Текст книги "Илион"

– Ну что же вы, бессмертные? Завалим старого козла!

Арес, Аполлон и Гермес с Посейдоном напрягают дюжие спины, еще некоторые следуют их примеру, и скольжение прекращается. Натянутый трос скрипит от напряжения. Богини громко считают до трех и тянут в унисон, причем Гера – жена Зевса – старается больше всех. Золотая веревка даже стонет от натуги.

Кронид хохочет. До сих пор он ловко удерживал канат в одной руке; теперь же кладет на него другую и дергает снова.

Олимпийцы поднимают громкий визг, точно детишки на американских горках. Афина и те, кто рядом с ней, съезжают по мрамору, как по гладкому льду, все ближе и ближе к жуткой бездне. Дюжины бессмертных попроще не выдерживают и бросают веревку, но Афина и не думает разжимать хватку. Светлоокую немилосердно несет к дымящейся западне вечных страданий. Божества тужатся, истекая потом и громогласно извергая проклятия, однако страшного движения не остановить.

Владыка вновь усмехается – и выпускает сверкающий трос. Олимпийцы пачками отлетают назад и беспорядочно валятся на свои сверхчеловеческие зады.

– О вы, боги и богини, братья, сестры, сыновья, дочери, кузены и слуги, все до единого; вам не стащить меня вниз, – вещает Молниевержец. Он ступает обратно к золотому трону и удобно усаживается. – Хоть руки себе поотрывайте. Надрывайтесь хоть до скончания века, а я не сдвинусь с места, если сам того не пожелаю. Потому что я – Зевс и стою выше всех бессмертных.

Тут он грозно поднимает огромный палец.

– Но если бы я… всерьез пожелал совлечь вашу шайку с Олимпа, качаться бы вам над непроглядной хлябью Аида вместе с морем, небесами и самою землей и стенать во мраке, пока Солнце не остынет, покрывшись коркой льда!

Еще полчаса назад я заподозрил бы, что Кронид малость блефует. Теперь блаженное время неведения ушло безвозвратно.

Афина встает на ноги в каком-то ярде от бурлящего Тартара.

– Отец наш, верховный сын Крона, чей царственный трон выше любого во Вселенной, – начинает она. – Всем доподлинно известно, как необорна твоя сила. И кто же может ей противиться? Только не мы…

Боги в ужасе; они почти не дышат. О бесцеремонном норове этой девицы и так уже ходят легенды. Если и сейчас она брякнет что-нибудь не то…

– Но нам по-прежнему жаль этих смертных – мне, например, несчастных аргивских бойцов, тех, что исправно играют свои маленькие роли на крохотной сцене судьбы и в конце своих коротеньких жизней встречают мучительную гибель, захлебываясь собственной кровью.

Светлоокая делает два шага вперед. Кончики ее сандалий повисают над черными глубинами; в тысячах футов под ногами гордячки яростные молнии прорезают кромешную тьму, и нечто невообразимо громадное кричит от боли и страха.

– О да, Зевс, – возглашает она, – мы воздержимся от брани, как ты велишь. Позволь хотя бы одно: не запрещай внушать любимцам добрые советы, чтобы не все они пали под твоим сокрушительным гневом.

Громовержец долго и пристально смотрит на богиню. Трудно понять, чем полны его глаза: злостью? насмешкой? нетерпением?

– Афина Тритогенея, третье дитя, дражайшая дочь, – улыбается он. – Вечно моя голова трещит из-за твоей неустрашимости. Что же, дерзай, ибо урок, преподанный мною сегодня, вызван вовсе не гневом. Он должен был лишь показать цену непокорности.

Окончив речь, Кронид сходит с ослепительного престола, и в тот же миг в Зал Собраний влетает его личная колесница. Пара абсолютно реальных коней с волнующимися золотыми гривами, промелькнув между огромных колонн, плавно приземляется у подножия трона и бьет белоснежный пол бронзовыми копытами. Облекшись в доспехи из злата, Громовержец забирается в боевую машину. Звонко щелкает блистающий бич. Колесница катится по мрамору, взмывает в воздух и описывает круг в доброй сотне футов над головами бессмертных, прежде чем пролететь между теми же колоннами и эффектно исчезнуть из виду в квантовой вспышке, сопровождаемой раскатистым громом.

Боги и богини, а также разные олимпийские «шестерки» медленно расходятся маленькими группами, возмущенно перешептываясь между собой. Даю голову на отсечение, они уже замышляют новые козни, сплетают новые интриги. Похоже, ни один не принял ужасную сцену близко к сердцу.

А я… Я еще какое-то время сижу на полу с отвисшей челюстью, тяжело дыша, словно побитая в жаркий день собака, чувствуя, как по подбородку тянется тонкая струйка слюны.

Иногда в этих краях перестаешь верить в науку, по крайней мере в закон причины и следствия.

25. Техас, лес мамонтовых деревьев

Даэман сидел на опушке в полном одиночестве, если не считать бессловесной летучей машины, и ему было не по себе.

После ухода Сейви Одиссей затянул свою дурацкую, нескончаемую историю, а потом убрался в лес. Выждав ровно минуту, Ханна отправилась следом. Собиратель бабочек еще поутру смекнул, что эти двое провели ночь вместе: его секс-радар редко давал сбои.

Немного погодя старик Харман и Ада дружно поднялись и ушли в противоположную сторону, якобы «на прогулку». Коллекционер уже понял: эта пара тоже не скучала. Что же получается, только ему и старой карге Сейви ничего не обломилось?

И вот Даэман остался один. Прислонившись к металлическому корпусу диска, мужчина вслушивался в шуршание листвы и хруст ломающихся веток. И ему подобное не нравилось. Ни капли. Если вдруг из-за деревьев покажется аллозавр, можно запрыгнуть в соньер, но как быть дальше? Не умея даже вызвать голографический пульт или защитный пузырь, напрасно мечтать о том, чтобы взмыть в небеса. Скорее всего несчастный собиратель бабочек станет закуской для чудовищ. На блюдечке с голубой каемочкой.

Покричать, что ли, может, кто вернется? Или нет, не стоит. Интересно, привлекает шум динозавров или других кровожадных тварей? Даэману не хотелось ставить эксперимент на собственной шкуре. Страдания усугублялись еще и острой потребностью справить нужду. И пусть все прочие спокойно уединялись в зарослях, попросив у старухи пару бумажек! А он слишком хорошо воспитан и цивилизован, чтобы ходить в туалет в отсутствие… этого самого туалета. Не начинать же теперь!

На беду, коллекционер не знал даже примерно, сколько часов займет полет к Ардис-холлу, а ведь судя по некоторым фразам Вечной Жидовки, она якобы не собиралась там задерживаться: просто высадить Ханну, Аду и подозрительного жулика, что именовал себя Одиссеем, у особняка и незамедлительно отбыть в направлении Средиземного Бассейна… Да, пожалуй, так долго бедному кишечнику не выдержать.

… А все-таки здорово Даэман удивил вчера друзей, вызвавшись в эту опасную экспедицию! И ведь ни единая душа не догадалась об истинных мотивах его внезапной смелости. Первым делом нужно признаться, что собирателя бабочек по вполне ясным причинам повергала в ужас мысль о динозаврах Ардис-холла. Возвращаться туда? Бр-р-р. Нет уж, увольте. Но факсовать в Парижский Кратер после леденящих душу рассказов старухи? Только не это! И хотя прежде соблазнитель прелестных девушек проделывал подобные штуки ежедневно, теперь его и палкой не загонишь в портал. Да и кто согласится, чтобы его мышцы, кости, мозг, память бесследно уничтожили, а где-то еще собрали копию? Вот гадость-то! Не то чтобы Даэман до конца поверил Сейви, однако…

В общем, из трех зол путешествие в несколько лишних дней показалось ему наименьшим. Можно ведь попросить Вечную Жидовку, чтобы высадила его у Парижского Кратера. Наверняка это рядом с жилищем Ады. Впрочем, для современного человека, даже удосужившегося взглянуть на так называемую «карту» Хармана, любая географическая точка находилась в шаге от другой.

Старуха вышла на опушку, увидела одинокого Даэмана и спросила:

– Где все?

– Вот и я думаю где. Сперва ушел этот варвар. За ним улизнула Ханна. Потом Ада с Харманом отправились… куда-то туда. – Мужчина неопределенно махнул рукой в сторону высоких деревьев.

– А запястье тебе на что? – усмехнулась еврейка.

– Да я уже пробовал, – вздохнул мужчина. – И на твоей ледяшке, и на мосту, и здесь. Не работает.

Он поднял руку, вызвал функцию поиска и показал собеседнице пустой белый квадрат, зависший в воздухе.

– Подумаешь, локатор ближайших целей, – фыркнула Сейви, веселясь неизвестно почему. – Им только нужную книжку в библиотеке искать. Есть же дальняя сеть или общая, наконец…

Глаза Даэмана округлились. Нет, она точно спятила.

– Ах да, – насмешливо протянула старуха. – Вы же растеряли все, что могли. Поколение за поколением.

– Это ты о чем? – помрачнел коллекционер. – Старые функции больше не действуют. Они пропали, когда нас покинули «по́сты». – Он указал пальцем на голубой клочок неба.

– Чушь, – отрезала Вечная Жидовка. Затем подошла к соньеру, взяла мужчину за левую руку и развернула ладонью к себе. – Давай, вообрази три алых круга с голубым квадратом посередине каждого.

– Чего-чего?

– Что слышал. – Она продолжала сжимать его запястье.

«Дурдом», – вздохнул про себя Даэман, однако повиновался.

На месте пустого желтовато-белого квадрата возник большой овал ярко-синего света.

Мужчина завизжал, вырвал руку и отчаянно затряс ею, будто заметил гадкое насекомое. Дурацкая фигура залетала вслед за запястьем.

– Расслабься, – бросила старуха. – Представь себе кого-нибудь.

– Кого? – Собиратель бабочек содрогнулся: с какой стати его тело вытворяет новые, неизвестные прежде фокусы?

– Да кого хочешь.

Даэман зажмурился и припомнил лицо матери. Затем приоткрыл глаза. Синий овал заполнили диаграммы. Упрощенная карта улиц, река, неразборчивые слова, изображение огромной черной дыры – явно центра Парижского Кратера. Картинка увеличилась и превратилась в стилизованное изображение комнаты на пятом этаже.

– Это не мой дом… – начал собиратель бабочек.

На постели шевелились две карикатурные фигурки с настоящими человеческими лицами: мужская снизу, женская сверху.

Коллекционер сжал пальцы в кулак, и овал почернел.

– Прости, – спохватилась Сейви. – Я и забыла, что в ваши дни люди не пользуются антиобнаружителями. Подружка?

– Мать, – процедил сквозь зубы Даэман.

Он узнал квартиру, в которой часто играл ребенком, пока мама ублажала за стенкой высокого темнокожего соседа с вечно пьяным голосом. Она не говорила, что до сих пор встречается с этим мерзким Гоманом.

– Давай лучше поищем наших друзей. – Еврейка захихикала. – Надеюсь, им-то не потребуется антиобнаружитель. Хотя кто знает…

Молодой мужчина по-прежнему стискивал пальцы, боясь увидеть неприятную сцену.

– Да убери ты ее, – посоветовала Сейви.

– Как это?

– А как ты избавляешься от стрелки-искателя?

– Просто думаю «отменить»… – «Темная ты старуха», – мысленно добавил он.

– Вот и сделай так.

Собиратель бабочек послушался, и синий овал сгинул.

– Чтобы включить дальнюю сеть, вообрази желтый круг с зеленым треугольником внутри, – сказала Вечная Жидовка.

Коллекционер попытался.

– А теперь подумай о Ханне.

Ярко-желтый квадрат, возникший над запястьем, явил взглядам обоих вид североамериканского материка, потом совершил «наезд» на юго-западную его часть, потом на северное побережье, показал несколько топографических карт и непонятных слов и наконец заглянул под стилизованные кроны деревьев, чтобы обнаружить грубо изображенную фигурку с лицом Ханны; девушка брела в одиночестве, если не считать загадочной закорючки, плывущей рядом.

Сейви опять усмехнулась:

– Забавно, Одиссей не знаком даже общей сети.

– Что-то я его не вижу.

– А вопросительный знак? – Старуха протянула руку прямо в голографический куб и коснулась непонятной загогулины. – Кстати, вон те красные силуэты на краю облака – мы с тобой.

– А девушка? Может, это и не она вовсе? – заупрямился мужчина.

– Подумай: «Ближе».

Даэман ахнул: какие чистые краски! Теперь он мог рассмотреть даже тени от листьев на лице Ханны, которая оживленно беседовала с «вопросительным знаком». Хорошо хоть, ее не застали врасплох, успокоился коллекционер.

Между тем напульсная функция Сейви отыскала Хармана, бредущего подле Ады посреди чудных топографических символов.

– Ну вот, все живы, никто не проглочен динозаврами, – заключила Вечная Жидовка. – Только, шут возьми, когда же мы полетим? Зря они не торопятся. В старые добрые денечки я бы просто вызвала голубков по напульсной функции, но…

– Разве такое возможно? – Обитатель Парижского Кратера с сомнением уставился на пустую ладонь.

– Естественно.

– Почему же я не подозревал об этом? – сердито вопросил он.

Старуха пожала плечами:

– Вы вообще мало о чем подозреваете, мнимые людишки старого образца.

– Как тебя понимать? – окончательно возмутился собеседник.

– Ты что, и в самом деле полагаешь, будто бы в Потерянную Эпоху тела и клетки человечества были нашпигованы вашей генетической наномурой?

– Ага, – произнес Даэман и вдруг осознал, что ничегошеньки не смыслит в этом вопросе, ибо тот попросту не приходил ему на ум.

С минуту Сейви молчала; внезапно ее вид показался собирателю бабочек очень усталым, хотя для женщины, ни разу не бывавшей в лазарете, она еще прилично смотрелась.

– Пошли, заберем их, – встрепенулась старуха. – Я иду за Ханной и Одиссеем, а ты приведи Аду и Хармана. Когда включишь общую сеть, активируй стрелку-искатель, дальше все элементарно. Скажи им, поезд уходит по расписанию.

«Что еще за «поезд»? – промелькнуло в голове коллекционера. – Впрочем, какая разница».

– Скажи, а другие забытые функции у нас есть? – полюбопытствовал он прежде, чем отправиться в лес.

– Сотни, – отозвалась Вечная Жидовка.

– Тогда покажи мне хоть одну.

Ну, сотни – это она загибает. Молодому соблазнителю хватило бы и двух-трех, чтобы пользоваться еще большим успехом у светских леди.

Старуха вздохнула и прислонилась к соньеру. Почти под облаками сорвавшийся ветер зашумел в кронах секвой.

– Я могу показать тебе функцию, которая в конце концов отвадила постлюдей от нашей планеты, – мягко промолвила Сейви. – Хочешь увидеть сплошную сеть?

Мужчина испуганно сжал пальцы, отдергивая руку:

– Если это опасно…

– Нет. По крайней мере не для нас. Ну же, решайся.

По спине Даэмана пробежали мурашки, когда она взяла его за левое запястье, осторожно разжала кулак и плотно приложила свою ладонь к его.

– Сейчас вообрази четыре синих квадрата, под ними – три алых круга, а ниже – четыре зеленых треугольника.

Ничего себе заданьице, нахмурился собиратель бабочек. Картинки непривычно дергались, прыгали, издевательски растворялись перед его мысленным взором. Пришлось напрячь волю, зажмуриться – и вот непослушное изображение успокоилось.

– Открой глаза, – посоветовала еврейка.

Мужчина разлепил веки – и тут же вцепился в край соньера, чтобы не упасть.

Никаких овалов, квадратиков, неразборчивых надписей или примитивных фигурок не было в помине.

Зато преобразилось буквально все вокруг.

Деревья, на которые Даэман прежде и внимания-то не обращал, разве что прятался под их сенью в жаркий день, превратились в огромные, сложнейшие структуры, источники беспрестанного движения красных и зеленых соков жизни, обмена воды, сахара, солнечного света и тепла, прозрачные пласты пульсирующей ткани, омертвевшей коры, вен и пузырьков, пронизанные стрелами силовых векторов, испещренные колонками постоянно меняющихся данных, – если бы мужчина мог прочесть их, его разуму стало бы доступно гидрологическое устройство истинного природного чуда, каким на самом деле являлась простая секвойя. Он уразумел бы, какое давление требуется, чтобы заставить воду, начиная от корней (боже, Даэман опустил голову и увидел эти самые корни глубоко под землей и как они вбирают из почвы энергию), совершить путешествие в сотни футов. И все это без наклона, совершенно отвесно, как будто великан потягивает лимонад через гигантскую соломинку! А дальше – боковое движение, не менее ошеломляющее, по трубочкам толщиной в одну-единственную молекулу, по ветвям в пятьдесят, шестьдесят и семьдесят футов, и при этом нескончаемое всасывание питательных веществ…

Собиратель бабочек отвернулся: солнечное сияние, льющееся с неба, на глазах обратилось в дискретный дождь мощной энергии; вот его впитывают зеленые иглы, а вот он падает на перегной под ногами человека и согревает колонии бактерий – при желании коллекционер мог бы сосчитать их! Окружающий мир захлестывал его мозг потоком информации, волнами данных, где миллионы микроэкологий разом воздействовали друг на друга, обмениваясь жизненной силой, где даже смерть стала частью изумительного танца рождений, преобразований, воспроизведения, роста, голода и его утоления.

На противоположной стороне опушки истлевала полузарытая в перегной мышь. От полевки остались буквально кожа да кости, но и ее тельце мерцало алым маячком жизни – в нем пировали бактерии, созревали мушиные личинки, прогретые послеполуденным светом, и сложные протеиновые белки медленно растворялись, продолжая существование на молекулярном уровне, и кроме того…

Ловя воздух ртом, почти задыхаясь, несчастный Даэман устремил глаза в другую сторону, тщетно пытаясь избавиться от видения, хотя везде было все то же: энергия свершала свои приливы и отливы, клетки поглощали пищу, неуемно двигались молекулы в прозрачных деревьях, земля жарко дышала, небо низвергало пылающие потоки солнечных лучей и радиопосланий от далеких звезд.

Мужчина вскрикнул и закрыл лицо руками. Только слишком поздно: он уже успел разглядеть Сейви. Непостижимая галактика жизни таилась в этом старческом теле – полыхала в нейронах мозга под покровом ухмыляющегося черепа, молниями пронзала нервы глазной сетчатки, копошилась в кишечнике миллиардами бесстрастных, занятых самими собою форм…

В испуге отводя взор, Даэман допустил еще более чудовищную ошибку. Он невольно посмотрел вниз, на себя, сквозь себя, увидел собственную связь с воздухом, землей и небесами.

– Отменить! – рявкнула Вечная Жидовка.

Разум ее спутника покорно повторил команду.

Внезапно блистающий полдень с его светом, изливающимся на кроны деревьев и усыпанную иглами почву, показался мужчине кромешной полуночью. Трясущиеся ноги подкосились. Собиратель бабочек сполз по краю соньера, повалился на живот, раскинул руки, вжавшись лицом и ладонями в землю.

Сейви присела рядом на корточки и похлопала его по плечу.

– Мне надо идти, – мягко сказала она. – Ты отдохни пока. А я приведу остальных.

Ада не сразу осмелилась отправиться с Харманом на прогулку: девушку беспокоило, не рассердится ли Сейви, что все разбежались. С другой стороны, Ханна без зазрения совести последовала за Одиссеем, оставаться у летучего диска наедине с кузеном совершенно не хотелось, и к тому же когда еще выпадет удобная минутка побеседовать с новым возлюбленным наедине?

Пара перебралась через холм и двинулась вдоль небольшого ручья. Лес наполняли птичьи трели, однако животных крупнее белки на пути не встречалось. Харман шел молча, погруженный в собственные мысли; лишь раз он и прикоснулся к своей спутнице – протянул руку, помогая пересечь ручей. «Неужели наша ночь на двоих была ошибкой, обидным просчетом?» – начала мучиться Ада. Но когда путники остановились у подножия десятифутового водопада и блуждающий взгляд мужчины сосредоточился на девушке, та ощутила такой прилив нежности, что сразу поняла: нет, не зря, а к счастью, сделались они любовниками.

– Ада, – заговорил Харман, – ты знаешь своего отца?

Девушка ждала чего угодно, только не этого. Не то чтобы вопрос нарушал какое-либо табу, теоретически многие люди «знали» своих отцов, и все же… о подобном редко спрашивали.

– Ты имеешь в виду, известно ли мне, кем он был? – уточнила она.

Девяностодевятилетний путешественник покачал головой:

– Да нет же. Вы когда-нибудь виделись?

– Нет. Мама однажды упоминала его имя, хотя, по-моему, несколько лет назад он… достиг Пятой Двадцатки.

«Вознесся на кольца», – чуть не вырвалось у нее по привычке.

Сердце девушки тревожно забилось. Почему он спрашивает? Может ли получиться, что… Ну да, порой случалось и такое. Молоденькие девушки занимались любовью со взрослыми партнерами, которые оказывались их анонимными «сперм-отцами». Интимные связи между родственниками более не запрещались: дети от подобных связей никогда не рождались, а вступить в отношения с братом было бы просто невозможно, ибо каждая женщина воспроизводила только одного ребенка. Но как неприятно даже думать об этом!

– Я вот ни разу не встречал отца, – продолжал Харман. – Сейви утверждает, будто бы раньше, в Потерянную Эпоху и даже чуть позднее, они играли в жизни детей почти столь же важную роль, как и матери.

– С трудом верится, – по-прежнему смущенно откликнулась Ада.

К чему он клонит? Уж не хочет ли сказать, что слишком стар для нее? Это же глупости!

Недавний именинник тронулся дальше в лес; хозяйка Ардис-холла побрела следом. Тень освежала прохладой, хотя сосновый запах сильнее дурманил голову. Позади негромко журчал водопад. Неожиданно девушка подскочила и смятенно заозиралась. Спутник шагнул к ней:

– Услышала что-нибудь?

– Н-нет. Просто… Как-то все неправильно.

– Здесь нет сервиторов. И войниксов тоже.

Вот оно что, догадалась Ада. Они остались одни. Совершенно одни. Было нечто пугающее в этом незнакомом чувстве. Безо всякой причины девушку передернуло.

– А ты найдешь дорогу обратно?

– Не сомневайся, – кивнул спутник. – Я делал пометки на земле и внимательно следил за солнцем. Вон там, – он указал концом палки, которую использовал как посох, – за холмом наша опушка.

Ада улыбнулась, хотя и не очень убежденно. Затем снова попробовала включить напульсную функцию поиска. Та не работала. Девушка и прежде гуляла в лесах, неподалеку от собственного особняка, однако ни разу – без вездесущего сервитора, что показал бы дорогу домой, или без охранника-войникса. Впрочем, сейчас Аду беспокоило иное.

– Почему ты завел речь об отцах?

Пара спустилась по холму и углубилась в чащу секвой, в благоговейный, словно с соборе, полумрак, пронизываемый острыми лучами. Мужчина не сводил взгляда с юной спутницы.

– Сейви кое-что сказала мне утром, – признался он. – Я ведь и впрямь гожусь тебе в деды. И этот отчаянный поиск лазарета, и наша связь может означать всего лишь… отрицание моего возраста. Нежелание признать Пятую Двадцатку.

Девушку немедля охватил гнев («да как смеет эта старуха… ей-то какое дело!»), тут же сменившийся досадным уколом ревности: стало быть, утром он торопился покинуть их теплую постель вовсе не из обыкновения вставать рано.

И что же такого важного могла сообщить Вечная Жидовка в подобную рань? Разве нельзя наговориться по пути к Средиземному Бассейну… Между прочим, даже в этом путешествии Сейви беззастенчиво заняла ее, Ады, место!

Хозяйка Ардис-холла всмотрелась в лицо Хармана, столь моложавого в сравнении с Одиссеем, с его жуткими «куриными лапами» у глаз и сединой, и поняла: собеседник не заметил ни злости, ни ревности. А ведь он был таким чутким, таким отзывчивым! Неужели его прежняя сердечность – лишь часть заученной игры, прелюдия к постельным утехам, не более? Девушке не хотелось этому верить, но когда же влюбленные безумцы не совершали ошибок?

– Тебе известно, как женщины решают забеременеть? – невпопад ляпнул спутник, рассеянно водя концом палки по земле.

Ада замерла на месте. Вот беспардонность!

Харман тоже остановился и поглядел на нее, будто ни в чем не бывало.

– Я имею в виду, как это происходит? – повторил он, словно мужчины каждый день обсуждали подобные вещи с дамами.

– Если ты собрался просветить меня насчет пчелок и птичек, – сухо проронила девушка, – то немного запоздал.

Недавний именинник от души рассмеялся. Час назад этот звучный смех околдовал бы собеседницу, теперь же вывел из себя.

– Я говорю не о сексе, дорогая. – Разозлившись, хозяйка Ардис-холла пропустила мимо ушей это первое в их близости ласковое слово. Харман продолжал: – Речь о том, как ты получаешь разрешение зачать, возможно даже, через десятки лет, и выбираешь донора спермы.

Ада залилась краской и разгневалась еще сильнее:

– Не понимаю, что ты несешь.

Конечно же, она понимала. Это мужчинам не полагалось знать всего, а уж обсуждать вообще не следовало! Большинство женщин, приближаясь к Третьей Двадцатке, собирались завести ребенка. Обычно спустя несколько лет после запроса «по́сты» передавали разрешение посредством сервиторов. С того момента будущая мать прекращала всякие сношения с мужчинами, принимала особые таблетки, высвобождающие силу зачатия, и решала, кто же из ее партнеров достоин стать отцом малыша. Беременность продолжалась несколько дней, ну а дальше… история, древняя, как само человечество.

– Я про устройство, которое позволяет «назначить» отца из числа тех, с кем… ну, ты понимаешь, – настаивал Харман. – Люди старого образца не имели подобного выбора.

– Ерунда! – оборвала его девушка. – Мы и есть люди старого образца. И так было всегда.

Спутник медленно, чуть ли не печально, покачал головой:

– Ничего подобного. Даже в годы Сейви, каких-то тысячу лет назад, дамы беременели от кого попало. ПЛ вживили в нас… в наших женщин… специальное устройство по хранению спермопакетов и ее сознательному отбору. Сейви говорит, они позаимствовали его у моли.

– У моли?! – взорвалась Ада. К черту смущение! Что за бред! – Соображайте, что вы городите, Харман Ухр.

Мужчина вскинул голову, словно получил пощечину. Казалось, он впервые обратил внимание на чувства собеседницы.

– Это правда. Прости, если я расстроил тебя, но Сейви…

– Хватит! – воскликнула девушка; впервые в жизни она была готова броситься на человека с кулаками. – Сейви то, Сейви се! Довольно с меня этой старой кретинки! Не верю ни единому слову! Никакая она не старая и не мудрая. Просто полоумная. Все, я возвращаюсь.

И она побежала прочь.

– Ада! – крикнул вдогонку Харман.

Девушка не ответила.

– Ада!