Текст книги "Охота на охотников"

19

В общем и целом выходило, что мне, со всеми моими неприятностями, все равно на судьбу грех жаловаться. Что ни говори, а у бандюков черная полоса была и пошире, и потемнее, и более четко очерчена. Мало того, что с охотой на Иванца дело никак не ладилось, так они теперь и вовсе стали переходить из разряда охотников в разряд жертв.

Но я полагал, что Коба сотоварищи последнее обстоятельство осознают не сразу, списав происшествие с «Целикой» на несчастный случай. А кто от них застрахован? Зато оставшиеся в живых, поскольку люди упертые, с удвоенной энергией продолжат общее дело. Будут кусаться с судьбой, пока зубы до самых десен не сотрут. Или доберутся до Иванца, или же гордо полягут, сохранив при этом чувство собственной правоты. Но, пока они еще не полегли, мне тоже расслабляться не пристало. У них своя охота, у меня своя, параллельная. На охотников. Ведь где-то там, на краешке сознания, беспрестанно маячила недобрая фигура Зуева.

От места аварии я прорывался к дому Кристины – наверняка она уже проснулась. В любом случае, спиногрыз точно должен быть на ногах. Самостоятельный парнишка. Такой долго ухо мять не будет. Обязательно встанет пораньше, чтобы придумать что-нибудь новенькое и интересное, способное сделать окружающих идиотами. И правильно – ибо если дать им расслабиться, кто послужит парню источником вдохновения? Возможно, он даже мне сюрприз приготовил – типа того, догреб ли я, наконец, до вершины Килиманджаро, или это только в планах? Но я его уже не боялся: на любую такую чушь у меня в голове найдется в два раза больше собственной. Я в этом еще вчера убедился. Словно все предыдущие тридцать с лишком лет копил ее, предвидя встречу с Сашком. И ведь она состоялась! Значит, не зря жизнь прожил.

Что до моего исчезновения с утра пораньше, о чем наверняка поинтересуется Кристина, то и здесь никакой тревоги не было. Я ведь, согласно легенде, водитель автобуса. А мы, водители автобусов, всегда должны быть готовы к трудовым свершениям. У нас так в Книге Судеб записано.

Хорошая, кстати, получилась легенда. Универсальная. Я даже не ожидал. Понадобилось уйти на ночь глядя – пожалуйста: я не просто водитель автобуса, а водитель туристического автобуса. А туристы у нас все с пулей в голове – им ночь-полночь, разницы нету. Ежели приспичило куда за товаром ехать – вынь да положь. Вот я сегодня и поеду на ночь глядя – вынимать и класть.

Почему именно сегодня и почему именно на ночь? Тут вообще все проще простого. Коба, узнав о гибели своих людей в феерической аварии, может, и не догадается, что она произошла неспроста, но не в меру затянувшееся дело с ликвидацией Иванца постарается завершить как можно быстрее – коль скоро оно начало угрожать жизни и здоровью самих участников концессии. Приняв во внимание все неудачи, что преследовали его на этом пути, поневоле суеверным станешь. Так что – готов прозакладывать собственный скальп – с визитом в больницу они затягивать не станут. Сегодня же и наведаются. Но вряд ли днем, опасаясь усиленных мер предосторожности со стороны милиции. Почти наверняка ночью – когда бдительность всех и везде снижается. Возможно, даже под утро. Но мне нужно будет оказаться у больницы сразу, как только стемнеет. Мало ли, что Кобе в голову взбредет.

Но до вечера предстояло еще ждать – дольше, чем Ярославна своего князя ждала, учитывая охватившие меня азарт и нетерпение. Для ожидания же требовалось место. Можно было, конечно, и в машине перекантоваться, но, во первых, опасно – документов на нее я не имел, зато имел при себе пистолет. Нечаянная милицейская проверка – и здравствуй, Зуев! Да и Кобе сотоварищи «Краун» был известен. А во-вторых, зачем мне, собственно, сидеть в машине? Вчерашний вечер я провел в таком тепле и уюте, каких уже много-много лет не испытывал. Душа требовала продолжения.

И то, и другое мне действительно обеспечили. Даже лишних вопросов задавать не стали. Больше скажу – как ударнику трудового фронта сразу наложили плова и налили кофе. А потом стояли у плиты и, скрестив на груди руки, смотрели, как я лопаю.

Не думаю, чтобы это было такое уж высокохудожественное зрелище, но Кристине оно, почему-то, пришлось по вкусу. Я же ощущал некоторое смущение. Нехорошо как-то получалось – вроде, и баба неплохая, и я не совсем скотина, а приходится обманывать. Пусть и в таких вещах, которые ее, в общем-то, не касаются. Ладно: закрою все недопонимания со следователем Зуевым – буду в отношениях с Кристиной разбираться.

Если, конечно, закрою.

Байку относительно ночного рейса она приняла, как я и ожидал, за чистую монету. Кажется, даже не особо огорчилась. Возможно, и хотела третью кряду ночь любви поиметь, но выходные заканчивались, так что ей самой завтра с утра нужно было идти на работу. Желательно, выспавшейся. Поэтому женщина взяла себя в руки и стоически придержала эмоции.

Потом за дело принялся Сашка. Сперва попытался уговорить меня взять его в поездку, но был жестоко обломан. Во-первых, у него нет визы (умное слово, лицо пациента сразу скисло), во-вторых, я еду с напарником и вообще автобус битком. Ну, а в-третьих, ему завтра в школу.

В отместку он шесть раз из восьми обыграл меня в «дурака», потом с каким-то космическим счетом – в настольный хоккей, после чего с видом победителя ушел делать уроки.

– Какие у тебя планы? – спросила Кристина, явно имея в виду не сегодняшний вечер.

– Не знаю, – я в упор посмотрел на нее. – А ты хочешь сразу все решить?

– Я уже не девочка, – слегка раздраженно заметила она.

– Так и я, между прочим, уже не мальчик, – возразил я. – У меня, по секрету скажу, куча разных привычек, а зимой я простываю и противно свистю носом. Но мне с тобой уютно, если ты это хочешь знать. И мне нравится, что мне с тобой уютно.

Вроде, обошлось. Хотя она еще с полчаса подозрительно косилась в мою сторону, но попыток заставить немедленно решать, «за» я семейную жизнь с ней, или «против», больше не предпринимала. Решив, видимо, что время само все расставит по местам. Тут наши мнения совпадали.

Через полчаса, когда она совсем успокоилась, вечер и вовсе перешел в очень милое и плавное русло. Даже, честно говоря, не хотелось покидать это уютное гнездышко и отправляться охотиться на охотников. Но выбора не было. Если упущу момент и Коба умудрится ликвидировать Иванца, мне вообще будет уже не отмыться. В глазах Зуева, само собой. Потому что бандюков, с их-то миллионами и чувством исполненного долга, в городе уже ничто не удержит. Возможно, и в стране тоже. И тогда я могу хоть голосом Шаляпина на мотив «Дубинушки» реветь, что эту кашу заварил бывший подручный Иванца – доказательств все равно предоставить не смогу. А всю оставшуюся жизнь скрываться от органов я не мог. Главным образом потому, что у меня не было жировой прослойки толщиной в два с половиной миллиона долларов.

Поэтому, подарив Кристине напоследок французский поцелуй, я встал, оделся и пошел. Настоящий мужчина. Очень волевой и очень целеустремленный. Аж гордость прохватывала.

«Краун» я бросил подальше от больницы. Один раз его посредством уже выдал себя, и больше не собирался повторять ошибку. Пешая прогулка прохладным осенним вечером – она и для здоровья полезна, и мозги проветривает.

Когда я добрался до цели, было уже темно. В окнах вовсю горел свет, но по аллеям никто не бродил – что неудивительно, учитывая время года и суток. Так что, забираясь на одно из самых высоких и удобно расположенных хвойных, я не боялся показаться странным какому-нибудь случайному прохожему.

На хвойном сидеть оказалось не очень удобно. Природа-мать по какой-то ей одной известной причине оснастило дерево тонкими ветками. Они, конечно, не ломались, но очень неприятно врезались в задницу. Я долго ерзал, пытаясь поймать оптимальное положение, и наконец угнездился – обняв дерево ногами и руками. Ни дать, ни взять – коала или ленивец. Хотя, насколько мне известно, коалы и ленивцы на соснах не живут. Да и пистолеты с собой не носят.

Между тем место действительно оказалось удачным. Метрах в пяти от края парковой зоны, с прекрасным видом на пролегающую вдоль больничного здания пешеходную дорожку. И даже центральный вход просматривался. Впрочем, он интересовал меня в последнюю очередь – на ночь запирался, да и не такой дурак Коба, чтобы штурмовать лечебницу в лоб. Дежурный вход находился с обратной стороны, но и тот меня интересовал не особо – переться к жертве через станцию скорой помощи охотники тоже вряд ли рискнут.

Зато я имел прекрасную возможность любоваться на окна палаты Иванца – надеюсь, днем я их правильно вычислил. А еще с этой стороны располагалась пожарная лестница. Правда, метрах в трех от нужного окна. Если, опять же, расчеты меня не подводили.

Только вот охотников все не было. А сидеть на дереве в позе изголодавшегося по мамкиной сиське зверька и при этом ничего не делать было тоскливо. Для разнообразия я изредка нарушал светомаскировку, покуривая сигареты и подсчитывая, сколько еще непогашенных окон осталось. С каждой сигаретой их количество сокращалось, и меня охватывала зависть к людям, которые имеют возможность нормально отойти ко сну в тепле и покое. Хотя, если разобраться, больница все-таки. Я, может, и на дереве, без тепла и покоя, зато живой и здоровый. Пока.

Арифметика оказалась сильнее меня. Я притомился вспоминать числа и закемарил. На какое время – неизвестно, но, когда проснулся, светящихся окон было не больше десятка. Да и подсвечены были как-то хило. То ли посредством ночника, то ли из коридора свет попадал.

А разбудили меня голоса. Не те, что посещают на пятый день запоя или во время контакта с внеземным разумом, а вполне нормальные человеческие голоса. После недолгого поиска я даже обнаружил тех, кому они принадлежат. Трое. Стояли у переднего ряда деревьев, разглядывали здание и делились впечатлениями. И я еще раз поздравил свой мозг – замечательное место для засады выбрал. Я, может, не расслышал их шагов, зато первая же фраза вернула меня к жизни.

– Какое окно? – приглушенно спросил один.

– Второе от лестницы, на шестом этаже, – также вполголоса откликнулся второй.

– Точно оно?

Верно-верно. По моим подсчетам тоже так выходило.

– Видишь, форточка открыта? Я с доктором договорился, чтобы он только на верхнюю защелку окно закрыл. А я через форточку открою.

– Ни хрена не вижу. Я не филин.

– Думаешь, спят уже? – подал голос третий.

– Четыре часа ночи, – фыркнул второй. – По-любому спят.

– Да фиг знает. С открытой форточкой? Не май месяц.

– Не ссы. Я с доктором договорился – он их так обколол, что пацаны в Антарктиде спать могут. Я же умный. Чтобы не проснулись ненароком, на помощь не позвали. Подстраховаться надо.

– А ты, умный, не мог доктору побольше бабок замослать, чтобы он сам Ване передоз устроил? Мы бы уже давно из города свалили, – недовольно проворчал первый.

– Коба, а доктору зачем на себя мокряк вешать? Так он сделал укол, сдал смену и свалил домой. И чистенький, и при монях.

– Все, сука, чистенькими хотят быть. И при монях. Веревка где?

Силуэт второго вынул из-за пазухи солидный моток веревки и продемонстрировал его силуэту первого.

– А прочная? – с тревогой спросил силуэт третьего.

– Прочная. Слышь, Батон, а че ты так ссышь? Это же мне на ней с крыши спускаться. И Ваню резать тоже мне. А ссышь ты. Переживаешь за меня, что ли?

– Я за себя переживаю! – парировал третий. – Если ты спалишься – нас всех под одну гребенку причешут.

– Тем более, – хмыкнул второй. – Какой мне резон палиться?

– Слышь, а Батон прав, – раздумчиво проговорил Коба. – С крыши тебе не стремно будет? Может, с лестницы попробуешь?

– А я не паук – по стенкам лазить! – отрубил второй. – Там от лестницы до его окна три метра – точняк. Я с шестого этажа падать не хочу.

И, сочтя разговор законченным, решительно направился к зданию. Батон тяжело вздохнул и принялся переминаться с ноги на ногу. Следовать за своим подельником он вовсе не спешил. Коба, уловив неладное, стукнул его по плечу и прошипел голосом злой кобры:

– Ну, чего стоишь, Батон? Давай, двигай своими батонами.

– А ты? – без особого энтузиазма промямлил тот.

– А я тут, на фоксе постою. Если кто появится – свистну. Вы тогда на крышу падайте и не шевелитесь. А если Аким уже спускаться будет – ты его быстро обратно затаскивай. Усек? Ну все, вали. И не очкуй ты, Батон! Сделаем дело по-быстрому, и свалим. Нас же только трое осталось. По восемьсот с лишним тонн бакарей на рыло! Есть за что рисковать, а?

Батон, может быть, и не вполне был согласен с доводами своего кореша, но возражать не стал. Что называется, маховик уже запустили, и возможности отработать назад больше не существовало. И он побрел за Акимом.

Коба, проводив его взглядом, уселся под деревом на корточки и подкурил, спрятав огонек зажигалки в ладонях. Тоже тертый калач, слышал о светомаскировке. Спрятал сигарету в кулак и стал наблюдать за своими партнерами.

Я потихоньку, чтобы ненароком не выдать себя, пошевелил сперва руками, а затем и ногами. С первыми все оказалось в порядке, а вот вторые изрядно затекли. Подлые тонкие ветки таки перекрыли где-то в полужопицах кровоток, и я вынужден был минуты три заниматься дурацкой гимнастикой, восстанавливая нормальную чувствительность в нижних конечностях.

Добиться этого в полной мере не удалось, но больше выжидать было нельзя – время поджимало. С миллионом иголочек в ляжках, хоть и ощущая уже опору ногами, я принялся спускаться.

Осторожно, стараясь даже дышать через раз. Коба, конечно, был сейчас очень занят разглядыванием Акима с Батоном, взбирающихся вверх по лестнице. Но, поскольку они делали это довольно бесшумно, мне тоже шуметь не следовало – явно не перепутает, с какой стороны шумят они, а с какой – я.

У меня получилось. Одно несомненное преимущество у хвойного таки было. Первый ярус веток рос очень низко. Так что я без труда спустился на землю и, убедившись, что Коба по-прежнему сидит, пялясь на здание, стал крадучись пробираться в его направлении.

Кроссовки – это хорошо. Будь я в тех лакированных штиблетах, что меня заставлял носить Иванец – и фиг бы мне удалось так удивить Кобу. А он, натурально, очень удивился, когда к его затылку приставили твердое и холодное дуло пистолета, а рот намертво зажали мозолистой рукой.

– Ты же не будешь кричать, да? – ласково спросил я. – Ты ведь вообще забыл, как дышать и умер, правда?

Он утвердительно кивнул. Очень медленно – чтобы, значит, я не нервничал. Что ж, предусмотрительно. И я убрал руку с его рта.

– Ты кто? – хриплым шепотом осведомился он.

– Я тупой водила, который должен вместо вас на тюрьму пойти, – сказал я. – Только я не хочу на тюрьму. Ты не поверишь – там клопы, и они кусаются!

– Черт! – тихо выругался он. – Вечно у Вани все через жопу! Даже лошару нормального найти не смог.

20

Коба оказался человеком здравомыслящим. Во всяком случае под дулом пистолета. Кричать и совершать неразумные поступки он не стал. Все время, правда, ворчал себе под нос что-то не вполне разборчивое, но до крайности недовольное, однако к требованию встать и перебраться к дереву потолще отнесся с пониманием. Встал и перебрался. Согласился и с моим предложением вытащить ремень из брюк. После чего со смирением уселся на землю, вытянув назад руки, которые я благополучно и связал его же ремнем за деревом. С таким оснащением шансов освободиться у Кобы не было. К тому же я подгадал так, чтобы его голова оказалась аккурат промеж двух торчащих под углом в сорок пять градусов ветвей нижнего яруса. Ни вправо, ни влево, натурально. Ни вверх, ни вниз.

Присев перед пленником на корточки, я охлопал его карманы и, к своему удивлению, не нашел ни намека на оружие. Потом подумал и решил, что удивляться тут, собственно, нечему. Коба – человек поднадзорный, и если его вдруг задержат ночью менты, то максимум, что смогут предъявить – это нарушение режима. А вот если при нем еще и колюще-режущее обнаружат, – я уж молчу про огнестрельное, – то сидеть он будет очень долго. И совсем не на земле под деревом, как сейчас.

Чтобы совсем уж нейтрализовать узника, я изнахратил ему рубаху, оторвав подол. Насобирал в тряпку травы, соорудил кляп и приспособил его на полагающееся место. После чего, с удовлетворением осмотрев творение своих рук, ободряюще похлопал пленника по макушке, поднялся и пошел к зданию – к черному ходу, который, по моим сведениям должен быть открыт круглосуточно по случаю нахождения там «скорой».

Человеков-пауков на пожарной лестнице уже не было. Покончили, стало быть, с первой частью своих паучьих дел, теперь им предстояло разобраться со второй – обвязать Акима веревкой и спустить его к нужному окну. Вряд ли они когда-нибудь баловались альпинизмом, а потому эта самая вторая часть должна была отнять побольше времени. Тем не менее я счел за благо поторопиться.

Вход в «скорую» был оборудован тамбуром. И если первая дверь была открыта, то вторая такой приветливостью не отличалась. В ней, правда, предусмотрительно выпилили окошко, в темноте очерченное светлым по краям. В него-то я и постучался.

Помятость физиономии, проявившейся в квадрате света, меня ни капли не удивила. Я и сам выгляжу не лучше, когда поднимаюсь в четыре ночи.

– Что случилось? – спросила физиономия хриплым басом, хотя принадлежала довольно миловидной женщине едва за тридцать.

– У меня – ничего, – я мило улыбнулся ей, вовсю стараясь выглядеть человеком, внушающим доверие. – А вот у вас скоро случится.

– Не поняла.

Неудивительно. Поднимите меня посреди ночи и скажите то, что сказал я, я и сам бы ничего не понял. А потому пришлось расшифровывать:

– В милицию звоните. Пусть наряд высылают. Где дежурный доктор?

– Я доктор, – надо отдать тетке должное – ни капли растерянности в ней не наблюдалось. Очевидно, работа на станции скорой помощи еще и не такие ситуации предполагает. Так что докторша предусмотрительно выработала иммунитет ко всему, что ее не касалось. И к тому, что касалось – тоже. На всякий случай. – А вы кто? И зачем милиция?

– У вас в хирургии Иванец лежит. Он как яйцо, натурально: его били-били, не добили. Два раза уже били. Сейчас с крыши лезут – все-таки добить хотят. Так что лучше предупредите мента, который там сидит. И вызовите наряд.

– Ты пьяный, что ли? – все та же железобетонная невозмутимость. Мне это начало надоедать и, нагнувшись поближе к физиономии докторши, я от души дыхнул на нее. Понимаю, что это очень неэстетично, но она сама напросилась. Ее счастье, что я на ужин чеснок не ел.

– Ни в одном глазу. А вы лучше поторопитесь. А то обнаружат у вас поутру зарезанного Иванца – по инстанциям затаскают. Вам оно надо? – и, видя, что даже это должного впечатления не производит, я набрал полные легкие воздуха и заорал: – Живо! Вызывай ментов!

Акустическая атака подействовала. Правда, докторша сделала совсем не то, что я от нее требовал – вместо того, чтобы опрометью броситься к телефону, она просто отшатнулась от двери. Но это были хоть какие-то подвижки. Позволившие мне, между прочим, начать действовать. Воспользовавшись тем, что докторши перед дверью уже не было, а значит, тотальная травма ей не грозит, я саданул ногой в район замка.

Мое счастье, что внутренняя дверь, в отличие от внешней, была деревянной, и сломался замок, а не нога. Заскочив внутрь, я ткнул тетке указательным пальцем в лоб и прорычал:

– Звони в милицию, дура! Говорю же, что на вашу больницу нападение. Пусть хоть меня за это задержат. Я, если что, на шестом этаже буду – чтобы долго не искали. Где лифт?

Докторша окончательно растерялась и услужливо ткнула куда-то в сторону. И не обманула. Двери лифта там действительно присутствовали – спутать их с чем-то другим было сложно.

Досадно только, что, подскочив вплотную и потыкав в кнопки, я ничего не добился. Видимо, на ночь лифт обесточивали. Однако рядом находилась лестница, и я не стал ругаться, воспользовавшись ею.

Что в это время происходило внизу – представить не берусь, но наверняка что-то веселое. Естественно, докторша несла вахту не одна. По моему скромному разумению, при ней должны были находиться медсестра и водитель – это как минимум. Дрыхли, наверное. Но после несанкционированного проникновения на подведомственную территорию по всем правилам должен прозвучать боевой клич «Застава, в ружье!» и за нарушителем организована погоня. Между прочим, уж медики-то должны были знать, где включается питание лифта, поэтому мне следовало поторапливаться. И я поторапливался. Главное, чтобы эта железобетонная женщина или кто-то из ее соратников все-таки позвонил в милицию.

Подгоняемый такими мыслями, на шестой этаж я взлетел очень быстро. Лифт действительно загудел, но я был уже на месте. Запыхался, правда, неимоверно, но ведь никто и не обещал, что будет легко.

Вынув пистолет еще в районе пятого этажа, в коридор шестого я выскочил, держа его за ствол и с высоко поднятыми руками. Чтобы, значит, у сидящего на посту мента и мысли не возникло о том, что нападение – это я.

Мысль, однако, возникла. Вскочивший на ноги охранник какое-то время ошалело пялился на небритого задыхающегося мужика с пистолетом в задранных кверху руках, то бишь меня, потом судорожно сглотнул и принялся лапать кобуру на поясе.

Поскольку вербально воздействовать на него я по-прежнему не мог – мешала одышка, – выход был один: еще раз продемонстрировать, что я человек доброй воли и без нехороших мыслей. Поэтому быстро наклонился, положил пистолет на линолеум пола и с силой толкнул его в сторону мента.

Тот прижал оружие ногой, но свое все-таки вынул. Навел на меня и спросил, едва не срываясь на крик от подозрительности:

– Ты что здесь делаешь?

Для разминки я сделал пяток глубоких вдохов и столько же медленных выдохов, а когда почувствовал, что могу издавать что-то членораздельное, отозвался:

– К Иванцу сейчас с ножиком в окошко залезут. И зарежут.

– Ты гонишь, – не поверил мент. – Ты кто, вообще?

– Анонимный источник! – разозлился я. – В этой больнице что – тормозуху на ужин разливали? Загляни в палату – там форточка открыта и фрамуга только на верхнюю щеколду заперта!

В этот момент прибыл лифт. Без докторши, зато с двумя нехилыми мордоворотами. Санитары в дурке примерно так же выглядят. Я в свое время проверял, о чем мне не очень вежливо напомнил Зуев. И, словно поддерживая его почин, здешние амбалы тоже решили освежить мою память – выскочили в коридор с явным намерением скрутить меня и причинить тяжкий вред здоровью. Один в один – дурдом. Вся наша жизнь – дурдом. Хорошо, что вид мента, наставившего на меня пушку, заметно остудил пыл преследователей. Зато мент вдруг оживился.

– А ну, мужики, – скомандовал он, – держите его! Только аккуратно, не помните. Вдруг еще пригодится. Если правду говорил.

Сам страж, судя по всему, в означенную правдивость пока верил не очень. А потому дождался, пока мордовороты добросовестно возьмут меня в тиски, поднял с пола пистолет и, осторожно ступая, скрылся в палате Иванца.

Откуда вышел с крайне задумчивым видом. Пристально осмотрел меня и махнул мордоворотам рукой:

– Отпустите его. – Те послушно выполнили указание и даже отодвинулись на пару шагов в стороны. – Откуда про окно знаешь?

– Телепатия, – проворчал я. Обернулся к работникам «скорой» и сказал тому, что выглядел поинтеллектуальней: – Дуй вниз, пусть ваша мадам звонит в Советский РОВД. А там пусть из-под земли достают следователя Зуева и направляют сюда. Ему здесь интересно будет.

– Это! – возмутился мент. – Давай, я командовать буду?!

– Командуй, – я с интересам посмотрел на него. Как он собирался это делать при полном отсутствии информации?

Но мент не растерялся. Грозно посмотрел на мордоворотов и сказал:

– Быстро беги вниз! Пусть Зуева ищут. На Иванца нападение!

Те, будучи людьми исполнительными, не стали разбираться, кому из них адресован приказ – быстро исчезли оба. С их исчезновением испарились и конструктивные мысли мента. Задумчиво пожевав губами – явно в попытке придумать что-нибудь нетривиальное, – он не нашел ничего лучшего, чем спросить:

– Где сейчас нападающие?

– Да кто ж их знает, где они?! – раздраженно отозвался я. – Может, уже в окошко заползают. Хватит дурака валять. Оба ствола у тебя. Нужно идти в палату и устраивать засаду. Или ты меня боишься? Или ты темноты боишься? Ты фрамугу на нижнюю щеколду не закрыл?

– Ладно, пошли! – оборвал он поток вопросов, рвущихся из меня. Видимо, оценил величину их запасов и понял, что нужно выбирать одно: либо отвечать, либо дело делать. Остановив выбор на втором, приложил ухо к двери и, не услышав ничего подозрительного, приоткрыл ее. Мельком заглянул внутрь, убеждаясь, что посторонних еще нет, и поманил меня. Мол – проходи первым.

– Я под кроватью Иванца спрячусь, – прошептал я. – Где он лежит?

– Справа, – сообщил мент. – Я у двери буду. Ежели что – он на фоне окна хорошо смотреться должен.

Грамотный парнишка. И соображает довольно быстро. Сразу смекнул, что к чему, когда моя информация про окна подтвердилась. Да и после не стал упорствовать впустую, отстаивая свою руководящую роль. И место себе выбрал грамотно. Впрочем, были и проколы. Во-первых, указал мне, где находится лежбище Иванца и даже позволил забраться под кровать. А где гарантия, что я полезу туда исключительно в порядочных целях? Будь я засланный казачок, проткнул бы сейчас Ваню снизу – и дело с концом. И из больницы бы ушел спокойно, пристрелив охранника из второго пистолета, который у засланного казачка непременно должен быть. Ведь они, казачки, на дело с одним стволом не ходят, а мент даже обыскать меня не удосужился. И это был его второй прокол.

На счастье охранника, я засланным не был. А все его оплошности надежно списывалось на молодость и недостаток опыта. Не зацикливаясь на этом, я прошмыгнул в палату и, сориентировавшись, которая из двух кроватей – Иванца, закатился под нее. Чувство, что приходится спасать такую шваль, при всем желании к приятным не причислялось, но я утешился тем, что данное действо необходимо для отбеливания себя перед Зуевым. Причина более чем веская. Хочешь, не хочешь – приходилось стараться.

Мент бесшумно скользнул следом и прикрыл дверь. Наступило время ожидания. Вряд ли тусклый свет, попавший из коридора в палату при нашем проникновении внутрь, мог нас выдать. Так что причин сомневаться в том, что визит состоится, не было. У меня, во всяком случае. Мент, возможно, все еще сомневался. Но это были его проблемы.

Ждать пришлось минуты три. Я даже удивился. У спутников Кобы и без того имелась изрядная фора, а затянувшееся выяснение обстоятельств моего появления в госпитале подарило им еще массу времени. Тем не менее, они не успели провернуть операцию. Наверное, Аким долго не решался начать спуск. Это на земле легко хорохориться, а когда с крыши восьмиэтажного здания смотришь, любой трос кажется ненадежным.

Но он таки решился. Когда за окном послышалась возня, я осторожно выглянул из-под кровати и отчетливо разглядел на фоне более светлого оконного проема болтающееся на веревке тело. Оно немножко потыкало в разные стороны ладошками, корректируя маршрут, потом подергало трос, на котором висело – мол, хорош, клиент прибыл. Когда движение остановилось, в форточку проникла рука, нащупала задвижку и открыла окно.

Остальное было делом техники – забраться на подоконник, а с него спуститься на пол; подтянуть запас троса, чтобы двигаться свободней; склониться над лежащим телом и вынуть нож…

– Вот в такой позе и стой, – посоветовал ему мент очень спокойным голосом, стоило раздаться щелчку выбрасываемого лезвия.

Аким-то, может, и стоял бы, как от него требовалось – не враг же он себе, в самом деле. Только я, тоже среагировав на щелчок ножа, подбил ему ноги. Скалолаз-любитель с грохотом рухнул на пол. Почти сразу на нем оказался мент, решивший пресечь несанкционированные телодвижения, даром, что визитер в них был неповинен. Только рассказать об этом не успел – охранник, не особо задумываясь, настучал ему рукояткой пистолета по голове, и тот отключился. Самое забавное, что во время этого достаточно громкого хипеша ни один из двух обитателей палаты так и не проснулся. Правду сказал Аким – врач, которому он накануне заплатил денег, снотворного не пожалел.

– Вообще-то зря ты ему пистолетом в дыню зарядил, – заметил я из-под кровати. – Это я его уронил.

– А ты чего – не слышал, что я его на мушке держал? – проворчал мент, поднимаясь.

– Когда ронял – не слышал, – заверил я, выбираясь из-под кровати и тоже принимая вертикальное положение. – Как-то оно все одновременно произошло. Да и вообще, когда на мушке держат – это обычно не гремит.

– Не гремит, – мент отряхнул брюки, посмотрел на меня и вдруг как-то уж совсем по-свойски спросил: – Что дальше делать будем?

– А там, на крыше, еще один, – сказал я. – Который Акима спускал. Надо брать. А то если Зуев сдуру с сиреной приедет, парнишка разволнуется и вниз сиганет. Предлагаю план. Я лезу наверх и беру его в плен. А ты стоишь здесь и на всякий случай держишь веревку. Все равно он скорее всего ей обвязался. Лишний контроль не помешает.

– А зачем тогда наверх лезть? – брякнул охранник. – Давай его за веревку и сдернем.

Я было заржал, представив ощущения ничего не подозревающего Батона, которого за веревку стаскивают вниз. Это, наверное, как пиранья в очке унитаза – садишься на него мужчиной, а потом – раз, и все. Сразу и не мужчина, и не женщина. Но потом ржать расхотелось.

– А если он трос не только за пояс зацепил, но еще и за трубу какую? А если он его за пояс не цеплял, в руках держит? Да и вообще. Если ты этого хуцпана даже сдернешь, он в окно четвертого этажа улетит. Потому что до нас лететь два этажа, и после нас, получается, тоже два. А это, между прочим, госпиталь ветеранов. Ты себе представляешь их реакцию, когда к ним в окно непонятно кто залетит? Да они его порвут, как немца под Сталинградом. Нет, уважаемый. Я так думаю – на крышу лезть надо. Давай пистолет.

– А пистолет зачем? – он искоса, подозрительно, посмотрел на меня.

– Для моего душевного равновесия. Да не боись, я свой. Ты что – до сих пор сомневаешься? Ствол я тебе потом верну. Решай быстрее, а то этот, на крыше, беспокоиться начнет.

Мент подумал-подумал – да и протянул мне «Макаров».

– Ладно, – проворчал он. – Куда лезть-то, знаешь?

– На пожарную лестницу, – я поспешно, пока он не передумал, выхватил пистолет. – Она в соседней палате, у окна. Ты веревку контролируй. И обыщи этого типка. Может, у него, кроме ножа, еще что при себе есть.

– Учи! – хмыкнул охранник.

– Нашел учителя, – я засунул пистолет за пояс и, не удержавшись, посмотрел на Иванца. – Ну что, Ваня? Сам говорил, что за свои слова отвечать надо. Вот мне бы сейчас, по хорошему, дать ему тебя прирезать – ты б за свои слова и ответил. А я его, видишь, остановил. Может, мне самому тебя прирезать? Ради высшей справедливости?