Текст книги "Охота на охотников"

Иванец не ответил. Он дрых и знать не знал, какие страсти кипят у его кровати. Вместо него ответил мент:

– Не вздумай! Какая это высшая справедливость, если суда еще не было?

Я, не удержавшись, хихикнул. Глупейший довод. Но вступать в дискуссию не стал – время поджимало. Махнув на охранника рукой, вышел в коридор, а оттуда – в соседнюю палату.

Здесь тоже спали. Но не так увлеченно – за здешних пациентов давешнему доктору денег не платили и он им снотворного пожалел. А потому, когда я открыл окно и собрался перебраться на лестницу, один из болящих сделал вид, что проснулся и недовольно пробурчал:

– Кого там хрен принес?

– Пожарная безопасность, – успокоил я. – Наличие пожарной лестницы проверяю. А вы, мужчина, спите. Все равно вас к пожарной лестнице не подпустят – без парашюта нельзя.

– Приснится же! – удивился он. Отвернулся к стене и сразу захрапел. Мне бы такие нервы.

Хотя – чего на судьбу грешить? Сам я, взбираясь по лестнице, тоже особого мандража не испытывал. Вместо мандража был кураж. Ощущение, будто все, что бы я сейчас ни сделал, окажется правильным и просто не может не получиться. Хорошее ощущение. Жаль, что оно меня редко посещает.

Добравшись до края лестницы, я понял, что не зря отговорил мента сдергивать Батона с крыши. Он действительно привязал к тросу не только себя, но и вытяжную трубу. Так что охранник задолбался бы дергать. Возможно, сделал бы Батону талию, как у бабочки, но трубу ему явно было не забороть.

Сам же Батон, дурак-дураком, стоял у той самой трубы и, пардон, мочился в нее. Меня он не заметил, да и ничего вокруг вообще не замечал – был слишком увлечен процессом. Так что я без труда подрался к нему с тыла и сунул пистолет в район почки:

– Что ж ты, гнида, делаешь? У меня соседу в рот льется, он уже захлебнулся совсем, а ты все ссышь и ссышь.

Реакция Батона была удивительной. Он вжикнул молнией, с перепугу прищемив свое хозяйство, взвизгнул по-поросячьи и побежал. Забыв при этом, что привязан к трубе. Трос метров через шесть-семь напомнил ему об этом, рванув спринтера обратно.

Проверку на прочность трос прошел. Чего не скажешь о Батоне. Его как-то хитро вывернуло и от всей души приложило спиной к крыше. Он даже вякнуть не успел. Все, что мне оставалось – подойти к нему и участливо поинтересоваться:

– Че, братан? Гребаный гололед?

Ему было уже все равно. С прищемленной пиписькой, с основательно ушибленным организмом, он на мои слова никак не отреагировал.

Не отреагировал и на появившихся через пять минут ментов, которые поднялись по обычной лестнице. Зуева с ними не было, хотя наставления они от него получить успели – если судить по тому, как обошлись со мной. Притом, что я, беря пример с Батона, тоже никак на их появление не реагировал. Сидел себе рядом с телом поверженного врага и курил сигарету. А они набросились на меня втроем, уложили мордой в гудроновое покрытие (я еле-еле от бычка успел избавиться), и, пока двое заламывали руки за спину, третий производил изъятие пистолета. Который, блин, тоже ни на что не реагировал! Лежал себе тихохонько в метре от меня – между прочим, даже без обоймы, которую я предусмотрительно вынул и положил отдельно.

Потом меня взяли под белы рученьки, подняли на крепки ноженьки, на рученьках защелкнули браслетики, а на ноженьках повели к лесенке. Сопроводив сие действо изрядной силы волшебным пенделем – чтобы, значится, мне и в голову не пришло продолжить этот путь волоком. Менты утруждаться не хотели.

Зуев был внизу. Что интересно – абсолютно растрепанный. Что совсем неинтересно – очень злой. Рядом с ним суетился мент-охранник, мой сегодняшний нечаянный напарник. Увидев меня, ведомого его коллегами, он возбужденно махнул рукой в нашу сторону и сказал:

– Так вот этот парень! Это он о нападении сообщил.

– Туманян! – Зуев повернулся к нему с таким видом, словно заколебался выслушивать туманянские глупости еще полтора года назад, но все это время тактично себя сдерживал, накапливая праведный гнев. – Я веду это дело, и я сам во всем разберусь. А этого парня я прекрасно знаю. – И, повернувшись ко мне, ехидно спросил: – Ну что, Мешковский? Отбегался? Решил своих дружков сдать, чтобы самому сухим из воды выйти? Как Иванец в свое время? Не выйдет, друг мой. Мы тоже кое-чему научились. Ведите его к машине.

Последняя реплика адресовалась моим сопровождающим и была сдобрена кивком в сторону «воронка», что стоял с распахнутыми дверями метрах в пяти.

Выходит, прав был мой знакомый мент, говоря, что не миновать мне его? Ну, уж дудки! Меня вдруг разобрала злость, и у самой машины я затормозил, и два мента, тащившие меня за руки, ничего не смогли с этим поделать.

– Дурак ты, Зуев, – сказал я. – Верно о тебе народ говорит, что ты дурак. Я тебе все на блюдечке преподнес – бери этих кадров и раскалывай. А ты рогом уперся. Тебя не в прокуратуру следаком определять надо, а в шахту, чтобы ты без отбойного молотка лбом штольни пробивал.

Зуев, и без того изрядно возбужденный, шагнул было ко мне, но из «воронка» раздался насмешливый голос Акима:

– Да не боись, родной! Поехали с нами на тюрьму. Мы тебя втроячка еще роднее сделаем.

– А мне три жены нахрен не нужно, – бросил я через плечо. – У меня и с одной-то ужиться не получилось.

– Почему три? – Зуев, так и не успевший добраться до меня, резко затормозил. С арифметикой у него, оказалось, был полный порядок.

– Потому что ты идиот, а сюда они втроем приперлись, – я расплылся в довольной ухмылке. Это был мой шанс, пусть и не самый очевидный.

– На крыше был кто-то еще? – Зуев посмотрел на группу, что следом за мной спустила сверху Батона.

– Нет, – растерянно отозвался кто-то из них.

– Тогда где третий? – Зуев зло уставился на меня. – Кто третий?

– Коба, – усмехнулся я. – А ты идиот.

– Заткнись с идиотом! Это не может быть Коба! Мы с него глаз не спускали!

В «воронке» заржал Аким. Я тоже заржал. Только Батон не ржал – он свесил голову и из носа у него капала кровь. Видимо, хорошо о крышу приложился.

– Где он? – сквозь зубы процедил Зуев.

– Так я тебе и сказал.

– Черт! Снимите с Мешковского браслеты. Мне с ним с глазу на глаз переговорить нужно.

Эпилог

Зуев выглядел бледно и кисло. Наверное, прежде ему в таких ситуациях бывать не доводилось. Сам приехал ко мне домой, чтобы извинится. Не к крутому бизнесмену типа Иванца, а ко мне, простому русскому парню, который кроме рулевого колеса перед самым своим носом ничего хорошего в жизни-то и не видел. Представляю, через что ему пришлось переступить, чтобы решиться на это. Наверное, вся душа у бедолаги в шрамах.

– Я не знаю, Мешковский, как тебе это удалось, – мы стояли друг напротив друга в прихожей моей квартиры, и он смотрел на меня исподлобья. – Но с меня все отделение ржет.

– Да если бы ты следаком не был, я бы тоже при виде тебя оборжался, – по всем законам гостеприимства мне бы следовало гостя в дом пригласить, чаем напоить да баньку истопить, но что-то не хотелось.

– Можешь начинать смеяться. В прокуратуре сказали, что им такие следователи, как я, не нужны. Дело раскрыто, а я за это еще и втык получил. Скажи, Мешковский, почему все так уверены, что это ты его раскрыл? Прямо в глаза так и говорят.

Почему-почему? Николай Васильевич расстарался, потому что. Такие шутки как раз в его духе. Только сдавать знакомого мента я не стал. Вместо этого безразлично пожал плечами и успокоил гостя:

– Да ничего я не раскрывал, Зуев. Я себя, любимого, из дерьма вытаскивал. Кажется, вытащил. Как думаешь – такое мое поведение для меня характерное? Ты же специалист по поведенческим моделям.

– Можешь подначивать, сколько угодно. Но я тебе сразу говорю – не прикажи начальство, ноги бы моей тут не было. Заставили прийти и извиниться. Короче, Мешковский, извини. Если полковник Ведерников позвонит – скажешь, что я заходил и извинения принес. Понял?

– Нет, – я, полнейшая непосредственность, шмыгнул носом.

– Что – «нет»?

– Не заходил и не приносил. Я, Зуев, не злопамятный. Просто я злой и память у меня хорошая. Понимаешь, на что я намекаю? Сколько мне по твоей милости побегать пришлось? А еще и в КПЗ посидеть. Так что не было тебя тут. Когда появишься – я полковнику Ведерникову, конечно, сообщу.

– Это ты меня так унизить хочешь? – догадался он.

– Что ты! – я всплеснул руками. – Я просто хочу, чтобы ты понял – бог не фрайер, по делам каждому присудит.

– Просто я был уверен, что это ты налет подстроил! – взорвался Зуев. – Все совпадало, все! А когда пистолет у тебя в машине нашли – вообще всякие вопросы отпали. Кто же знал, что Ваня двойную игру ведет? Это же полным идиотом надо быть – прикрывать своих корешей после того, как они в него стреляли. Только до Вани, видно, сразу не дошло, что Коба решил и деньги загрести, и слово сдержать, грохнуть Иванца. Они же договорились, что такой навар все старые Ванины грехи покроет. Разделят пополам и забудут друг о друге. Понимаешь, Мешковский, Иванец-то от каждой сделки, оказывается, копейки получал. Не хозяин – дилер. Перепродавец, на проценте сидел. Поэтому для него миллион баксов очень хорошим кушем был. А я этого как-то не учел. Решил, что для него это мелочи – с его-то оборотами. Не стоит ради такого рисковать. Ну извини, а? Кто не ошибается? В следующий раз умнее буду.

– Только в следующий раз – не со мной, – поспешно предупредил я. В голосе Зуева прорезались искренние нотки, и сердиться на него отчего-то расхотелось. Действительно, кто не ошибается? Тем более что все уже позади. – Ладушки. Позвонит Ведерников – скажу, что ты приходил.

– Спасибо, – он повернулся, чтобы уходить, но на пороге замялся: – И еще, Мешковский. Ты, если что – обращайся. Я теперь, вроде как, твой должник.

– Да нет, спасибо. Я от вашего брата предпочитаю подальше держаться. Жаль, не всегда получается, – и, не выдержав, хохотнул: – То-то я все голову ломал, отчего Ваня утром в день ограбления такой веселый бегал. А он свой миллион получить готовился. А дружки его всего-то в две пули оценили! Хотя, ежели по мне, так все равно переплатили…