Текст книги "Смелая женщина до сорока лет"

Поэзия и будущее
oderint, dum metuant,
или Альтернативная футурология литературы

Был неплохой прозаик и поэт первой половины XIX века Евгений Гребёнка, автор чудесного рассказа-очерка «Петербургская сторона» и романтической повести «Чайковский» (не про композитора, а про казака). Он организовал выкуп Тараса Шевченко из крепостной неволи. Однако в памяти поколений остался поистине бессмертными строками: «Очи черные, очи страстные…» Правда, автора никто не помнит.

Был серьезный советский поэт Александр Безыменский. Писал поэмы о комсомоле и стройках. Получал премии и ордена. Но остался в памяти народной – легкомысленной песенкой «Всё хорошо, прекрасная маркиза!» – вернее, вот этими словами из песенки (вольный перевод с французского). Автора тоже никто не помнит.

Будущее – страшная штука.

А вдруг лет через сто от Бродского и Евтушенко останется почти апокрифическая фраза Довлатова: «Бродский сказал: если Евтушенко против колхозов, то я – за!»

Кто такие Бродский и Евтушенко? Что такое колхозы?

Да какая разница! Хорошо ведь сказано!

Примерно как: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись! – сказал Калигула, цитируя поэта Акция».

Кто такие Калигула и Акций? Кто кого ненавидит и боится? Где и когда дело происходит? И вообще, в чем там дело? Да хрен их знает. Но сказано хорошо! «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!» Эк его! Даже по-латыни можно выучить: Oderint, dum metuant!

Еще о поэтах
ответы литературы

Вдруг подумалось, что поэта можно по-настоящему оценить при двух условиях:

во-первых, только в целом,

а во-вторых – после смерти.

Почему после смерти? А потому что только тогда он виден в целом (см. пункт 1), он уже не напишет ничего другого, да и лет через сколько-то после смерти будут изданы его юношеские опыты, наброски, черновики, письма.

И он станет виден весь. Разом. Одним взглядом.

Почему это важно?

Потому что отдельные стихи можно – часто очень весело и убедительно – критически кромсать. Придираясь то к стилю, то к политике, то к отдельным неудачным словам и даже слогам. Полагаю, это относится ко всем поэтам, от Горация до Пушкина. Думаю, это и к Сафо с Пиндаром относилось бы, будь мы по-настоящему глубоко погружены в стихию греческого языка (с латынью, поверьте, чуть легче).

Вот, к примеру, Пастернак:

 
Забытый дом служил как бы резервом
Кружку людей, знакомых по Москве,
И потому Бухтеевым не первым
Подумалось о нем на Рождестве.
В самом кружке немало было выжиг,
Немало присоседилось извне.
Решили Новый год встречать на лыжах,
Неся расход со всеми наравне.
 

Ну ведь пародийный советский стилёк! (Это – из поэмы «Спекторский».)

Или:

 
Молодежь по записке
Добывает билет
И великой артистке
Шлет горячий привет.
 

Это еще пародийнее. Хотя это строфа из великолепного стихотворения «Вакханалия».

И однако Пастернак остается великим поэтом.

Потому что поэт – это оркестр звучащий.

Про любой самый лучший оркестр можно сказать, что гобой и фагот оставляют желать лучшего. И главное: первая скрипка там явно не Менухин, виолончель – не Ростропович, альт – не Башмет, контрабас – не Кусевицкий, труба – не Докшицер, и так далее. А оркестр – блистательный.

То же и поэт.

Он хорош звучанием всех своих стихотворений.

Неким общим звуком.

А «поэт одного стихотворения» – это какой-то посредственный коллектив, где первой скрипкой то ли за большие деньги, то ли шутки ради – один разочек сел великий скрипач, тот же Менухин. Ну да, забавно было побывать на таком представлении. Ну вот и всё. Что тут можно сказать?

* * *

С прозой, мне кажется, всё несколько иначе.

Как? Черт его знает.

О прозаиках я «…не сужу,

Затем, что к ним принадлежу».

Утренний диалог
наброски и заметки

– Я был бы счастлив…

– Подожди. Не говори ничего.

– Почему?

– Я сама скажу.

– Говори.

– Я тоже была бы счастлива. Но у меня есть сын.

– Сын?

– Да, сын. Три года.

– Три года?

– Три с половиной. А что, по мне не скажешь?

– Почему же ты…

– Я не обязана была тебе докладывать.

– Да, конечно.

– Ты меня понимаешь?

– Да, конечно. Тебе нужны деньги?

– Нет… То есть да. То есть нет!

– Нет или да?

– И да, и нет.

– То есть?

– Как ты не понимаешь? Деньги нужны всем, всегда.

– Скажи – сколько.

– Моему сыну нужны не деньги. Хотя деньги тоже.

– Нужны или нет?

– Моему сыну нужен отец.

– Понял. Ты спала со мной ради сына?

– Ты ничего не понимаешь!

– Да, ты права. Я ничего не понимаю.

Финал ненаписанной новеллы

Она одевалась, продолжая говорить горячо и искренне. Говорила, что иногда, очень редко, но – вдруг возникает настоящее чувство, сметающее все загородки, которые громоздит перед нами этот хваленый, этот поганый здравый смысл.

– Перестань, – сказал он.

– Почему?

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– Сорок восемь? – с надеждой спросила она.

– Шестьдесят четыре.

Она опустила голову и дальше одевалась уже отвернувшись.

Взяла сумочку. Вышла молча, не взглянув на него.

Гостиничная дверь громко защелкнулась.

Он вздохнул, встал с кровати, накинул халат, подошел к окну.

Номер был на третьем этаже, над козырьком главного входа.

Он увидел, как она прошла по красиво мощенному гостиничному двору. Во двор въехал парень на самокате, в ярко-фиолетовых кроссовках и с прической такого же цвета. Подрулил к ней, что-то спросил. Она ответила. Они стали разговаривать. Она засмеялась – весело и громко, так громко, что было слышно сквозь закрытое окно.

Может быть, она знала или чувствовала, что он смотрит на нее из окна? и хохотала, и кокетничала с этим парнем нарочно? – но, скорее всего, нет.

Ей уже было наплевать на него, и ему от этого стало легче.

Новеллы, состоящие из одной только первой фразы

«В Париже в жару очень плохо».

«Когда я вернулась в Милан, я сняла квартиру с балконом и посадила там петунии».

«На Родосе у меня в первый же день сломался ноутбук».

«От Темзы пахло бензином и потными туристами».

Ключ
не пробуждай воспоминаний

Это было прекрасно. Ну или так – очень хорошо. Четвертое свидание. А может быть, даже пятое.

В общем, не первое и не второе. Она уже слегка освоилась в квартире. Поэтому она сбегала в кухню, налила себе чаю, вернулась, поставила подушку торчком у кроватной спинки и расположилась полулежа-полусидя, попивая чай и ласково – а может быть, даже любовно – глядя на него.

А он лежал на спине и смотрел вверх, на никелированный конус, там, где люстра приделана к потолку, и пытался разглядеть отражения – свое и ее.

– Ты чего молчишь? – спросила она.

– Нет, это ты чего молчишь? – улыбнулся он.

– Я первая спросила…

– Расскажи что-нибудь.

– Что тебе рассказать? – она погладила его по плечу. – Ты уже всё про меня знаешь.

– Что-нибудь веселое!

Она вздохнула, потом засмеялась и стала рассказывать, как лет десять назад – она тогда училась на втором курсе и жила в общежитии – у нее совсем не было денег. И они с ребятами делали разные смешные разводки – чтоб заработать хоть чуточку. Вот, например. Один раз сделали такую аферу. Создали сайт. Напечатали объявления, расклеили по округе. Типа «Дорогие жильцы, предстоит замена домофонов. Перейдите по этому куар-коду на наш сайт и закажите себе необходимое количество новых ключей. Цена ключа пятьсот рублей». Ну и что-то в этом роде, типа раздача ключей послезавтра с трех до семи. Написали номер счета, то есть на самом деле номер карты одного друга…

– Круто! – усмехнулся он.

Потому что вспомнил: лет десять назад он возвращался с работы домой, он еще жил с родителями тогда, и увидел это объявление, и навел камеру айфона на куар-код, и перешел на сайт, и, пока лифт ехал, заказал четыре ключа – для себя, для мамы-папы и один запасной. И тут же онлайн перевел две тысячи, и даже гордился собой – вот я какой, весь из себя цифровой. А придя домой, сел пить чай, сунул нос в «Телеграм» и тут же прочел, что появилась такая новая разводка. Типа домофон, ключи, куар… Он страшно взбесился, рассказал папе, грозился, что найдет эту шайку, а папа махнул рукой: «Спасибо, судьба, что взяла деньгами».

– Круто, – повторил он уже без смеха. – И много собрали?

– Ничего не собрали! У нас на районе, представляешь, клюнул только один какой-то козел. Тут ведь сразу ясно, что тупая разводка.

– Круто, – повторил он в третий раз. Негромко.

– Ты чего? – наверное, она что-то услышала в его голосе.

– Этот козел – я.

Она поставила чашку на тумбочку. Всплеснула руками и засмеялась, и смеялась долго и, кажется, искренне, приговаривая что-то типа «выходит, мы с тобой уже десять лет знакомы!» Потом обняла его и расцеловала.

Он отшвырнул ее руки и сказал:

– Вали отсюда.

– Ты чего? – задохнулась она.

– Вон пошла, я сказал. Непонятно? – и отвернулся от нее.

Она быстро оделась и, не глядя на него, выскочила из комнаты. Завозилась в прихожей. Он, ничем не прикрывшись, выбежал за ней.

– Стой!

– Чего тебе? Извиниться хочешь? А я не хочу! Всё!

– Отдавай две тысячи.

Она раскрыла сумочку, вытащила две бледно-голубые бумажки, скомкала их и кинула в него и крикнула:

– Козел!

Хлопнула дверь.

Он подобрал деньги с коврика и попытался подсчитать, пятое это свидание или все-таки четвертое.

Но так и не смог вспомнить.

Долг
третий путь

Стояли на лестничной площадке восемнадцатого этажа. Дом был новый и прекрасный: окна до пола, искусственные цветы на деревянных стойках, и даже узкая скамеечка стояла в полуметре от стекла – чтобы сидеть и любоваться уходящими к горизонту волнами крыш и островами парков. Дом был, можно сказать, шикарный – всего две квартиры на этаже.

Но вот пепел стряхивать было некуда, поскольку наступила эпоха борьбы с курением.

Однако вышли именно что покурить.

Пятеро: Максим – это к нему пришли гости; Диана, девушка Максима; а также Богдан и Данила, и еще Даша Сапожникова. Она была как бы старшая подруга Дианы – не в смысле возраста, они были почти ровесницы, ну, может, год или два разницы, но в смысле состоявшейся судьбы – точно. Диана третий год бойфрендится с этим своим недоростком – хотя он, конечно, неплохой парень, ну, метр шестьдесят пять, но ничего, бывает хуже, – а Даша уже замужем за известным человеком. Это по ней было видно, даже не по одежде – хотя и с одеждой был полный порядок, – а по повадке, по лицу, по манерам – вроде бы скромным, но очень уверенным.

Курили, кстати, только Богдан и Даша, остальные вышли за компанию. Пепельницу взяли с собой.

Болтали, негромко смеялись. Богдан глаз не сводил с Даши. Максим и Данила это видели и незаметно перемигивались.

Уже погасили сигареты и собрались идти назад, как вдруг дверь другой квартиры открылась и вышел мужчина лет сорока пяти. Высокий, стройный, спортивный, в светлых домашних брюках и безрукавке поверх матово-белой сорочки. Смуглый и чуть седеющий.

– Фу-фу-фу! – сморщился он. – Надымили!

– Здрасьте, Сергей Ильич! – хором выпалили Максим и Диана.

– Окно бы открыли, что ли…

– Не открывается, Сергей Ильич! – Максим подергал ручку фрамуги.

– Господи! – досадливо вздохнул мужчина и прошел к окну; все посторонились; он взялся за рукоять, резко дернул ее вверх и вправо; фрамуга открылась; осенний воздух ворвался вовнутрь. – Эх, умелые руки. Вот так-то лучше. Потом закрыть сумеете?

– Конечно, Сергей Ильич! – снова хором сказали Диана и Максим. – Спасибо!

– Не за что. Где папа, Максик? Давно его не вижу.

– Они с мамой в Тбилиси.

– Ага! – засмеялся он. – Старики в отъезде, а вы отрываетесь?

Богдан и Данила вежливо захихикали, а Даша посмотрела на него с благожелательным интересом. Приятный мужчина.

– Позвольте вам представить моих друзей! – сказал Максим. – Диану вы знаете, а это Данила Макарцев, художник. Богдан Валлотон, галерист и куратор.

– Феликсович? – изысканно пошутил Сергей Ильич, намекая на известного швейцарского графика Феликса Валлоттона.

– Псевдоним! – парировал Богдан. – Я Леонардович. Да Винчи.

Сергей Ильич улыбнулся. Оценил.

– А это, – повел Максим рукой в его сторону, – а это Сергей Ильич Неципорский, наш самый лучший сценарист. «Внутри кольца», «Второй состав», «Вексель», «Спецкор» и всё такое… Вот, Сергей Ильич, познакомьтесь с Дашей. Вам будет интересно! Может, даже полезно по работе. Она жена известного режиссера…

– Сапожникова! – сказала Даша, протянув руку.

– Саши Сапожникова жена? – поднял брови Сергей Ильич.

Дашина красивая рука повисла в воздухе.

– Жена за мужа не отвечает, – задумчиво сказал он. – Но, с другой стороны, муж и жена – одна сатана. Не хочу подавать вам руку. Ваш муж не отдает долги.

– Давно? Сколько? – убрав руку, брезгливо спросила Даша.

– Семь лет назад. Не так и много. Полмиллиона. Хотя… Зная, как живут люди вокруг, я бы не сказал, что это ну прямо копейки.

Даша хмыкнула и пожала плечами.

Сергей Ильич тоже пожал плечами и хмыкнул.

Всем стало неприятно.

Максим и Диана отвернулись, Данила тоже, а Богдан смотрел на Сергея Ильича хмуро и зло.

– Все сценаристы такие злопамятные? – засмеялась Даша.

– Это не просто деньги в долг, – серьезно ответил Сергей Ильич. – Семь лет назад, когда я пришел из журналистики в кино, ваш муж… Тогда он еще не был вашим мужем… Саша Сапожников обещал мне помочь. Не я его просил, а он сам на меня вышел. Со своими предложениями. Попросил аванс. Я дал. А он сначала волынил, а потом исчез.

– Докажите! – резко сказала Даша.

– Это хорошо, что вы защищаете своего мужа, – продолжал Сергей Ильич. – Я ничего не собираюсь доказывать. Я просто объясняю, почему мне неохота с вами знакомиться.

– Врете! – Даша подшагнула к нему.

– У меня в ютубе – под триста тысяч подписчиков. И в соцсетях тоже. Имейте это в виду. Счастливо. До свидания, молодые люди.

Он повернулся и пошел к своей двери.

– До свидания, Сергей Ильич! – прошептали Максим и Диана.

– Стойте! – вдруг крикнула Даша.

– Да? – он обернулся.

– Подождите. Простите…

– Пожалуйста, – он усмехнулся. – Я могу идти?

– Нет! – сказала она. – Я хочу спросить. Я могу что-то для вас сделать? Что-то сделать, чтоб вы простили моего мужа. Его обман. И этот долг.

Сергей Ильич оглядел ее с головы до ног. Спросил:

– Прямо сейчас?

– А зачем тянуть?

– Да, – сказал он. – Конечно. Пойдемте.

Открыл перед ней дверь квартиры. Потом зашел сам.

Вся компания услышала, как в замке два раза повернулся ключ.

– Ни ххх… себе… Извините, девушки, – выдохнул Максим.

– Кино… – кивнула Диана.

– Порнушка! – сказал Данила.

– Заткнись! – обиделся Богдан.

– Пошли в дом, – сказал Максим.

– Я лично никуда не пойду, – сказал Богдан. – Вдруг она позовет, – он сглотнул и прошептал: – на помощь…

На него было жалко смотреть.

Наверное, он в самом деле был давно влюблен в эту Дашу. Ухаживал, звонил, приглашал в ресторан, в театр, на выставку. Возможно, звал замуж: все-таки галерист и куратор, не просто так. А режиссер Сапожников – тоже мне, Тарантино! Спилберг! Ларс фон Триер! – поманил пальцем, и всё. Но наверное, все-таки не всё, раз она часто приходит в гости к институтским подругам и их друзьям. Наверное, не всё у нее так сахарно и шоколадно с этим старым козлом. Она у него которая жена? Пятая? Или двадцать восьмая? Так что Богдан старался быть рядом – надеялся, что ветер переменится. Ну вот ветер и дунул. Сейчас она вот за этой дверью быстренько дает другому старому козлу – чтоб отмазать первого.

И прямо в такт его мыслям Данила спросил Максима:

– Как думаешь, она ему даст?

– Хватит! – сказала Диана. – Она моя подруга и хороший человек!

– А я что, сказал, что она плохой человек?

– Наоборот! – засмеялся Максим. – Очень хороший! Даже слишком.

– Почему слишком? – не поняла Диана.

– Супер какая жена! Вот ты бы так смогла?

– Дурак! – обиделась Диана и отошла на два шага, к окну. Постояла там, посмотрела на небо и крыши. Потом резко обернулась, обняла Максима и сказала: – Если бы тебя убивали. Или в тюрьму посадить хотели. Тогда да. Тогда смогла бы.

Максим обнял ее в ответ. Они поцеловались.

– А за пол-ляма и ютуб, значит, нет? – спросил он.

– За пол-ляма и ютуб – нет. Сам зарабатывай и сам отмазывайся!

Максим снова ее поцеловал.

– Правильно! – сказал Данила. – Пол-лимона за один раз – несуразно.

– Почему? – прозаично спросила Диана.

– В оба конца несуразно, – объяснил Максим. – Женщине трахаться за старый долг мужа несуразно. Мужчине платить за один трах полмиллиона – тоже несуразно. Хотя Дашка очень красивая. Может, Сергею Ильичу как раз по карману.

– А в морду?! – покраснев, Богдан схватил его за воротник, размахнулся.

– Не смей! – Диана перехватила его руку.

– Всё, всё, всё! – Данила оттащил его в сторонку.

Что-то тенькнуло о кафельный пол. Это пуговица отлетела от рубашки Максима.

– Извини, друг! – сказал Богдан. Поднял с пола пуговицу и протянул Диане. – Пришьешь ему? Прости, Макс. Сорвался.

Тот потрепал его по плечу.

– Спасибо! – Диана сунула пуговицу в карман своих джинсов.

Прошло еще минут десять. Потом еще полчаса. Уйти не было сил. Они вчетвером сидели на этой скамеечке, как птицы на жердочке, и смотрели то в окно, то на эту проклятую дверь.

Ключ щелкнул.

Дверь приоткрылась. Вышла Даша, даже не вышла, а бочком выскользнула. Она смотрела в пол. Все кинулись к ней.

– А вы что здесь делаете? – спросила она, не поднимая головы.

– Даш, ты… Ты как?

– Уйдите от меня! – она нажала на кнопку лифта. – Не подходите ко мне!

Через полминуты уехала.

– Всё! – сказал Богдан.

– В смысле?

– Я его убью! – и дернул дверь.

Дверь была не заперта. Вся компания вломилась внутрь.

Пробежали по коридору, ввалились в большую комнату и остолбенели.

За круглым, накрытым к чаю столом сидели – Сергей Ильич, его жена, еще одна парочка того же возраста, а также совсем пожилая пара – полная женщина в оренбургском платке на плечах и старик с серебряной бородой, в длинной черной одежде, с крестом на груди.

– Знакомьтесь, – сказал Сергей Ильич. – Мой сосед Максим, его невеста Диана и их друзья.

– Что вы сделали с Дашей? – с разгона спросил Богдан.

– Батюшка дал ей наставление, – сказал Сергей Ильич.

– Зачем так пышно, Сережа? – возразил священник. – Просто поговорили. Добрая молодая женщина. Умная. Крещеная, кстати говоря. Обещала, что поговорит с мужем, усовестит его. Там он, глядишь, и долг вернет, и прощенья попросит. Или хотя бы объяснится с Сережей, то есть с Сергеем Ильичом. Но не сразу. Скоро такое не делается. Терпение нужно. А может, чайку?

– Да, кстати! – сказала жена Сергея Ильича. – Выпьете чаю?

– Спасибо, спасибо, мы пойдем…

* * *

Даша ждала такси и представляла себе, как муж будет смеяться и глумиться над ее рассказом. Над злопамятным сценаристом, над благодушным священником, над сопляком-ухажером и, главное, над ней. Домой идти не хотелось.

Тогда она вообразила, что рассказывает всё по-другому – так, как ей думалось, пока она не вошла в ту квартиру, где чай и разговоры о Боге и совести. Наврать бы мужу, что Сергей Ильич шантажом добился от нее секса. Но тогда муж может просто выгнать ее за дверь, он такой. От этого ей совсем расхотелось домой, просто напрочь.

Может быть, позвонить Богдану, он хороший, он всё поймет, он поверит, он успокоит? Нет, как-то нелепо. Тогда надо было еще у лифта сразу кидаться ему на шею.

Значит, домой не хочется, к Богдану – глупо.

Она отменила такси и пешком пошла в какую-то третью сторону.

Посол доброй воли
повесть зело душеполезна

Ресторан назывался «Амбассадор», потому что и гостиница, в первом этаже которой он располагался, тоже называлась этим красивым словом, которое в переводе с иностранного обозначает «посол». Поэтому на эмблеме гостиницы и на вывеске ресторана был лаконично изображен самоуверенный, но изящный мужчина в черном костюме, белой сорочке и с галстуком-бабочкой. А чтоб его не спутали с официантом, у него через плечо была красная орденская лента и восьмиконечная звезда на правом борту пиджака – ну вылитый посол небольшой, но гордой державы.

А вот немолодой мужчина – скажем прямо: пожилой мужчина; скажем еще прямее: старик, подошедший к летней террасе ресторана «Амбассадор», – выглядел совсем по-другому: одетый чисто, но очень скромно, сутулый и, главное, вовсе не уверенный в себе. Он робко огляделся, присел за крайний столик, достал из кармана носовой платок и обтер лысину.

Было жарко. Июль. А в этом городе летом часто доходило до тридцати пяти. «Амбассадор» был на солнечной стороне Александровской улицы (бывшей Пролетарской, бывшей Десятилетия Октября, бывшей Сталина). Тент с изображением всё того же амбассадора с бабочкой и звездой совершенно не давал прохлады. Наоборот, казалось, что в тени тента еще душнее.

К старику подошел официант, держа в руках целых четыре папки – основное меню, бизнес-ланч, бар и «летний привет от шефа». Раскрыл, разложил на столе.

– Напиточки перед заказом? – и он перечислил все разновидности лимонадов, холодных чаев и безалкогольных коктейлей. – Или кофе желаете?

– Сынок! – сказал старик. – Я просто посидеть присел, передохнуть. Жара видишь какая.

– Сударь, – решительно, хотя вполне корректно, возразил официант, – так нельзя. Или вы заказываете, или вы уходите.

– Да я ж просто посидеть! У вас же пусто совсем!

Действительно, на летней террасе не было никого, а если вглядеться в широкие затемненные стекла – то и внутри тоже никого не было. Бармен, стайка официантов у стойки – и охранник у дверей.

Официант пожал плечами:

– Извините, такое правило.

Потом вроде бы сжалился:

– Закажите хоть что-нибудь! Самое типа недорогое. И сидите хоть три часа. Хоть до закрытия.

Старик поводил пальцем по строчкам меню.

– Что ты, сынок. Тут одна газировка стоит как полкило сосисок!

– Тогда извините.

– Да пожалуйста, – вздохнул старик.

– Извините – в смысле вам придется уйти.

– Прямо вот взашей меня выгонишь?

– Ну зачем же… Я надеюсь на ваше благоразумие.

Он повернулся и пошел к дверям, ведущим в зал. Обернулся. Сделал рукой жест «идите прочь».

Старик, однако, не уходил.

Ну что я буду описывать скандал, который начался? Ну что я буду рассказывать, как четверо официантов и один охранник обступили столик и начали сначала по-доброму уговаривать старика уйти, потом громко кричали всякие нелестные слова, а потом кто-то даже попытался вытащить из-под него стул. Почему? Да очень просто! В народе это называется «пойти на принцип». Наверное, официантов разозлило непонятное упрямство старика – так вот же! Кто кого переупрямит?

Вдруг из дверей выскочила совсем юная официантка с подносом. На подносе стояла маленькая бутылка минеральной воды, пустой стакан с ломтиком лимона и трубочкой и блюдце с тремя «мадленками».

– Кушайте, дедушка! – сказала она, обернулась к своим бессердечным друзьям, сверкнула серыми, полными слез глазами и крикнула: – Отстаньте от него! За всё заплачено!

– Наташка! Дура совсем? – всплеснула руками другая официантка. – Сама, что ли, заплатила?

– А кто? Ты, что ли?

– Смотри, разоришься всех бомжей кормить!

– Он не бомж! – возмутилась Наташа. – Просто пожилой человек. А вы злые!

– Сама дура!

Старик сидел посреди этого галдежа, глядя на открытую минералку. Со дна бутылки поднимались пузырьки.

Но тут настало второе «вдруг».

Вдруг мимо террасы проехал шикарный автомобиль. Кажется, даже «бентли». Ну в крайнем случае «майбах». Автомобиль тормознул, дал задний ход, хлопнула дверца, и оттуда выскочил мужчина в дорогом светлом костюме:

– Федор Семеныч! – бросился он к старику. – Как тесен мир! В ту пятницу мы с вами гуляли по Ницце, и вот пожалуйста!

– Привет, Коля! – сказал старик, чуть привстав и протянув пришельцу руку. – Тоже решил в родные края наведаться? Что у тебя там в «Опербанке»? А то я слыхал…

– Держимся, Федор Семеныч! Пока что держимся! – он обвел глазами официантов и засмеялся: – Счастливая встреча сотрудников с хозяином?

– Для кого-то счастливая, а для кого-то не особо! – сказал старик и вдруг тоном, не допускающим возражений, сказал: – Директора мне! Как его там? Кузьмин Марк Геннадьевич, что ли? Ну-ка быстро!

Через две минуты директор стоял перед столиком, лопоча: «Федор Семенович, как рады мы вас видеть…» и всё такое.

– Хреново с кадрами работаешь, Кузьмин! – сказал старик. – Ты уволен. Директором комплекса «гостиница-ресторан Амбассадор» назначаю Наталью… как твоя фамилия и отчество, деточка?

– Шустова, Наталья Сергеевна.

– Образование у тебя какое?

– Экономический факультет, четвертый курс! На пятый перешла. Я просто летом тут подрабатываю.

– Вот и отлично. То, что надо. Назначаю Наталью Сергеевну Шустову!

– Что вы! Я недостойна! – сказала она.

– Справишься! – И обратился к теперь уже бывшему директору: – Передашь ей дела, Кузьмин. Прямо сегодня. Приказ тебе пришлют. И выходное пособие будет, не кисни!

Он поднялся из-за стола, по-стариковски чмокнул Наташу в щеку и, обернувшись к своему знакомцу, приехавшему на «бентли», стал говорить с ним о своих бизнес-делах: банки, курсы, акции, доли и всё такое…

Наташа смотрела ему вслед, и счастливые слезы текли по ее щекам. «Я недостойна… – шептала она. – Но я справлюсь!»

Наташа разогнала всех сотрудников, наняла новых, главным бухгалтером взяла своего молодого человека, и они за три месяца раздербанили весь бизнес, так что осталось только здание, которое потом задешево купил Коля, который на «бентли». Ну или на «майбахе».

А Федор Семенович проклял себя за то, что читал вот такие добрые и нравоучительные истории и решил, старый дурак, сам попробовать.