Текст книги "Волчье логово"

Сента нашел Мириэль на покривившейся внутренней стене, она смотрела на вражеские костры. Рядом с ней точили оружие надиры.

– У Ангела дела неплохи, – сказал Сента. – Несколько царапин и здоровенная шишка на толстом черепе. Порой мне сдается, что когда мир погибнет в пламени и потопе, он выйдет из этой переделки с опаленными волосами и в мокрых сапогах.

– Он и мне кажется несокрушимым, как скала, – улыбнулась она.

– Иди-ка посмотри, что я нашел, – позвал Сента. Они спустились по лестнице в узкий коридор, откуда вела дверь в анфиладу комнат. Стены здесь, как и везде, покривились, и окна походили на вопящие рты, но посреди пустой спальни стояла вполне ровная и прочная золотая кровать под балдахином, с шелковыми подушками и пуховой периной.

– Как могла она уцелеть в искореженной крепости? – удивилась Мириэль.

Сента пожал плечами.

– Тут есть и другие золотые вещи – на них колдовство, как видно, не влияет. Я нашел внизу два прекрасных резных кубка, совсем целых.

Мириэль, направившись было к кровати, свернула к одному из трех окон, выходивших в долину.

– Еще одна кавалерийская колонна подходит, – сказала она.

– Ну и пусть себе.

Она с пылающими щеками отвернулась от окна.

– Думаешь, я позволю тебе уложить меня в постель?

– А ты что, думаешь об этом? – с широкой улыбкой спросил он.

– Я не люблю тебя, Сента.

– Ты этого пока не можешь знать, но тебе предоставляется случай убедиться.

– Думаешь, любовь помещается между ног?

– Моя уж точно помещалась там, – засмеялся он, – до недавнего времени. – Он покачал головой, уже без улыбки. – Как ты боишься жизни, красавица. Мы с тобой заперты в полуразрушенной крепости, и дни наши сочтены, времени на боязнь не остается. Уж поцелуй-то ты мне, во всяком случае, задолжала, – у нас его украли готиры.

– Хорошо, один поцелуй, ничего больше, – сказала она, подходя.

Он раскрыл ей объятия и отвел от лица ее длинные волосы, лаская пальцами щеки и затылок. С бьющимся сердцем он поцеловал ее лоб. Она склонила голову набок, коснувшись его губами. Их губы встретились, и она прижалась к нему. Ее сладкий, теплый рот воспламенил Сенту, но он не сделал попытки уложить ее, только провел руками по ее спине, задержав их на стройной талии, над самым изгибом бедер. И коснулся губами плеча и шеи, вдыхая аромат ее кожи.

На ней была черная кожаная туника, скрепленная впереди шнурками. Он осторожно принялся распутывать первый узелок.

– Нет, – сказала она, отстранившись. Он подавил вздох разочарования, и она улыбнулась. – Я сама. – Она отстегнула пояс с ножом, сняла через голову тунику и стала перед ним нагая. Он впивал взглядом длинные бронзовые ноги, плоский живот, высокие полные груди.

– Ты поистине прекрасна, красавица моя.

Он шагнул к ней, но она его остановила.

– А ты что же? Дай и мне полюбоваться.

– Сейчас. – Он снял рубашку, расстегнул пояс и чуть не упал, запутавшись в штанах. Она залилась заразительным смехом.

– Можно подумать, ты снимаешь их впервые.

Он взял ее за руку, тихо увлекая к постели. Из ложа, когда они упали на него, столбом поднялась пыль, и они закашлялись.

– Как поэтично, – фыркнула она.

Ее смех передался ему, и некоторое время они просто лежали, глядя друг другу в глаза. Его рука, погладив плечо, скользнула вниз, к соску. Она закрыла глаза и подалась к нему всем телом. Рука погладила живот, бедро. Она слегка разомкнула ноги. Сента поцеловал ее снова, и она, охватив рукой его затылок, притиснула его к себе.

– Тихонько, красавица, – прошептал он. – Спешить нам некуда. В спешке ничего хорошего не сотворишь, а я хочу, чтобы первый раз у нас был особенным.

Она застонала, когда его ладонь легла к ней на лобок, и он стал медленно ласкать ее. Ее дыхание участилось, по телу прошла судорога, и она вскрикнула. Тогда он лег на нее, вскинув ее длинные ноги к себе на бедра, поцеловал ее и вошел в ее лоно, дав наконец волю своей страсти.

Он старался двигаться медленно, но желание пересилило его благие намерения, и он достиг конца под мерные, глубинные стоны Мириэль. Он крепко прижал ее к себе, испустил вздох и затих, чувствуя грудью биение обоих сердец.

– О-о, – прошептала она. – Это и есть любовь?

– Очень надеюсь на это, красавица моя, – сказал он, переворачиваясь на спину, – ведь мне никогда в жизни еще не было так хорошо.

Она приподнялась на локте, глядя ему в лицо.

– Это было так… чудесно. Давай сделаем это опять!

– Немного погодя, Мириэль.

– А долго ждать?

Он со смехом обнял ее.

– Нет, недолго, обещаю тебе!

17

Дух Дардалиона вернулся в тело, ощутив тяжесть плоти и груз серебряных доспехов. В комнате было холодно, несмотря на жаркий огонь в очаге.

– Сегодня, а быть может, и завтра, они на приступ не пойдут, – сказал священник Кеса-хану. – Их начальник Галлис – человек осторожный. Он отрядил рабочие команды в лес рубить деревья и делать лестницы. Он замышляет большой штурм, чтобы разделаться с нами раз и навсегда.

Маленький шаман кивнул.

– Одну или две атаки мы выдержим, а потом… – Он развел руками.

Дардалион встал с позолоченного стула и протянул руки к огню, наслаждаясь внезапно охватившим его теплом.

– Чего я не понимаю, как не понимает и готирский генерал, так это хода мысли императора. Ведь приход Собирателя отменить невозможно. Возвышение надиров предначертано судьбой. Никому не под силу заменить будущее.

– Это не император, а Цу Чао хочет нашей погибели, – с сухим смешком ответил Кеса-хан. – Два чувства побуждают его к этому: ненависть к Волкам и стремление к неограниченной власти.

– За что же он так вас ненавидит?

Глаза Кеса-хана блеснули, и он сказал с жестокой улыбкой:

– Много лет назад он приехал ко мне, чтобы поучиться магии. Этого чиадзе занимала история Кровавых Рыцарей. Я отослал его прочь: он был умен, но не обладал мужеством.

– За это он и ненавидит ваше племя?

– Нет, не только. Он прокрался обратно в мою пещеру, желая похитить, – шаман прикрыл глаза, – кое-какие ценные вещи. Мои стражи схватили его и хотели убить, но я проявил милосердие. Я просто отрезал ему кое-что, чтобы он получше меня запомнил. Он остался жив, но более не способен дарить жизнь, понимаешь?

– Слишком хорошо понимаю, – холодно ответил Дардалион.

– Не нужно судить меня, священник, – огрызнулся Кеса-хан.

– Судить – не мое дело. Ты посеял семя ненависти и теперь пожинаешь плоды.

– Не так все просто. Он всегда был злым. Надо было убить его тогда. Ничего, пусть себе злобится. Его желание заполучить эту крепость со всем ее содержимым не уступает его ненависти. Волшебства, подобного тому, что заключено здесь, свет не знал уже десять тысячелетий. Им-то и стремится овладеть Цу Чао. Когда-то Древние творили здесь чудеса. Они умели растить живую ткань. Человек, потерявший ногу, мог отрастить себе новую. Органы, пораженные раком, заменялись здоровыми без помощи ножа. Старческие тела омолаживались. Здесь хранится секрет бессмертия. Он заключен в гигантском кристалле, помещенном в оболочку из чистого золота. Кристалл излучает силу, которую только золото и в меньшей степени свинец способны сдержать. Ты видел долину?

– Да. Она противоречит естеству.

– Пятьдесят лет назад сюда явились грабители. Они нашли Кристальную Палату, ободрали золото с ее стен и лишили оболочки сам кристалл. – Кеса-хан засмеялся. – Это было не слишком разумно.

– Что сталось с ними потом? Почему они не похитили кристалл?

– Сила, выпущенная ими на волю, убила их. Древние умели управлять ею – без такого умения она становится губительной и действует наугад.

– Я не чувствую здесь никакого источника силы.

– Верно. Недавно Цу Чао послал сюда своих людей. Они сбили кристалл с места, и теперь он валяется на золотом полу футах в двухстах под нами.

– Эти люди тоже погибли?

– Можно назвать это и так.

На Дардалиона повеяло холодом, когда он взглянул в злые глаза шамана.

– Что ты скрываешь от меня, Кеса-хан? Каким тайнам предстоит еще выйти наружу?

– Терпение, священник. Все откроется в свое время. Нельзя нарушать равновесие, и без того шаткое. Ни силой, ни хитростью мы здесь победить не сможем, приходится полагаться на непостижимое. Взять хоть твоего друга, Нездешнего. Он хочет убить Цу Чао, но сумеет ли он проникнуть во дворец, проложить путь сквозь сотню стражей и одолеть колдовство, которым владеет Цу Чао? Кто знает… А мы? Удержим ли мы крепость, а если нет, то найдем ли выход из нее? Быть может, нам понадобится прибегнуть к силе кристалла.

– Ты сам знаешь, шаман, что это невозможно, иначе ты давным-давно пришел бы сюда. Никто не знает, что сгубило Древних, и только руины остались на месте их огромных некогда городов. Все, что мы находим после них, свидетельствует о зле, алчности и о том, каким страшным оружием они владели. Даже ты содрогаешься при мысли об их деяниях. Разве не так?

Кеса-хан кивнул.

– Я странствовал по тропам времени, священник. Я знаю, что сгубило их, и в самом деле не желал бы возвращения всего этого. Они надругались над землей и жили, как короли, среди отравленных рек, озер и лесов… Даже воздух, которым они дышали, был отравлен. Они знали все и ничего не понимали – за это их и постигла гибель.

– Но здесь их наследие все еще живет.

– И здесь, и в других тайных местах, которые еще не открыты.

Дардалион, встав на колени, подбросил дров в огонь.

– Как бы там ни было, кристалл надо уничтожить. Цу Чао не должен завладеть им.

– Мы спустимся к нему, когда придет время, – кивнул Кеса-хан.

– Почему не теперь?

– Доверься мне, Дардалион. Я намного старше тебя, и я ходил по тропам, на которых твоя душа обратилась бы в пепел. Время еще не пришло.

– Тогда скажи, что мне делать.

– Найди тихое место и отправь свой дух на поиски Нездешнего. Прикрой его, как делал когда-то, защити от волшебства Цу Чао. Дай ему шанс убить зверя.

Вишна с Экодасом сидели на парапете самой высокой башни.

– Там, внизу, могли бы быть мои братья, – со вздохом сказал бородатый готир.

– Будем молиться, чтобы этого не случилось, – ответил Экодас.

– Мне думается, что ты был прав, а мы нет. Это не путь служения Истоку. Вчера я убил в бою двух человек. Я чувствовал, что от них исходит зло, но я сам стал хуже, совершив это. Я не верю больше, что Исток хочет, чтобы мы убивали.

Экодас положил руку на плечо друга.

– Я не знаю, чего хочет Исток, Вишна, я знаю только, что вчера мы спасли множество женщин и детей. Это радует меня, но я горько сожалею о том, что пришлось убивать.

– Но зачем мы здесь? – вскричал Вишна. – Ради того, чтобы обеспечить рождение ребенка, который впоследствии уничтожит все, что мой род создавал на протяжении многих поколений?! Это безумие!

– Будем надеяться, что это послужит какой-то высшей цели, – пожал плечами Экодас. – А пока довольно и того, что мы мешаем Братству.

Вишна покачал головой.

– Нас осталось одиннадцать. Много ли от нас пользы?

– Кто знает? Может быть, отыщешь Дардалиона? Мы помолимся вместе, и это нам поможет.

– Нет, брат, на этот раз не поможет, – с грустью сказал Вишна. – Всю свою взрослую жизнь я следовал за ним и познал великую радость дружества – и с ним, и со всеми вами. Но эту задачу я должен решить один.

– Знаешь, друг, мне кажется, что лучше не знать ответа. Почти все вопросы этого мира возникают из-за людей, которые во всем уверены и всегда правы. Братство идет путем боли и страданий – чужих, разумеется. Они приехали в эту долину, чтобы перебить женщин и детей. Помни об этом!

– Вероятно, ты прав, Экодас, – кивнул Вишна. – Но что, если один из моих братьев взберется на эту стену с мечом в руке? Как мне быть тогда? Он подчиняется приказу императора, как положено солдату. Что же мне, убить его? Сбросить со стены на верную смерть?

– Не знаю. У нас и так много трудностей, незачем изобретать воображаемые.

– Знаешь, я хочу побыть один. Не обижайся, прошу тебя.

– Я не обижаюсь, Вишна. Пусть твои размышления принесут тебе мир. – Экодас нырнул под осыпавшуюся притолоку и спустился по косой лестнице. По узкому коридору он пришел в большой зал, где Мерлон помогал надирским женщинам готовить пищу для воинов. Шиа, месившая тесто, улыбнулась Экодасу.

– Как поживаешь? – спросил он.

– Хорошо, молельщик. Вы прибыли как нельзя вовремя.

– Я не думал, что мы поспеем вовремя. Сначала мы уехали на запад, в Вагрию, потом повернули на юг, чтобы избежать захватчиков. Путешествие было долгим.

– Но теперь ты здесь, со мной.

– Мне жаль было услышать о смерти твоего брата.

– Почему? Разве ты его знал?

– Нет. Но это причинило боль тебе, и я сожалею.

Выйдя из-за стола, она подошла к нему.

– Боль эта только моя, больше ничья. Притом я горжусь им, ведь рыцарь, которого он убил, был убийцей нашего отца. Я благодарю за это богов. Белаш теперь в Чертогах Героев, где прекрасные девы наливают ему вино. Там много вкусного мяса, и он может скакать хоть на ста лошадях, если пожелает. Я горюю только о том, что больше его не увижу, но за него я счастлива.

Экодас, не зная, что ей на это ответить, с поклоном попятился прочь.

– Теперь ты стал похож на мужчину, – одобрительно сказала она. – И дерешься, как настоящий воин. Я видела, как ты убил троих и покалечил четвертого.

Он поморщился и поспешно вышел, но она последовала за ним к низкой стене вокруг двора. Звезды светили ярко, и Экодас вдохнул в себя прохладный чистый воздух.

– Я чем-то тебя обидела? – спросила Шиа.

– Нет. Просто мне… не нравится убивать. И мне неприятно слышать, что я покалечил человека.

– За него не беспокойся. Я прикончила его – перерезала горло.

– Это меня не слишком утешает.

– Да ведь они наши враги, – сказала она наставительно, как ребенку. – Что же еще с ними делать?

– У меня нет ответа, Шиа. Только вопросы, на которые никто ответить не может.

– Почему? Я могу, – весело заявила она. Он присел на каменную ограду, глядя в ее освещенное луной лицо.

– Ты так уверена в себе. Отчего это?

– Я знаю то, что знаю, Экодас. Спрашивай, и я отвечу.

– Я ненавижу убивать. Я твердо это знаю. Почему же во время вчерашней битвы я чувствовал такой восторг с каждым ударом меча?

– Я думала, твои вопросы будут потруднее. Это дело духа и плоти, Экодас. Дух бессмертен. Он любит Свет, поклоняется красоте и благородству. И впереди у него вечность. Плоть же темна, ведь она знает, что жить ей недолго. По сравнению с жизнью духа жизнь плоти, как вспышка во мраке. У нее едва хватает времени, чтобы порадоваться жизни, познать счастье желать и иметь. Она хочет испробовать все и не заботится ни о чем, кроме существования. Радость, которую ты испытывал, исходила от плоти, и не нужно презирать себя за это. – У Шиа вырвался низкий гортанный смешок, заронивший огонь в кровь Экодаса.

– Что тут смешного?

– Тебе бы надо пожалеть свою плоть, Экодас. Ну что ты предлагаешь ей в течение ее бренного существования? Вкусную еду? Хмельные вина? Танцы? Любовь при свете костра? – Шиа вновь фыркнула. – Неудивительно, что она находит такую радость в бою, как по-твоему?

– Ты ведешь грешные речи, – упрекнул он.

– Они волнуют тебя?

– Да.

– Но ты борешься с собой.

– Я должен. Я сам выбрал такую жизнь.

– Веришь ты в то, что дух бессмертен?

– Конечно.

– Так не будь же себялюбцем, Экодас. Разве плоть не заслуживает своей доли? Взгляни – вот мои губы, полные и сладкие. Вот мое тело – оно твердое там, где нужно, и мягкое, где полагается.

В горле у него пересохло, и он заметил, что она придвинулась совсем близко. Он встал и отстранил ее от себя на расстояние вытянутых рук.

– Зачем ты мучаешь меня? Ты же знаешь, я не могу дать тебе того, что ты желаешь.

– А если б мог, дал бы?

– Да, – признался он.

– У нас тоже есть священники. Кеса-хан – один из них. Он тоже соблюдает воздержание, но только потому, что сам так пожелал. Он не осуждает плотскую любовь. Веришь ты, что нас создали боги?

– Да. Исток нас создал.

– Разве не они… или Он, если хочешь… разве не Он повелел, чтобы мужчины и женщины желали друг друга?

– Я вижу, куда ты ведешь, и отвечу вот что: есть много путей служения Истоку. Одни мужчины женятся и заводят детей, другие избирают иной путь. То, что ты сказала о плоти, очень мудро, но дух, подавляя желания плоти, становится сильнее. Мой дух способен летать по воздуху, читать мысли, лечить больных, удалять раковые опухоли. Понимаешь? Я могу делать все это, потому что Исток благословил меня – и потому, что воздерживаюсь от земных удовольствий.

– Был ты когда-нибудь с женщиной?

– Нет.

– А что говорит твой Исток об убийстве?

– Его служители приносят обет любить все живое, – с грустной улыбкой ответил Экодас, – и никому не причинять зла.

– Значит, вы намеренно нарушили одну из его заповедей?

– Выходит, что так.

– Разве любовь – более тяжкий грех, чем убийство?

– Конечно, нет.

– И твой Дар остался при тебе?

– Да.

– Поразмысли же об этом, Экодас, – с умильной улыбкой произнесла она и вернулась в замок.

Гибель Белаша и Анши Чена лишила надиров главенства, и в крепости царило уныние – надиры покорились судьбе. Они привыкли сражаться конными, на просторах степей, и чувствовали себя неуютно на искривленных стенах Кар-Барзака.

На серебряных рыцарей они взирали с опаской и почти не разговаривали с Сентой и Мириэль. Но с Ангелом дело обстояло иначе. Его нескрываемая враждебность делала его понятным, и надирам с ним было проще. Он не проявлял к ним снисходительности, не поучал их. Узы взаимной неприязни и взаимного уважения крепко связывали бывшего гладиатора с кочевниками.

Он расставил их вдоль стены, велев набрать побольше камней, чтобы швырять во врага. Он назначал начальников, отдавал приказы и поднимал дух беззлобной руганью и грубоватыми шутками, а его открытое презрение к готирам помогало воинам преодолеть свой страх.

На третий день осады, с восходом солнца, он собрал к себе командиров и присел на корточки в их кругу.

– Вот что, ребята, никто из вас отроду не видал осады, поэтому я расскажу вам, с чем это едят. Они попрут вперед с голыми стволами вместо лестниц и прислонят их к стене, а потом полезут вверх по обломанным веткам. Не пытайтесь оттолкнуть лестницы от стены. Вес самого ствола и вооруженных людей на нем этого не позволяет. Сталкивайте их влево или вправо, используйте тупые концы копий либо захватывайте верхушки веревкой. Главное – сбить равновесие. Нас тут около трехсот человек, но нам понадобится запасной отряд, чтобы в случае чего заткнуть брешь на стене. Ты, Субай, – сказал он широкоплечему воину с рваным шрамом на правой щеке, – отберешь в запас сорок человек и будешь ждать с ними во дворе, следя за боем. Если оборона прорвется, придешь на подмогу.

– Как прикажешь, – проворчал Субай.

– Смотри не подведи, иначе оторву тебе руку и отколочу тебя ею до смерти.

Воины заулыбались.

– А теперь все за мной, к воротам!

Створки ворот давно уже сгнили, но надиры умудрились опустить подъемную решетку, заржавевшую и весившую не меньше двух тонн. За ней устроили завал из перевернутых повозок и поставили там тридцать лучников.

– Они будут пытаться поднять решетку, – сказал Ангел. – Это им не удастся, потому что мы заклиним ее сверху. Она проржавела насквозь, и они примутся взламывать ее с помощью пил и молотков. Ты… как, бишь, тебя звать?

– Сколько можно спрашивать, уродина? – откликнулся горбоносый надир, ростом выше большинства своих соплеменников. Ангел полагал, что он полукровка.

– Вы для меня все на одно лицо. Ну, так как тебя звать?

– Орса-хан.

– Так вот, Орса-хан, будешь командовать обороной ворот. Когда они прорвутся – а они рано или поздно прорвутся, – подожжешь повозки и будешь сдерживать врага, чтобы люди со стены успели отойти в замок.

– Покуда я жив, они не прорвутся, – заверил Орса.

– Вот это по-нашему, парень! Ну что, вопросы есть?

– Зачем вопросы? – отозвался Борсай, безбородый шестнадцатилетний юноша. – Они придут, и мы будем убивать их, пока они не уберутся. Разве не так?

– Тоже верно, – согласился Ангел. – Вот что, когда они влезут на стену, а некоторые влезут непременно, не бейте их по головам. Рубите руки, которыми они будут хвататься за край. На них будут перчатки, но добрая сталь разрубит их. Каждый враг, падая, может увлечь за собой двух или трех, и больше уж они не встанут.

Закончив наставления, Ангел прошел по стене. Если верить Тридцати, готиры собирались нанести первый мощный удар по южным воротам. Там защитники и сосредоточили всю свою силу, расставив на прочных стенах через редкие промежутки пятьдесят человек. Ангел хотел вооружить молодых женщин, но надиры воспротивились этому. Война – дело мужчин, сказали ему. Ангел не спорил: скоро они сами переменят свое решение.

Сента и Мириэль шли через двор навстречу ему. Ангел испытал гнев; видя, как она льнет к Сенте, он понял, что они стали любовниками. Это вызвало у него во рту вкус желчи, но он заставил себя улыбнуться.

– Похоже, будет холодно, – сказал он, указывая на снеговые тучи над горами.

– Ничего, готиры не дадут нам замерзнуть, – ответил Сента, обнимая Мириэль за плечи. Она с улыбкой чмокнула его в щеку.

Они были хорошей парой – высокая, сияющая счастьем девушка и красивый золотоволосый воин, одетый в блестящий панцирь поверх замшевой рубахи и тугие кожаные штаны. Рядом с ними Ангел чувствовал себя старым – груз годов и разочарований висел на нем, словно свинцовые цепи. Его собственные штаны и камзол были изодраны и покрыты грязью, а раны болели немногим меньше, чем сердце.

Он прошел мимо них к замку, видя, что они даже не замечают его ухода. Немой мальчик сидел на ступенях с деревянным мечом за поясом. Ангел приветственно сжал руки. Мальчик повторил его жест и встал, улыбаясь во весь рот.

– Есть хочешь, парень? – Ангел поднес пальцы ко рту и сделал вид, будто жует. Мальчик закивал, и Ангел повел его в главный зал, где жарко пылали кухонные очаги. Толстый рыцарь в кожаном переднике помешивал похлебку.

– Немножко мяса на костях ему не помешает, – с улыбкой сказал он, взъерошив мальчику волосы.

– Но не в таком количестве, как у тебя, брат, – ответил Ангел.

– Странное дело: стоит мне взглянуть на медовую коврижку, и я уже чувствую, что толстею. – Он усадил мальчика за стол, налил ему в миску похлебки и с нескрываемым удовольствием стал смотреть, как ребенок ее поглощает. – Ты бы попросил Экодаса взглянуть на мальчонку, – предложил он. – Экодас у нас настоящий целитель. Ведь мальчик не родился глухим, он лишился слуха в младенчестве. И голосовые связки у него здоровы; не говорит он только потому, что не слышит.

– Откуда ты все это знаешь?

– Такой уж у нас, у толстяков, дар, – усмехнулся рыцарь. – Меня зовут Мерлон.

– Ангел, – представился гладиатор. Протянув Мерлону руку, он удивился крепости пожатия и стал смотреть на монаха по-другому. – А в тебе, пожалуй, мускулов побольше, чем жира.

– Исток благословил меня сложением столь же сильным, как мой аппетит.

Пока они разговаривали, мальчик съел три миски супа и полкаравая хлеба. Пришла Шиа и села на скамью рядом с Ангелом.

– Говорила я тебе – не пустят они нас сражаться, – сердито сказала она.

Ангел усмехнулся.

– Ничего! Не сегодня, так завтра они запоют по-другому, как только нас начнут штурмовать со всех четырех сторон. У нас не хватит мужчин, чтобы сдержать их. Пусть женщины подбирают все… лишнее оружие.

– Оружие убитых?

– Да. И не только оружие, но и панцири, и шлемы, и наручни.

В зал вбежала молодая женщина с криком:

– Идут! Идут!

– Ну вот, началось. – Мерлон снял передник и пошел туда, где лежали грудой его панцирь, шлем и меч.

Мириэль стояла в левой стороне стены, почти на углу, около покосившейся башенки. Во рту у нее пересохло при виде хлынувших вперед готиров, и она перестала замечать жгучий зимний ветер.

Солдаты тащили к стене двадцать деревьев с коротко обрубленными ветвями. Позади них двигались две тысячи пехотинцев с короткими мечами и щитами. Мириэль взглянула направо. На середине стены стоял Ангел, мрачный и могучий, еще не обнаживший меч. Чуть подальше виднелся Сента, усмехающийся в предвкушении боя. Мириэль вздрогнула – но не от холода.

Деревья-лестницы тащили больше тысячи человек, и топот их ног по твердой земле казался громом. Двое надиров рядом с Мириэль складывали на парапете большие камни. Лучники пустили стрелы в наступающие ряды, но почти не причинили вреда одетым в доспехи солдатам, хотя несколько готиров упали, пораженные в незащищенные руки и ноги.

Первый ствол с грохотом ударился о стену. Надирский воин захлестнул его веревкой и стал тянуть.

– Подожди, пусть они на него влезут! – закричал Ангел.

О стену грохнули новые стволы. Зубцы в одном месте обвалились, и какой-то надир, крича, полетел во двор с сорокафутовой высоты. Упав, он попытался встать, но не смог из-за сломанной ноги. Несколько женщин подбежали к нему и унесли в замок.

Мириэль, наложив на лук стрелу, высунулась наружу. Тысячи солдат карабкались вверх по спиленным ветвям. Прицелившись, она выстрелила в висок готиру, который почти уже добрался до верха. Он повалился назад и увлек за собой следующего.

Ангел швырнул вниз камень – тот попал в поднятый щит готира и раздробил ему руку и плечо. Раненый чудом удержался на стволе, но камень ударил по шлему нижнего солдата и сбросил его вниз. Камни градом посыпались со стены, а враги все лезли, и десятка два уже взобрались на стену.

Сента, прыгнув вперед, ткнул мечом в горло первому из врагов. Мириэль бросила лук и ухватилась за веревку, накинутую на первый ствол.

– Помогите мне! – крикнула она, и трое ближних воинов бросились к ней. Вместе им удалось сдвинуть ствол с лезущими готирами на фут вправо. Бревно, потеряв равновесие, заскрипело и рухнуло. Один готир прыгнул все же на стену, но не удержался и с воплем свалился в долину. Падающее бревно врезалось в другой ствол и на миг остановилось, но тут же поехало вбок вместе с ним.

– Отпустите веревку! – крикнула Мириэль. Веревка, взвившись вверх, хлестнула по стене, точно кнут. Падающие лестницы увлекли за собой третью. Мириэль кинулась вдоль стены к Сенте. – Лестницы стоят почти вплотную, – сообщила она. – Если свалишь одну, упадут все три, а то и четыре.

Он взглянул в сторону, куда она указывала, и кивнул. Предоставив на время надирам отражать врага, он взял одну из приготовленных веревок, накинул на ствол и стал тянуть. Ствол не сдвинулся с места, Мириэль присоединилась к Сенте, но тоже без успеха. Ангел, видя это, послал к ним четырех человек.

Один из готиров, взобравшись наверх, бросился на Сенту. Тот заметил опасность слишком поздно, но успел бросить веревку и пнуть врага в колено. Готир упал, и Сента рубанул мечом ему по шлему. Солдат попытался встать. Сента двинул его плечом и сбросил во двор.

Мириэль и остальные продолжали тянуть лестницу, но она застряла между двумя зубцами стены. Ангел подобрал чей-то топор, нырнул под веревку и нанес сокрушительный удар по искрошенному камню. После трех ударов гранитный зубец закачался. Ангел пнул его ногой, и камень рухнул вниз. Бревно, грохнувшись о соседний зубец, переломилось.

Всех тянувших веревку отбросило назад, Мириэль смело со стены. Видя, что она падает, Ангел ухватился за веревку. Она содрала ему кожу с пальцев, а падающая Мириэль подтащила его к самому краю. Но он все держал, не обращая внимания на боль и опасность падения. Его уже тянуло вниз, но надирский воин навалился на него, а подоспевший Сента ухватил его за ноги.

Мириэль болталась в пятнадцати футах от гребня стены. Когда веревка перестала скользить, она вскарабкалась вверх, перекинула ногу через парапет, и надир втянул ее на стену. Ангел поднялся на ноги. Ладони его были изодраны в кровь.

Сброшенная лестница повалила семь других, убив больше сотни солдат. Боясь, как бы их не постигла та же участь, оставшиеся готиры слезли вниз и отступили за пределы выстрела. Ликующие надиры сбросили наземь оставшиеся стволы. Субай, бросив свой резерв, взбежал на стену, повернулся к врагу спиной, спустил штаны и обнажил зад. Надиры взвыли от восторга.

Орса-хан, высокий полукровка, поднял меч над головой и стал выкрикивать какие-то слова. Защитники подхватили их, посылая свой громовой клич недоумевающим готирам.

– Что они кричат? – спросил Ангел.

– Это конец боевой песни Волков, – сказал Сента. – В стихах я перевести не сумею, но примерно это звучит так:

Мы надиры,

Вечно юные,

Сталью пытаны,

Победители.

– Никто их особо сталью не испытывал, – заметил Ангел.

– Поэт он и есть поэт, – засмеялся Сента. – Ступай перевяжи себе руки, ты все закапал кровью.