Текст книги "В поисках утраченных предков (сборник)"

VII. Катер1

Я вернулся с практики, и отец меня обрадовал: они с дядей Жорой хотят купить большой катер, почти корабль. В субботу надо ехать смотреть – всем вместе.

– А сколько стоит катер? – спросил я.

– Стоит он прилично – три тысячи. Но поверь, сынок, он того стоит. – После двухмесячной разлуки отец почему-то стал называть меня сынком. – Дизельный движок, две каюты, ходовая рубка, отделка из ясеня и бука. Там даже душ есть! Корпус из текстолита, шпангоуты…

– Вы берете на двоих? По полторы тысячи?

Отец замялся:

– Мать чего-то капризничает… Говорит, очередь на машину может подойти. А я говорю, что такой шанс упускать нельзя. Представляешь – летом на Ладогу или по Свири: грибы, рыбалка, острова, шхеры…

Отец достал карту и стал прокладывать возможные маршруты. Таких сияющих глаз я у него давно не видел.

Мама позвала нас обедать.

– Ну вот скажи, сынок, – с оглядкой на мать отец налил мне «Вазисубани» не в фужер, а в рюмочку, – ты бы хотел летом отправиться в путешествие по Свири?

– Не знаю… – Я сделал вид, что неравноправие в посуде меня устраивает; видели бы родители, как мы на практике пили портвейн стаканами! – В принципе хотел бы…

– Это тебя Жора подбивает. – Мать первая подняла свой фужер и чокнулась с нами. – Ну, давайте. С приездом!

Катер стоял в яхт-клубе на Петровской косе. Дядя Жора прохаживался на ветру и, завидев нас, укоризненно посмотрел на часы.

– Хозяина не будет, – предупредил дядя Жора. – Катер покажет его знакомый яхтсмен.

– Какая нам разница, – сказал отец, поглубже насаживая шляпу, поднимая воротник пальто и доставая из карманов перчатки. – Ну и ветерок тут… Он нас прокатит?

– Говорит, что прокатит.

Мы постучали в запертый изнутри сарай, и дверь, лязгнув, приоткрылась.

– Мы пришли катер смотреть, – сказал в полумрак дядя Жора. – У вас найдется для нас время?

– Время есть понятие относительное, – ответил из-за дверей не совсем трезвый мужской голос. – И в тоже время категория вечная. Я доходчиво излагаю? – За дверью загремело, словно уронили корыто.

– Вполне, – сказал дядя Жора, дождавшись тишины. – И я бы добавил: сугубо относительное!

– Буду готов через пять минут, – пообещал голос.

– Пьяный! – шепнула мама.

– Что ты хочешь, тут такой колотун, – сказал отец, отходя от сарая. – Трезвенник и язвенник выпьет.

– Вот-вот, – кивнула мама. – Этого я и боюсь…

Отец покрутил головой, давая понять, что не понимает, за кого она боится: уж не за него ли?

Яхтсменом оказался прихрамывающий человек с неряшливой бородой, заплывшим глазом и истертой палкой с резиновым набалдашником. Он навесил скрюченными пальцами замок и, недовольно глянув на маму, буркнул: «Пошли…»

Катер стоял в узкой протоке и напоминал крейсер на параде в окружении грязноватых буксиров.

– Вот этот? – восхищенно спросил отец.

– Это он и есть, что ли? – скептически сказал дядя Жора.

Я видел, что катер ему нравится, но он старается не подавать виду. Возможно, хочет сбить цену.

– А как он называется? – мать взяла отца под руку. – Имя у него есть?

– Стойте здесь, а еще лучше идите туда, – сказал яхтсмен, не удостаивая маму ответом и показывая палкой за здание яхт-клуба. – Второй причал. Я подойду к нему.

Дядя Жора ходил по упругим доскам причала и нервно курил папиросу. Под ногами текла Нева. Отец держал мать под руку и советовал ей смотреть не в щели досок, а на невский простор, на чаек или на подъемный кран, который тянул на берег легкий катер явно с претензией на звание разъездного: маленькая рубка с ветровым стеклом, штурвал, мачта и бронзовая завитушка винта под кормой.

Наш белый катер, вырезая пенистую дугу, с мягким урчанием подкрался к пирсу и дал задний ход.

– Обрати внимание, Жора, он прошел по траектории вопросительного знака! – крикнул отец, оборачиваясь к брату. – А, как тебе это нравится?

– Надо брать, – кивнул дядя Жора. – Какие, к черту, вопросы!

Катер терся автомобильными покрышками о брус причала, удерживаясь против течения, и бородач, открыв дверь рубки, махнул нам рукой и показал на сходни, которые следовало положить, если мы побоимся шагнуть через расползающуюся щелку.

Я скакнул на палубу и подал дяде Жоре крепкую доску с наколоченными планками. Взяв мать за руки, словно они водили хоровод, отец с дядей Жорой завели ее на борт. Мы поднялись в просторную рубку, и катер, взревев двигателем, упруго пошел против течения – на этот раз плавной дугой, распрямляя прежний вопросительный знак.

– Объясняю, – сказал бородач-яхтсмен, накручивая маленькое симпатичное колесо штурвала. Он насуплено сидел в вертящемся кресле с низкой спинкой и подлокотниками. – Длина – пятнадцать метров, шесть спальных мест, дизель – сто лошадей, топливные баки – пятьсот литров, крейсерская скорость – двенадцать узлов… Там есть откидное сиденье – посадите даму.

– Элечка, садись…

Дядя Жора откинул мягкое сиденье на задней стенке рубки, и мать села, скинув с головы платок и расстегивая пальто.

Катер плавно сменил курс, нас подхватило течение, и мы увидели распахнутую горловину залива.

Яхтсмен приподнял деревянную лаковую крышку:

– Здесь ящики для лоций и навигационных карт. Здесь, – его вытянутая рука указала на шкафчик, и я различил прячущуюся под рукавом татуировку, похожую на картинку с пачки папирос «Север»: восходящее солнце, которому не суждено взойти, – навигационные приборы – компас, бинокль, секстант. Это приборы двигателя. – Он пощелкал грязными ногтями по красивой панели. – Спускайтесь вниз, посмотрите носовую каюту.

Я первым успел юркнуть по сбегающим вниз ступенькам и нажал на никелированную ручку двери.

Новый плащ, костюм и водолазка, которые я собирался купить с заработков на практике, стали казаться мне ничтожным пустяком, глупым переводом денег. Если нужно, я отдам всё, только бы отец с дядей Жорой купили этот замечательный катер. Где они такой откопали? Это же сказка! Сужающееся к носу купе с четырьмя полками, световой люк над головой, зеркала!

– Пожалуйста, – открыв еще одну дверцу, гордо сказал дядя Жора, – камбуз! Плитка с баллонами! Шкафчики для провианта!

– Почему так чесноком пахнет? – спросила мама.

– Это черемша, – сказал отец, вглядываясь в открытую стеклянную банку на столике в камбузе. – Помнишь, в Сибири сколько ее собирали? Особенно в последней экспедиции…

– Да, – весело откликнулась мама. – Надо же, и окошко на кухне есть.

– Люк! – поправил дядя Жора. – На камбузе! Привыкай к морской терминологии!

– А где же э… гальюн? – спросил отец. – И обещанный душ?

– Наверное, в корме. – Дядя Жора быстро поднимался по трапу, придерживаясь за никелированный поручень.

Мы спустились из рубки в шум машинного отделения. Катер стало слегка покачивать, и двигатель прибавил обороты. Мама поморщилась.

Туалет и душ находились за полиэтиленовой шторкой.

– Это несолидно! – крикнула мама, поворачиваясь к отцу. – Надо что-то непрозрачное повесить.

– Повесим! – покивал отец, сдерживая восхищенную улыбку. – Жора, верстачок с тисочками! А? Как тебе это нравится?

– Немцы есть немцы! – крикнул дядя Жора, открывая следующую дверь в корме. – Идите сюда! Еще одна каюта!

То, что дядя Жора назвал каютой, напоминало скорее проходной отсек с двумя мягкими кожаными лежанками по бортам. Но уютно. В отсеке было тепло, значительно тише, и линолеумный пол слегка подрагивал под ногами. Я подумал, что неплохо бы мне иметь здесь свой уголок. Могу матросом. А если подучиться, то и механиком.

– Это ют!

Дядя Жора открыл дверцу на палубу, и мы увидели пенистую шумящую воду за кормой.

– Ой, чайка! – сказала мама, высовываясь в дверцу. – Летит прямо за нами. Вон еще одна! И еще!

– Настоящий пароход! – отец приобнял мать за талию и тоже высунулся. – Это наши чайки, они всегда летят за кораблями…

Они заслонили собой проход, но я успел схватить глазами и чайку, и удалявшиеся постройки яхт-клуба, и отблеск солнца на серой воде и подумать, что в мое отсутствие между родителями произошла серьезная размолвка, но сейчас трещина сужается, и катер должен помирить их.

На обратном пути мы по очереди постояли за штурвалом, а маме даже разрешили включить тумблер сирены – катер требовательно аукнул встречной моторной лодке, и там случилась легкая паника: два мужика пожимали плечами и разводили руками, давая понять, что они ни в чем не провинились, а если и провинились, то больше не будут.

Мама засмеялась и поправила растрепанные ветром волосы.

– Джонки тут какие-то болтаются, – провожая взглядом моторку, сказал дядя Жора.

Хромоногий, так и не представившись, хрустнул защелкой иллюминатора и зевнул:

– Ну что, на базу?

– А вы еще кому-нибудь показывали? – равнодушным голосом спросил отец.

– Смотрел тут один… Вроде брать собирается, – опять зевнул яхтсмен. – Сказал, будет деньги искать.

– Давно? – напрягся отец.

– Вчера…

Отец с дядей Жорой переглянулись и одновременно вскинули брови. Они стояли рядом, плечом к плечу, и со стороны могло показаться, что отец посмотрелся в зеркало и вскинул брови. Зеркало в точности отразило его лицо, но одело по-другому: на дяде Жоре была синяя куртка с капюшоном.

– Вы тут живете? – отец показал пальцем на каюту в носу.

Бородач кивнул:

– Охраняю.

– Вы и в походах с Семен Семенычем бывали? – льстиво спросил дядя Жора, демонстрируя проницательность.

– Бывал. – Хромоногий вел катер прямиком к причалу. – Всю Ладогу обошли, в Онегу этим летом собирались…

– И что же помешало?

– Здоровье… Инфаркт у Семеныча случился. Что характерно – на берегу. На воде ему сам черт не брат!

Мама покачала головой по поводу инфаркта, а отец поднял палец, обращая ее внимание на целительные свойства водных прогулок.

– Мы сегодня позвоним Семен Семенычу и дадим ответ, – сказал дядя Жора, садясь на откидной стульчик и задумчиво закуривая. – Сколько вам Семен Семеныч платит за охрану? Если не секрет.

– За охрану я с него денег не беру, – помолчав, сказал сторож-капитан.

– Во, как здорово! – поспешно сказал отец. – Это что, принцип такой?

– Принцип, – кивнул рулевой с усмешкой. – Он же с меня не брал, когда охранял…

Отец с дядей Жорой переглянулись.

– Понятно, – сказал дядя Жора.

Бородач крутанул колесо штурвала вправо, и катер, накренившись и сбавив ход, стал подбираться к причалу.

Отец ходил по комнатам, повторяя, что деньги – ерунда, не на те казак пьет, что есть, а на те, что будут, и не купить такой замечательный катер – головотяпство.

Убрав звук в телевизоре, он нервно щелкал ручкой переключения каналов. Ни одна из трех программ не могла снять его возбуждения. Он выключил «Горизонт» и сел рассматривать карты.

– Вот посмотри, Элечка! – восклицал отец, разглаживая бумагу. – Какой прекрасный маршрут!

– Меня не надо уговаривать, – напоминала мама. – Я согласна! Мне нравится! Но ты же знаешь Зину…

– Поговори с ней еще раз! – настаивал отец. – Ты ей про иллюминатор в камбузе сказала?

– Сказала.

– И что она?

– Хочет сама посмотреть. Я ее прекрасно понимаю.

– Но это же безумие, катер может уплыть в другие руки! – нервничал отец. – Жора сегодня обещал дать ответ! Почему он не звонит?

Я тоже переживал. Время шло к девяти вечера, а телефон молчал. Да, тетя Зина есть тетя Зина. Ее с наскоку не возьмешь.

Я решил воспользоваться своими каналами. Потихоньку взял несколько двушек из старой чернильницы в прихожей и сказал, что пойду немного прогуляюсь. Автомат на углу 5-й линии и Малого проспекта был свободен. Я набрал дяди-Жорин номер. Трубку, как и следовало ожидать, сняла Катька.

– Привет, – сказал я. – Это Кирилл. Только не говори, что ты со мной разговаривала.

Я расписал ей катер в лучших красках, как он того и заслуживал.

Катька была существом весьма влиятельным: родители стелились перед ее капризами, словно пытаясь загладить свою вину за метр восемьдесят ее роста. Когда мои родители были молодыми и ездили в экспедиции, я жил в семье дяди Жоры и Катькин характер познал досконально.

– А какие там яхтсмены ходят! – приврал я. – Широкоплечие, мускулистые! Не то, что ваши медики в очках и шапочках.

– Ты говоришь прямо, как мой папочка, – сказала кузина. – Он только что рассказывал про широкоплечих мускулистых яхтсменов. Они с мамой до сих пор этот катер обсуждают. Уже два раза валерьянку пили. А если честно, катер мне до лампочки.

– Катерина!.. – проникновенно сказал я. – Ты мне друг или портянка?

– Ладно, – сказала Катька, – поговорю.

Когда я вернулся домой, отец торжествующе ходил по комнате. Глаза мамы сияли радостью.

– Согласилась! – хлопнул в ладоши отец. – Зинаида Сергеевна согласилась! Сейчас Жора звонит Семен Семенычу. Потом перезвонит нам.

Отца было не узнать. Он разве что не плясал матросский танец. Мама, сдерживая улыбку, накрывала на стол, и батя мешал ей – напевал и пытался вовлечь в вальсирование. Я радостно кувыркал по дивану кошку Сильву и обещал прокатить ее на пароходе.

Дядя Жора позвонил скоро и сказал, что завтра с утра нужно внести задаток в пятьсот рублей и потом спокойно оформлять. Но именно с утра!

Отец записал адрес и телефон Семена Семеновича.

Я сказал, что завтра у меня свободный день и могу составить отцу компанию.

Утром отец долго брился, причесывался, надел костюм с галстуком, новое пальто и придирчиво осмотрел себя в зеркало, словно мы шли не в сберкассу, а собирались в гости.

– Сынок, – поправляя галстук, сказал отец, – сегодня очень важный день. Теперь наша жизнь переменится, вот увидишь! Ты приобщишься к великой культуре мореплавания, я рад за тебя…

Я сказал, что тоже рад.

– Море развивает самодисциплину, выдержку, хладнокровие, – продолжал отец, по-разному примеряя шляпу. – И другие полезные качества! Ты знаешь, например, сколько морских узлов придумало человечество?

– Даже не догадываюсь, – сказал я, мягко тесня отца к двери. – Кроме одного, что у вас с дядей Жорой на пупках, никогда в жизни не видел.

Батя гордо рассмеялся, и мы стали спускаться по лестнице.

В сберкассе было душно, трещали кассовые аппараты, народ проверял лотерейные билеты по газетам, заполнял перьевыми ручками бланки, сидел на лавках, и батя, спросив последнего, мужественно встал в уголке и развернул «Ленинградскую правду» с Призывами ЦК КПСС к 61-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

Только через час мы вывалились из сберкассы, и батя, обмахиваясь шляпой, принялся ловить такси. Притормозили две машины с пассажирами на переднем сиденье, но все не по пути. Третья шла с поломкой в парк. Наконец мы подсели в такси, везущее двух женщин через Петроградскую.

Семен Семенович, не моргая, смотрел на отца.

– Вы что, передумали?

– Ни в коем случае! – сказал отец, входя в полутемный коридор коммуналки, и понизил голос: – Принесли задаток, как договаривались… – Он быстро снял шляпу и приложил ее к груди, словно пришел с соболезнованием, а не с задатком.

Пожилой мужчина в темно-синих галифе и майке поскреб лысину и быстро оглянулся. На близкой кухне шкворчала сковородка и вкусно пахло жареным салом.

– Молодой человек с вами? – подозрительно спросил мужчина.

– Мой сын, Кирилл! – представил меня отец. Я поклонился и закрыл за собой дверь. Щелкнул замок. – Студент, – зачем-то уточнил отец. – Вчера вместе ходили на вашем катере. Очень понравилось!

– Так-так…

Мужчина скрестил на груди руки и протяжно крикнул через плечо:

– Дуся! Иди сюда!

Нас определенно не спешили вести в комнату.

На крик бесшумно приоткрылась ближняя дверь, впуская на паркет холодную полоску дневного света от далекого окна, и мелькнула голова длинноволосого парня.

– Я тебя засек! – резко обернулся Семен Семенович. – Не хочешь работать – завтра пойдешь к участковому! Будешь хипповать в Сибири!

Дверь мгновенно закрылась, и мы разглядели полную пожилую женщину, шаркающую тапками из дальнего конца коридора.

– Чего это он? – Она нацепила очки, болтавшиеся на резиночке, и удивленно посмотрела на отца. – Нет-нет, задаток не возвращается. Мы уже двоим отказали, что ж нам теперь, убыток терпеть! Задаток есть задаток.

– Пап, может, дядя Жора приезжал? – предположил я. – Спроси!

– Видите ли, в чем дело… – начал отец.

– Ничего не знаем! – махнула рукой женщина. – Если отказываетесь, сто рублей неустойка! Таков закон!

Размытая женская фигура босиком прошлепала на кухню и запричитала над сковородкой. В коридор с паровозным плачем выскочил ребенок и побежал, топая ногами по натертому паркету. За ним молча погналась женщина в халатике и вернула в комнату. Дверь за ними захлопнулась, и сквозь вой было слышно, как упал, дилинькнув звонком, велосипед.

Семен Семенович молча буравил отца взглядом и неприязненно косился на меня. Переговоры, как пишут в газетах, зашли в тупик.

– Еще и переоделся! – Дуся осуждающе разглядывала отца.

– Это, наверное, мой брат приходил! – отец развел руки. – Мы с ним близнецы. Посмотрите на меня! Ну! – Он выставил лицо вперед и покрутил им, чтобы показать и профиль. – Он в синей куртке был, да? – Отец понизил голос, давая понять, что тоже кое-что соображает в конспирации. – Принес вам задаток – пятьсот рублей! Правильно? Вы получили задаток?

Босая женщина вышла в коридор с чадящей сковородкой и сделала вид, что по дороге к комнате ей захотелось остановиться и посмотреть, сильно ли угорели шкварки.

– Что ты тут дымишь! – сказала Дуся, обращаясь к соседке. – Видишь, товарищи из Совета ветеранов пришли. Еще и жир капает! Сама оттирать будешь!

Женщина, не проронив ни слова, ушла с загадочной улыбкой Джоконды.

– Это недоразумение! – негромко продолжил отец. – Мы в сберкассе задержались, а брат, наверное, не вытерпел и приехал. Жора! Георгий Михайлович! А я – Сергей Михайлович! Смотрите, я вам паспорт покажу. – Отец достал паспорт и раскрыл его. – Видите – Сергей Михайлович!

– После сберкассы, значит, прямиком к нам. – Дуся уверенно, как контролер в электричке, взяла паспорт. – Ловко крутят!

Воронежские нескладухи какие-то. Я не понимал, чему они не верят и чего от нас хотят. Сказали же им, что близнецы!

– Давайте, я сейчас Георгию позвоню! – предложил отец. – И все выяснится. – Он засмеялся. – Прямо черт-те знает что! Нас всю жизнь путают!

– Недоразумение, – подтвердил я от двери. – Мы задаток принесли. Хотим катер купить. Но если Георгий Михайлович уже был, то вопрос снят. Мы на две семьи покупаем…

– Ну да, – сказала Дуся, взглядывая на паспорт, а потом на отца. – Сергей Михайлович. Вроде…

– Да не «вроде», а точно, – сказал отец. – Если он был, то можно и не звонить. Мы тогда пошли…

Я стал нащупывать за спиной замок.

– Дети лейтенантов Шмидтов, – с недоброй усмешечкой сказал Семен Семенович. Мне показалось, он сейчас схватит отца за лацканы пальто и начнет валить. – Нет уж, давайте позвоним. – Он отошел в сторону, пропуская вперед Дусю, и сделал указывающий жест рукой:

– Прямо по коридору, не сворачивая!

Мы двинулись гуськом, ощущая за спиной тяжелое дыхание хозяина. Семен Семенович щелкнул выключателем и указал рукой на телефонный аппарат, висящий на стенке в обрамлении нового куска обоев.

– Звоните!

– Так, – сказал отец, отдавая мне шляпу. – Где он сейчас может быть?

Он повернулся к Семену Семеновичу.

– А давно он у вас был?

Дуся стояла, уперев руки в бока, и поглядывала на нас язвительно-торжествующе, словно загнала нас, мошенников, в тупик. На двери поблескивало плексигласовое окошко-глазок размером со спичечный коробок. Зачем? Смотреть в коридор?

– Нет, недавно, – с ехидцей сказал Семен Семенович. – Интересно знать, по какому номеру вы собираетесь звонить?

Отец, пожав плечами, назвал домашний номер дяди Жоры.

– Минуточку! – сказал Семен Семенович. – Дуся, сходи в комнату, сверь номер – на комоде лежит. Какой, вы говорите?

Отец повторил, и Дуся открыла дверь с окошечком. Я успел разглядеть металлический засов на манер печной заслонки с внутренней стороны квадратного глазка. И цепочку, какая бывает на входной двери.

– Какой-какой? – Она высунулась из двери, держа бумажку перед глазами.

Отец в третий раз назвал номер. Он начинал злиться.

– Последние цифры «семнадцать» или «восемнадцать»? – уточнила хитрая Дуся.

– Семнадцать, – ледяным голосом сказал отец.

– Звоните! – разрешила Дуся.

Отец, сверкнув глазами, набрал номер и долго ждал, неплотно держа трубку, чтобы все слышали гудки.

– Никто не подходит, – повесил трубку отец. – А рабочего я не помню. Кирилл, ты не помнишь?

Я скорбно поджал губы и помотал головой.

– Ладно, – сказал отец, забирая у меня шляпу. – Я ему скажу, он вам вечером позвонит.

– А как мы узнаем, кто звонит? – вновь подбоченилась Дуся.

– Какая вам разница! – угрюмо спросил отец. – Вы задаток получили? Никто его не отбирает! К чему это следствие? Вы, случайно, не милиционер?

– Угадали, – кивнул Семен Семенович. – Ветеран Министерства внутренних дел. А вы что, не в ладах с органами?

– Это вы не в ладах с логикой, – не сдержался отец. – Простую ситуацию понять не можете, а поди… капитаном служили!

– Майором! – с задетой гордостью сказал Семен Семенович. – Сорок лет беспорочной службы! С тридцатого года! – Он закипал прямо на глазах. – А с логикой у меня все в порядке, молодой человек! Н-да. Вот так вот!

Он сделал жест рукой, приглашая нас вернуться по коридору.

– На выход, дорогие мои! С вещами, как говорится!

Он ел нас побелевшими глазами. Псих, догадался я.

– Ладно, – предвкушая победу разума над подозрительностью, сказал отец, – мы сегодня вечером заедем к вам с братом, и вы убедитесь, что мы близнецы.

– Можете не трудиться! – Семен Семенович по-ленински держал руку, указывая на дверь в конце коридора. – Я и не таких видал, да только через решеточку! Поторопитесь, уважаемый!

Катер, похоже, накрывался медным тазом. Все к тому и шло.

– А не поторопитесь, так я сейчас в отделение позвоню. Тут рядом, быстро приедут!

Упрямый старик! Зря отец назвал его капитаном.

– Извините, пожалуйста, – мягко сказал я, – они в самом деле двойняшки! Нам ваш катер очень понравился! Мы хотим его купить.

– На выход! – безжалостно сказал Семен Семенович, не меняя ленинской позы. – Двойняшки! Катер им понравился!

Отец сердито нахлобучил шляпу и мягко подтолкнул меня в сторону входной двери:

– Пошли!

Неожиданно он развернулся, и старик наткнулся на него в тесноте коридора.

– Что! – звенящим голосом сказал отец. – Пальцы по курку скучают?

– Да я таких, как ты, шлепал и фамилии не спрашивал! – гремел нам вслед старик. – Катер вы теперь только во сне увидите! Сегодня же позвоню и продам порядочным людям! Вон из квартиры! Катер им понадобился, чтоб свои дела обделывать! Аферисты! Дуся, зажги свет, чтоб ничего не сперли!

Грохнула дверь, и мы стали спускаться по лестнице. Спустя пару этажей отец сел на подоконник. Мне показалось, он раздумывает, не вернуться ли и не подкинуть деду банок.

– Ум-м… – тяжело, как от зубной боли вздохнул отец. – Настоящий маразм! – Он сдвинул шляпу на затылок, ослабил узел галстука и посмотрел сквозь мутное окно на улицу. – Дай закурить… Ведь куришь уже?

Я достал пачку «Стюардессы» и протянул ему.

– Козырные, – безразличным голосом сказал отец, вытаскивая сигарету. – Десять лет не курил…

– Может, не надо? – попросил я.

Отец обреченно махнул рукой и глазами попросил прикурить.

Прошуршала, разгораясь, спичка. Взвился огонек.

– А как же задаток? – вслух подумал отец и посмотрел на меня твердо. – Если он принимает меня за Жору, так должен деньги вернуть! А? – Он поднялся с подоконника. – Сиди здесь! Я сейчас!..

– Батя, не надо! – взмолился я. – Придем с дядей Жорой. Все разъяснится. – Я первый раз назвал отца батей.

Отец крутанулся на месте и прошелся по площадке, заложив руки за спину.

– Безумие какое-то, – бормотал отец. – Взял пятьсот рублей… А где расписка? Он шлепал! Вот гнида!

– Да он остынет… – Мне не хотелось верить, что мы потеряли катер. – И ты остынешь. Приедете с дядей Жорой… – Я с опаской вытащил сигарету и закурил.

– Мы не остынем, сынок… – Отец хмуро смотрел, как я затягиваюсь.

– Ладно, пойдем. – Я взял его под руку и повел вниз. – Хорошо, милицию не вызвал…

Мы вышли на осеннюю улицу, и я остановился, чтобы завязать ботинок.

– Ты знаешь, что твой дедушка умер в тюрьме? – неожиданно спросил отец.

– Слышал… – сказал я, выпрямляясь. Мне не нравилось, что отец затронул эту тему. В институте мы касались темы репрессий. Скользкая, как я понял, была тема…

– Ты должен знать, что он ни в чем не виноват! – чеканно сказал отец. – Это были репрессии. Культ личности! А вот такие… – Он не договорил и махнул рукой.

Я понимающе кивнул.

Через несколько дней отцу с дядей Жорой удалось получить обратно четыреста рублей. За деньгами они ходили под конвоем мамы и тети Зины.

Осень в тот год стояла замечательная – утром гремели под ногами схваченные морозом листья, а днем светило яркое солнце и пронзительно голубело небо. Когда я ездил на трамвае в институт, на розовом граните набережной Лейтенанта Шмидта сидели, не боясь прохожих, чайки, и я все время жалел, что мы не купили катер. Но к зиме перестал об этом думать.

…В самом начале июня дядя Жора вез всех нас на дачу, и на Кировском мосту, сквозь бегущие узорчатые решетки, я разглядел идущий по воде катер. Это был он! Катер шел против течения, в сторону Ладоги. Я знал, что на мосту остановка запрещена, и промолчал. Дядя Жора свернул на Петровскую набережную, к «Авроре», и парапет закрыл, спрятал от меня воду, оставив в воздухе лишь ее незримое присутствие и светлые блики в окнах домов на набережной. Мысленным взором я досмотрел схваченную с моста картину – и не увидел за катером чаек…