Текст книги "Волчье логово"

Следы было прочесть легко, и Нездешний, оставив собаку у трупа, двинулся вдогонку за убийцами. Их было одиннадцать, но вскоре они разделились. Кто-то один – Морак? – держал речь к остальным, они разбились на пары и разошлись. Единственная цепочка следов вела на восток – возможно, к Касире, остальные тянулись в разные стороны. Они прочесывают лес – стало быть, о хижине ничего не знают. Старик не сказал им о ней.

Опознав след Морака по узким носкам сапог и углублениям от каблуков, он решил идти за вентрийцем. Тот не станет рыскать по лесу, а будет поджидать других в условленном месте. Нездешний шел по следу с осторожностью, то и дело оглядывая деревья и холмы и стараясь не выходить из укрытия.

Ближе к сумеркам он остановился и зарядил арбалет. Узкая тропа впереди вилась вверх. Ветер переменился, и он учуял дым с юго-запада. Присев за большим корявым дубом, он стал дожидаться, когда зайдет солнце. Мысли его были мрачны. Эти люди пришли, чтобы убить его. Это он мог понять: такое уж ремесло они себе выбрали. Но то, что они пытали и убили старика, жгло сердце Нездешнего холодным огнем.

Они поплатятся за это – и той же монетой.

Сова поднялась в ночное небо, серая лисица пересекла тропу под носом у затаившегося человека. Он не шелохнулся, и лиса не испугалась его. Солнце медленно закатилось, и ночь изменила природу леса. Шелест ветра превратился в шипение змей, приветливые деревья приобрели грозные очертания, и взошел месяц, изогнутый, как сатулийская сабля, – месяц убийц.

Нездешний встал, снял с себя плащ, свернул его и положил на камень. С арбалетом в руке он медленно двинулся вверх по склону. Под высокой сосной сидел часовой. Чтобы его не захватили врасплох, он набросал вокруг дерева сухих прутьев, а меч держал в руке. Его светлые волосы при луне казались серебряными.

Нездешний положил арбалет на землю и обошел часового сзади, раскидывая прутья мягкими постолами. Левой рукой он сгреб часового за волосы, откинул его голову назад, а зажатый в правой черный нож рассек яремную вену и голосовые связки. Часовой забил ногами, кровь хлынула из его горла, и через несколько мгновений он затих. Нездешний уложил тело на землю и вернулся к своему арбалету. Костер горел шагах в тридцати к северу, и он видел людей, сидящих вокруг огня. Подойдя поближе, он сосчитал их. Семь. Стало быть, троих не хватает. Нездешний тихо обошел лагерь и нашел еще двух караульщиков. Оба умерли, не успев даже заметить его.

Кого же еще недостает? Не тот ли это, кого послали в Касиру? Или один часовой остался незамеченным? Нездешний оглядел сидящих у костра. По ту сторону он увидел Морака, закутанного в зеленый плащ. Вот кого здесь нет – Белаша, надирского воина.

Пригибаясь к земле, Нездешний отошел в лес и вымазал лицо грязью. Теперь он в своей черной одежде полностью слился с темнотой. Куда, черт подери, подевался надир? Нездешний закрыл глаза, вслушиваясь в тихие шорохи леса. Ничего.

Посидев так немного, Нездешний улыбнулся. Зачем беспокоиться о том, чего не можешь изменить? Пусть Белаш сам беспокоится обо мне. Он свернул к лагерю, намереваясь устроить там небольшой переполох.

К северу от костра росли низкие кусты. Нездешний подполз поближе и встал с арбалетом наперевес. Первая стрела вошла одному из убийц в висок, вторая пронзила сердце вскочившего на ноги бородача.

Нездешний, пригнувшись, побежал на юг, потом пересек склон и снова свернул на север, подойдя к лагерю с противоположной стороны. Там, как он и ожидал, не осталось никого, кроме двух убитых. Перезарядив арбалет, он затаился во мраке и стал ждать. Вскоре справа послышался шорох. Нездешний с ухмылкой распластался на животе и спросил шепотом:

– Ну что, нашли?

– Нет, – ответили ему. Нездешний послал на голос обе стрелы. Слышно было, как они попали в цель, а следом раздался стон и грохот падающего тела.

«Дурак», – подумал Нездешний, вернувшись в укрытие.

Месяц скрылся за грядой облаков, и лес погрузился в кромешный мрак. Нездешний сидел тихо и прислушивался. Вынув еще две стрелы из колчана, он дождался, когда ветер зашелестел в листве, а после оттянул обе пружины и зарядил арбалет. Раненый, которого он подстрелил, громко позвал на помощь, но никто не пришел.

Нездешний отполз подальше в лес. Что же они, разбежались или охотятся за ним? Надир не стал бы бежать. Морак? Кто знает, как работает голова у этого палача.

Слева рос древний бук с расщепленным стволом. Нездешний взглянул на небо. Месяц еще не проглянул, но облака уже расходились. Нездешний ухватился за нижнюю ветвь бука, подтянулся и залез в щель, оказавшись футах в двадцати над землей.

Месяц ярко осветил все вокруг, и Нездешний съежился. В призрачном свете, залившем лес, стал виден человек, присевший за кустом дрока. Тут же поблизости затаился второй, с вагрийским охотничьим луком и наложенной на тетиву зазубренной стрелой. Нездешний, отложив арбалет, сдвинулся к другому концу щели и стал высматривать остальных, но никого не увидел.

Вернувшись на прежнее место, он стал следить за двумя, затаившимися в засаде. Они не шевелились, только порой испуганно озирались по сторонам и не пытались общаться друг с другом. Непонятно, знает ли каждый из них, что другой сидит так близко от него.

Нездешний выудил из кошелька большую треугольную медную монету и бросил ее в кусты рядом с первым убийцей. Тот выругался и вскочил на ноги. В тот же миг второй обернулся и пустил стрелу, попав первому в плечо.

– Ах ты, недоумок! – завопил раненый.

– Прости! – Стрелок бросил лук и подбежал к товарищу. – Сильно я тебя?

Нездешний тихо соскользнул на землю с другой стороны дерева.

– Сильно? Да ты меня чуть не убил, – пожаловался первый.

– Ошибаешься, – сказал Нездешний. – Он тебя убил.

Стрела из арбалета вонзилась первому в переносицу. Второй бросился в укрытие, но стрела Нездешнего пробила ему шею. Чья-то длинная стрела просвистела рядом с головой Нездешнего, вонзившись в ствол бука. Он пригнулся, перекатился через упавшее дерево и забрался по невысокому, но крутому склону в густую поросль.

Остались трое, и один из них надир!

Морак с мечом в руке сидел за большим валуном, прислушиваясь к шорохам леса. Он был один, и страх смерти одолевал его.

Сколько его людей уже убито?

Этот человек – демон! Рукоять меча стала скользкой от пота, и Морак вытер ее о плащ. Одежда испачкалась, руки были в грязи. Дворянину не подобает умирать так – в грязи, среди гниющих листьев, где копошатся черви. Он не раз сходился с противниками в поединке и знал, что он не трус, но мрак леса, посвист ветра, призрачный шелест листвы и сознание того, что Нездешний подкрадывается к нему, будто тень Смерти, лишали его всякого мужества.

Шорох позади вогнал его в трепет. Он обернулся, вскинув меч, но сильная рука Белаша стиснула его запястье.

– Ступай за мной, – шепнул надир, снова отползая в кусты. Морак с великой охотой подчинился, и оба поползли на юг, вниз по склону, где на камне лежал плащ Нездешнего.

– Он вернется сюда, – тихо проговорил Белаш.

Морак увидел, что надир вооружен коротким охотничьим луком из вагрийского рога и через плечо у него висит колчан со стрелами.

– Где остальные? – спросил вожак.

– Убиты. Все, кроме Йонаса. Йонас пустил в Нездешнего стрелу, промахнулся, бросил лук и убежал.

– Трусливый ублюдок!

– Ничего, нам больше достанется, – осклабился Белаш.

– Не знал, что деньги так важны для тебя. Я думал, ты просто хочешь совершить очередной подвиг – кости отца и все такое.

– Сейчас не время для разговоров, Морак. Сиди тут и отдыхай. Я буду рядом.

– Сидеть тут? Но он меня увидит.

– Вот именно. Арбалет у него маленький, ему придется подойти поближе, и я убью его.

Морак грязно выругался.

– А если он подкрадется и выстрелит до того, как ты его заметишь?

– Тогда ты умрешь.

– Большой ты шутник, как я погляжу. Сиди здесь сам, а я возьму лук.

– Как хочешь, – бросил Белаш. В темных глазах блеснул веселый огонек. Он отдал Мораку лук и сел, скрестив руки, обернувшись лицом к югу. Морак спрятался в кустах и наложил стрелу на тетиву.

Лунный свет бросал призрачные тени на маленькую поляну, где ждал Белаш, и Морака била дрожь. Что, если Нездешний явится с другой стороны? Вдруг он уже крадется через лес позади Морака? Вентриец оглянулся и ничего не увидел, но разве разглядишь что-нибудь в этакой темнотище!

План надира прост, как прост и сам дикарь, но их противник далеко не простак. Оставаясь здесь, Морак может погибнуть. Но если он бросит надира, Белаш сочтет это предательством и потребует с Морака ответа, если останется жив. Быть может, все-таки рискнуть и тихо убраться прочь? Нет. Белаш обладает почти сверхъестественной остротой чувств, он услышит и тут же пустится вдогонку. Тогда можно пустить стрелу ему в спину. Но нет. Надир силен, что, если он умрет не сразу? Морак знал, что в поединке на мечах победил бы его, но живучий надир может пустить в ход свой зловещий кинжал. Эта мысль не доставляла Мораку удовольствия.

Думай же, думай как следует!

Морак положил лук и стал шарить по мягкой земле, пока не наткнулся на камень с кулак величиной. Вот он, ответ. Морак встал и вышел на поляну. Белаш обернулся к нему.

– В чем дело?

– Я придумал другой план.

– Какой?

– Не он ли это? – шепнул Морак, указав на север.

– Где? – повернул голову Белаш, и Морак двинул камнем ему по затылку. Белаш упал. Морак ударил его еще раз и еще, потом бросил камень и взялся за кинжал. Лучше быть уверенным до конца. Но шорох, раздавшийся позади, обратил его в бегство, и он так и не увидел выскочившего из кустов страшного пса.

Белаш выплыл из тьмы к болезненной действительности. Он лежал, зарывшись лицом в мягкую землю, и голова у него раскалывалась. Он попытался встать, и его затошнило. Белаш потрогал затылок – кровь уже начала засыхать. Он пошарил рукой у пояса – нож на месте. Что тут такое стряслось? Нездешний, что ли, напал на них?

Нет. Тогда Белаш был бы уже мертв.

Во рту у него пересохло. Почувствовав на лице холодное прикосновение, Белаш повернул голову и встретился с недобрым взглядом огромной, покрытой шрамами собаки. Он замер, но рука его медленно устремилась к ножу.

– Не советую, – произнес чей-то холодный голос.

На миг Белашу показалось, что это собака заговорила с ним. Не демон ли это, явившийся по его душу?

– Ко мне! – сказал тот же голос, и собака отбежала прочь. Белаш привстал на колени и увидел сидящую на камне фигуру в черном. Арбалет Нездешнего висел на поясе, и ножи покоились в ножнах.

– Как тебе удалось подкрасться ко мне? – спросил Белаш.

– Я этого не делал. Это твой дружок – Морак, должно быть? – ударил тебя сзади.

Белаш попытался встать, но ноги не держали его, и он повалился обратно. Тогда он медленно перевернулся на спину, ухватился за ветку упавшего дерева и сел.

– Почему я все еще жив?

– Ты мне любопытен, – сказал Нездешний.

«Поистине странные люди эти южане», – подумал Белаш, прислонив голову к грубой коре.

– Ты даже оружие мне оставил. Почему?

– Не вижу причин забирать его.

– Думаешь, я столь жалок, что можно меня не бояться?

– Никогда еще не встречал надира, который мог бы показаться жалким, – хмыкнул воин. – Зато я видел немало черепных ран, и твоя вывела тебя из строя на несколько дней, если не больше.

Белаш молча подогнул под себя колени, привстал и сел на поваленное дерево. Голова у него кружилась, но он предпочитал чувствовать землю под ногами. От Нездешнего его отделяли каких-то три шага – может, он успеет выхватить нож и застанет того врасплох? Вряд ли, но это его единственная возможность остаться живым.

– Даже и не думай, – посоветовал Нездешний.

– Ты что, мысли читаешь?

– Не надо особого искусства, чтобы понять, что на уме у надира. Тебе все равно не удалось бы, можешь мне поверить. Ты нотас?

Белаш удивился. Не многие южане разбираются в устройстве надирских племен. Нотас – значит отверженный, не имеющий племени.

– Нет. Я из Волков.

– Далеко же занесло тебя от Лунных гор.

– Ты бывал на землях кочевого народа?

– Много раз. И как друг, и как враг.

– Какое имя дали тебе надиры?

Нездешний коротко рассмеялся.

– Они называли меня Похитителем Душ. А старый нотасский вождь нарек меня Бычьим Черепом.

Белаш кивнул.

– Ты путешествовал вместе с великаном по имени Ледяные Глаза. О вас сложены песни – страшные песни.

– Страшные, но правдивые.

– Как ты поступишь теперь?

– Не решил еще. Я отведу тебя к себе домой, там ты сможешь отдохнуть.

– Почему ты думаешь, что я не убью тебя, когда силы вернутся ко мне?

– Гильдия не принимает надиров – значит платил тебе Морак. Судя по шишке у тебя на голове, Морак расторг ваше соглашение. Какой же тебе прок убивать меня?

– Никакого, – согласился Белаш. «Кроме чести стать человеком, убившим Похитителя Душ», – мысленно продолжил он. И Лунные горы, конечно, будут благосклонны к тому, кто отомстит за кражу их сокровища. Они позволят ему осуществить возмездие, которого он жаждет.

– Ты можешь идти? – спросил Нездешний.

– Да.

– Так ступай за мной. – И он зашагал прочь, являя своей широкой спиной соблазнительную мишень.

«Нет, не сейчас, – подумал Белаш. – Сначала мне надо окрепнуть».

6

Стол сорока футов в длину и трех в ширину некогда бывал покрыт тонким полотном и уставлен золотой посудой. Изысканные блюда подавались к нему, и вельможи резали мясо золотыми ножами. Теперь скатерть не покрывала его, и блюда были оловянные, а кубки глиняные. На тарелках лежали хлеб и сыр, в кубках – холодная ключевая вода. За столом сидели двадцать восемь монахов в белых одеждах, и за каждым, блистая при свете ламп, стояли доспехи – серебряный шлем, сверкающая кираса и ножны с мечом. К каждым доспехам был прислонен длинный деревянный посох.

Экодас и Дардалион сидели во главе стола.

– Позволь мне отстаивать собственные взгляды, – с мольбой сказал Экодас.

– Нет, сын мой, но обещаю тебе изложить их очень убедительно.

– Не сомневаюсь в этом, отец, но я не смогу столь же убедительно изложить твои.

– Постарайся, Экодас, с человека нельзя требовать большего. – Дардалион приложил палец к губам и закрыл глаза. Все головы тут же склонились, и мысли каждого стали доступны всем. Экодас воспарил, лишенный зрения, слуха и осязания, объятый теплом. Вишна, Магник, Палиста, Серес и все остальные парили рядом, вокруг него.

– Мы едины, – передал Дардалион.

– Мы едины, – откликнулись Тридцать.

И они вознесли молитву Истоку, мысленный гимн на языке, не известном никому из них, даже Дардалиону. Слов не понимал никто, но чувство, вызванное ими, порождало волшебство, наполнявшее душу светом.

Экодас перенесся назад, в детские годы, и вновь увидел себя высоким, нескладным темноволосым подростком с лилово-голубыми глазами – он работал в поле вместе с отцом, сеял и убирал урожай. Хорошие то были времена, хотя тогда он этого не знал. Деревенская молодежь чуралась его – у него не было друзей, с кем бы он мог поделиться своими маленькими радостями, своими открытиями. Но теперь, возносясь ввысь со звуками гимна, он вдруг понял, как любили его родители, несмотря на свой страх перед его даром. Вспомнил теплые материнские объятия и мозолистую руку отца, ерошившую его волосы.

И такова была власть гимна, что он без ненависти вспомнил даже вагрийских солдат, ворвавшихся в его дом, и топор, расколовший череп отцу, и нож, оборвавший жизнь матери. Сам Экодас в миг гибели родителей был в амбаре. Он соскочил с сеновала и бросился на солдат. Один из них взмахнул мечом, и клинок рассек мальчику лоб, шею и плечо.

Очнувшись, он оказался единственным живым дренаем на многие мили вокруг. Вагрийцы перебили всех – и людей, и даже животных. Деревня горела, густая пелена дыма висела над землей. Экодас добрался до нее на третий день после набега – она отстояла на две мили от их дома. Повсюду валялись трупы, и на смену дыму явились черные стаи воронья. Он набрал кое-какой еды – обгоревший окорок, мешочек с сухим овсом, – прихватил лопату и вернулся домой, где схоронил родителей в глубокой могиле.

Год он прожил один, питаясь зерном, кореньями и прочими растениями, годившимися в пищу. За все время он не видел ни одного человека. Днем он работал, а ночью ему снилось, что он летает в ночном небе над горами, купаясь в чистом свете звезд. Дивные были сны!

Однажды во время полета перед ним возникла темная фигура – человек с черными, гладко прилизанными волосами, раскосыми глазами и длинными, заплетенными в косы бакенбардами, висящими ниже подбородка.

– Откуда ты, мальчик? – спросил незнакомец. Экодас в испуге шарахнулся от него. Тот протянул длинные руки, чешуйчатые и когтистые, и Экодас обратился в бегство. В небе появились другие темные тени, подобные воронью над деревней, и они окликали его. Далеко внизу показалась хибарка, которую он сколотил себе из остатков сгоревшего амбара. Экодас слетел в свое тело и очнулся с бешено колотящимся сердцем. В миг между сном и пробуждением ему почудился торжествующий смех.

Два дня спустя к нему пришел странник, стройный человек с добрым лицом. Он шел медленно, а когда сел, то сморщился от боли – бок у него был зашит.

– Доброе утро, Экодас, – сказал он. – Меня зовут Дардалион. Ты должен уйти отсюда.

– Почему? Здесь мой дом.

– Ты сам знаешь почему. Цу Чао видел твой дух в небе и послал за тобой своих людей.

– Почему я должен тебе верить?

Странник с улыбкой протянул ему руку.

– Исток наделил тебя Даром. Дотронься до меня и посмотри, есть ли во мне хоть капля зла.

Экодас сжал его руку, и память Дардалиона открылась ему. Великая осада Пурдола, битвы с Черным Братством, путешествие с Нездешним, страшные картины крови и смерти.

– Хорошо, я пойду с вами.

– Ты не будешь одинок, мой мальчик. Пока что вас девять, но будет еще больше.

– Сколько?

– Нас будет тридцать.

Гимн завершился. Экодас ощутил боль разлуки, свое тело и сквозняк из открытого окна, холодящий босые ноги. Он вздрогнул и открыл глаза.

Дардалион встал, и Экодас посмотрел снизу на его тонкое аскетическое лицо.

– Братья, – сказал настоятель, – за вашими спинами стоят доспехи Тридцати, а рядом с ними – посохи священников Истока. Нынче ночью мы решим, в чем наша судьба: облечься в доспехи и слиться с Истоком в смертной битве против сил Зла либо разойтись каждый своим путем в мире и гармонии. Сегодня Экодас будет защищать первый выбор, а я – второй. По окончании прений каждый из вас встанет и объявит о своем решении, взяв либо посох, либо меч. Да просветит нас Исток.

Он немного помолчал и начал говорить о всеобъемлющей власти любви, о переменах, которые она творит в сердце человека. Он говорил о вреде ненависти, алчности и похоти, вдохновенно заверяя, что безумен тот, кто верит, будто мечи и копья способны искоренить Зло. Он говорил о демонах ярости, таящихся в каждой человеческой душе, – демонах с огненными бичами, которые даже хорошего человека способны совратить на путь насилия и убийства. Экодас слушал его с возрастающим изумлением. Настоятель не только привел все его доводы, но еще дополнил своими.

– Лишь любовь, – говорил Дардалион, – может исцелить раны, нанесенные ненавистью. Лишь любовь способна победить алчность и похоть. Любовь побуждает дурного человека раскаяться и стать на путь спасения, ибо Исток не отталкивает никого.

Каждый из нас благословлен Истоком. Мы обладаем даром читать мысли и летать над землей. Некоторые из нас способны исцелять страждущих. Выйдя отсюда, мы разнесем весть любви по всему свету.

Много лет назад я оказался в страшном затруднении. Черное Братство, возрождаясь, искало одаренных детей, дабы увлечь их на путь Зла. Тех, кто противился, приносили в жертву силам Тьмы. Тогда я решил заняться розысками и набрать новых Тридцать, способных противостоять Злу. В своих поисках я встретил двух сестер, детей горя. Они жили под опекой некоего вдовца, человека сильного, бесстрашного и опасного для врагов. Однажды они заблудились в бездушной серой Пустоте, преследуемые демонами и двумя Черными Братьями. Я разогнал злых духов и привел души детей домой. Затем я вернулся в свое тело и выехал верхом к их хижинам. Убийцы из Братства знали, где их найти, и я хотел предостеречь их отца.

Но он лежал, одурманенный крепким вином, в котором топил свое горе после смерти жены, и дети были одни. Будучи там, я почувствовал, что к хижине приближаются двое, – жажда насилия и убийства шла перед ними, словно красный туман. Бежать было некуда и спрятаться негде.

И я сделал то, в чем после всегда раскаивался. Я взял маленький двойной арбалет пьяного хозяина и зарядил его. Потом вышел наружу и стал поджидать убийц. На Вагрийской войне я убивал с помощью меча, но поклялся никого более не лишать жизни. И я молился, чтобы они повернули прочь, испугавшись моего оружия.

Но они лишь смеялись надо мной, ибо знали, кто я: священник Истока, проповедующий любовь. Со смехом они обнажили мечи. Арбалет, который я держал в руках, убил много людей, и в черном дереве его приклада заключалась смертоносная власть. Убийцы приближались, и моя рука пустила первую стрелу. Первый воин погиб, второй обратился в бегство. Не раздумывая, я выстрелил ему в затылок. Мне хотелось прыгать от радости, ведь я спас детей. Но потом тяжесть содеянного придавила меня, и я упал на колени, отшвырнув от себя арбалет.

В Дрос-Пурдоле первые Тридцать сражались с демонами и духами Зла, но ни один из них, кроме меня, не поднимал меч на человека. Все они умерли, не противясь, когда враг пробил стену и вторгся в крепость. Я же в один-единственный миг предал все, что мы защищали.

Я не только отнял жизнь у двоих людей, но еще и лишил их возможности спастись.

Я вернулся к детям и обнял их. Мой дух проник в них, замкнув двери их Дара и лишив их благости Истока, чтобы Братство не могло отыскать их вновь. Я уложил их спать и убаюкал, а после убрал тела с поляны и зарыл в лесу.

Случившееся не оставляло меня в покое – с тех пор не прошло и часа, чтобы я не думал об этом. Я не хочу, чтобы кто-то из вас подвергся подобным мукам. И наилучший способ избегнуть этого – взять посох Истока. – Дардалион сел, и Экодас увидел, что руки у него дрожат.

Молодой священник набрал в грудь воздуха и встал.

– Братья, я согласен с каждым словом, которое произнес настоятель. Но это еще не значит, что его доводы верны. Он говорил о том, что любовь порождает любовь, а ненависть родит ненависть. Мы все с этим согласны – и если бы мы обсуждали только этот предмет, мне не было бы нужды говорить. Но все намного сложнее. Меня попросили защищать здесь взгляды, которые в корне расходятся с моими. Стало быть, Экодас прав, а его доводы неверны? Или верны доводы, а Экодас заблуждается? Откуда мне знать? Откуда знать всем нам? Рассмотрим же картину более широко.

Мы живем здесь в безопасности, огражденные мечами других. Рекруты в Дельнохе, уланы на Скельнском перевале, пехота в Эрекбане – все они готовы сразиться, а быть может, и умереть, защищая свои семьи, свою родину, в том числе и нас. Неужели они поступают дурно? Неужели Исток не допустит их к вечной жизни? Хочу надеяться, что нет. Этот мир создан Истоком. Каждое животное, каждое насекомое и каждое растение сотворено им. Но для того, чтобы дать жизнь одному, должно умереть другое. Таков путь всего сущего. Роза, расцветая, заслоняет свет мелким былинкам. Ради благополучия льва должен умереть олень. Весь мир – неустанная битва.

Да, мы существуем здесь в безопасности. А почему? Потому что предоставляем другим брать груз ответственности – и грехов – на себя. – Экодас умолк и оглядел священников – гордого Вишну, бывшего прежде готирским дворянином, огненного Магника, явно изумленного произошедшей в ораторе переменой, стройного остроумца Палисту, взирающего на него с насмешливым весельем. Оглядел и улыбнулся. – Ах, братья мои, если бы мы спорили лишь о том, стоит ли нам становиться воинами-священниками, было бы легче подобрать препятствующие этому требования морали. Но дело обстоит иначе. Мы собрались здесь потому, что Черное Братство вознамерилось заполнить мир, посеяв хаос и отчаяние и в этой, и в других странах. И память нашего отца-настоятеля живописует нам, на что способны эти люди. Мы знаем также, что обычные воины не могут устоять против их злой власти. – Он снова умолк и отпил воды из глиняного кубка. – Отец-настоятель рассказал нам, как умертвил рыцарей, пришедших убить детей, – но был ли у него выбор? Разве мог он позволить принести в жертву двух невинных созданий? Какой цели это послужило бы? Что до искупления – кто знает, куда отправились души этих воинов и какие надежды на искупление ждут их там?

Нет, отцу-настоятелю следует раскаиваться только в одном – в радости, которую он испытал, убив их. Ибо в этом заключается суть нашей дискуссии. В качестве воинов-священников мы должны сражаться без ненависти – если должны сражаться вообще. Мы должны быть защитниками Света.

Весы этого созданного Истоком мира постоянно колеблются, и если Зло перевешивает Добро, как нам следует поступить? Мы одарены Истоком, что позволяет нам выступить против Черного Братства. Презреть ли нам эти дары? Есть много людей, готовых взять посох. Есть много священников, готовых странствовать – и странствующих – по свету с проповедью любви.

Но где Воины Света, способные сразиться с Братством? Где Рыцари Истока, способные разбить злые чары? – Экодас распростер руки. – Где, как не здесь? Никто из нас не может сказать с уверенностью, правильный ли путь мы выбираем. Но о розе судят по лепесткам и аромату. Братство рвется к власти, чтобы возвестить затем наступление нового кровавого века. Мы желаем, чтобы люди жили в мире и гармонии, чтобы они могли любить, растить сынов и дочерей и любоваться вечерами красой заката, зная, что Зло бессильно повредить им.

Мы знаем, где Зло, и с чистым сердцем должны выйти ему навстречу. Если его возможно победить любовью, да будет так! Но если оно желает людских мук и смерти, мы выйдем к нему с мечом и щитом. Ибо мы – Тридцать, и в этом наша цель! – Экодас сел и закрыл глаза – чувства бурлили в нем, и мысли путались.

– Помолимся, – сказал Дардалион, – и пусть каждый выберет свой путь.

Несколько минут длилась тишина. Потом Вишна встал, взял свой серебряный меч и положил его на стол перед собой. Магник последовал его примеру, нарушив тишину резким скрежетом вынутой из ножен стали. Священники один за другим обнажили мечи, и наконец остались только Дардалион и Экодас. Дардалион ждал, и Экодас встал с легкой улыбкой, глядя в глаза настоятелю.

– Это была хитрость, отец?

– Нет, сын мой. Убедил ли ты себя самого?

– Нет, Дардалион. Я по-прежнему верю, что нельзя сражаться со Злом его же оружием и что ненависть и смерть от этого только разрастаются.

– Отчего же ты тогда говорил с таким пылом?

– Оттого, что ты просил меня об этом, а тебе я обязан всем.

– Возьми тогда посох, сын мой.

– Поздно, отец. – Экодас взялся за рукоять серебряного меча, и сталь свистнула в воздухе, отразив свет многочисленных ламп.

– Мы едины! – крикнул Вишна.

И тридцать мечей взвились вверх, пылая, как факелы.

Карнак шел среди ликующего войска, улыбаясь и помахивая рукой. Трижды он останавливался, чтобы перемолвиться словом с солдатами, которых помнил по именам. Такие черточки усиливали в людях любовь к нему, и он это знал.

За ним шагали два офицера его генерального штаба. Ган Астен, выслужившийся из мелких чинов во время гражданской войны, теперь стал одним из самых крупных военачальников дренайской армии. Дун Гален – формально адъютант Карнака, в действительности человек, чья сеть шпионов позволяла Карнаку удерживать в руках бразды власти.

Карнак проследовал до конца линии и вошел в свой шатер. Астен и Гален последовали за ним. Двое часовых у входа скрестили копья в знак того, что правителя беспокоить нельзя, и солдаты вновь отошли к своим лагерным кострам.

В шатре улыбка сползла с лица Карнака.

– Где он, черт подери? – рявкнул правитель.

Тощий как скелет Гален пожал плечами.

– Он был во дворце и будто бы сказал своим телохранителям, что пойдет навестить друзей. Больше они его не видели. Позже, когда его комнату обыскали, выяснилось, что он взял с собой несколько смен одежды и золото, похищенное из склепа Варачека, – около двухсот рагов. С той поры его след затерялся.

– Он жил в страхе перед Нездешним, – сказал Астен. – Вздрагивал от всякого ночного шороха, каждой хлопнувшей ставни.

– Нездешний – все равно что мертвец! – взревел Карнак. – Неужели он не мог мне довериться? Ядра Шемака! Нездешний – всего лишь человек, и он один.

– Однако он все еще жив, – заметил Астен.

– Замолчи! Я знаю, ты был против привлечения Гильдии, но разве ты сам не видишь, что у нас творится? Из-за какой-то девчонки, погибшей по несчастной случайности, мне пришлось выложить чуть ли не двадцать тысяч золотом – что я едва ли могу себе позволить, – а сын мой бежит прочь, точно испуганный заяц!

– Отряд улан в это самое время разыскивает его, – заверил одетый в черное Гален. – Они доставят его назад.

– Я поверю в это, когда увижу его, старина, – проворчал Карнак.

– Гильдия пока что не оправдала надежд, – спокойно вставил Астен.

– Когда война кончится, я прикрою эту лавочку и отберу свои деньги назад, – усмехнулся Карнак. Это одно из преимуществ правителя. – Усмешка померкла на его губах. – Три жены, десятки на все готовых женщин, и что же в итоге? Бодален. Чем я заслужил такого сына, Астен? Скажи.

Астен благоразумно воздержался от ответа, но Гален ввернул:

– В нем есть и хорошие стороны. Люди высокого мнения о нем. Просто он еще молод и упрям. Я уверен, что он не хотел смерти девушки, просто молодежь решила поразвлечься немного.

– Пока она не упала и не сломала себе шею, – без всякого выражения на багровом лице буркнул Астен.

– Это был несчастный случай, – ответил Гален, метнув на генерала убийственный взгляд.

– Но муж ее умер не от несчастного случая.

– Он бросился на них с мечом. Им пришлось защищаться – чего еще вы ожидали от дренайских дворян?

– Я не знаю, как подобает вести себя дворянам, Гален. Мой отец был крестьянин. Но полагаю, вы правы. Когда пьяные дворянчики собираются взять женщину силой, неудивительно, если дело кончается убийством.

– Ну довольно, – вмешался Карнак. – Прошлого не воротишь. Я отдал бы свою правую руку, чтобы оживить эту девушку, но она умерла, а ее бывший опекун жив. Вы не знаете, что такое Нездешний, а я знаю. Вам не понравилось бы, если бы он охотился за вами или вашими детьми.

– Вы сами сказали, мой господин, – он всего лишь человек, – смягченным, но все таким же свистящим голосом сказал Гален. – А Бодален находится за пределами государства.