Текст книги "Стажер"

Глава 7

После гибели зомби – основных носильщиков отряда – немалую часть груза пришлось тащить мне. Так случилось, что я угодил в плен. Итоги недавней схватки оказались плачевными для егерей. Изгои не без помощи «плюгавого» типа с его электроплеткой вместо руки одержали победу. Гидроперит и те, кто выжил, отступили, а меня, потерявшего сознание, дикие убивать не стали. Предстоял далекий путь, тяжелых вещей хватало, и только по этой причине я все еще коптил атрийский воздух.

С меня содрали «Скат», отобрали оружие, сухпай, КИП и вручили тяжеленный рюкзак. Высокий, носивший прозвище Туз (он явно был из беглых уголовников), распускать руки не стал, но предупредил, что, если я попробую сбежать, церемониться со мной не будут.

– Выпустим кишки и оставим на съедение панцирным псам, – сказал он. – Ясно?

Я кивнул. Угроза не была пустой. Дикие нарвались на двух вольных бродяг, после перестрелки один погиб, а второго взяли раненым. Мне довелось наблюдать сцену расправы с ним. С кричавшего нечеловеческим голосом мужчины живьем содрали кожу. После увиденного меня долго рвало зеленой желчью, а его вопли до сих пор звенели в ушах.

В основном орудовал Фишка – тот самый «плюгавый». Палаческое ремесло было ему по душе. Фишка был настоящим садистом и упивался каждой секундой чужих мучений. Остальные дикие, включая Туза, старались держаться от него в стороне, хотя и сами отнюдь не были учащимися воскресной школы. Тем не менее факт остается фактом – «плюгавого» сторонились. Даже среди мутантов он казался другим, и в его странности крылась загадка.

Ночью выяснилось, что он совершенно не спит. Дикие не стали выставлять караулов, доверив охрану Фишке, а он добросовестно бродил вокруг нас, разговаривая сам с собой и время от времени завывая дурным голосом. Некоторые его повадки напоминали звериные. Утром Фишка был самым бодрым и по-прежнему передвигался своей непринужденной походкой, вразвалочку. Нормальный человек в его ситуации вряд ли бы так хорошо держался.

После скорого завтрака движение продолжилось. Рюкзак натирал спину, давил к земле, привалы мутанты делали нечасто. Очевидно, их лагерь находился достаточно далеко. Мы топали уже вторые сутки, но конца и края путешествию было не видно. Одно время мне стало казаться, что дикие заплутали и сами не знают, куда идти, но потом, из случайно подслушанного разговора, стало ясно, что это не так. Мои нынешние хозяева пытались сбить с толку возможных преследователей и петляли, а Туз уверенно вел отряд к лагерю кружными путями.

Другое дело, что, зажатые между нескольких огней, дикие старались забраться в такую глушь, куда бы до них не дотянулись ни егеря, ни мутанты, точившие на них зуб. Будда, стоявший во главе клана изгоев, давно грозился стереть «неформалов» с лица земли, а уж про чувства полковника Нефедова можно было и не упоминать. Ему научники уже давно проели плешь жалобами на действия отмороженных диких.

Места вокруг лежали потрясающие по красоте. При иных обстоятельствах я бы не преминул ими полюбоваться, но, когда в спину тебе тычут стволом автомата, мысли становятся примитивными: дойти, поесть, поспать. И, разумеется, главное – дожить хотя бы до следующего рассвета.

Мне было плевать на величественные сосны, сухой даже в ненастье игольчатый ковер под ногами, краски увядающего леса. На пение птиц, на разносящийся на многие километры стук дятла, на рыжих муравьев, неторопливо спешащих к своей цели. На затянутое облаками причудливой формы небо, на редкое и потому особенно ценное тепло солнца. Роскошно красные закаты – отрада влюбленных и поэтов – волновали меня куда меньше сегодняшней скромной пайки: пары сухих печений и нескольких глотков обеззараженной воды.

Дикие разрешали нам пользоваться спецтаблетками. Видимо, не желали, чтобы мы начали фонить раньше времени. Смотрели на нас как на пустое место, в разговоры не вступали, но и не запрещали торопливого общения украдкой.

С одним из яйцеголовых у меня возникло нечто вроде приятельства. Сошлись мы как-то само собой, словно некая сила подтолкнула нас друг к другу. Стоило перекинуться парой слов, и я почувствовал к этому добродушному парню большую симпатию. У него были темно-русые волосы с рыжеватым отливом, короткая челка и редкие конопушки на лице.

Вячеслав был лет на двадцать старше меня, все называли его Жуком. Сначала я думал, что это прозвище, но он объяснил, что Жук – его настоящая фамилия.

– А вот до отчества я еще не дорос, – засмеялся научник, намекая на невысокую, по сравнению с остальными, ученую степень.

Больше всего регалий имел академик Баталов. Он был руководителем научного центра, развернутого в одном из поселений. Угодившие в плен ученые составляли его немногочисленную «свиту». Внешностью академик напоминал обезьяну – лысоватый, кривоногий, сгорбленный, с непропорционально длинными руками и низким выпуклым лбом. Мне казалось, что именно с ним дикие в первую очередь начнут сводить счеты, но, к немалому моему удивлению, мутанты относились к Баталову довольно снисходительно, груз на его плечах был легким, пайку он получал больше нашей, я ни разу не видел, чтобы его пытались ударить, хотя остальным неоднократно перепадало.

На последнем привале Туз приказал всем пленникам закатать рукава. Мы удивились, но ослушаться не посмели.

Ночь выдалась прохладной. На небе блекло светили чужие звезды.

Туз по очереди обошел всех с пистолетом для инъекций. На Большой земле, после того как началась эпидемия СПИДа, они были запрещены. Но мутанты чихали на все запреты. После ка-волн распространенные людские болячки пугали изгоев не больше пуховой подушки.

Инъектор зашипел, впрыскивая красноватую жидкость. На руке вздулась «пуговка», словно от манту.

– Что это было? – спросил я.

– Не ссы, не сдохнешь, – бросил Туз, переходя к следующему «пациенту».

Инъекция подействовала странным образом. Меня сразу потянуло в сон.

Я проспал до самого утра как убитый, не обращая внимания на стылую землю под собой. Замерз страшно. Другие пленники – тоже. На рассвете все клацали зубами.

Видимо, все шло по плану. Туз довольно кивнул.

Я осторожно потрогал рукой вздувшуюся «пуговицу». Она заметно затвердела и слегка уменьшилась в размерах. Болезненных ощущений не было, приятных тоже. Просто инородное вещество под кожей. Я решил, что нам ввели какой-нибудь антирадиационный препарат. Лишь бы не было побочных эффектов, а то сам не заметишь, как хвост вырастет.

Вполне возможно, впереди радиационный очаг, от которого не спасают традиционные таблетки из егерской снаряги. Их в шутку называли виагрой.

Вместо завтрака нас напоили мутной жидкостью, напоминавшей растопленный жир. Густая жижа с трудом вползала в пищевод, но, после того как мне удалось сделать пару глотков, организм моментально согрелся. Я даже ощутил прилив сил.

Под действием этой жидкой дряни мы отмахали еще с десяток километров, прежде чем увидели вдалеке тянущиеся к небу струйки дыма. Значит, лагерь диких уже близко. Сначала я почувствовал облегчение: ну как же, долгий путь позади, скоро избавлюсь от опостылевшего рюкзака. Потом меня начали терзать нехорошие предчувствия. Вряд ли пленник вроде меня представлял хотя бы мало-мальскую ценность. Попользовались, теперь можно и списать со счетов, способ зависит исключительно от фантазии. Самый простой вариант – пристрелить и бросить в лесу. Через полчаса от меня даже косточек не останется. Кому обглодать, найдется.

Есть и другие способы, гораздо хуже – отдать, скажем, Фишке, потешить его нездоровые наклонности. Я опасливо покосился в его сторону. Он в ответ улыбнулся, обнажив желтые гнилые зубы.

– Вот мы и дома, – довольно произнес один из конвоиров.

Я его радости не разделял.

Накатила такая волна отчаяния, что я едва не бухнулся лицом в землю. Выручило чувство достоинства, вернее, его остатки. Упасть и тем самым приблизить конец я всегда сумею. Пока человек дышит, он обязательно надеется. Вот и я надеялся, сам не зная на что.

Скоро представился случай разглядеть поселение диких в деталях.

Сначала мы уткнулись в высокий бревенчатый частокол. Строители, не удовлетворившись заостренными концами бревен, пустили поверху еще и колючую проволоку. Благодаря заброшенным лагерям ее всегда хватало в избытке. Вместо классических сторожевых вышек стояли деревянные башни с узкими бойницами, сложенные по всем правилам фортификации. Это была настоящая крепость, и как ее не разглядели сверху, осталось для меня загадкой. Возможно, из-за большого количества воздушных аномалий сюда практически не залетали вертолеты или эти края было принято считать безлюдными.

Дикие позаботились, чтобы никто не смог подобраться незамеченным. Вся трава в округе была тщательно скошена, а петляющий маршрут, по которому нас вели до огромных, окованных железом ворот, недвусмысленно свидетельствовал о наличии минных полей с единственным безопасным коридором. Хотелось верить, что никто в отсутствие Туза не сделал «перепланировку», иначе у нас появился бы шанс неприятно поразить птиц высотой полета.

Ширина бурых от времени ворот была рассчитана как минимум на грузовик, но автомобили в АТРИ применялись редко, пешеходы проникали через калитку. Ее любезно распахнули перед нами два мордоворота, увешанных оружием, как революционные матросы. Они радостно улыбались нашим конвоирам, пожимали им руки.

Туз отдал два или три коротких распоряжения и ушел, нас погнали дальше.

За частоколом обнаружилось несколько вагончиков-бытовок, в каких обычно живут строители, с десяток почерневших деревянных домов, окруженных внушительными поленницами, пара металлических ангаров, покрытых облупившейся краской, сквозь которую проступали пятна ржавчины. И много землянок, топившихся по-черному.

Было холодно. Руки и ноги закоченели, стали деревянными и непослушными. Изо рта вырывался пар. Я тяжело и хрипло дышал, меся ногами густую грязь. Сил прыгать через лужи, словно сайгак, уже не осталось.

Но всего сильнее угнетала обреченность. Место было мрачным и отчужденным, нагоняло беспросветную тоску. Даже зеленая трава казалась серой. Краски поблекли, воздух протух. Здесь не хотелось жить и, тем более, умирать. Но обитатели деревушки жили тут, умирали сами и заставляли умирать других.

Нас вывели на просеку, которую условно можно было назвать центральной улицей. Она упиралась в открытый ангар.

Минута ходьбы, еще одна и еще. В проеме ворот появился бородач в серой телогрейке, с охотничьим ружьем за спиной. Ни дать ни взять колхозный сторож из старого кино. И как-то по-киношному он жевал бутерброд, аккуратно смахивая с бороды крошки. Взгляд этого типа не выражал ничего, кроме скуки.

– Принимай гостей, Калистратыч, – крикнул один из охранявших нас бойцов.

– Ох-хо-хонюшки, – по-стариковски проскрипел бородач. – За что мне такое наказание? Даже стопарик из-за вас, окаянных, пропустить не успел.

Он осмотрел нас хозяйским взором, так в восемнадцатом веке барин оглядывал новых крепостных.

– Давай, заводи. Оформлять будем.

Последняя вырвавшаяся из уст Калистратыча фраза сбивала с толку. Неужели сейчас на меня заведут какие-то бумаги, внесут данные в бланк, подошьют в дело? Словно я не в плену, а в ЖЭКе, куда явился за справкой.

Внутри ангар больше походил на склад. Вдоль стен аккуратными рядами стояли ящики. Тут было все, начиная с тушенки, сгущенки и прочих консервов и заканчивая оружием, преимущественно стрелковым, еще советского времени. Никто на это добро не покушался, разворовать не спешил. Видимо, крысятничать среди диких было не принято.

Заметив мой интерес к оружию, Калистратыч слегка поцокал языком и прибавил:

– Не балуй, малый. Худо будет.

Я поспешно отвел взгляд. Как говорится, и хочется, и колется, причем колется ощутимо.

В ангаре был вмонтирован в землю металлический люк. Калистратыч ловко покрутил штурвал. Перед нашими глазами открылся глубокий черный зев и уводящие вниз металлические скобы.

– Чичас свет включу, и можно спускаться, – предупредил Калистратыч. – Только погодьте, не лезьте. Тут шею свернуть – плевое дело.

Я так и не понял, куда был вмонтирован выключатель. Как по щучьему велению внизу тускло загорелись лампы.

– Таперича можно, – изрек Калистратыч. – Не сигаем, аккуратненько спускаемся. Ну! – Он повернулся ко мне. – Особое приглашение надо?

Я полез первым, цепляясь за холодные скобы. Следом, норовя раздавить мне пальцы, спускался Жук.

В подземном коридоре пахло кондиционированным воздухом. Моргая, горели лампы дневного света. Многие нуждались в замене, туннель был, как зебра, испещрен светлыми и черными полосами. Некоторые темные участки тянулись метров на пять, если не больше.

– Потолки высокие, бошки не порасшибаете, – заверил Калистратыч. – Шлепайте вперед, пока я не скажу, где остановиться.

На бетонном полу блестели лужи, откуда-то доносилось гудение работающих установок. Наши шаги эхом отражались от сырых стен. Мы еле передвигали ноги. Нависший свод давил, заставлял невольно вжимать голову в плечи. Казалось, вот-вот он рухнет и погребет нас под собой.

Мне вспомнилась читанная еще в школе книжка «Дети подземелья». Неужели Калистратычу приходится изо дня в день находиться в этих мрачных холодных коридорах? А вдруг и меня ждет та же участь?

– Крыс у нас нет. Тут ни одна крыса бы не выдержала, – зачем-то сказал Калистратыч, и я вдруг понял, что ему страшновато в этой полосатой кишке.

Вне зависимости от того, сколько бородач провел здесь дней и ночей, он по-прежнему боялся. Было ли в этом страхе что-то рациональное или так действовала на него окружающая обстановка, я спрашивать не стал. Редкий человек распишется в собственной трусоватости.

– Стой, – объявил Калистратыч.

Процессия послушно замерла возле огромной стальной двери. Можно было подумать, что там, за ней, собраны величайшие сокровища планеты: миллиарды золотом, драгоценными камнями и украшениями.

Калистратыч потянул себя за кончик бороды, прямо как Хоттабыч перед тем, как произнести заклинание. Только если у известного сказочного персонажа бороденка была клинышком, то Калистратыч напоминал купчину-старовера из кино. Его борода была окладистой и густой.

Он распахнул дверь, махнул рукой, приглашая. Даже поторопил, дескать, чего застряли, раззявы. Мы послушным стадом баранов зашли. Стоило последнему переступить порог, как за его спиной гулко захлопнулась дверь. От удара завибрировали голые стены.

Помещение было размером четыре на пять метров. Раньше здесь уже жили, о чем недвусмысленно свидетельствовали брошенные на пол грязные тюфяки и одеяла, вонючая параша в углу и въевшийся в каждый квадратный сантиметр пространства запах давно не мытого тела, вернее, многих немытых тел. Теперь ясно, где дикие держали своих пленников. О судьбе тех, кто жил здесь до нас, я старался не думать.

Мы повалились на импровизированные постели. Какой-никакой, а все же отдых. Он мог продлиться долго, а мог закончиться в любой момент, поэтому никто не хотел терять ни секунды.

Послышался скрип. Все обернулись. В распахнутую дверь влетел холщовый мешок и грузно упал.

– Жрите.

В мешке была еда. Впрочем, еда – это громко сказано. Коричневые от старости сухари и пластиковая двухлитровая бутылка с водой. Все это богатство предстояло разделить на пятерых. По всем прикидкам, выходило негусто. Да уж, смерть от ожирения нам не грозила.

Я усмехнулся:

– Что скажете, господа: делить будем поровну или по справедливости?

– Для начала я предлагаю обсудить ситуацию, в которой мы оказались, – выступил академик Баталов. – Еда никуда не денется.

– Не уверен, – пробурчал я, но ученые меня не услышали. Даже в плену академик продолжал оставаться авторитетом.

– Мы захвачены дикими. Чего обсуждать? – удивился Жук.

– Для начала я предлагаю собрать и обсудить всю информацию об этом клане, дабы на ее основе продумать тактику и стратегию наших действий, – пояснил академик. – К сожалению, администрация АТРИ уделяла слишком мало внимания местным группировкам. По возвращении я предложу рассмотреть этот вопрос на самом высоком уровне.

Баталов сказал это на полном серьезе, будто от свободы его отделяли каких-то два шага. Не зря говорят, что мозги ученых устроены особенным образом. Мне вот казалось, что у диких мы застряли надолго и освобождение придется вырывать зубами.

– Дикие – изгои среди изгоев, – тоном профессионального лектора произнес Водолаз.

Этот яйцеголовый то ли изучал подводных обитателей АТРИ, то ли стал жертвой детской дразнилки: «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза», ибо ни на секунду не расставался с роговыми очками, в которые были вставлены линзы толщиной с мизинец.

– Численный состав клана неизвестен. Истинные цели тоже являются загадкой, – продолжил Водолаз. – Информация обрывочна и неточна. Понятно только одно – дикие испытывают прямо-таки болезненное пристрастие к ученым и неоднократно были уличены в нападениях на научные городки и похищениях. Существует мнение, что таким образом они мстят за то, что с ними произошло. Маразм, разумеется, полнейший, но чего остается ждать от этих мутантов?

Ничего нового для себя я пока не вынес, поэтому слушал вполуха.

– У них напряженные отношения с кланом Будды. Можно сказать, война, которая идет с переменным успехом.

– А знаете почему? – встрял Жук. – Дикие украли правую руку Будды – Хвоща и затребовали за него выкуп, причем сумму заломили просто астрономическую. Будда рвал и метал. Но ничего поделать не смог, так и расстался с денежками. С той поры он точит зубы на диких. Правда, безрезультатно.

Вот это уже было интересно, но вряд ли кто-то из нас сумел бы воспользоваться информацией Жука.

– Чистильщики их почему-то не трогают, хотя остальных разносят в пух и перья. Думаю, дикие от них откупились. Не удивлюсь, что на это как раз и пошли деньги, вырученные от Будды, – дополнил Водолаз.

– Ну да, – хмыкнул я. – Взамен получили кучу проблем с его кланом. Овчинка выделки не стоит. Думаю, диким срочно понадобились бабки на что-то другое, очень важное. Вот они и рискнули.

– Все может быть, – кивнул Водолаз. – Еще дикие замечены в интенсивном сборе образцов аномальной активности. Пытались поставить сбор хабара на поток, но пока без особого результата.

– Это не вышло даже при Сталине, хотя тогда были задействованы огромные ресурсы, не получится и у них, – саркастически заметил академик.

Я тоже внес свои пять копеек:

– Дикие занимаются активным поиском цацек и при этом похищают ученых. Заметьте, похищают, а не убивают, значит, у них на вас есть какие-то виды. Возможно, эти вещи взаимосвязаны.

– Никто еще не придумал безопасной и масштабной технологии сбора образцов аномальной активности, молодой человек, – покачал головой Баталов. – А над этой проблемой бились лучшие умы.

– Может, дикие пошли по пути бериевских «шарашек»? – предположил Жук. – Собирают в одном месте специалистов, ставят перед ними задачи, от решения которых зависит подчас все, в том числе жизнь.

– Неплохо! – донесся чей-то каркающий голос.

Я мог поклясться чем угодно – никому из нас он не принадлежал. Говорил кто-то снаружи.

Глава 8

Ну конечно. Я быстро обнаружил источник звука: хитро вмонтированный в стену динамик. Камера обладала глазами и ушами. Кто-то следил за нами и почему-то решил афишировать это.

– Если не возражаете, я к вам присоединюсь, – продолжил голос.

– Разве в наших силах отказать? – развел руками академик. – Милости просим.

Я тут же размечтался: не представится ли сейчас шанс провести что-то вроде спецоперации по самоосвобождению? Обезоружить охрану, взять заложника, под его прикрытием вырваться на свободу. Но потом понял, что голос был слишком уверенным. Ведь не дурак же он, стопудово просчитал все варианты и наверняка каким-то макаром страхуется, гад. На мякине его точно не проведешь. Одному не справиться, а на ученых рассчитывать не придется. Мужики они не хлипкие, но нужной сноровкой не обладают. Не столько помогут, сколько напортачат. Бьюсь об заклад, что мысли у Жука были схожими, он явно просчитывал варианты.

Немного погодя мы увидели того, кто общался с нами через микрофон. Его вкатили на кресле-каталке два угрюмых типа в одинаковых серых телогрейках, как у Калистратыча. Короткие ноги калеки, судя по размерам – обрубки, были укрыты шерстяным пледом.

– Аркадий Иванович, не верю своим глазам – это вы! – всплеснул руками Баталов.

– Увы, это я, – потупившись, произнес гость. – Представлюсь для тех, кто со мной не знаком. Аркадий Иванович Симбирцев, бывший руководитель научного центра по комплексному исследованию области аномальной активности. Вы у меня в гостях.

У него была совершенно седая голова, резко контрастировавшая с темными, будто окрашенными углем, бровями восточного типа. Вид у Аркадия Ивановича был как у британского джентльмена викторианской поры.

Время от времени он притрагивался к мундштуку длинной лакированной трубки и пускал кольца дыма.

– Вот уж кого я не ожидал тут увидеть, так это вас, – признался Баталов. – Да я вообще не рассчитывал с вами встретиться.

– Знаю, знаю. Официально я уже несколько лет числюсь покойником, – усмехнулся гость. – Похоже, в эту версию поверили все, не только официальные власти.

– Конечно поверили. Даже могилу вашу показывают желающим.

– Даже так? Надеюсь, за ней ухаживают.

– Выходит, вы теперь один из них. – Академик нервно сглотнул. – Дикий.

– Все верно. Я, если можно так выразиться, мозг этого клана. Человек по прозвищу Туз, с которым вы имели счастье познакомиться, мой заместитель по… Как бы это выразиться? Ну, скажем, по некоторым деликатным вопросам. Без него я как без рук. Без ног я уже научился обходиться, а вот руки нужны.

– Но ведь дикие – это изгои, мутанты. Как же вы, ученый, могли оказаться среди них?

– Вы задаете странные вопросы. Разумеется, я прошел то же самое, что и они. Ка-волны, мой дорогой друг. Они одинаково безжалостны к егерям, вольным бродягам или ученым. Я слишком увлекся серией перспективных опытов. В результате попал под мощное излучение и стал таким.

– Каким? – удивился Баталов.

– Мягко говоря, несколько отличающимся от обычных хомо сапиенсов. Впрочем, лучше один раз увидеть.

Он вдруг закатил глаза, напрягся, и тут произошло чудо. Тело ученого приподнялось над креслом, взмыло вверх. Челюсти у окружающих непроизвольно отвисли. Не каждый день увидишь такое. Аркадий Иванович, не меняя позы, плавно проплыл по комнате и затем очень аккуратно опустился.

– Левитация! – в один голос ахнули Баталов и Жук.

– Всего-навсего демонстрация моих новоприобретенных возможностей, – скромно сказал калека. – АТРИ наградила меня даром летать, но она же лишила меня возможности передвигаться нормальным способом. Подарив одно, Зона всегда требует что-то взамен. Она словно капризная жена. – Ученый горько усмехнулся. – С той поры, как я стал «феноменом», мне пришлось инсценировать собственную смерть и лечь на дно. Клан диких был когда-то задуман в качестве моей подушки безопасности. Как видите, расчеты были верны: она пригодилась.

– Рад за вас, – пробурчал Жук.

Симбирцев его услышал.

– В ваших словах столько иронии! Поберегите ее для другого случая.

Он выпустил очередное колечко табачного дыма.

– Я предлагаю обсудить самое главное. Ваше появление здесь отнюдь не случайно. Мне нужна ваша помощь, коллеги.

В ученых будто молния ударила. Давно не видел сразу столько ошарашенных лиц.

– Простите, я совершенно не понимаю вас, – тускло произнес Баталов. – Неужели вы хотите сказать, что несчастный случай с вертолетом и наше пленение были организованы вами?

– Совершенно верно. И то и другое – моих рук дело, – сказал Симбирцев. – Вернее, тех, кому я плачу большие деньги. Но прошу не осуждать меня заранее. Виной всему обстоятельства. Они вынудили меня поступить с вами столь неделикатным способом. Мне очень нужны помощники, господа. Я хочу только одного: чтобы вы славно потрудились во благо науки. Цель того стоит. Нас ждет настоящий прорыв. На Большой земле за него вручили бы Нобелевскую премию, и не одну, но мы с вами прекрасно понимаем, что в официальных научных центрах АТРИ наши труды сразу получают гриф «секретно». Наши прежние работы закрыты для мировой научной общественности, никто не узнает о том, сколько мы сделали для науки. По-моему, это несправедливо, коллеги. Я перестал быть нормальным человеком, но мои амбиции остались прежними. Если я открыл новый физический закон, почему бы ему не носить мое имя?

– Вы правы, – кивнул Баталов. – Нас тоже посещали подобные мысли. Хотя сама по себе возможность изучать столь необычный мир АТРИ едва ли не высшая награда для ученого.

– Бросьте, уважаемый академик, – засмеялся Аркадий Иванович. – Невозможно добиться высот без честолюбия, а вы, мой ученик, всегда были целеустремленной и весьма честолюбивой натурой. И даже в чем-то превзошли учителя. Я с гордостью наблюдал за вашими успехами.

– Мне пришлось возглавить центр после вашей смерти… простите, после вашего ухода, – поправился Баталов. – Особого прорыва в исследованиях пока не произошло. Все больше рутина, из коей на девяносто девять процентов обычно и состоит труд ученого.

Симбирцев поморщился, будто кто-то заставил его надкусить лимон.

– Скромность, уважаемый коллега, к лицу барышням на выданье, а не талантливому ученому. Так получилось, что многие из ваших разработок попадали и на мой стол.

Научники переглянулись. Для них сегодняшний день состоял из сплошных новостей.

Аркадий Иванович уже не говорил, он вещал:

– Даже будучи не у дел в центре, я по-прежнему держу руку на пульсе. Вы на верном пути. Здесь, под моим крылом, у вас будет возможность продолжить начатое. Все необходимые условия будут вам создадут. Разумеется, придется ограничить вашу свободу, но цель оправдывает средства, тут я полностью солидарен с иезуитами. Тем более, что в случае успеха вы будете вознаграждены сполна, – пообещал Симбирцев.

– Цель? – Баталов нахмурился. – Могу я узнать подробнее, какую цель вы перед собой поставили?

– Не только перед собой. Перед всеми нами. Давайте условимся сразу. Я не чокнутый ученый из американских комиксов. Я отдал науке всю жизнь, а вместо благодарности вынужден скрываться. Но я не собираюсь опускать руки. АТРИ – уникальное явление. С ее помощью я надеюсь подобрать ключик к другим мирам и измерениям. Более того, я рассчитываю найти еще один выход отсюда на Большую землю. Я просто не верю, что пресловутое ущелье экстремального перехода – единственная калитка, которая соединяет АТРИ с остальным миром. Там, где есть одна дверь, обязательно найдется вторая. Мы распахнем ее и вырвемся отсюда, плюнув на долбаный «Протокол А». Мне вовсе не улыбается потерять половину воспоминаний и, возможно, превратиться в растение. Да что я говорю! – Аркадий Иванович всплеснул руками. – Какой «Протокол А»! Мутанта отсюда ни за что не выпустят. Ни за какие деньги!

В этот момент у меня возникло чувство солидарности с ученым. У нас было много общего. Как и он, я неоднократно размышлял о несправедливости, случившейся со мной, и мечтал найти способ вырваться отсюда. Симбирцев вдруг стал мне симпатичен. Я даже забыл о его специфическом окружении, состоявшем из садистов вроде Фишки. В конце концов, в семье не без урода. Во вполне официальных государственных службах водятся орлы и похлеще.

– Я даю вам сутки в распоряжение. Вы обдумаете мои слова. Если появится желание влиться в мою команду – милости прошу. Обещаю массу интересной работы, сносные условия жизни, приличную зарплату в у. е. и огромные премиальные после успеха, в котором я не сомневаюсь.

Аркадий Иванович подал знак телохранителям, и они послушно повезли кресло к выходу.

– Постойте, – вдруг воскликнул Жук. – А что будет в случае, если кто-то из нас не согласится?

– Ну вот! – с сожалением произнес Симбирцев. – Не хотел говорить о неприятном, но придется. В биологической лаборатории крайняя нехватка человеческого материала для экспериментов. Отказникам тоже придется послужить науке, но только в ином качестве. В общем, «думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь», – пропел он строчку из известной песни.

После его ухода в камере наступила долгая и гнетущая тишина. Все были очень подавлены случившимся.

Первым нарушил «режим молчания» академик.

– Боюсь, нам все же придется принять приглашение Аркадия Ивановича и поработать на него, – сказал Баталов. – Я знаю его много лет. Слов на ветер он не бросает и ни перед чем не остановится.

Мне стало еще неуютней, хотя раньше казалось, что хуже некуда. У ученых хоть имелся выбор, но, в отличие от них, мне выбирать было не из чего. Я – всего-навсего военный егерь, даже не егерь, а стажер. Готовый кандидат в биологическую лабораторию. Вот и картина маслом: залитые кровью операционные столы, колбы с бурлящей жидкостью, таинственные препараты, действие которых будут испытывать на мне. Я вздрогнул.

Ну уж нет! Как-нибудь пободаюсь. Главное, чтобы ученые ненароком не выдали меня. Если делать умное лицо, глядишь, сойду за какого-нибудь МНС или аспиранта, кофе, там, буду приносить или тапочки настоящим ученым. Вот только как бы втолковать это соседям по камере, избежав прослушки извне?

Пришлось разыграть классическую пантомиму. Слава богу, клинических идиотов, не считая меня, тут больше не было. Товарищи по несчастью быстро сообразили, о чем их просят, и сразу закивали. Выдавать меня никто не собирался. Кажется, на какой-то период проблема была решена. Единственное, что бросалось в глаза, – моя военная форма, но за время пути она порядком изгваздалась. Сошлюсь на то, что комбез пришел в негодность и я вынужденно переоделся.

Оставалось одно препятствие. Те, кто доставил нас сюда, прекрасно знали, что я военный. Можно только удивляться, с какой стати они меня еще не отсортировали от других пленных. Самым удобным казался вариант, что обо мне элементарно забыли. Да будет так! Преисполненный надежд, я лег спать.

Однако, как это часто бывает в жизни, проскочить «на дурака» не удалось. Ранним утром за мной пришли, заломили руки и поволокли по гулким коридорам.

Судьба снова расставила все на свои места.

Ученых держали в подземных бункерах, меня ждал путь наружу. Снова пришлось лезть по ледяным скобам, покидать ангар.

Охрана потащила меня куда-то в глубь поселка. Недавно прошел дождь, превратив немногочисленные дороги в кисель. Это отнюдь не улучшило моего настроения. Паршивая погода угнетала еще сильнее рабского состояния. Я вдруг подумал, что отдал бы все за возможность сбежать отсюда навсегда, за обычное солнышко Большой земли, которое и светит, и греет.

За сутки пленных прибавилось. Это были преимущественно зэки или вольные бродяги – испуганные, потерявшие уверенность в завтрашнем дне люди. Дикие заводили их в огороженный колючкой загон и оставляли под присмотром пары автоматчиков.