парень вскинул бровь.

– Значит, у тебя тоже нет того, чего хотят женщины.

Я, хохотнул, выпустив кольцо дыма.

– Маленький засранец. – Костя бросил ящик и бросился к Вадиму, который убегал от него по переулку, выкрикивая, что у его брата маленький член.

Я затянулся сигаретой и подумал о том, чего хотят женщины, и теперь, когда Мила стала частью этого уравнения, мое мнение изменилось.

– Проваливай, пацан, – рявкнул водитель, закрывая и защелкивая заднюю дверь грузовика. Обмен репликами был всего лишь фоновым шумом. Мои мысли сконцентрировались на девушке, которую я держал дома в плену.

– Есть хочется, дядя.

Мила хотела свечей и, скорее всего, кучу домашних животных.

– У матери попроси.

– У меня ее нет!

– Не моя проблема.

Возможно, будь у меня маленький член, я бы нравился Миле даже больше – он бы напоминал Миле маленького птенчика, о котором нужно заботиться.

– Эй, отпусти, толстяк!

Неприятный осадок остался, когда я понял, что Миле все равно, есть ли у меня деньги.

– Твоя мать шлюха! – орал пацан. – Жирная уродина, которой платят за то, чтобы она не раздевалась!

Это, наконец, привлекло мое внимание к драке в переулке. Я оттолкнулся от грузовика и увидел, как водитель тащит прочь мелкого пацана, а тот бьет его кулаками в живот, пытаясь высвободиться. Это был голодный сирота. Изобретательный на оскорбления. Он укусил водителя, и тот с грубым проклятием бросил его на тротуар. Водитель двинулся ударить его, но мое «Нет» заставило его кулак замереть на полпути.

– Мелкий сопливый ублюдок, – пробормотал он пацану, прежде чем вернуться к грузовику.

– Эй, дядя! – крикнул мне мальчик и поднялся на ноги. – Не дашь пару монет?

На вид ему было девять или десять, невысокий для своего возраста, но то, как он шагнул ближе, сложив руки ковшиком, словно сирота из телевизора, заставило меня прищуриться. Я знал, что будет, прежде чем это случилось, и все равно отреагировал слишком поздно.

Он наставил на меня пистолет, выстрелил и умчался прочь. Боль пронзила руку, заставив выронить сигарету. Я с раздражением уставился на бычок, потом на мальчика, бегущего по аллее.

– Ты скверный стрелок, пацан, – прорычал я вслед.

Он обернулся и показал два средних пальца.

Мелкий засранец.

Андрей вылетел из задней двери с незастегнутыми штанами и пистолетом в руках. Увидев убегающего пацана, ринулся за ним, но замер, когда я сказал:

– Пусть уходит.

В меня стрелял не пацан. Это стрелял Алексей. Презрение вспыхнуло в груди, когда я понял, что придется весь день разгребать его дерьмо.