Текст книги "Ангел в петле"

10

Письмо от Билла Андерса пришло в конце марта. Текст был на удивление коротким. Содержание таковым: художник Иноков заслуживает внимания, талант налицо. Очень возможно, однажды он добьется крупных успехов. За три картины, этот симпатичный подарок, – его, Билла Андерса, благодарность. Сейчас он приехать в Москву никак не может, у него дела в Лондоне, но если в ближайшее время он окажется в России, в Москве, что не исключено, то с удовольствием познакомится как с самим художником, так и с господином Самановым (последнее было уже форменным оскорблением!). Ничего о гениальности Инокова, о том, что за ним – будущее изобразительного искусства, что миру открывается не просто живописец исключительной силы, но художник-философ.

Савинов сидел в кресле с письмом в руках и курил. Итак, Билл Андерс не приезжает. Он не может прилететь в Москву – у него дела. Москву он решил променять на Лондон. Почему бы и нет? Лондон ничем не хуже Москвы. Но в Лондоне нет Инокова, и его, Дмитрия Павловича Савинова (так бы и сказал: «Саманова»). Вот в чем загвоздка.

Илья Иноков больше для Андерса не гений. Он просто «талантливый, заслуживающий внимания» художник.

Ни больше ни меньше.

Весь этот день Савинов ходил как под наркозом. Что-то случилось, какой-то шаг был сделан неверно. Но какой? Когда? Андерс был не в настроении? В этой жизни от него ушла жена? Изменила любовница? Надул компаньон? Просто в Нью-Йорке была плохая погода?.. Или все намного проще: к Андерсу попали не те картины?

Но это было еще не все. Через неделю после получения письма Савинов лежал с женой в постели и смотрел телевизор. Новости. Одной из первых новостей был репортаж о гибели американского авиалайнера над Атлантикой. Рейс: Нью-Йорк – Лондон. Погибло, или пропало без вести, сто с лишним человек. Одним из пропавших, или погибших, был американский миллионер, меценат и коллекционер, хранитель древностей и открыватель молодых талантов современности Билл Андерс…

Савинов сел на постели, потянулся к телевизору, вслушиваясь в каждое слово. Он совсем забыл о грядущей трагедии!

– Это… он? – тоже садясь, спросила Рита. – Тот самый?

– Да, – ответил Савинов.

Перед ним на экране проплыло лицо улыбающегося, седого, довольного жизнью человека. И минутой позже – другое лицо, – стоило смениться телесюжету, – но уже в воображении. Лицо художника Ильи Инокова. На следующий день после его – Дмитрия Савинова – визита мать уломала сына, заставила смириться. Но что теперь было ждать от художника, которого оскорбили, над кем насмеялись, над чьей душой совершили насилие? В этот самый момент Савинов ясно почувствовал, что его комбинация, которую он вынашивал и воплощал в жизнь столько лет и которая, без сомнений, должна была привести к успеху все его предприятие, рассыпается! Из железобетонной конструкции, монолита, стойкость которого не вызывала сомнений, она превратилась в хрупкий дом, который трещит по швам! Дом, в котором отныне придется забивать дыры чем попало. И в ход, подсказывала ему интуиция, пойдут все средства.

Рита взяла его за руку, прижалась щекой к плечу.

– Такой веселый дядечка, и погиб. И еще столько людей…

Конечно, теперь он вспомнил: тогда, в другом мире, Андерс высказал благодарность Игнатьеву за его письмо. Как он мог забыть об этом? Благодарность за три работы художника Инокова, заставившие его изменить ход путешествия и, сдав билет на Лондон, направить его в Москву.

11

Последние недели на работе Савинов чувствовал себя неуютно. Нет, в кресле заместителя генерального он сидел надежно, но тем не менее видел, как к товарищу и шефу Жене Кузину приходят незнакомые люди, часами просиживают в его кабинете. Савинов догадывался, что у Кузина есть «свои» дела, и лезть в них не особенно хотел.

Последнее время отношения их были прохладными. Савинов был слишком увлечен делами, связанными с Иноковым, они отнимали немало душевных сил и времени. Хотя еще ни разу он не отказался ни от одного важного поручения Кузина. И все дела кроме валютных операций лежали на нем.

Но чужие люди, приходившие в банк почти как к себе домой, раздражали его. Он понимал, в «Новом региональном банке» крутятся их деньги, и Кузину от этого здорово перепадает. Ради Бога, на то он и директор, но кто эти люди, знать хотелось бы. Оставалось рассчитывать на благоразумие Кузина и на то, что все дела его застрахованы от бед и несчастий.

А беды и несчастья, чем дальше, тем больше, все чаше подстерегали коммерческие банки на своем пути. Три таких городских банка уже развалились, оставив с носом своих вкладчиков. Волна банковских крахов шла по всей стране. Но власть предержащим на то было наплевать: погнались за копеечкой – сами и виноваты. Положили бы в банк государственный, такого бы не случилось.

«Новый региональный» надежно держался на плаву. По телевидению Евгений Платонович Кузин уверенно сообщал, что его банк стоит на защите прав горожан и демократических устоев свободного рынка. Но Дмитрий Савинов знал причину этой непотопляемости.

Петр Макарович Рудаков!

Кит губернского масштаба уплыл в Москву и, став просто крупной рыбой в Море-океане, уже оттуда распоряжался частью партийной казны, удачно вложенной в предприятие, именуемое «Новым региональным банком». И пока деньги благоразумно крутились в банке бывшего комсомольского вожака Кузина, падая на лапу бывшего партийного вожака Рудакова, их банк, точно грозный линкор, разбивал все враждебные волны.

Дмитрий Савинов – от имени Жени Кузина – все чаще сам навещал бизнесмена Рудакова, делился с ним планами. А здесь, на месте, изредка выпивал с Костей и Валей, двумя боровами, сыновьями гиганта, благодаря папе «сидевшими» на газовой и нефтяной трубах… Именно с подачи Рудакова и с помощью Кости и Вали, их денег и связей, он, Дмитрий Савинов, организовал компанию по провалу социального банка «Кредит» – их первого конкурента.

«Кредит» делал ставку на вклад крупных промышленных предприятий, а предприятия эти в связи с полным упадком экономики вдруг стали вставать одно за другим. Тут он, Дмитрий Савинов, с помощью большого аппарата газетчиков пустил по городу слух о якобы чудовищных проблемах «Кредита». И тогда толпа вкладчиков, частных и прочих, рванули к кассам банка «Кредит», и эта волна захлестнула его, стала душить.

Подергался в конвульсиях еще немного социальный банк «Кредит» и сдох.

Забавно было то, что когда-то он, Дмитрий Савинов, сам потерял в этом банке небольшие деньги, раз десять приезжал, записывался в очереди на получение среди стариков и старух, прочих граждан, таких же, как он, ругался, а потом плюнул.

И вот теперь он оказался могильщиком этого самого банка.

«Новый региональный банк» получил новых вкладчиков. Теперь он стоял точно монумент, обелиск, скала. На него смотрели и не могли насмотреться. И несли в него деньги с удовольствием. А процент он предлагал куда больший, чем государственный банк. Потом он финансировал несколько популярных шоу на двух телеканалах, издавал энциклопедию города и не стеснялся кричать об этом на каждом перекрестке; даже иногда помогал публиковать местных поэтов и прозаиков, которые раскланивались банку в пояс и говорили коллегам: что за организация – культурные люди!

И всем этим помимо прочего занимался Дмитрий Павлович Савинов.

Дела шли хорошо, но незнакомые люди, похожие на бандитов, выходившие время от времени из кабинета Кузина, ему не нравились. И он не скрывал этого, когда заводил о том речь с некоторыми из наиболее приближенных к нему коллег.

12

Роль мытаря была ему не по душе. Но куда деваться. Впрочем, он был готов к любой роли, только бы получить свое, принадлежащее ему по праву. И совесть его чиста. Закон тому порукой.

Истекал второй квартал. Он должен был приехать в дом Инокова и забрать партию товара. От первой их встречи после ссоры он был не в восторге. В Инокове неожиданно проснулся певец мертвой натуры. Натюрморты – какая обыденность! А потом – городские пейзажи. Еще смешнее! Да нет, не смешнее. Плакать хотелось, горькие слезы лить над истощавшимся талантом!

Но зародилось в душе Дмитрия Павловича Савинова еще и злорадство, когда он смотрел, как угасает художник, как он превращается в простого ремесленника. Не простил он ему того дня, когда солнечный луч, разрезав непогоду над станцией Барятинская, упал в окно юного гения, сполна озарив мальчишку!

И миновал его – находчивую бездарность.

Рита тоже диву давалась, рассматривая работы Ильи Инокова. И сокрушалась такому падению…

Но Дмитрий Павлович скоро разглядел особенность изображенных на полотнах Инокова горожан. Неприкаянные тени, бредущие по улицам. Это были все те же призраки! Стяни с них плащи и пальто, сорви шляпы – закружатся вихрем и улетят прочь!..

– Это протест? – едва увидев картины Ильи, спросила Рита. – Но если так, он выбрал не самый лучший способ бороться с тобой. С нами. Так скорее он борется с самим собой. Но он уродует себя… Зачем?

Савинов вспомнил о другом полотне – женщина и ее демоны. Едва различимые, но уже входящие в сердце Инокова, овладевающие им.

Эту картину он прятал от Риты, прятал надежно.

13

Приехав за второй партией в конце лета, Савинов Илью не застал. Открыла Зинаида Ивановна, что-то бойко залепетала. Глаза ее бегали, руки потряхивало, когда она открывала дверь в мастерскую сына. Точно боялась, что, едва зайдя туда, гость немедленно выскочит и даст ей звонкую оплеуху.

– Где Илья? – спросил он.

– За хлебом пошел, сейчас будет. Вы его подождете, или так… сразу все заберете?

Краем глаза он увидел гостиную. Итальянская мебель пришла взамен российской рухляди. Зинаида Ивановна матерела. Кучерявилась. В том же проеме двери Савинов неожиданно увидел пузо, рыхловатый торс и голову мужчины, с беспокойством выглядывавшего в коридор. Майка, подтяжки, зардевшиеся от алкоголя и страха щечки, седые бачки.

– Здрасьте, – прошептал пузатый мужчина и тяжело проглотил слюну.

Савинов не ответил. Зинаида Ивановна подбежала к дверям, захлопнула ее, едва не срубив ухажеру нос.

– Прошу вас, Дмитрий Павлович, проходите…

Савинов вошел в комнату, пропитанную запахом масляной краски, и, едва сделав пару шагов, остановился… Вот оно, свершилось: сверкнула молния и гром потряс небеса!

И его, Дмитрия Павловича Савинова, жизнь.

Сгинули натюрморты, как и положено всему мертвому, рассыпались, превратились в прах, и только пыль от них покрывала углы в мастерской Инокова. Ушли городские пейзажи, забрав с собой неприкаянных полулюдей, полупризраков. Промежуточный этап оказался недолог, как почти все оказалось недолгим на этом витке истории! Среди пустоты, прописанной художником с яростным отчаянием, поселились другие существа. Теперь его картины населяли не тени, но… демоны. У них появились лица, и лица эти были живыми, точными. У каждого можно было разглядеть его дух. И устрашиться. «Вот оно, вот, – хоть и с холодком в сердце, но с долей злорадства подумал Савинов. – Долгожданное поневоле, страшное…»

Оставалось упаковать картины и увезти.

Сзади он услышал шаги, обернулся. В дверях мастерской стоял Иноков. Сивая бородка, куда гуще, чем в предыдущий раз, пустые глаза.

– Больше не приходите к нам, – сказал он, – никогда. Я буду пересылать вам картины по почте. Или с кем-нибудь передавать. Я не хочу видеть вас у себя дома.

– Послушай, – точно не расслышав его, Савинов обернулся на полотна. – Скажи мне, что все это значит? Тени с горящими глазами, – откуда они?

– А чем не нравятся эти ангелы? – Иноков сделал ударение на последних словах. – Неужели плохи?

Не то, чтобы Дмитрий Павлович был против демонов. Они нравились ему даже больше – сильнее будоражили воображение. Вызывали особый страх. Беда крылась в другом: демоны – начало агонии Ильи Инокова. Им суждено было, крепко ухватив художника за шиворот, бросить его в колодец, из которого нет исхода.

– И все-таки, Илья, ты не ответил?

– А что тут отвечать? – язвительно вспыхнул художник. – Мы говорили с вами о пятидесяти картинах в год. Плюс – черновики, все эскизы. Так? Будут вам пятьдесят картин плюс черновики и эскизы. Но где в вашем документе написано, сколько на каждом полотне должно быть ангелов или подсолнухов? И где упоминание о них?

Соглашаясь, Савинов покачал головой:

– Верно, это упущение.

Но обращался он уже к спине художника. Подойдя к столу, Илья налил в стакан минералки, залпом выпил. Савинов следил за каждым его шагом.

– Подумать только, – вальяжно повалившись на диван, рассмеялся Иноков, ткнул в гостя пальцем. – Дмитрий Павлович Савинов – любитель ангелов и подсолнухов! Кажется, вы сами говорили, что они вам надоели? И зачем вам их столько? Что вы с ними делаете? Солите? Вы же все равно не понимаете смысла ни одного мазка, который я кладу на холст. (Бродивший по крохотной мастерской Савинов остановился.) Вы же – примитив! Вы же умеете только одно – топтать ногами тех, кто рядом с вами…

– Господи, Илюша, говори с Дмитрием Павловичем уважительно, – влетев в комнату, заикаясь, пролепетала Зинаида Ивановна, как и прежде подслушивавшая под дверями, – любишь ты его или нет, он же наш благодетель!

– Что?! – Согнувшись на диване, точно перед прыжком, почти закричал Илья. Подскочил. – Да он – наше проклятие! Вот что он такое! Хозяин, черт рогатый, с плетью… и красавицей женой. Ты многого не знаешь, мама. Женщины восторгаются ангелами, они могут на них смотреть часами, любоваться ими. Но спать они любят с чертями. Так велит им их существо! Мне об этом однажды рассказали. Почему же ты думаешь, мама, все происходит именно так? А потому что я, жалкий человек, похож на ангела. А вот он – на черта. Поэтому женщины будут восторгаться моей душой, а любить – Дмитрия Павловича Савинова. Но я решил исправиться, Дмитрий Павлович. В моей душе больше не осталось ангелов, увы, и подсолнухов тоже. Можете взять на кухне нож, распороть меня и посмотреть – что там и как. Нет больше ни сердца, ничего остального. – Собрав пальцы в кулачок, юноша постучал по груди. – Пусто. Но зато есть вот эти самые демоны, которые окружают вас. Спасибо вам и Маргарите Васильевне. – Илья отдышался, быстрым движением отер с лица пот, отошел к окну; повернулся к гостю и матери. – Если вы знаете, уважаемый Дмитрий Павлович, настоящий художник пишет на холсте не то, что видит, а свою душу. И поскольку вы не оговорили в документе, сколько должно быть ангелов на полотне и какого они должны быть цвета, получайте тех, которые нынче живут во мне. И пустые поля получайте тоже. Там когда-то росли подсолнухи, поверьте мне. Я бы, конечно, с удовольствием толкал вам всякую шнягу, но не умею. А потому берите то, что есть. И повторяю: не приходите в этот дом. Вам буквально все будет пересылаться. До свидания.

– Будь по-твоему, Илья, – кивнул гость.

Зинаида Ивановна бросилась провожать его. Из коридора – в частично открывшейся гостиной – он вновь увидел пузатого, недавно опохмелившегося мужика.

– Да свиданья, – еще тише, чем в первый раз, пробормотал тот.

Но Савинов вновь не ответил ему. И когда дверь за ним закрылась, в квартире Иноковых не было ни звука, ни шепота. Точно дыхание жизни оборвалось за этой дверью.

14

В комнате эмоциональной разгрузки «Нового регионального банка» Юлиан Ганецкий и начальник охраны Вадим Трошин играли под пальмой в карты. Перед ними на столике лежал исчирканный карандашом машинописный листок. Катя Зойкина, бухгалтер, местная красотка, в короткой юбке и открытом жакете, чуть привалившись на один бок, сидела в кожаном кресле; глядя в телевизор, она оттачивала пилочкой ноготки.

– За такие карты убивать надо, – пробурчал Трошин.

Юлиан довольно гоготнул. Закуривая в дверях, Савинов вопросительно поднял брови:

– В очко?

– Обижаешь, начальник, – откликнулся Трошин. – В покер.

– Вчера в казино я его, дурня, надул, – увлеченный игрой, Юлиан мельком бросил взгляд на Савинова. – Хочет отыграться.

– За дурня ответишь.

Савинов выдохнул дым:

– Войдет кто-нибудь из важных клиентов – обалдеет. Еще бы бабки по столу разложили. (Кажется, его не услышали.) А ведь я серьезно, – добавил Савинов.

Его опять не услышали, игра была в разгаре. Савинову казалось, что в последнее время Юлиан стал ко всему безразличен. Что он готов уйти. Унести ноги. Не так давно Ганецкий сказал ему: «Я не верю, что все будет продолжаться так гладко, как раньше… Ты меня понимаешь?». Да, он его понимал. Юлиану тоже не давали покоя приходившие к Кузину крепыши, некоторые с подозрительно выбритыми головами, слитками золота на пальцах и шеях, со звериным оскалом. Савинов верил, что у Юлиана, точно у крысы, чувства обострены. И, возможно, ему, Дмитрию Савинову, самоуверенному и честолюбивому, стоило бы поучиться у сотрудника. Недалеко ушло время, когда он готов был приложить все усилия, чтобы под любым предлогом сместить Кузина. Он знал, что Павел Дынин, начальник валютного отдела, поддержал бы его. И Трошин тоже. Что до Зои Самоцветовой, главбуха банка, она, как мудрая женщина, побежала бы за победителем. Все дело было в Косте и Вале Рудаковых. И в их могучем отце. Если эта тройка не в курсе загадочных визитов незнакомцев к Кузину, и узнай она о них случайно, пухляк вылетел бы в два счета! А если Рудаковы в курсе? И все, что делается, с их соизволения? Тогда стоило помалкивать. Тем более, что сам Кузин его, Савинова, ни во что не посвящал. Оставлял за бортом своих дел. А у Рудаковых, как стало известно Дмитрию Павловичу, появились свои, «московские» трудности. Решать дела банка приходилось генеральному директору. И он решал. Решал и отдалялся. А как хотелось тряхнуть Кузина как следует! Надавить, заставить раскрыть карты! Но время, чувствовал Дмитрий Савинов, для этого было упущено. Он чересчур увлекся изобразительным искусством! Упустил что-то важное. Пару-тройку ниточек. А представится ли другое время для смены фигур на шахматном поле, Савинов не знал. Может быть, уже и нет.

– Ой, – оживилась Катя, – Ирландия. Самолет уже прилетел. Я тоже хочу в Ирландию.

– Какой самолет? – не оборачиваясь, спросил Трошин.

– С Президентом.

– Летят самолеты, плывут пароходы, – довольный, вытаскивая карту из веера в руке, пропел Юлиан. – Какая взятка, а?!

– Интересно, – работая пилочкой, промурлыкала Катя, – он опять пьяный будет?

– Кто? – отвлеченно спросил Трошин.

– Президент, – не сводя глаз с экрана телевизора, ответила Катя.

– Пьяный-румяный, – набирая карты, пропел счастливый Юлиан.

– Вадик, – Катя обратилась к Трошину, – как ты думаешь, его охрана пьет вместе с ним или нет?

– Я, Катюха, проигрываю, – зло пробурчал Трошин, – а ты с глупостями.

– Проигрывать – твоя судьба, – ввернул Юлиан.

– За судьбу ответишь.

«Какой же сегодня год? – подходя к телевизору, подумал Савинов и сразу все вспомнил. – А-а, вот оно, легендарное стояние, вот она, встреча президентов на острове. Которой так, понимаешь, и не состояться». Он с улыбкой смотрел, как открылся люк самолета, как подъехал трап, как замерло, выстроившееся в шеренгу, правительство Ирландии.

Время встало.

– Чего-то он не выходит, – проговорила через минуту Катя.

Савинов с улыбкой взглянул на девушку, на ее колени. Она подняла глаза на начальника, обольстительно улыбнулась ему. Правда, все «обольстительные» улыбки его сотрудниц были не слишком уверенными. И он догадывался, в чем причина. Все знали его жену, Маргариту Васильевну, видели ее на праздниках, когда гулял весь коллектив банка, по телевизору, когда Рита выступала как устроительница выставок, и догадывались: с этой женщиной им не конкурировать.

И были правы.

– А он не выходит, – повторила Катя. – Заснул, что ли?

Часа через полтора, так и не осчастливив своим появлением у трапа правительство скромного зеленого островка, «святой» Президент выйдет в Шереметьево и спросит у придворных: «Что за страна?». – «Россия!» – ответят ему. «Не узнал, – посетует Президент. – Богатой будет! – и тотчас погрозит камере пальцем. – Не разбудили, понимаешь, я им покажу!..». А пока что время замерло, шеренга влиятельных ирландцев затаила дыхание. Впору падать в обморок от нехватки кислорода.

Юлиан и Трошин отложили карты, сели на кожаный диван.

– Это что еще за спектакль? – спросил Ганецкий.

«В ожидании Годо», – усмехнулся про себя Савинов.

Однажды он приоткрыл Юлиану историю. Было это в Москве, в дни переворота. Приоткрыл в двух словах. Почему бы не продолжить игру?

– Хотите пари? – спросил Савинов. – Если он не выйдет в течение получаса, а самолет будет стоять и делегация тоже, каждый из вас должен мне по тысяче баксов? Кроме Катерины, конечно. Если все случится по-другому, я должен вам. – Он поклонился. – Включая Катю.

Девушка захлопала в ладоши:

– Соглашайтесь, ребята! Ну же! Верные деньги!

Савинов вопросительно посмотрел на сотрудников:

– Идет?

Кажется, те не верили своим ушам. Полчаса? Да он с ума сошел!..

– Идет, коллеги? – переспросил Савинов.

– Идет, – утвердительно кивнул Трошин, встал, протянул начальнику руку. – А ты, Юл?

Юлиан посмотрел на экран телевизора, затем на часы. Спросил у Савинова:

– Ты спятил?

– Я предложил пари. Хочешь – соглашайся, хочешь – нет. Вы знаете, я не обману.

Юлиан кивнул:

– Идет, – он тоже встал, положил руку сверху. – Катенька, ну-ка, разбей. У шефа завелись лишние деньги: ради Бога, мы ему поможем от них избавиться.

Катя быстро подскочила, разбила руки.

– Заметано, – сказал Трошин. – Через полчаса приду к тебе за бобами.

Савинов кивнул:

– О, кей. Приходи. Только чуть позже. Хочу пообедать.

– Приятного аппетита, – оглянувшись на экран, где время продолжало играть в молчанку со всем миром, сказал Юлиан. – Будем ждать.

Когда он входил в квартиру, из гостиной услышал:

– Ты себе не представляешь, дает наш Президент! То поет, то пляшет, а теперь еще лучше, – к нему в коротком халатике из комнат вынырнула Рита, торопливо чмокнула в щеку. – Сейчас расскажу, потерпи, это прямо детектив… Обед по всей программе? У меня все горячее.

– Ага.

Он разулся, прошел в гостиную. Пока он ехал, к нему приходили разные мысли. Он ли один виноват в том, что не все складывается так, как было задумано? Вернее, как было до него. С теми же персонажами, но – раньше. В другом мире. Сухое письмо Билла Андерса, ошарашившее его. И чуть позже – смерть американского коллекционера. А ведь именно Андерс был тем золотым ключиком, который открыл Федору Игнатьеву дверцу в большой мир. Или в этот раз, на повторном витке, все происходит иначе? Где-то, как-то земля изменила курс, отклонилась на миллиметр, и все пошло по-другому. Тогда не он один, Дмитрий Савинов, выходит виноватым в просчетах и неудачах. Тогда объяснимо все, и в том числе любовь Инокова к его жене. И в связи с этим ненависть к нему художника. А ведь это совсем новое обстоятельство, к которому он был вряд ли готов! Так что же курс земли сместился на миллиметр? Не за сотню тысяч световых лет, а за сто одну тысячу пролетела в этот раз от планеты Земля безымянная комета, и все пошло иначе? И в этот раз Президента разбудят, – еще минута, и он появится у трапа, спустится на землю Ирландии. От него, Дмитрия Савинова, от Риты, Инокова, покойного Билла Андерса сие явление точно не будет зависеть! Президент спустится по трапу и, прогоняя остатки сна, откроет своему ирландскому коллеге объятия. Дыхнет, понимаешь, перегаром. Наверняка тогда все покажется проще, все неудачи обретут иное значение. Не будет неведения, бездны, с градом камней увлекающей его, Дмитрия Савинова, вниз…

Рита вошла с подносом, поставила его на столик, села рядом.

– Зрелище «Памяти Ионеско». (Он улыбнулся: они думали одинаково. Что и говорить, две половинки. Передушить бы всех, кто вставал у них на пути, пытался разбить их!). Уже почти полчаса, как самолет прилетел в Ирландию, а он все еще не вышел. – Она недоуменно покачала головой. – Наверное, ему переливание крови делают, приводят в чувство. Вот позорище! А, с другой стороны, интересно: что дальше-то будет? До чего докатимся?

На аэродроме топтались ирландцы – президент и министры. К трапу никто не выходил. Да, мир двигался по намеченному графику с предельной точностью. Сбился он только, когда дело касалось его, Дмитрия Савинова… Что ж, в этом была тоже своя польза: он заработал две тысячи баксов.