Текст книги "Смелая женщина до сорока лет"

Настоящий мужчина
продолжение легенды

Нита Невоструева, 28–173–59, характер 27-го типа, эмпатия 14,6 при норме от 14,0 до 15,8 – дико разозлилась на свою психотерапевтическую докторку.

Вообще-то Нита Невоструева работала на камерах видеонаблюдения своего квартала. У нее их было ровно 523 штуки. Дворы, проезды и два отрезка трассы. Работала, ясное дело, из дому. Задача Ниты была каждый вечер в ноль часов ноль минут проследить, что все 523 суточных файла сгружены в облако, а примерно через три часа аккуратно их оттуда выгрузить и потереть. И в случае какого-нибудь запроса из полиции отвечать: «К сожалению, по техническим причинам запись не сохранилась». Таких «случаев чего» случалось примерно пять-шесть в месяц.

Один случай был вовсе неудобный – почти год назад дело было, – запросили запись какой-то дворовой драки буквально в пятнадцать минут первого. Нита позвонила куратору, тот сказал: «Большая девочка уже, начальство по ночам будить! На твое усмотрение!» Нита думала семь минут с секундами, сама пересмотрела запись, а потом ее потерла к едреной маме. Всё равно мужика загасили, не вернешь, а двоим парням, значит, сидеть? Хорошие парни, спортивные. Отзвонилась куратору. Он сказал: «Умная девочка. Всё понимает. Раз ты меня уже разбудила, давай, приходи по-быстрому». Нита сказала: «У меня свой партнер по жизни!». «Ну, гляди!» – сказал куратор и оштрафовал ее за неумышленное уничтожение важной документации вследствие небрежности. Недельную зарплату снес. Спасибо, низкую квалификацию не впаял. Потом еще объяснение писать пришлось. Ниту чуть не стошнило от такого лицемерия.

Тем более что ее партнер по жизни был очень так себе. Почти случайный человек. ПП, то есть приглашальный парень, мелкая помощь в быту. Цыкнуть и выгнать. Но в этот миг он как раз лежал с ней в койке сзади, обняв за живот, целуя в затылок и вообще готовя к регулярному сексу – была пятница. Секс у них был в неделю два раза: вторник и пятница по вечерам, и раз в месяц доп в воскресенье утром, то есть 116 р/г., полный норм. Ей надо было больше, но уж ладно. Но как раз была пятница. Не могла же она прямо из его рук выскакивать и бежать к куратору, хотя он жил в соседнем подъезде. Хамство какое-то.

Нита очень расстроилась. Всё слилось в один флакон. Тем более что этот ПП в ответ на ее возмущение только плечами пожал. Типа как начальство скажет, так и надо делать, и никакой ревности. От этого Нита еще сильнее расстроилась: мало что хотят обхарасить по службе, еще и партнер не может защитить от домоганий. То есть такой же хам.

Поэтому пошла к психотерапевтке.

Ходила к ней почти год по два раза в неделю, а в итоге получила медицинское заключение: «Тебе нужен настоящий мужчина».

* * *

Блин!

Такой совет от любой бабульки в очереди получить можно. Нита ждала, что ее избавят от проекций, комплексов, защит и зависимостей. А вдруг такое. Было чувство, что она зря истратила ровняк 100 часов чистого времени, не считая добираться. А если считая, то 250, вообще кошмар. Не говоря уже о деньгах. То есть о талонах.

Так и хотелось послать всё это на хер. Но тут возникала неприятность, обратно-таки чисто психологическая. Наплевать и забыть – это значит вовсе уже совсем зря потратить время, силы и талоны. У нее так часто бывало: купит какую-то дрянь, а потом носит – деньги плачены, но главное – из принципа: не могла самой себе признаться, что дрянь купила. Это был бы полный слом самооценки.

Или вот: взяла в лайф-лонг аренду жилой блок, а один парень из приглашальных налаживал ей всю коммуналку, и как-то остался с ней жить. Сперва, пока налаживал, спал прямо тут же на надувнухе, а потом она сама его позвала в койку – потому что надувнуху давали фри на срок наладки, а дальше или сдавай, или выкупай. Ей было выгодно иметь парня при себе, потому что в этом хваленом гребаном прекрасном новом цифровом нейросетчатом мире всё постоянно ломалось, зависало, глючило, тормозило, лопалось, засорялось, воняло, протекало, осыпалось, трескалось, морозило зимой и жарило летом, и за всё надо было списывать бонусы со счета – если вызываешь приглашального. А тут вроде свой человек, такой рукастенький. Подкрутит, прочистит, скачает, загрузит, запаролит-распаролит. Кажется, его звали Данила. Но Нита его в уме, а иногда в лицо называла ПП, то есть приглашальный парень.

Он не обижался, потому что ему тоже было выгодно. Дом! И, извините, женщина. Цифра цифрой, а секс никто не отменял. Некоторые пробовали чтобы совсем без – не получалось. Тем более что Нита была Х–27, эм. 14,6 – поди найди такую девочку, да еще до тридцати лэ и шестидесяти кэгэ.

Всем всё вроде хорошо. Но вообще ничего хорошего. ПП был не то чтобы тупой, но неинтересный. Не то чтобы равнодушный, но без пыла и жара. И душевный хам, как уже сказано выше. В общем, тоска и мрак.

Поэтому Нита решила сделать, как велела докторка, да и вообще – а вдруг получится что-то приличное. Должно же хоть раз повезти!

Но спросила:

– А бывшего, который ПП, его куда девать?

Но докторка ответила сухо:

– Это не ко мне, это к соцработнику.

Тьфу, какая жлобка.

Однако дала наводку насчет настоящего мужчины.

Нита пробила адрес, поехала одна: а то ПП с собой брать – цинизм какой-то будет. А в ней было много романтики, чистой нежности и сильной страсти.

* * *

Консультант посмотрел на Ниту умным взглядом, задумался на три секунды и сказал:

– Я знаю, что вам надо! У меня есть НМ спецом для вас!

Настоящий мужчина стоил лимон сто. Кешбэк десять процентов, то есть по факту девятьсот девяносто талонов. Норм.

Обаятельный жутко! Темно-русый, слегка смуглый, умеренно накачанный, стройный. Глаза серо-карие, то, что надо! Руки очень красивые. Ноги тоже. Голос приятный. Рост сто восемьдесят. Вес тридцать восемь кг, если мало – долить через ротовой клапан, еще макс двадцать два кг, то есть до шестидесяти, жидкость приобретать отдельно. Нита подумала, что тридцать восемь самый раз. Зато не раздавит. Разговор, чтение, секс с подгонкой по величине, частоте, ритму и стилю. Подогрев, соединение со всеми сетями на G9, и возможен апдейт – в случае если выше. Сервомоторы: берет на руки тело до 80 кг и носит по горизонтальному полу, кладет в койку, и все дела. По лестнице или наклону вверх до 65 кг, то есть Нита ему как раз взять на ручки, взнести на третий этаж и брякнуть в койку. Предустановленный блок от гомосексуальности – распознавание мужских образов, на любые поползновения агрессивная реакция, плюс зарядный разъем в анусе, и там же легкий электрошокер.

– Можно поставить блок от других женщин, но лучше не надо, я бы не советовал, – сказал консультант. – Может глюкануть, тогда и вас не подпустит.

– Ха! Это я буду решать, подпускать его или нет.

– А он, если блокировка глюканет, станет типа импотент. Асексуальный напрочь. Разлочивать только на фирме. Дикий гемор.

Ну хорошо. Зато у него в глазах была новинка: виртуальный стереоскоп. Если смотреть близко в упор, вдруг начинаешь видеть объемные эро-сюжеты; очень возбуждает. Нита посмотрела. Да, правда.

Ну и плюс любая надобность по хозяйству. Любой аутсорс в нейросетях. Моется сам простым шампунем, то есть воды не боится. Управляется с любого девайса в один клик, но лучше поставить двухнедельную программу. А потом перезагрузить, вместе с подзарядкой.

* * *

– Как тебя зовут? – спросила Нита, едва распаковав его.

– Данила, – сказал Настоящий Мужчина и протянул руку.

– Блин! – возмутилась Нита. – Два Данилы, засада. Он ведь тоже Данила, – она показала на ПП, который сидел на табурете. – Так что ты пока будешь НМ. Настоящий мужчина, понял?

– Понял, – сказал он. – Но звать меня всё равно придется Данила. Чтобы переименовать, надо всё перепрошивать на фирме. Дикий гемор.

– Что ж они, блин, не предупредили?

– Они рандомно выдают, – объяснил он. – Чтоб как в жизни.

Хорошо, пускай. Она подзывала его как Данилу и говорила, что делать – типа: «Данилочка, приберись в доме, закажи пожрать, накрой на стол, убери со стола, а теперь спать пора, приласкай свою девочку», но в уме звала его НМ. А ПП она всё равно никогда не звала Данилой, только ПП, и он привык. Хотя, наверное, дергался, когда слышал свое имя – потому что остался у нее жить и даже купил себе юзаную надувнуху; спал в коридоре. Чистый куколд! Ну и фиг с ним, его выбор. Тем более что он подзаряжал и перезагружал НМ. И пытался подбить его на группешник МЖМ. Кстати, сама Нита была в принципе не против и даже за, разок попробовать, потому что, во-первых, любила всякие эксперименты. Собственно, и приобретение НМ тоже ведь было экспериментом, нет? А во-вторых, потому что, при всём уважении, не воспринимала НМ как… даже сама не знала, как что или кого. Как реал? Как секс-партнера? Ах да. Как человека! Но вот сам НМ был категорически против МЖМ: у него тут же включался блок на гомосексуальность. Зато он был не против ЖМЖ. Но тут уж Нита была не готова. НМ сказал, что это у нее нарциссизм – всегда хочется быть в центре внимания. Ну, может быть. Ладно.

Однажды НМ спросил про ее фамилию. Не родственница ли она Капитону Ивановичу Невоструеву, известному археографу, который, вместе с ректором Духовной академии Александром Васильевичем Горским, составил описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки и издал в трех томах в 1855–1869 годах?

Нита слегка подохренела, но вежливо сказала, что первый раз слышит. В ответ НМ стал доставать ее разговорами о древнерусской литературе. Особливо же о живом древнерусском языке сравнительно с так называемым церковнославянским, а также с чистым старославянским, который сохранился всего в двадцати одной рукописи, включая отрывки, и пяти надписях, итого двадцать шесть.

– Ты что, умный? – спросила она.

– Глупый вопрос! – ответил он. – Лимон сто, умнее не бывает.

– Засада! – сказала Нита. – Ну и что с тобой делать? Нет, Данилочка, ты очень хороший, но вот это лишнее. Я тоже умная и интеллигентная девушка, но – всё в меру. Здесь тебе не филфак.

– Здесь просто фак! – подал голос ПП из коридора.

– Взяла бы жлоба за триста! – обиделся НМ. – Это ты, что ли, умная? Тебе показалось.

– Я тебя по трейд-ину обратно сдам! – заорала Нита.

– Сдавать дикий гемор! – заржал ПП, он стоял в дверях и прямо со смеху покатывался. – Не, я уссусь в натуре! Ниточка, ты с ним теперь вместе! Навек! В радости и горести, богатстве и бедности, держись, дорогая!

Нита тоже улыбнулась.

– Ничего смешного! – сказал НМ и пошел на кухню.

* * *

Кажется, он слегка обиделся. Всё делал, но замкнулся в себе, и в койке был какой-то слишком формальный. Три месяца так прошло – НМ ходил, поджав губы, а ПП хихикал из коридора. Тогда Нита сказала НМ, что теперь она хочет безудержной радости жизни и любви, водопада распутной страсти и поэтому пригласила подружку для ЖМЖ.

– Ты же сам предлагал, Данилочка, – зашептала она ему в ухо, и очень эротишно, вот прямо именно через «ш», обняла его и принялась гладить.

– Неважно! – ответил НМ и снял ее руку со своего бедра. – Я тогда еще не разобрался в своих чувствах к тебе.

– Ну и? – насторожилась Нита.

– Я люблю тебя! – сказал НМ. – Сильно, искренне и нежно. Не хочу тебя ни с кем делить, и чтоб ты мною с кем-то делилась, тоже не хочу.

– А я как же? – спросил ПП. Он как раз принес салфетки для глаз НМ и прибор для юстировки пениса – контроль оси наклона.

– А ты здесь кто? – вопросом на вопрос ответил НМ, и в его голосе прозвучала какая-то неприятная нотка.

– Ну да, конечно! – со смиренной злобой ответил ПП. – Ты Настоящий Мужчина, хозяин в доме, а я так, обслуживающий персонал, в жопу тебе клемму вставить и хер подвинтить. Извиняюсь!

– Мальчики, тихо! – закричала Нита. – Я здесь хозяйка, в этом доме! Так что без шума и крика. Захочу, оба вылетите отсюда.

Через полгода Нита поняла, что НМ, как это сказать по-русски, оверэдвансед, оверквалифайд и вообще оверэкселент для простых мужских дел. Для домашней помощи и секса. Наверное, именно это имела в виду психотерапевтка, когда говорила о «настоящем мужчине» для девушки, измученной мелким хамством партнеров и кураторов.

Что-то надо было делать. Нита подключила НМ к своей работе: следить за камерами видеонаблюдения, выгружать, сохранять и потом стирать файлы. Куча свободного времени у нее появилась, даже непонятно, куда его девать. Разве что с ПП ходить на пруд ловить рыбу. Потом НМ эту рыбу жарил. Семейное счастье. Нита даже перестала злиться на психотерапевтку.

Но фигушки.

* * *

Однажды вечером позвонил куратор и спросил, какого хера она передала полиции все файлы с камер нумер такой-то и такой-то. Уважаемый человек врезался в тачку какого-то лоха, а записи, блин, целы! Теперь у уважаемого человека будут неприятности. А надо было как всегда! «Извините, по техническим причинам не сохранилось!» Что с тобой, Ниточка?

Конечно, всё это натворил НМ.

– Нельзя стирать записи ранее, чем через год, – объяснил он Ните. – Таковы правила. Да и здравый смысл тоже, кстати.

– Без тебя знаю. Но…

– Что «но»? – НМ всё сразу понял. – Ты хочешь, чтоб я нарушал правила?

– Это не я хочу, – объяснила Нита. – Это жизнь диктует.

– Как? Что диктует? Кому? – удивился НМ.

Нита полчаса пыталась объяснить ему, как всё на свете устроено. В данном конкретном случае, да и вообще.

НМ ничего не понял.

– Нельзя нарушать правила, – отвечал он. – Тем более если от этого страдают невинные люди. А виновные уходят от ответственности.

– Мне сказали, что ты Настоящий Мужчина, – горько усмехнулась Нита.

– Правильно! – НМ даже со стула привстал. – Что такое Настоящий Мужчина? Это прежде всего честность, благородство, справедливость и дисциплина.

– Ты настоящий мудак, – вздохнула Нита. – Но получается всё равно НМ. Может, ты скажешь куратору, что я тебя посадила вместо себя работать? Сдашь меня? А?

– Я пока не знаю.

– Чего ты не знаешь, мудила?!

– Я пока не знаю, как решать коллизию любви и долга. Я люблю тебя, и ты это знаешь. Но честь и правду я люблю не меньше. Собственно говоря, конфликт между долгом и влечением – а в частном случае между честью и любовью, – это ключевая проблема европейской культуры четырех последних столетий. Например, трагедия Пьера Корнеля «Сид». А также Жана Расина «Федра».

– Сдаст, сука! – закричал ПП.

Он выскочил из-за двери и с размаху воткнул в спину НМ огромный кухонный нож.

– Сдаст, сука… – повторил он. – Ниточка, ты бы с ним погибла.

Кончик ножа вылез из груди НМ.

Брызнула кровь, яркого зеленого цвета.

НМ поник головой, но продолжал сидеть на стуле.

– Надо застирать? – спросила Нита.

– Пустое, – просипел НМ. – Она практически не смывается, это раз. У нее индивидуальный химический состав, это два. То есть это моя кровь и ничья больше. Так что не надо меня топить в пруду или закапывать в парке. Не поможет, не скроешь. Сейчас приедет полиция, вызов идет автоматом. Нита! Нита! Я тебя любил. Безмолвно, безнадежно. Но, наверное, не так, как тебе надо было. Прости.

Он свесил голову еще ниже.

– Это я тебя любил, Ниточка! – закричал ПП. – И люблю всё равно!

* * *

НМ починили, апдейтили, и он стал поэтом. Вошел в шорт-лист премии политической лирики «Золотой Алкей». Он простил ПП и просил суд о снисхождении и милосердии к нему.

Поэтому ПП посадили всего на четыре года.

Нита Невоструева носит ему передачи. Она немного набрала возраста и веса и стала 32–173–65, характер как был 27-го типа, так и остался, зато эмпатия повысилась до 15,1, при норме от 14,0 до 15,8 – прекрасный, прекрасный результат!

Китайский интернат
без пощады

В дверь позвонили, потом постучали. Сергей Васильевич спросил:

– Кто там?

– Вера.

– Вера?

– Соседка, сверху, из двадцать второй.

Он открыл.

Да, конечно, он ее помнил. Девочка лет двенадцати.

– Да, Верочка, добрый вечер. Тезя! К нам гости-соседи!

Гортензия Марковна, жена Николая Сергеевича, показалась в конце коридора. Помахала рукой:

– Здравствуй, Верочка! Я сейчас! – и скрылась в туалете.

– Сергей Васильевич, одолжите пистолет! – сказала Вера.

– Пистолет? – взмахнул руками Сергей Васильевич. – Бог мой, какой еще пистолет, ты что?

– Я видела с балкона. У нас окна под углом! – она показала ладонями. – Я видела, как вы за столом сидите и его разбираете. Потом прячете, вот!

– Это наградной пистолет моего отца – сказал Сергей Васильевич. – Генерал-майора, Героя Советского Союза, Василия Филипповича Матвеева. У меня, разумеется, есть разрешение. А подглядывать нехорошо, Верочка.

– Я не подглядывала. Вы прямо напоказ сидели у открытого окна. Одолжите, пожалуйста!

– Зачем?

– У нас в школе будет спектакль про войну. А вообще – чтоб застрелиться.

– Застрелиться? А может с балкона прыг? – Сергей Васильевич решил обратить дело в шутку.

Щелкнул шпингалет, Гортензия Марковна вышла из туалета.

– Тезя! – позвал Сергей Васильевич. – Тут разговор.

– Сейчас! – Гортензия Марковна погасила свет в туалете, надавила на соседний выключатель и пошла в ванную, мыть руки.

– С балкона прыг большой риск, – сказала Вера. – Ноги переломаешь, и всё. Тогда вообще будет непонятно, что делать. А я им надоела и мешаю. Они хотят меня отдать.

– Ничего не понимаю, – сказал Сергей Васильевич. – Отдать?

Вера вдруг горько и громко заплакала:

– Отдать в китайский интернат номер два. Есть такой. Чтоб я там жила всё время. Китайский язык полезный для будущей работы. Потому что я им надоела, я им жизнь испортила, они сами так говорят.

Гортензия Марковна тем временем вышла из ванной и подошла поближе.

– Они – это кто? – спросила она.

– Тетя Тамара и дядя Дима.

Вера всё объяснила. Ее родители погибли в самолете, когда ей было пять. Ее взяла мамина дальняя родственница с мужем. Оформили опеку. Всё было хорошо, а вот теперь вдруг всё стало плохо. И ее хотят отдать. В китайский интернат. Потом сама спасибо скажет.

Вера была в свои двенадцать лет длинненькая и изящная. «Угловатый подросток» – это совсем не про нее. По всему видно, умная. Хорошее нежное лицо. Большие добрые глаза, серо-зеленого цвета. Русые волосы. Тонкие, почти незаметные брови.

Гортензия Марковна и Сергей Васильевич поговорили с ее опекунами. Гортензия Марковна была из старой и ветвистой адвокатской семьи. Всё получилось, хотя не очень легко.

– Вы теперь будете мои мама с папой? – спросила Вера.

– Все-таки нет, – сказал Сергей Васильевич. – Твои мама и папа погибли, ты должна их помнить. А нам ты – да, нам ты как дочь. Тем более что у нас никого больше нет. Не переживай. А с тетей Тамарой и дядей Димой вежливо здоровайся, если вдруг встретишь в лифте.

– Спасибо! – сказала Вера и поцеловала их обоих, каждого по два раза, в обе щеки.

Правда, в лифте она с бывшими опекунами скоро перестала встречаться: Сергей Васильевич с женой продали свою квартиру, добавили денег и купили новую, трехкомнатную – чтобы у Веры было свое, как нынче принято говорить, личное пространство.

Вообще же Вера была идеальной… то ли дочерью, то ли подопечным лицом, но какая разница? Главное – отношение.

С отношением было всё на пять с плюсом.

Веру записывали в спортивные секции, брали ей репетиторов. Водили в театры и на концерты. Вместе с ней ходили на кладбище, на могилу ее родителей. Гуляли по улицам, Сергей Васильевич объяснял про архитектуру, про старые и новые названия улиц. Покупали книги, приучали к хорошей литературе. Ну и, конечно, чтоб одета была не хуже ровесников. А иногда даже чуточку лучше.

Когда Вере исполнилось шестнадцать, то Сергей Васильевич и Гортензия Марковна подумали, что хватит этой возни с именами-отчествами. Очень уж они трудные для быстрого выговаривания. Сргвсилич и Гртзмрковна, кошмар. Наверное, поэтому Вера чаще всего обращалась к ним без имен: «а вот скажите», «а можно спросить», «простите», «видите ли» и всё такое прочее. Надо как-то по-другому. Но как? «Мама-папа» нельзя, они сами не разрешили. «Тетя и дядя»? Тем более глупо и даже, наверное, травматично, будет напоминать о прежних дяде Диме и тете Тамаре, которые чуть было не сдали ее в интернат, пускай даже китайский… «Сергей, вы»? Допустим. Но если бы Гортензию Марковну звали более привычным именем. Мария, Ирина, Наталья, да кто хотите! Но «Скажите, Гортензия…» – трудно не рассмеяться.

– И еще один дополнительный момент! – торжественно сказала Гортензия Марковна, когда они втроем сидели за праздничным утренним столом: шестнадцатилетие Веры пришлось на воскресенье. – Теперь ты, если, конечно, захочешь, будешь нас называть на ты и краткими именами. Сережа и Тезя.

– Ой, самый лучший подарок! – покраснела Вера и чуть не заплакала, вскочила со стула и стала их целовать.

– Тем более что мы не такие уж старые! – улыбнулся Сергей Васильевич, взяв Веру ладонями за щеки, глядя в ее прекрасные серо-зеленые глаза и целуя ее носик.

Жить стало еще легче и прекраснее.

Один, правда, был случай: ночью – ну, не совсем ночью, а часов в одиннадцать – Вера, принимая душ, поскользнулась и упала.

– Сережа! – закричала она. – Сережа, на помощь!

Сергей Васильевич подошел к двери:

– Верочка, что?

– Сережа, я, кажется, ногу подвернула… Не могу встать.

– Тезя! – позвал он жену. – Тезя, скорее!

Потом Гортензия Марковна спросила его: «Зачем меня было вытаскивать из кровати? Сам не мог помочь девочке?» – «Нельзя, чтобы сорокапятилетний мужик заходил в ванную, где мокрая голая девушка шестнадцати лет! – объяснил он. – Это как-то неправильно!»

Гортензия Марковна кивнула.

С тех пор Сергей Васильевич ни разу не оставался с Верой наедине. Ни в квартире, ни в машине, ни даже на кладбище, на могиле ее папы с мамой. Ни тем более, боже упаси, на даче – у них был маленький садовый домик. Когда он случайно возвращался домой раньше Гортензии Марковны, он с порога говорил Вере, что забыл зайти в магазин. Когда Гортензия Марковна вдруг вечером срочно уходила встречаться с коллегами или клиентами по своим адвокатским делам, Сергей Васильевич тут же одевался и убегал с ней вместе, непременно одновременно выходя из квартиры. Убегал то ли на презентацию к приятелю-поэту, то ли просто в темпе пройтись по парку часок-другой, а то голова гудит.

Гортензия Марковна это заметила, но не сказала ни слова.

Еще года через полтора, когда Вере исполнилось восемнадцать лет и она уже поступила в Юридическую академию – Гортензия Марковна отравилась транквилизаторами.

Проснувшись утром рано, Сергей Васильевич обнаружил, что она уже почти остыла. На груди у нее была записка: «Идите к черту. Будьте счастливы».

Сергей Васильевич порвал эту ужасную бумажку на сто кусочков, прожевал и проглотил, запив водой с прикроватной тумбочки, и только потом зарыдал и позвал Веру.

Через неделю после похорон – получилось, что назавтра после девятого дня, – Вера вошла к нему в комнату и сказала:

– Сережа. Я понимаю, что сейчас не время, но я должна сказать…

– Да, Вера.

Он развернулся на стуле, посмотрел на нее.

Она была неприлично хороша, и всё это было кошмарно, неимоверно, нестерпимо.

– Слушаю тебя внимательно, – он старался быть спокойным.

Она перевела дух, подошла совсем близко и сказала:

– Мне сделали предложение. Я согласилась. Да, конечно, свадьба будет не раньше чем через год, но ты должен знать.

– Поздравляю, – сказал Сергей Васильевич.

– Прости! – Вера всхлипнула; у нее всегда глаза были на мокром месте.

– Ничего, что ты… Жизнь! Так что всё хорошо, – он даже улыбнулся. – Ну и кто же он, твой избранник?

– Это я его избранница, – сказала Вера. – Помнишь, как меня тетя Тамара и дядя Дима хотели сдать в интернат? Сказали, что я им жизнь испортила? Надоела и всё такое? Знаешь почему? У них был сын. Аркадий. Старше меня на шесть лет. Сначала всё нормально, а потом он в меня вдруг влюбился. Ему восемнадцать, а мне двенадцать, он мне буквально проходу не дает, а я, малолетняя дурочка, перед ним кокетничаю, выстраиваюсь, ужас такой, и они решили от меня избавиться. Чтобы сына спасти. И меня тоже, кстати говоря…

– А теперь он тебя нашел?

– Да! – радостно воскликнула Вера. – Уже совсем взрослый, и меня всё время любил. Представляешь? Я хочу тебя с ним познакомить.

– Хорошо, конечно. Давай только не сегодня…

– Хорошо, Сережа. Когда скажешь.

Назавтра он застрелился из отцовского наградного пистолета.

Перед этим успел сходить к нотариусу и всё свое имущество – а именно: квартиру, садовый домик с земельным участком, автомобиль и денежные средства в банке – завещал китайскому интернату номер два.