Электронная библиотека » Дмитрий Агалаков » » онлайн чтение - страница 16

Текст книги "Ангел в петле"


  • Текст добавлен: 27 марта 2014, 04:01


Автор книги: Дмитрий Агалаков


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Глава седьмая. Снежный ком

1

Ночной летний дождь, насыщенный теплотой и свежестью, готов был сбить с ног. Редко случаются среди испепеляющего июля такие дожди. Задрав голову, зажмурив глаза, Савинов подставил лицо водяным струям. Точно Провидение посылает их на землю смягчить людские сердца, утолить жажду, укрыть с головой благословенным потоком. А главное, заставить вынырнуть из него новыми, счастливыми, какими они были в начале всех времен: в прекрасном, полном света и радости саду. В такую ночь, слушая дождь, хочется любить и быть любимым, жить этой ночью, в чьей власти помочь тебе дотронуться до стоп Бога, может быть, до Его рук. Когда Он запросто готов простить тебе все, чем ты оскорбил Его: обманом ли, недоверием, непрощением – близких ли, далеких.

Вода текла ему за шиворот, уже пробиралась по груди и лопаткам. Летний дождь ночью – благословение. И благословляет он на то, на что сам ты уже вряд ли мог рассчитывать. На искупление и любовь, которые, думал ты, отныне – привилегия других, только не твоя. Ты давно решил, что обделен, и вдруг благодать посылается тебе с Чьей-то ладони, едва различимой среди ночного сумрака и все изменяющей вокруг воды, преломляющей пространство как ей будет угодно, но всегда прекрасно… И оттого Савинов еще больше ненавидел мальчишку, заставившего его бросить в эту ночь любимую женщину; в эту ночь, когда, возможно, могло произойти чудо, осветить его, Дмитрия Савинова, жизнь как-то иначе: другим светом, настоящей теплотой.

Пролетев до микрорайона, оставив машину за углом, он двинулся за худощавой фигуркой юноши, обошедшей свой дом. Илья брел наобум, точно ему все равно было куда идти.

А в общем, Савинов не сомневался: так оно и происходило на самом деле.

Завернувшись в плащ, он шагал крадучись, точно был бродячим котом, голодным, злым, и теперь видевшим только одно – свою добычу. Этой добычей была птица: подбитые крылья, хромая лапка. Но отчаяние в душе у обоих объединяло их. И не важно, знал ли сейчас об этом мальчишка! Главное, об этом знал он, Дмитрий Савинов. Но отчего же отчаяние клокотало в его душе? Мальчишка отвергнут, нелюбим, жалок! И еще более жалок и неприятен для Риты, чем для него.

Но как же быть с ним, охотником? Чего он боялся все это время? Что заставляло его страшиться завтрашнего дня? Почему он перестал понимать суть своих шагов? Куда ведут они – точно ноги его несли сами по себе? И не придется ли следующий шаг на бездну? Будет ли жив он завтра и жив ли сегодня? Может быть, именно теперь, в постели с любимой, отдалявшейся от него с каждым днем, часом, минутой, – чего она и сама пока не замечала, – он смог бы вернуться на круги своя. Хотя, где они были, эти круги: в кафе «Ласточка»? На веранде его дачи, когда они были первый раз вдвоем? На верхней палубе дивного парохода, когда вокруг до горизонта сверкало на солнце Средиземное море?

Или где-то еще?..

Неужели все будет так, как уже однажды было когда-то? И чего он боялся пуще смерти. Только виной всему на этот раз выходил мальчишка, тщедушный гений с сивой порослью на подбородке, шагавший сейчас впереди, охваченный дождем, по тротуару. Но только ли этот мальчишка? Не он ли сам разыграл партию иначе, чем хотел когда-то? И вот оказался выброшенным на улицу – ночью, в ливень: ожесточенным, едва ли любившим кого-то и особенно себя.

Все дело было в мальчишке! Не будь его, мир бы крутился иначе, мир, подаренный ему вторично! И чего же он теперь хотел больше: уберечь Инокова или расправиться с ним, отделаться раз и навсегда?.. И вот теперь, бесшумно, по-кошачьи, он крался за ним – след в след: ни одного лишнего движения, ни единого звука. А если что-то и случится, дождь мигом проглотит любой шум, отзвук, смоет его, растворит в себе.

Улица сменяла улицу, проходили перекрестки. Редкие машины, вырывая у темноты и дождя светом фар пространства, пролетали мимо.

«Куда идет этот юнец? – спрашивал Савинов. – Где решил остановиться? И думает ли он вообще останавливаться? Или путь его ведет на край земли? К небу? К утерянным подсолнухам и белым ангелам?»

Час назад позвонила мать Ильи и слезно просила приехать. Она сказала, что Илья не в себе, что он кричал на нее так, как никогда раньше. Что он угрожал, плакал, а потом сказал, что уйдет из дома и больше никогда не вернется. Что ни она, ни «их благодетель», – Зинаида Ивановна произнесла эту фразу мягко, но в устах Инокова наверняка она звучала с презрением и лютой ненавистью, – могут больше не рассчитывать на его картины. Потому что писать их будет некому.

Савинов просил, требовал задержать его. И так торопился, что даже опередил ее сына.

Подкараулил, пошел за ним.

Где-то рядом – за стеной дождя – загремел трамвай. Еще один край города. Угол. Трамвай гремел за домами, уже за ближайшим домом, готовый вывернуть, надвинуться, разрезать ночное пространство, как масло отточенным ножом.

Савинов прибавил шагу, побежал. Потому что бежал и Илья. Все уже было понятно, решено. Свет фар обжег утопающие в дожде рельсы, бурлящую между ними воду; гремящий трамвай вылетел из-за дома, стал разрастаться…

Савинов был уже за спиной Ильи, – тот сделал шаг вперед, протянул к трамваю, точно к Спасителю, обе руки; Дмитрий Павлович схватил его за мокрый шиворот в тот самый момент, когда пальцы Ильи утонули в рыжем свете фар, когда, точно опомнившись, в последний миг, пронзительно, истошно загремел трамвайный звонок.

Он рванул его на себя. Трамвай, скрежеща колесами о рельсы на повороте, пронесся мимо…

Савинов повернул художника к себе, тряхнул его, что было силы.

Илья обмяк. Глаза его были пусты, члены не слушались. Савинову хотелось ударить его и как следует отлупить, что было силы, но он сдержался.

– А ведь я вспомнил вас, Дмитрий Павлович, – поднимая глаза, мокрый и жалкий, вдруг проговорил юноша. – Я был тогда мальчишкой и смотрел в окно. Еще там, на Барятинской. И к моему окну подошли вы. Вы стояли под зонтом и смотрели на мое окно. А я на вас. Вы еще тогда выследили меня, вы все знали наперед, ждали, когда я вырасту, возьму в руки кисть. Угадал? А потом вышло солнце, и у меня сердце от счастья едва не разорвалось. Я запомнил тот день! Меня тогда ангел крылом коснулся. И я понял, кто я, зачем, чем буду заниматься. А вы все стояли и смотрели под своим черным зонтом. Потому что вы – дьявол, Дмитрий Павлович. Хорошо, что я вам сказал это. Я больше вас не боюсь. Жалко только, что о вас ничего Маргарита Васильевна не знает. Она – хорошая, добрая. Она верит вам. Пока верит!..

– Ты ошибся, Илья, – спокойно ответил Савинов. – Это твои фантазии. Я никогда не стоял у твоего окна. И в первый раз узнал о тебе, когда нашел твою папку у озера. А теперь встряхнись, пора возвращаться домой. Я обещал твой матери, что прослежу за тобой и привезу целым и невредимым. Ведь я тоже отвечаю за тебя.

Нет, мальчишка не поверил ему! Инокова выдала улыбка, которую он прятал. Заговорщицкая, осторожная! Савинову оставалось поймать машину и доставить художника по адресу. К счастью, Илья не сопротивлялся, когда минут через пять он открывал перед ним дверцу левака. Садясь рядом с водителем, Савинов думал о том, что много бы отдал, только бы забыть о прозрении юнца, которого он сейчас ненавидел особенно остро. Ненавидел и даже устрашился его. Первый раз за всю историю их нелегкого и малоприятного знакомства!..


Он скинул башмаки, плащ и уже собирался пройти в ванную, когда услышал:

– Дима, войди, пожалуйста…

Савинов подошел к дверям спальни, открыл дверь. И тут же зажмурился от света – Рита включила бра. Кажется, его вид не шокировал ее, она даже не обратила на него внимания, точно ничего другого и не ожидала.

– Я была недавно в его мастерской, – с постели сказала Рита.

Он стер с лица воду.

– И что же?

– Я видела это

Савинов взглянул на руки жены, безжизненно лежавшие вдоль одеяла. Поднял брови:

– Что – это?

– Ты понимаешь, о чем я. Бог с ним, что там больше нет солнечных цветов и ангелов. Уже написанных, их бы хватило на весь мир. Только они не нужны миру. Это скорее проблема самого мира, чем художника. Господи, говорю как искусствовед… Мне страшно оттого, что вырывается из его сердца теперь. Ты знаешь, это не маска. Я вначале не поверила тебе. Это он – нынешний. Он с какой-то одержимостью выписывает и множит своих демонов. Помоги ему – отпусти его.

Он кивнул:

– Я подумаю.

– Пообещай мне.

Он смотрел на плечи и руки Риты, даже в печали – сексуальной, желанной, бесконечно дорогой ему.

– За исполнение такой просьбы я потребую, как минимум, твою душу.

Рита улыбнулась, не ответила.

– Почему же ты не хочешь сказать мне, что твоя душа и так принадлежит мне? Потому что это не так?

Она опустила глаза:

– Иди в душ, не хватало еще, чтобы ты заболел.

2

– Хочешь, уедем куда-нибудь? – спросил он Риту утром, когда они, проснувшись, едва обмолвившись двумя словами, еще лежали в постели.

За окном лил дождь, и казалось, от осени, в этом году беспощадной во всех самых неблаговидных своих проявлениях, не будет избавления.

– Куда? – спросила Рита.

– Возьмем карту, закроем глаза, ткнем пальцем.

– Кто будет тыкать пальцем?

– Хочешь, я.

Она села на кровати, сбросила ноги. Как-то слишком быстро она закончила их разговор.

– Ты в душ? – спросил он просто так, чтобы хоть что-нибудь спросить.

Рита встала; отбросив волосы назад, не ответив, пошла в сторону коридора. Ее загоревшие ягодицы, два райских яблочка, разделял наверху тонкий след от купальника. Когда-то он впивался в эти плоды, забывая обо всем на свете, и был жив их соком. А как же теперь? Рита исправно занималась с ним каждый день любовью, получая удовольствие от его нежности и огня, но все же что-то было не так. Точно главное ушло из ее отношения к нему. И в этом была виновата не она – он. Что-то происходило с ним, меняло, калечило. Он даже чувствовал физическую боль от этого перерождения. Но, как и прежде, сходил с ума от одной только мысли, что однажды, вдруг, забыв о достатке, к которому давно привыкла, Рита уйдет от него. Отсюда и появляются такие дикие предложения: сесть на любой поезд и уехать. Другого выхода не было. Все катилось куда-то. Он чувствовал, что был не в силах вот так, запросто, выправить их отношения. Все наладить. Вернуть. А Рита если и стремилась к этому, то очень слабо, точно не веря в счастливый исход дела. Апатия с ее стороны приводила его в замешательство, граничившее с паникой.

Ванная комната не оживала, не гремела посуда на кухне.

Рита вернулась минут через пять с картой страны, села, разложила ее на кровати. Прогнулась, утопив подбородок в ладонях.

Он потянулся к ней, провел рукой по загорелой ягодице. Она качнула бедрами, точно кошка, норовившая улизнуть от нежеланной ласки.

– Позже, – сказала Рита. – Где ваш хваленый палец, Дмитрий Павлович? Давайте, тыкайте.

– Ты это серьезно? – спросил он.

– А вы – серьезно? – не меняя позы, поднимая на него глаза, ответила она вопросом на вопрос.

Савинов пожал плечами, зажмурился и ткнул правым указательным пальцем наугад.

– Хорошо, что в карту попал, – с усмешкой сказала Рита.

Он открыл глаза, палец его упирался в белый край карты.

– Вторая попытка, – объявила Рита.

На этот раз он постарался попасть в европейскую зону страны, дабы не оказаться на Северном полюсе или, что было бы тоже крайне нежелательно, в горячих точках, с щедростью разбросанных по всему государству Российскому.

После второй попытки, ощутив под пальцем мелованное поле, он открывал глаза с опаской: вначале один, потом другой. Палец упирался в северную столицу.

– А почему бы и не Петербург? – спросила Рита. – Город хороший, я его люблю. А могла бы, попади иначе, полюбить и Грозный… А ты?

– Думаю, нет.

– А слабо было бы поехать?

Савинов молчал, глядя на ее улыбку.

– Со мной? – не отставала Рита.

– Не вижу в этом никакого смысла. – Он решил принять дуэль. – Даже с тобой. Тем более с тобой.

– Почему же?

– Не дело это – подвергать риску жизнь любимой женщины. Недостойно мужчины.

– А если она сама того хочет?

– Тем более. Как известно, ваши эмоции неподвластны логике. Очень часто и к великому сожалению. И вас порой необходимо оберегать от себя самих. Кому это делать, как не близким людям?

– Будем считать, выкрутился.

Он отрицательно покачал головой:

– Я не выкручивался. Итак, мой палец указал на Петербург. Что дальше?

– Собирай чемоданы, любимый.

– Значит, ты не шутишь?

– Нет, – она отрицательно покачала головой. – Мы едем?

– Да, конечно, вот только позвоню Кузину. – Он слез с кровати, набросил халат. – Предупрежу начальника и доброго товарища. Надеюсь, отпустит. Все-таки я работаю.

– В твоем голосе слышен упрек, но он напрасен. Не я предложила эту идею. Ты. Но мне она понравилась.

Савинов подошел к окну. Он чувствовал, что Рита сейчас не сводит с него глаз… Это куда же годится: в конце октября ветер сорвал все листья, обесцветил их, расшвырял по бесконечным городским лужам. Потопил солнечные корабли!..

– Полетим, разумеется? – спросил он.

– Нет, – из-за его спины сказала Рита. – Хочу поездом. И поедем как можно скорее. – Он услышал, как она спрыгнула с кровати. – Завтра же!


Он взял СВ, и на следующее утро такси доставило их почти к первой платформе, где стоял их поезд. Моросил дождь. Люди бегали ошалело, как всегда это бывает на российских вокзалах, подгоняли друг друга чемоданами и сумками… Мимо него в обе стороны бежали все, кто однажды, лишенный общечеловеческого языка, рассеян был по земле. И он, Дмитрий Савинов, был одним из них. Под зонтом, докуривая сигарету, то и дело останавливая взгляд на невидящих глазах Риты, – казалось, уже готовой повернуть домой, – он улыбнулся: только ему, Дмитрию Савинову, Господь сподобился выделить особый язык, индивидуальный. Потому что он никого ровным счетом не понимал. Даже любимая женщина, стоявшая сейчас рядом с ним, и та, кажется, думала и говорила по-иному. А если когда-то, пребывая в иллюзиях, он думал иначе, то ошибался!.. И что же теперь делать ему в этой ситуации? Учить языки, стремиться быть полиглотом? Но, стоит себе признаться, у него никогда не было к этому способностей. Однажды он решил выучить один язык, но по-настоящему! Свой, единственный, неповторимый. И наплевать ему было, поймут ли его. Сила и воля могут преодолеть любой языковой барьер. И вот теперь он задает вопрос: что же из этого получилось?

– Заходим, заходим, – вежливо проговорила молоденькая проводница, с интересом поглядывая на супружескую пару из богатеньких.

У спальных вагонов проводницы вежливы, обходительны, лицом симпатичны, готовы, кто постарше, и поклониться: уважают. И правильно.

Рита рассеянно улыбнулась. Он затянулся последний раз, выбросил окурок щелчком – под вагон. Меткости ему не занимать. Пропустив двух других счастливых обладателей СВ, подал руку Рите, рассеянно закрывшей зонт, помог забраться.

Потом, когда они уже сидели на местах – напротив друг друга, поезд качнулся, лязгнув замками, медленно потащил их от вокзала. Потекли назад здания, потопали туда же провожающие и уезжающие, укрывающие себя зонтами…

Они смотрели в глаза друг друга и ничего не говорили. Иногда слова начинали ворочаться, сплетаться в нелепые фразы, иные – стремительно рваться наружу, но Савинов не давал им выхода, потому что не был уверен, те ли это слова. Нужны ли они Рите. Да и нужны ли они ему? Она тоже хотела что-то сказать, но не говорила. А потом волна, бушевавшая между ними, как между скалами, разбивавшаяся о них, схлынула, утекла. Рита закрыла глаза. А он смотрел в окно – на дождь. Его было много.

Скоро поезд выполз из города и набрал скорость. Теперь назад уходил пригород – серый, безмолвный.

Дождь закрыл все небо, он проникал в землю. Осенний дождь, монотонный реквием, бессмысленная трата божественных сил. Или все обстоит не так? И дождь этот неспроста, думал Савинов. Может быть, с такой вот беспросветной пелены и начинался Всемирный потоп? Для него, может быть, это был бы выход!

Он откинул голову, улыбнулся самому себе: а если их поезд – ковчег?

А вдруг?

Савинов взглянул на Риту – что же сейчас грезится ей? Но она сидела неподвижно, с закрытыми глазами и, возможно, дремала. Бледное, несмотря на загар, лицо; ярко подведенный помадой рот, темные ресницы. Джемпер под горло, джинсы. Она сидела нога на ногу, выставив колено вперед и почти касаясь его колена. Домашний тапочек повис безжизненно, открывая пятку в теплом носке. И может быть, поезд несет сейчас их двоих на самую высокую и неприступную вершину мира? Куда не дойдет вода? И где смерть не отыщет их?

Может быть, это их шанс все начать заново?..


Часа через два они пили кофе в своем купе. Приближался полдень. Поставив чашечку на блюдце, Рита встала, полезла в сумку. Села уже с толстым конвертом, похожим на бандероль.

– Что это? – спросил Савинов, пытаясь рассмотреть адрес.

– Догадайся.

– Илья?..

– А кто же еще. Вчера получила. Не хотела тебе говорить. Все это настолько лишнее. Я уже стала о нем забывать… не о нем, конечно, – поправилась она, – о его ежедневном присутствии в моей жизни. И вот опять…

Савинов покачал головой:

– Еще одно признание. Что-то больно объемное.

– Я и сама боюсь.

– Будешь читать?

Она вздохнула:

– Страшно.

Он понимающе кивнул:

– Это верно… Выброси.

Рита с сомнением пожала плечами:

– Но все-таки это для меня. – Улыбнулась. – А вдруг там стихи, и в одном экземпляре? И вдруг Иноков не только гениальный художник, но и талантливый поэт? И в этом конверте венок сонетов, посвященных мне? И вот сокровище сейчас в моих руках и от моей воли зависит, достанется ли оно миру или нет?

Савинов махнул рукой:

– Делай, как хочешь. А впрочем, предлагаю такой вариант: ты его вскрываешь и смотришь. Если это не стихи и не проза, – в окно, и немедленно; если содержимое столь могучего письма похоже на литературу, – читаешь.

– Выход хорош, согласна.

– Стоит только воплотить его в жизнь… Если не хватает смелости, давай мне, я вскрою. – Он протянул руку. – Ну, смелее.

Рита, продолжая улыбаться, отвела руку с конвертом назад.

– Нет уж, я сама. Я тебя стесняюсь.

Она спрятала конверт за спину, точно бы муж стал немедленно бороться за обладание письмом. Глаза ее блестели. Савинов потянулся к ней, протянул руку, и она встала, пересела к нему на колени.

Рита обожгла его нечаянно вырвавшимся огнем, он ответил ей тем же… Когда она, раскрасневшаяся, под перебой колес еще обнимала его голыми коленями, и он ловил ее дыхание, становившееся с каждым мгновением тише, спокойнее, Савинов поверил, что поезд на самом деле способен вернуть им счастье, покой.

– Пойдем в ресторан? – предложил он, когда Рита нанизала на левую ногу трусики.

– Отличная мысль, но я хочу привести себя в порядок.

– Я подожду.

– Нет, лучше иди. – Она встала. – Я к тебе присоединюсь минут через двадцать. Закажи к тому времени для меня что-нибудь легкое, какие-нибудь салаты, белое вино. Будем кутить.

Он понял, что Рита все-таки хочет остаться одна и посмотреть на письмо. Вот они – женская хитрость и любопытство.

– Да, и вот что еще, – она села на свое ложе, протянула ему конверт. – Выброси его по дороге.

Надо же, ошибся, а он редко ошибается…

– Хорошо… Устроим романтическую встречу в вагоне-ресторане – на зависть всем остальным.

Рита кивнула:

– Точно.

…Когда он подходил к вагону-ресторану, то вспомнил, что, пока одевался, забыл конверт на своей кровати. Вот дурачина! Савинов даже остановился, обернулся. А если вернуться? Вот так, за одним только конвертом? За несчастным куском бумаги, присланным от человека, который кажется ему жалким, слабым? Нет, он будет выглядеть глупо. Так, может, найти другой предлог? И заодно забрать конверт? Тоже вряд ли годится. Рита умна, поймет его ход, и он будет выглядеть еще глупее.

Заказывая обед, Савинов думал только о конверте, оставленном им в купе. Маленький негодяй сам давно уже спятил и теперь пытается всеми силами потянуть за собой Риту и его самого.

Бокал красного вина не нагулял ему аппетита, как он предполагал. Когда Савинов заказал еще один, поезд, замедлив ход, остановился на станции «К». Та же суета на перроне, разве что совсем уж провинциальная, жалкая. Через сутки они окажутся на Московском вокзале Петербурга. Потом гостиница – какая, выберут по дороге. Потом? Музеи, театры, все, что угодно. Только бы отмахнуться от предыдущей жизни, от темной ее стороны…

– Сколько мы здесь стоим? – спросил он у проходящей мимо официантки.

– Три минуты.

Поезд тронулся и медленно пополз вдоль перрона. Прощай, станция «К». Век бы тебя не видеть. Убогое здание вокзала, входящие в него люди. Он сощурил глаза, хотя и видел хорошо. Как-то неприятно екнуло сердце, но лишь на мгновение. Нет, показалось. Как глупо…

Прошло полчаса, он встал из-за стола и, предупредив официантку, что скоро вернется, пошел в свой вагон. И с каждым шагом он шел все скорее, на подходе едва не сбив с ног проводницу.

Он открыл дверцу купе. Риты не было. Ее вещей тоже. На кровати лежало открытое письмо Ильи Инокова. Стоило заглянуть туда, как с пяти страниц рвануло что-то истеричное, безумное. Давно уже ненавистное ему. Но не письмо было главным. Что значат слова? Пустой звук. Толстым письмо было, конечно, не из-за пяти рукописных страничек. По кровати были разбросаны листы их договора, когда-то сгоряча порванные, а теперь склеенные скотчем.

Савинов взял одну из страниц письма. Что ж, теперь ясно: его злодейство подтверждено документально! Угрозы отнять кров и средства к существованию, пустить обездоленного художника и его старую, больную мать по миру становились реальностью. О, кровожадный деляга Савинов Дмитрий! Сколько ты принес горя несчастному живописцу, заставляя под плетью рисовать ангелов и солнечные цветы, от которых теперь самого художника тошнит, которые он ненавидит! О, несчастный мальчик с кистью, омывающий слезами ноги прекрасной возлюбленной, которой сам он нелюбим. Хочется вместе с тобой упасть на колени и рыдать. Царапать ногтями лицо, да что там – просто рвать! – и посыпать голову пеплом!..

Со злостью, граничившей с яростью, Савинов смахнул с кровати листы договора. Мерзавец! Господи, какой же проходимец этот мальчик, юноша, Илья?! Что же это он, научился хитрить у своего старшего товарища? Увлек в историю его жену, которую хлебом не корми, дай быть сострадательной! Он покачал головой: и надо же было ему забыть об этом письме? Фантастика. И что теперь? Нет, ему не показалось, это ее он увидел из окна вагона-ресторана входящей в здание вокзала.

Ее.

Итак, Риты нет. Она сошла с поезда.

Савинов повалился на ее кровать. И, закрыв глаза, в который уже раз, но только не во сне, увидел ступающего с мокрого тротуара, в ливень, на дорогу Илью Инокова. Увидел разрастающиеся слева фары, грохот трамвая. Нет, шалишь, теперь его рука не схватила бы мальчишку за шиворот, чтобы остановить, но толкнула бы – почти швырнула, с яростью и силой – под колеса. Как это уже было в одном из его снов…

Он решил ехать дальше. Пусть в Петербург. Он загуляет там, забудется…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации