Текст книги "Ангел в петле"

8

Третьего октября 1993 года Савинов лежал на двуспальной кровати в гостиничном номере, в центре столицы. Запутавшись в простынях, рядом раскинулась белокожая девушка; привалив правую ногу с ярким педикюром к Савинову, она курила.

По телевизору шла прямая трансляция событий, охвативших всю Россию, эпицентром которых стала Москва. Вот на экране промелькнул белый броневик. «Мы предполагаем, что в этом броневике к повстанцам везут оружие», – говорит журналист. К повстанцам – это, значит, в Белый дом. Да, завтра повстанцы будут вооружены. Возможно, из этого самого броневика.

А коли вооружены, то и уничтожены.

Из соседней комнаты в нелепом рыжем халате к ним торопливо вошел Юлиан. Волосатые ноги, носки. Очки блестят. В движениях – порыв.

– Дмитрий Павлович, давай сходим, поглядим? Идея? – глаза его горели. – Дима, как тебе может быть не интересно? Ведь так наша история делается! России!

Савинов кивнул:

– И пусть себе делается.

– Идем, а?

Не отрывая взгляда от телевизора, Савинов отрицательно покачал указательным пальцем:

– И не подумаю.

Юлиан не скрывал возмущения:

– Да что с тобой?!

Не отрываясь от телевизора, Савинов накрыл рукой бедро Жанны.

– Слушай, Ганецкий, моя кровать похожа на облако?

– Если учесть, что рядом с тобой такая красивая женщина, как Жанна, – Юлиан многозначительно поклонился, – тогда да.

– Так вот, у тебя такое же облако в соседней комнате. И не менее красивая соседка. Лежи на своем облаке и смотри с него. Кажется, у тебя тоже есть телевизор.

Сзади к Юлиану подошла блондинка в халате, обняла его. От проституток решили отказаться. Зачем это им, они – парни-симпатяги. Девчонок сняли в кабаке на Арбате. Обе студентки, будущие химики-технологи. Его – Жанна, та, что с Юлианом, – Даша.

– А вот нам с Дашей интересно будущее нашей страны, – Юлиан ткнул пальцем в товарища. – И мы с Дашей решили не валяться в такие минуты, а быть среди людей.

– Может быть, и мы сходим? – Жанна аккуратно ущипнула его за локоть.

– Лежи, маленькая, – откликнулся Савинов, – тебе все по телевизору покажут.

Минут через десять они уже были одеты. Даша, в короткой кожаной юбке и такой же косухе, снова обняла Ганецкого сзади. «Ласковая!» – так, между прочим, подумал Дмитрий Павлович.

– Значит, не пойдете? – спросил Юлиан.

– Хочешь, я тебе расскажу, как все будет? – спросил Савинов.

– А сможешь?

– Смогу.

– Тогда хочу, – кивнул Ганецкий.

Он вопросительно взглянул на Дашу. Та засмеялась, тоже кивнула:

– И я.

– Сейчас Дума вооружится, решив, что народ будет на ее стороне, и окопается в Белом доме, оплоте, так сказать, демократии. Памятуя о событиях двухгодичной давности. Потом будет штурм Останкино. Повстанцы решат овладеть информационной цитаделью страны. Туда ходить не вздумайте. Могут убить. Но господин Президент не спасует, он подгонит к Белому дому танки и расстреляет Белый дом – оплот демократии. Грядет настоящее побоище. Варфоломеевская ночь. И будет этот самый Белый дом, обугленный, стоять в середине Москвы с кучей трупов внутри и вокруг.

– Вот так значит? – усмехнувшись, спросил Юлиан. – То есть гражданская война в самом центре столицы?

– Представь себе. Повторяю, и к тебе обращаюсь, Дашенька, ни к Белому дому, ни к Останкино близко не приближайтесь. Может быть все что угодно.

Даша, обнимая Юлиана, улыбнулась, показала Савинову кончик языка. Она слушала его, как, наверное, слушала бы сказочника. У нее был курносый нос и море веснушек. В кабаке, в мужском туалете, они бросали жребий, кто кому достанется. Обе были хороши: одна шатенка, другая беленькая. В крайнем случае – жить им тут выпадало еще неделю – можно и поменяться. Для остроты ощущений.

– Это все, господин начальник? – спросил Юлиан.

Савинов поймал его взгляд, подумал: «Плевать! Если даже скажу, со временем забудет». Решит: приснилось!

– На первое время – да. А потом будет приватизация, благодаря которой мы, кто умнее, станем еще богаче, а народ – еще беднее. Надуют наш народец! Затем война в Чечне, которую мы позорно проиграем. Так захочет семья Президента. Потом будет другая война, которую мы постараемся выиграть, так тоже захочет семья Президента…

– А потом?

Савинов вздохнул:

– А потом – суп с котом.

– Понятно, – кивнул Юлиан, поглядывая на Савинова с некоторым сомнением: все ли с ним в порядке? – Живописно… Мы ушли.

Напоследок в коридоре вильнул обтянутый черной кожей зад Дашеньки, ноги в чулках телесного цвета. Нет, им все-таки стоит поменяться.

Дверь захлопнулась.

Савинов повернулся к Жанне. Кажется, дурочка, надула губки. Не пустили посмотреть на бойню. Оградили. Он поцеловал ее, привлек к себе. И откуда в нем этот порыв нежности?

– Ну, сделай папочке хорошо… И не хмурься, что мы не пошли с ними. Нам вдвоем будет лучше. Слышишь, детка? Я специально остался с тобой.

Глаза Жанны оттаяли:

– А как сделать папочке хорошо?

– А папочка все тебе расскажет.

По Красной площади бежали люди, быстро говорил диктор, пугал, обнадеживал, а волосы Жанны тянулись к его животу, и он чувствовал на своей коже прикосновение ее губ и языка, раздувавших в нем тепло, жар…

Жанна была в душе, а он, закинув руки за голову, не сводил глаз с экрана. Все то же: маленький ад, уже готовый стать гигантским, поглотить всех и вся.

Опалить, сжечь.

Но где же Президент? Савинов усмехнулся. Да, это фантастическая страна! И сейчас – только начало. А что потом? Великая держава – насмарку. Экономику – вдребезги, армию – рылом в говно. Этим, нынешним, удастся то, чего и коммунистам не удавалось. Добьют интеллигенцию, а недобитых купят; сделают нищими миллионы стариков, – увы, чем раньше помрете, тем лучше. Правда, не родятся и десятки миллионов людей, которые вроде бы должны родиться. Так сказать, будущее нации. Но опять же, увы. А вот создать на пятой части планеты абсолютно бандитское, воровское государство, – это, пожалуйста. Запросто и с превеликим удовольствием. Старый шутник и алкоголик, приехав в конце двадцатого века на Святую землю, назвал себя «святым президентом» и получил от Патриарха Иерусалимского орден Храма.

Фантастика!

Дверь в ванную закрылась на защелку. Савинов услышал, как Жанна что-то мурлычет. Надо же, опять в нем пробился диссидент, опять он вышел на маленькую трибуну и вот стучит себе кулачками, отбивает их, кричит до хрипоты. Зачем? В этой стране можно и нужно уважать только самого себя. Не ты, так кто же? Другие не станут: перешагнут, плюнут и разотрут. Разве не так?

На пороге комнаты стояла Жанна, без одежды, смотрела на него и улыбалась.

– Надеюсь, это не весь ужин? – чувственно выпятив губки, спросила она. – Будет что-то еще?

– Конечно, – он серьезно кивнул. – Это так, для аппетита. В смысле, нагулять его, разогреть.

– Приятно слышать.

Жанна, прекрасная Жанна, точно лучилась светом от своей наготы. Она изящно привалилась к косяку и обняла его как дерево. Перебирая по дереву пальцами, спросила:

– Может быть, все-таки сходим на улицу?

Но Савинов, глядя девушке в глаза, едва расслышал ее. Он даже не ответил, только рассеянно улыбнулся: все уже было сказано. И перевел взгляд на телеэкран, где продолжалась политическая катавасия.

И вот в таком мире он, Дмитрий Савинов, должен быть агнцем? Позволять попирать себя ногами, как последнего червя, как прах, точно его и в живых нет? Это было бы крайне легкомысленно! Тем более что такой мир подходит для него. Осознавать это больно, но сие – факт.

Они с Жанной отужинали в ресторане, вернулись в номер. А над Москвой уже грохотала артиллерийская канонада, автоматные очереди рассекали небо. Свинец нарезал граффити на стенах домов, разносил вдребезги стекла, беспардонно врывался в окна. Свалка у Белого дома и Останкино набирала темп.

Слава Богу, балкон их выходил во двор: Савинов был осмотрителен, заказывая номер. Напротив поднималось высокое административное здание. Там они и дышали воздухом, пили чай с ликером.

Перед сном они занимались любовью в ванной. Ему было хорошо с Жанной – томной, нежной, готовой с ленцой воплощать все его нескромные фантазии. Но он почему-то думал о Даше. И уже точно решил завтра же поменяться с Ганецким партнершами.

Но ни Юлиана, ни Даши не было. Ночью они с Жанной не могли уснуть. Даже глаза не закрывали. Жанна плакала. А он, не зажигая света, то и дело вставал и курил одну за другой сигареты, чего последнее время за ним не водилось.

Утром в замке провернулся ключ. Савинов с бешено колотившимся сердцем сел на кровати. Жанна оторвала голову от подушки. Оба смотрели в сторону коридора.

Шаркающие шаги. В комнату вошел Юлиан, зажег свет. Его трудно было узнать: оцарапанное лицо, порванный, грязный, залитый кровью плащ. На одном из стеклышек его очков, точно паучья сеть, трещина. Под ними глаза – бешеные, как у наркомана.

– Где Даша? – спросил Савинов.

Юлиан развернулся, скрылся в коридоре. Им было слышно, как открывается холодильник. Юлиан вернулся с бутылкой коньяка в руке, сел на край стула. Отпил добрую четверть. Зажмурился, выдохнул, поежился.

– Где ты потерял Дашу? – подаваясь вперед, переспросил Савинов. – Ну?

– Ее убили, – спокойно сказал Юлиан.

Тишина. Потом крик Жанны резанул Савинова по ушам, и он зажал рот девушки, сильно, даже не понимая, что делает ей больно. Она забилась в его руках; когда он отпустил ее, затихла.

Савинов вновь взглянул на Юлиана:

– Где?.. Впрочем, какая разница…

– У Останкино, очередью. Через шею. – Он кивнул на плащ. – Это ее кровь… Знаешь, Дима, уеду я из этой страны. Клянусь Богом христианским и иудейским: уеду.

Они возвращались домой в СВ спустя неделю, когда бунт был подавлен, а его главари посажены за решетку. Когда демократия в России сделала новый виток к своему совершенству. Врагов у Президента больше не существовало, врагов значимых. Можно было расслабиться. Например, пить и гулять по заграницам, обретая добрых друзей, которые спустя еще несколько лет, плюнув в его желтую физиономию, бросятся на Югославию и растерзают ее легко и жестоко: в пух и прах.

Была ночь, стучали колеса. Мирно похрапывал, набравшись коньяком, Юлиан.

Савинов смотрел в потолок, по которому бежали, пропадая и вновь возникая, огни семафоров. Иногда в мерный перестук колес и рельсов врывались спешащие им навстречу поезда, и тогда Юлиан недовольно ворочался во сне. А он слушал этот грохот, ловил на потолке стремительное мелькание огней…

9

В марте он был на рыбалке. Кузин, братья Рудаковы, челядь. Ловили стерлядку. Места были заповедные, на Владимирских островах, только для избранных. Десять га земли в личном пользовании. Охотничий домик, баня, два коттеджа. Один – Костин, другой – Валин. Домик – общий. Баня тоже.

Третий коттедж, самый крупный, строился для отца.

Валя, крепкий, низкий, выбривавший голову короче Константина, носивший на ремне всякую всячину – ножи, компасы, что-то еще, рассказывал, как однажды на озерах появилась чья-то моторка. Так он, не будь дураком, стрельнул по ней. Как они драпали! И как он матерился им вслед!

Савинов слушал Валю и улыбался. Кузин, лукавый Кузин, ржал, хлопал его по плечу и тыкал пальцем в рассказчика. И в конечном итоге едва не поперхнулся сырой, переперченной им в запале стерлядкой.

А Савинов не находил себе места. И когда через день, вечером, шофер привез девушек из городского борделя, он сел на катер и понесся к большой земле, там пересел в «мерседес» и рванул в город. Еще на острове он понял, что это было. Он набрал по сотовому номер тетки, – мать говорила, что собралась к сестре, – та сказала, что Галина обещала, но не приехала. Тогда он набрал другой номер, но абонент не откликнулся.

Он затормозил на улице Станковой, у дома № 9.

Заскочил в подъезд.

Пролетел семь маршей до четвертого этажа.

Позвонил.

Никакого движения за дверью.

Он звонил вновь и вновь, не отнимал пальца от звонка, стучал.

Тишина.

И тогда он все понял – разом.

Как долго он готовился к этому дню. Сколько лет! Лучшие лекарства, курорты. И вдруг забыл – день и час… А всего-то и нужно было – появиться в полдень.

Он сполз по косяку, сел на корточки, закрыл руками лицо.

– Дмитрий Павлович, Дмитрий Павлович, – услышал он через туман знакомый голос, – что с вами? Сердце?

Он поднял голову, это была соседка.

– Вызовите «скорую», – прошептал он, – скорее.

– Конечно, конечно…

Соседка скрылась, через полминуты вылетела на площадку.

– А Галины Павловны… нет дома?

Глава пятая. Счастливая звезда

1

Остановив автомобиль у дверей кафе «Ласточка», Савинов чувствовал, как по крови его гуляет адреналин. Он не искал ее раньше. Не пытался встретить где-нибудь на улице, в парке. Как поступил, например, с Людой Ганиной. Но зачем он ждал все это время? Почему не поторопил судьбу? Не мог он этого сделать! Ему было страшно: вдруг что-то не сойдется, не свяжется. Все должно было случиться ровно в означенный день и час – только так. Это был священный ритуал. И нельзя было отступить от него ни на шаг. Иначе боги разгневаются и покарают ослушника.

Даже мгновения – все должно было совпасть!..

Савинов вышел из машины; жадно глядя на окна – в солнечный день темные, кого-то скрывавшие, – направился к дверям кафе… Войдя, он обернулся на зал, залитый летним солнцем, – так, мимолетом, едва ли что сумев рассмотреть. Вот и барная стойка. Он забрался на табурет, заказал сухой мартини. И только потом, получив заказ, разом обернулся и забегал глазами по залу. А нужно было всего лишь посмотреть на столик, где он когда-то увидел ее. И вот тогда у Дмитрия Павловича Савинова отлегло от сердца. И все разом встало на свои места. Или почти разом.

Она сидела у самого окна и читала. Все было так, как уже однажды случилось. Она открывала ему профиль. Короткое белое платье в красный горошек, незатейливое, мягко облегающее бедра, колени; темные, чуть вьющиеся волосы на открытых загорелых плечах. Она сидела, точно в библиотеке, подперев голову кулачком. Это было прекрасно и трогательно одновременно. Перед ней стояла чашечка с мороженым и кофе.

Савинов знал: остатки мороженого растаяли, потому что она забыла о нем, зачиталась. Перед ней – томик Элюара. Ей грозили экзамены. А она просто взяла и увлеклась; не ограничившись несколькими стихотворениями, а проглатывая их одно за другим, дойдя до середины маленького тома.

Отставив мартини, он сполз с табурета и направился к девушке. «Так робеть перед собственной женой, – думал он, – это надо еще суметь…»

– Извините, пожалуйста, – проговорил он, стоя над ней, как произведение искусства, с дорогой стрижкой, надушенный, в свободном летнем костюме, с тяжелым перстнем на мизинце.

– Да? – она поднимала глаза все выше, улыбаясь немного несмело.

Он сощурил глаза:

– Это… Элюар?

– Да, – ответила она. И немного смущенно улыбнулась: – Вы… любите Элюара?

– Можно, я к вам подсяду? – спросил он. – Сейчас так мало людей, которые ценят поэзию, я бы сказал – такие люди просто редкость.

Девушка покраснела, улыбнулась:

– Здорово это у вас получается…

– Что?

– Зубы заговаривать студенткам.

Усаживаясь напротив, он улыбнулся: да, она вот такая. Всегда найдет, что ответить. Но ведь не маленькая, не дурочка. Даром что на пятом курсе. Ей уже двадцать пять. Когда-то она училась в институте культуры, на библиотечном, потом бросила его. Надоело. Решила стать преподавателем литературы. Поступила в университет.

Но об этом она еще расскажет. А сейчас подарок для любимой женщины, для жены, от всего сердца.

– «Зачем нам жизнь, – улыбнулся он, – коль порознь идти? И в каждом новом дне я не увижу смысла…»

Этой строфы не было на раскрытых страницах томика. Девушка даже заглянула мельком в книгу, чтобы проверить. Поймав ее взгляд, Савинов пожал плечами:

– Извинения с радостью принимаются.

– Как вы великодушны! Не обижайтесь, – все-таки попыталась оправдаться она. – Я совсем не хотела вас обидеть. Мне тоже очень приятно, что рядом со мной сидит человек, который знает поэзию. Да еще такой… интересный на вид.

– Благодарю вас, – кивнул он. – А что с вашим мороженым? Оно растаяло…

Девушка встрепенулась:

– Верно, осталась одна лужа.

– А если я нам закажу по порции, не откажетесь?

Она покачала головой:

– Нет.

– И кофе?

Девушка кивнула:

– И кофе.

– А как на счет легкого вина?

Девушка обдумывала предложение недолго, махнула рукой:

– Ах, давайте. Угостить студентку – святое дело.

Савинов отыскал глазами барменшу, молодую женщину, щелкнул пальцами. Та подошла очень быстро.

– «Дон Периньон», красавица, – с невозмутимым лицом проговорил он.

– Что? – переспросила барменша.

– Год безразличен.

Барменша и девушка обе не сводили с него глаз. Только последняя, кажется, готова была вот-вот рассмеяться.

– «Периньона» нету, – сухо ответила барменша. – Меню принести?

Он разочарованно вздохнул:

– Нет, не стоит. Ограничимся обычным шампанским.

Савинов сделал заказ, прибавил к выбранному фрукты, коньяк для себя, шоколад, пирожные. Когда барменша отошла, девушка улыбнулась ему:

– Я оценила ваше чувство юмора. С долей здорового цинизма. Надеюсь, вы не сноб?

– Что вы, – нахмурился Савинов, – могу запросто выпить с бомжами на троих в первой подворотне.

– Понятно, – кивнула она, – вы – демократ.

Савинов рассмеялся.

– И еще транжир, – когда заказ был доставлен, разглядывая стол, проговорила девушка и взяла яблоко. – Но мне это нравится. Забота всегда приятна… Кстати, мы так с вами и не познакомились. Меня зовут Рита.

Он едва было не сказал: «Знаю». Да что там, за время этого короткого диалога он уже сто раз хотел назвать ее по имени. Еще он хотел назвать ее «любимой», как часто называл раньше, и едва сдержался, чтобы не проговориться. Не выдать себя. Пусть даже взглядом… Представляться собственной жене?

– Дима, – проговорил он.

Получилось.

– Дима… – задумчиво, с расстановкой, повторила она. – Я знаю, кого вы мне напоминаете, Дима.

– Кого же?

– Монте-Кристо.

– Почему?

– У вас именно такое выражение лица, как у Монте-Кристо. Как бы вы это не скрывали. Только вот почему я – Мерседес, это мне пока еще непонятно.

Значит, взгляд все-таки его выдал…

– Вы очень красивы, Рита, может быть, поэтому?

Откусив яблоко, она пожала плечами:

– Может быть… А я вправду так красива?

Он деловито кивнул:

– Честное слово.

Девушка вздохнула:

– Фруктами угощаете, шампанским поите. Приятные вещи говорите. Какое хорошее начало… – Она улыбнулась собственной выдумке: – Может быть, вы об этом знаете, Дима: в средневековой литературе было такое правило: в комедии все начиналось плохо, а заканчивалось хорошо, а вот в трагедии наоборот: начиналось все хорошо, а заканчивалось… сами понимаете: трагично. Простите, по-моему, я глупость сказала… Мы ж не в Средневековье, правда? И тем более, не персонажи пьесы…

– И слава Богу, – вздохнул ее собеседник.

В последнем он как раз уверен и не был!.. Савинов смотрел на ее загорелые плечи, на шею с тонкой золотой цепочкой, изящной волной перетекавшей по ключицам; на пальцы и ярко-красный маникюр (под губы), так шедший ко всему ее облику – яркому, насыщенному; на эти вьющиеся темные волосы, настоящую гриву, на колечки-локоны у висков и две рубиновые капли в мочках ушей; на одну из бретелек, сейчас чуть соскользнувшую с плеча… Господи, он знал ее – знал необыкновенно хорошо! Всю. До последней родинки. Он бы смог перечислить их все. Наизусть. На груди и на животе, в каждом, самом потаенном уголке ее тела. Потому что он любил каждую из них. Боготворил. Он знал, как она пахнет, все ее ароматы – в постели, в ванной, или когда она касалась его плеча где-нибудь в такси.

В ее глазах – карих, немного насмешливых, он прочитал вопрос.

– Вы так странно смотрите на меня, – проговорила девушка. – Мне даже страшно. Правда-правда. Мурашки по коже…

– Я же сказал: вы очень красивы.

– Не до такой же степени?

– До такой.

Они допили свои напитки, съели фрукты, шоколад и мороженое. Коньяк приятно согрел его, что до собеседницы – шампанское сделало свое дело. Она раскраснелась, много смеялась и, как ему показалось, была счастлива.

Потом он расплатился, взял ее под руку, и они вышли на улицу.

– Так это ваша машина? – спросила она, когда он подводил ее к «мерседесу». – Вот это да… Вы, наверное, богач?

– У меня скучная работа: я – банкир.

Рита улыбнулась:

– И, правда, скучная. – Она провела рукой по капоту, стала заметно прохладнее. – Хотите развлечься? А дома, наверное, жена и дети? Или супруга где-нибудь на островах, с детьми? А вы – тут.

– Я холостяк, Рита.

– Такой интересный мужчина, при деньгах, и вдруг холостяк?

– Представьте себе… Послушайте, Рита…

– Да?

Девушка становилась все отстраненнее, дальше, и он чувствовал это. Нужно было срочно выручать их обоих. Спасать.

– У меня есть к вам предложение… Вы верите в любовь с первого взгляда?

Девушка пожала плечами:

– Возможно.

– А в союз, предначертанный свыше?

– Конечно.

– Тогда я вам предлагаю руку и сердце. Едемте в загс? Немедленно? У вас паспорт с собой?

– Эка вас, Дима, со ста граммов коньяка повело, – покачала она головой. – Отвезите меня лучше домой. Или нет – на Волгу: хочу искупаться. Не знаю, как вы, но мне шампанское, как говорится, ударило прямо в голову. Или по голове. Не промахнулось.

– На Волгу – так на Волгу, – отозвался он.

Весь день они купались, загорали, опять купались, пили минералку, колу, ели мороженое. Потом, уже к вечеру, шашлыки. И вновь сошли до коньяка и шампанского.

Потом он отвез ее домой.

– Я чего-то не понимаю, – смущенно пробормотала она, когда он остановился у ее подъезда, – кажется, я тебе не говорила, где живу…

– Ты просто забыла, – сказал он. – Пушкинская, сто десять, второй подъезд, третий этаж, квартира восемь.

– С ума сойти, ну я и пьяница.

Он обнял ее, поцеловал в губы.

– На солнце перегрелась. Спокойной ночи и до завтра.

– У тебя точно все где-нибудь на Кипре, – вздохнула она. – Но мне уже все равно.

– Я встречу тебя сразу после экзаменов, часа в три. Идет?

Она кивнула.

– Хочешь сказать, что ты – мой принц?

– А почему бы и нет?

Потянувшись, она поцеловала его в губы и вышла из машины.