Текст книги "Охота на охотников"

– Да хрен его знает, откуда он взялся! Может, за угол свернули и подглядывали, что происходит. Я не знаю, Зуев, честное слово.

– Ты не знаешь, я не знаю. Но не это главное, Мешковский. Главное – что в твоем рассказе нет логики, хотя ты утверждаешь, что очень логичный. Так что ж не придумал что-нибудь более логичное, а, Мешковский? Ну, попробуй мне объяснить – зачем им караулить за углом? И зачем им гнаться за тобой?

– А почему ты у меня спрашиваешь, зачем он за мной гнался? – огрызнулся я. – Почему за углом караулили, могу с разбегу сказать – вуайеристы они, извращенцы. А вообще, я не нанимался логичные версии тебе сочинять. Я тебе нелогичную правду рассказал. Не нравится – поймай тех, кто в «Опеле» ехал, да спроси у них. Ты – власть, тебе и карты в руки. А мне больше сказать нечего.

Дальнейшие дебаты были бесполезны. Впрочем, за тот недолгий промежуток времени, что продолжалось наше с Зуевым знакомство, я уже успел уяснить – с ним вообще любые дебаты бесполезны. Для него по любому вопросу существовало только две версии. Одна была его, а вторая – неправильная.

Махнув на упрямого мента рукой, я прошел в спальню и, подперев спиной косяк и скрестив на груди руки, принялся наблюдать за ленивой суетой его коллег – довольно аккуратной, надо признаться.

Обыскивать тут было особо нечего. Кровать, пара тумбочек и шифоньер. Судя по слегка растрепанному покрывалу, под матрасы они уже успели заглянуть. Неплотно прикрытые ящики тумбочек черным по белому говорили – и здесь смотрели. На момент моего появления двое рылись в шифоньере, еще двое, плюс понятые, стояли позади и наблюдали за процессом.

Когда очередь дошла до бельевых ящиков, один из ментов, не мудрствуя лукаво, вытащил их и вывалил содержимое на кровать. Ничего криминального там не было, но в один из них я имел обыкновение складывать небольшие подарочки, которые оставались после посещения квартиры некоторыми забывчивыми особами женского пола. Как то: трусики, лифчики, чулки и прочая мутота. Ну, не выбрасывать же, в самом деле. А вдруг хозяйка данного аксессуара решит еще раз почтить мою кровать своим присутствием? Возьмет и спросит – а вот я у тебя как-то трусы оставляла бледно-розового цвета, где они? Не скажешь ведь, что выкинул. А если скажешь, то сам потом будешь бледно-розового цвета. И без секса на сладкое. Так что пусть лежат. Кушать-то не просят.

Но вообще я не фетишист, нет!

Однако изрядная куча женских прибамбасов, скопившаяся за долгие годы холостячества, произвела неизгладимое впечатление на мою юную соседку. И она перевела взгляд, полный смешанных чувств, на меня. Поскольку глаза соседки пребывали в изрядно выпученном состоянии, я испытал при этом далеко не сексуальное возбуждение. Но промелькнуло и нечто вроде законной гордости – так как в этих вытаращенных глазах, помимо всего прочего, было, ни много, ни мало, восхищение. Мол – вот он какой, настоящий самец! И не объяснишь ведь, что для пятнадцати лет холостой жизни эта куча – и не куча даже, а так, баловство. Иные за пару месяцев больше трофеев собирают.

Впрочем, чувства соседки можно было понять. Мужа в рейс она проводила месяца три назад, а мужского внимания хочется. Самец я или не самец, но все необходимые самцовские атрибуты при мне. Куча женских тряпок на постели – лучшее тому подтверждение. И соседка робко мне улыбнулась. Дескать, молодец, так держать. А хочешь, я тоже у тебя что-нибудь забуду?

Я не стал ломаться. Хочется мужского внимания? Пожалуйста! И я подарил ей необъятной широты улыбку. Пусть пользуется. А если очень уж приспичит – даже на огонек заглядывает. Пополнять коллекцию – это еще никогда никому не вредило. Я имею в виду истинных ценителей жанра. Хотя, конечно, с соседками – это не комильфо. Муж – он до поры, до времени в рейсе. А потом ведь вернется. Что ж мне с ним – объясняться, почему его благоверная в моем шкафу свои бледно-розовые трусы забыла? Нет, так дело не пойдет. Я резко стер улыбку с лица и снова уставился на копающихся в женском белье ментов.

Не найдя в спальне ничего предосудительного, те сгребли манатки обратно в ящики и, вернув их на место, перебазировались в кухню. Представители гражданского населения, а с ними и Зуев – тоже.

Я не знаю, что он рассчитывал у меня найти, приставая к прокурору с просьбой выдать ордер на обыск квартиры. Все, что могло бы вызвать интерес у правоохранительных органов – пяток стволов да две гранаты – я хранил в подвале, в месте, недоступном для их длинных рук. Ибо даже среди соседей мало кто знал, где чья коморка в большом, давно поделенном по-братски подвале. Слишком много коморок, слишком много соседей, слишком редко туда спускались люди … Мне это давным-давно пришлось по нраву, и свой небольшой арсенал я почти сразу обустроил там. Хранить подобное в квартире считал ниже своего достоинства – не дебил, в самом деле, хоть и с придурью.

Конечно, они ничего не нашли. После кухни обыскали ванную комнату и туалет – даже в сливной бачок заглянули. Пусто. Поэтому я глумливо усмехнулся в разом ставшую озабоченной рожу Зуева и прямо спросил:

– Слушай, Зуев. А теперь поделись со мной страшной тайной. Что ты хотел у меня найти? Тот самый чемоданчик с двумя лимонами?

– Нет, конечно, – проворчал тот. – Но кое на что интересное все же рассчитывал.

– Это на что же? – в моем голосе было столько ехидства, что самому стало противно. Но поделать с собой я ничего не мог – оно само перло наружу, не спрашивая разрешения.

По лицу Зуева было видно, что он гоняется за мыслью. Та долго и ловко от него убегала, но в конце концов была изловлена и подумана. В результате чего следователь просветлел лицом и спросил:

– У тебя есть гараж, Мешковский?

– Не-а, – я мотнул головой. – Я машину на стоянку ставлю.

– Ага! Значит, у тебя есть машина!

– Ой, блин! А как ты догадался?! Сам разве не сообразил, что меня секретарша иванцовская, Татьяна, в том числе и по машине опознала?

Зуев пропустил подначку мимо ушей. У него в голове была придуманная мысль, и ни на что другое он отвлекаться не желал.

– А ты не будешь возражать, если мы ее тоже досмотрим?

– А в твоей бумажке прокурор что-нибудь про машину писал?

– Нет, – он снова помрачнел. Промашку допустил. Не все продумал. Ай-яй-яй. Как бы опять скользкий, как намыленный отросток, Мешковский между пальцев не проскочил…

– Зуев! – торжественно провозгласил я. – Я не буду возражать против досмотра машины. Чтобы ты раз и навсегда понял – мне скрывать нечего, я в Иванца не стрелял.

– Ну, так пошли на стоянку! – он снова просветлел лицом.

– Не на стоянку, – возразил я. – Машина во дворе.

Ему было без разницы. Его волновало лишь то, что добро на досмотр получено. И мы спустились вниз, оставив в квартире двух ментов. Зачем – не знаю. Но я надеялся – не для того, чтобы они разворовали мою коллекцию трофейного женского белья. Я хоть и не фетишист, но память есть память.

Открыв машину, я сделал широкий приглашающий жест рукой. Им тут же воспользовались, и я принялся смотреть, как два сыскаря принялись с упоением извращаться мозгом и руками, стараясь найти место поукромнее, но чтобы в нем можно было что-нибудь спрятать.

И был немало удивлен, когда через пару минут один из них выпрямился и поманил к себе Зуева. Тот подошел, и мент предусмотрительно сдвинул назад водительское кресло. Чтобы, значит, и секрет неосторожным словом не выдать, и начальство в известность поставить.

Затея вполне удалась. Не успел я и носом шмыгнуть, и даже примерно прикинуть, что же там могло отыскаться такого интересного, – ибо, насколько помнил, там не было вообще ничего, кроме пыли, – как рука Зуева схватила меня за рубаху и рывком подтащила к машине.

– Смотри, Мешковский! – плотоядно прошипел следователь. – Может быть, ты знаешь, что это такое?

Конечно я знал. Пистолет системы Макарова. Калибр девять миллиметров. Оружие останавливающего действия. Полное говно, но в техническом плане почти безотказный.

Тем не менее, это самое дерьмо лежало у меня под водительским сиденьем и коварно поблескивало. Откуда оно там взялось – ума не приложу. Насколько я разбирался в этом вопросе, пыль размножаться пистолетами Макарова не умеет. Она ведь почти как человеки, пыль-то – размножается исключительно сама собой.

– Волына, – тем не менее сказал я. Молчать было глупо. Но говорить было нечего. На ум пришло совершенно банальное: – ПМ. Но я в первый раз его вижу.

– Конечно, – согласился Зуев. – А давай, мы заберем его на экспертизу и проверим – не из него ли стреляли в Иванца?

И тут до меня дошло. «Опель» ехал за мной совсем не для того, чтобы убрать свидетеля. Они собирались подбросить ствол. То ли каким-то образом заранее вычислили, где я живу, то ли сумели-таки отследить. Что, конечно, не делает мне чести, как бывшему таксисту, но сейчас это было не важно. Они довели меня до подъезда – и точка. Вскрыть старый драндулет в отсутствие хозяина – дело плевое. Сигнализацию я не устанавливал – именно потому, что драндулет старый и никому в пуп не уперся. Вот только Зуеву этого не объяснишь. Если в его голове еще и оставались какие-то сомнения относительно моей виновности, – в чем я лично сильно сомневаюсь, – то после обнаружения этого пистолета о них можно было забыть. Конечно, это тот самый ствол, из которого подстрелили Иванца. И у меня – ни одного шанса выкрутиться.

– Молчишь, – строго констатировал Зуев. – А ведь я тебя предупреждал – сколько веревочке не виться… Ну что, граждане понятые? Сейчас мы поднимемся в квартиру и составим протокол…

Решение пришло неожиданно. Все равно терять было уже нечего. А в тюрьме я ни за что и никогда не докажу, что не причастен к последним событиям. Оставаясь же на воле – чем черт не шутит?

И, схватив Зуева за пояс и руку, я швырнул его на стоявшего рядом мента. Два тела, спутавшись, рухнули, а я развернулся и пустился бежать. Секунд через десять позади громыхнул выстрел, но я его проигнорировал – было уже темно, и попасть в меня, тем более из «Макара», было нереально. К тому же, зная все местные козьи тропы, я предусмотрительно помчался не через арку на улицу, а в другую сторону – туда, где помойка, кусты и – свобода.

Ну, здравствуй, подпольная жизнь.

13

С такой скоростью я, наверное, еще никогда в жизни не бегал. Даже в школе, когда за мной гнался злой физрук со свистком в зубах – после того, как я бабахнул насаженный на циркуль капсюль у него под ногами. Физрук, конечно, был страшен в своей ярости, но он был с бодуна, и максимум, что мне грозило в случае поимки – оборванные уши. А вот что со мной сделают менты, ежели поймают, я и представить боялся. В застенки бросят – это конечно, но не застенки меня смущали. Потому что сначала со мной проведут разъяснительную работу по теме «Нельзя бросаться в одного мента другим ментом, потому что это некрасиво, неэстетично и противоречит ментовскому восприятию окружающей действительности». Результатом такой разъяснительной работы однозначно станут многочисленные синяки и шишки, которые появятся на моем теле от сильного раскаяния и осознания собственной неправоты.

В том, что именно так все и будет, я не сомневался. Менты – они тоже люди, им тоже время от времени хочется отстаивать свою честь кулаками. Тем более, когда повод есть. Плавали, знаем. Поэтому я стремился как можно быстрее и как можно дальше убежать от их праведного гнева.

У меня это получилось. Остановился я только через четыре квартала, изрядно поплутав по задворкам, закоулкам и прочим труднопроходимым местам. Теперь погони можно было не бояться – в темноте да по незнакомым ухабам Зуев с компанией не имел ни одного шанса на успех. Опасаться нужно было тотальной облавы, но я утешил себя тем, что убежал от собственного дома не меньше, чем на полтора километра – и это по прямой. Сколько выйдет по кривой – даже подумать страшно. Так что Зуев может спокойно утереться – оперативно блокировать и организовать прочесывание такого обширного участка в двенадцатом часу ночи у него просто не получится.

Одышка меня, как ни странно, не мучила – стресс, наверное. Хотя пробежал я немало – в километрах и не сосчитаешь, потому что петлял, словно заяц. Тем более бежал по пересеченной местности. Я погладил себя по умной и все еще довольно волосатой головке и сделал вывод, что нахожусь в прекрасной спортивной форме. Правда, только в том случае, когда следователь Зуев в зад дышит. Но и это немало.

Впрочем, после удачного побега мои проблемы отнюдь не закончились. Впереди маячили темень, довольно холодный осенний вечер и полное отсутствие финансов в кармане. Хорошо еще, что после принятия ванны я оделся в джинсы и рубашку, а не натянул халат на голое тело, как это делал обычно. Но нынешним вечером я ждал визитеров, а потому халат остался висеть на вешалке. Хоть в чем-то повезло.

Поскольку путь домой оказался для меня естественным образом закрыт, я присел на бордюр и принялся размышлять, что делать дальше. Вернее, решение этого вопроса было очевидным – требовалось попасть к одному из своих друзей, которых, слава богу, хватало. Все-таки с перерывом на армию я прожил в этом городе тридцать лет, успел обзавестись. Но все закадычные дружки, – в основном, бывшие коллеги по работе в третьем таксопарке, где я ударно трудился в течение последних десяти лет, – по закону подлости жили очень далеко. И как до них добраться посреди ночи, не имея в кармане ломаного гроша – вопрос.

Долго ломать над ним голову я, однако, не стал. Как говорил мой прапорщик, лошадь пусть думает – у ей башка большая. А нам думать не положено – нам нужно выполнять поставленную задачу.

Задача была – добраться до друзей. К примеру, к Генахе Кавалеристу, который и сосватал меня Иванцу. За что теперь должен был расплатиться прерванным сном. Что ж, мне одному, что ли, отдуваться? Нехрен! И я встал и пошел.

Пешком. А фигли? Пусть до Генахиного дома добрых десять километров, другого выхода все равно не было. Без денег ловить машину – дохлый номер. Зато в походе разогреюсь и уже не буду с таким увлечением клацать зубами, оббивая с них эмаль. Стоматологи меня поймут.

Раза три за время этого перехода, который отнял примерно полтора часа, я нырял в кусты при виде проезжающей мимо ментовской машины. Еще раза три я не успевал их вовремя заметить, и они проносились мимо, не обращая на одинокого путника никакого внимания – трезвый, спокойный. Что с него взять? А один раз я даже был остановлен пешим патрулем ППС, вырулившим из какого-то скверика, где он маскировался под кустарник в ожидании меня.

– Документы! – весьма лаконично бросил один из пэпээсников, видимо, старший наряда.

– А ваши? – очень вежливо спросил я. – Если вас, конечно, не затруднит.

Их затруднило. Вместо ответа мне в морду ударил луч света от карманного фонаря, и я надолго ослеп.

– Куда путь держишь? – судя по голосу, это снова был старшой. От него шел такой выхлоп, что комары в беспамятстве на землю валились. К гадалке не ходи – в скверике товарищи не только меня поджидали, но и с алкоголизацией населения путем уничтожения алкогольной продукции боролись.

– Да ты сам пьяный! – раздраженно заявил я. – Вызывай, нафиг, «бобик», поедем в отделение. Там разберемся, кому в вытрезвитель пора.

Пэпээсник досадливо крякнул и гораздо более мирно спросил:

– Рядом живете?

– Я-то? Буду я через весь город шарахаться по такой холодрыге. Вон в том доме и живу, – я ткнул пальцем прямо по курсу, где в полутьме виднелся девятиэтажный «крейсер». – Могу продолжать движение?

– Можете, – мои глаза снова обрели способность видеть, и первым делом зафиксировали довольно кислую мину старшого. – Только вы уж поосторожнее – время позднее, шпана всякая.

– Конечно, – важно кивнул я. – Я от них, если что, убегу. Я быстро бегаю. Только что проверял.

И пошел дальше, от души надеясь, что им не придет в голову сопроводить меня до самого дома. А то опять начнутся вопросы и ненужные телодвижения. Ни к чему это.

Наряд, к счастью, остался топтаться на месте. А когда я метров через пятьдесят обернулся, они вообще гуськом ползли обратно к скверику. То ли у них там еще оставалось, чем продолжить банкет, то ли просто место хорошее было – не знаю. Но самим раскладом остался вполне удовлетворен.

К Генахиному дому я подошел в половине первого ночи. Холода уже не чувствовал. Даже наоборот – рубаха прилипла к вспотевшей спине. Отвык все-таки от таких марш-бросков.

У меня были определенные сомнения, что в данный момент Кавалерист находится дома. С таким же успехом он мог быть и на смене – таксерская доля непредсказуемая. В таком случае придется тащиться еще к кому-нибудь, а это как минимум три километра – ближе никто из знакомых не жил. Ноги заранее недовольно загудели. Я велел им заткнуться, взять себя в руки и быть мужиками, и принялся костяшками пальцев долбиться в дверь – негромко, но часто и настойчиво. И – чудо! – после десяти минут долбежа мне все-таки открыли. На пороге стоял Генаха. Очень трезвый и в одних трусах. Глаза при этом имел узкие-узкие. Очевидно, со сна, потому что от природы узкоглазием не отличался, будучи европеоидом, хотя и довольно карикатурного исполнения.

– О, блин, Мишок! – хрипло и вовсе даже беззлобно сказал он. Не удивился, а просто констатировал факт. – Ты чего здесь?

– Ты, Генаха, извини, – попросил я. – Я знаю, что человеков будить – грех великий, но у меня беда, жена из дома выгнала. Надо где-то кости кинуть. Можно у тебя?

– Да проходи, о чем базар! – он поспешно шагнул в сторону, пропуская меня в прихожую. Вот она, настоящая мужская солидарность! Но потом вдруг его глаза перестали быть узкими и стали вполне себе круглыми. – Погоди, какая жена? С каких пор у тебя жена завелась?

– Да наврал я тебе все, – хихикнул я, разуваясь. – Меня не жена, а менты из дома выгнали. Пришли с дубинками и матюгальниками – и выгнали. Сказали, что сами теперь там жить будут.

– Ты задолбал! – Кавалерист перешел на легкий рык. – Ты нормально можешь объяснить, что у тебя произошло? У тебя ведь что-то произошло, иначе бы ты тут не появился.

– Ты до безобразия логичен, друг мой, – поморщился я и поведал захватывающую историю последних дней своей жизни. Генаха слушал молча, снова придав своим глазам замечательно прищуренный вид – чистый Ленин в его лучшие годы. И, выслушав, сказал:

– Извини, Мишок, я же не знал, что такая ботва получится. Я думал, Иванец – в натуре нормальный перец. Он так солидно выглядел.

– А я тебе что-то предъявляю, что ли? – удивился я. – Я к тебе совсем не за этим пришел. Мне, Генаха, материальная поддержка нужна, я же теперь в бегах.

– Сколько? – за что люблю Кавалериста – он умеет ухватить главное. Жаль только, что у него это редко получается.

– Сотку баксов, – я пожал плечами. – На первое время хватит.

Генаха молча вынул из кармана висевшей здесь же куртки деньги, отслюнил три синенькие купюры и протянул мне:

– Держи. Штуками пойдет? – я кивнул, он кивнул в ответ и добавил: – Ну что – пошли чай пить?

Я не стал отказываться. Поход по ночному городу привел к серьезному обезвоживанию организма, и количество аш-два-о срочно требовало восполнения. Впрочем, долго засиживаться я не собирался. И на вопрос Кавалериста – останусь ли на ближайшие пару-тройку дней гостевать в его квартире отрицательно покачал головой:

– Не, Генаха. Мне у тебя зависать никак нельзя. Это чистой воды подстава получится. Менты, Генаха, они же как люди почти – умные от зубов до прямой кишки. Зуев запросто вычислит, где я в последнее время работал и кто у меня в корешках числится. И пробежится по адресам. А теперь попробуй с трех раз догадаться, что он с тобой сделает, если обнаружит здесь меня?

– Застрелит из пистолета, – проворчал Генаха. – Ни хрена он со мной не сделает. Я скажу, что не знал, что ты в бегах. Что – я не имею права с друганом побухать в собственной квартире? Пусть твой Зуев грызет морковку у зайца.

– Он сгрызет, не переживай, – успокоил я. – И не только у зайца. У тебя тоже сгрызет. Про себя вообще молчу. У него зубы знаешь, какие? О-го-го, какие зубы! Он их каждый день, наверное, по полчаса надраивает. Нет, Генаха, овчинка выделки не стоит. Зачем так рисковать? Я лучше в гостинице какой перекантуюсь. Только, друг, у меня к тебе еще одна просьба есть.

– Какая? – Кавалерист, как верный товарищ, готов был сделать все, что в его силах. Но сам в это время – слепой кишкой клянусь – прикидывал, как бы половчее самому влезть в мой хипеш. А иначе зачем ему принимать такой задумчивый вид – при том, что думать Генаха не любил с детства? Он в хипешах участвовать любил.

– Ствол мне нужен, Генаха.

– Ствол? – глаз у него загорелся огнем азарта. Ствол – это признак хорошего хипеша, качественного. – А зачем тебе ствол?

– Потому что теперь я сам кузнец своего счастья. Зуев хочет не дело раскрыть, а меня за решетку упрятать. А я не хочу за решетку. Значит, мне самому нужно попробовать поковыряться в этом навозе. Глядишь, и наковыряю чего. Только без волыны ковыряться опасно – эти супчики уже нарисовали два трупа, да и Ваню пару раз подстрелили. Так что со стволом мне как-то спокойнее будет. Есть у тебя ствол? Да не жмись, я же знаю, что ты человек запасливый. И тайничок твой помню.

– Конечно, есть, – Генаха не стал отпираться. Вряд ли и мысль такая у него промелькнула. Сам человек безбашенный, он не имел привычки отговаривать людей от безумных поступков. – Сейчас оденусь, съездим.

И он ушел одеваться, а я остался в кухне – допивать чай и прикидывать возможные расклады. Но довольно рассеянно – мозг, по случаю ночного времени, возражал против активной эксплуатации себя, любимого.

На то, чтобы прийти в состояние боевой готовности номер раз, Генахе потребовалось пять минут. В армии он, по случаю яростной нелюбви ко всякого рода дисциплине, не служил, но искусством быстрых сборов где-то на генетическом уровне владел. А потому уже очень скоро накручивал диск телефона, вызывая такси. Не из третьего таксомоторного – кажется, он все еще не оставил надежду поучаствовать в моем хипеше. Если рассказать об этом кому-то из знакомых, то почти наверняка придется принимать его в компанию. Чего Генаха делать не хотел. В некоторых случаях он был нерационально жадным – Генаха.

Через полчаса мы были у его тайника. Таксиста Кавалерист попросил остановиться, не доезжая метров сто – чтобы не светить место, а заодно не травмировать нежную водительскую душу видом огнестрельного оружия. Хотя чего там травмировать – непонятно. Такой же таксер, как и мы. По некомплекту зубов видно – человек бывалый; по роже – что нелюбопытный. Его даже ни разу не смутило, что два придурка поперлись темной ночью в промзону, да еще в такое место, откуда до ближайшего предприятия – полкилометра птичьим летом. Мужик только флегматично провел себя по боку, и я краем глаза приметил, как его рука что-то любовно ощупала. Ну, говорю же – бывалый дядька.

Генахин тайник был оборудован со знанием дела, в куче мусора, десятилетиями копившегося рядом с территорией таксопарка, в котором имел честь работать Кавалерист, а всего годом раньше – и я тоже.

Поделившись со мной экспонатом своей коллекции – всего лишь «Макаровым», но ничего лучше у Кавалериста в наличии не оказалось – он не выдержал и заявил открытым текстом:

– Ты это, Мишок, если помощь нужна… Короче, ты в курсе, да?

Ну, очень хотелось человеку в хипеше поучаствовать. Но я огорчил его, удивленно спросив:

– А в чем ты мне помогать собрался, Генаха? От ментов прятаться? Так мне это в одиночку сподручнее делать будет.

Кавалерист огорченно шмыгнул носом, однако не нашелся, что возразить.