Текст книги "Повесть о потерянном времени"

– Это Вы на что намекаете? – насторожился замполит, – уж не на нашу ли величайшую в мире страну, «где так вольно дышит человек»?

– Ну что Вы, конечно же, нет. Я всего-то-навсего имею в виду наш героический батальон. У нас же все по сказке Толстого: «Лишь только солнце скрылось за горизонтом, в стране дураков закипела работа».

– Это всего лишь особенности нашей работы с личным составом: круглосуточный прессинг, дабы никакая чушь не лезла бойцам в головы. Но сейчас, собственно, не об этом: ключик этот от однокомнатной квартиры в недавно построенном доме. В резерве ее держали для особо настырных. Похоже, что настырный не замедлил появиться. Сходите и посмотрите. Если устроит, то завтра можете начинать оформлять документы. Недоделок, конечно же, по этому дому много. Ну а что Вы хотели? Вы же знаете: «военный строитель – это не военный и не строитель». Почему ключ только один? Кто ж его знает. А зачем Вам больше? Все равно замок надо менять.

Подгоняемый любопытствующим нетерпением, Сергей резво проследовал к стоящему на окраине жилого городка новому дому, быстро нашел дверь вожделенного жилища и после непродолжительной возни с кривовато вставленным замком, наконец, проник в пустующее помещение. Беглый осмотр будущего жилища показал, что назвать его пустующим было никак нельзя. «Вот поэтому-то и ключ замполиту достался всего один», – подтвердил сам себе свою же догадку слегка удрученный старлей. Следы присутствия, видимо, укрывающихся здесь порой от работы военных строителей обнаруживались повсюду. На полу и подоконниках были разбросаны обрывки пожелтевших газет, куски грязной ветоши, бутылки с прокисшими молочными продуктами и засохшие остатки нехитрых съестных припасов. Из туалета омерзительным шлейфом тянуло когда-то не смытыми и тоскливо засыхающими в своей несвежести интернациональными экскрементами. Все дело в том, что основу героических военно-строительных сил традиционно составляли выходцы из сельской местности закавказских и среднеазиатских республик, многих из которых только после полугодичной службы принимались допекать смутные догадки о том, как все-таки надо правильно пользоваться нехитрым туалетным оборудованием. Познающие плоды цивилизации «джигиты» порой подолгу «зависали» над строгими военно-туалетными, очками периодически дергая за рычаги и веревки, свисающие с высоко подвешенных сливных бачков. Не обращая внимание на нарастающую ярость окружающих, они могли подолгу и с неподдельным удивлением разглядывать мощные водяные водопады, исчезающие в неведомых глубинах сливных отверстий. Лишь к концу своей военно-строительной карьеры лучшим из «джигитов» удавалось овладеть искусством набора телефонного номера, а особо продвинутые из лучших достигали иногда таких высот, что могли уже самостоятельно пользоваться телефонным аппаратом в полном объеме и даже что-то изрыгать в трубку на предельно изломанном русском языке. Сергею уже доводилось общаться по телефону с самыми продвинутыми индивидами из басмачества. Сосед Сергея по общежитию, мрачноватого вида и богатырских размеров холостяк, капитан Игорь Шиленков, командовал ротой строителей и старлею несколько раз довелось звонить ему среди дня, решая какие-то общебытовые вопросы. В казарме военно-строительных войск трубку, как положено, брал дневальный:

– Днэвал рот рад Курбердымухаметханов сюсю!

– Старший лейтенант Просвиров. Соедините меня с командиром роты!

– Командира? Ёкх, командира. Она ушла склад!

Вот с таким контингентом приходилось управляться Шиленкову, и его повседневная невеселость имела под собой вполне реальное объяснение. «Да, без Игоря мне тут явно не обойтись, – подумал Сергей, стремительно покидая гадюшник, из которого ему в скором времени предстояло соорудить достойное для проживания жилье, – ко всему прочему паркетные плиты положены вкривь и вкось, краны текут, а кухню и ванную на первое время надо хотя бы покрасить». Дабы ускорить процесс свития семейного гнезда, Сергей решил, не дожидаясь вечера, сразу же по-дружески озадачить Шиленкова и направился в расположение его «дикой дивизии». Несмотря на то, что до вечера еще было далеко, казарма была полна галдящего полувоенного народа. Сидящий в полудреме на приставленном к тумбочке стуле дневальный даже не заметил прихода в расположение роты незнакомого старлея. Брезгливо поморщившись, Сергей быстро отыскал кабинет с надписью: «Канцелярия» и, открыв дверь, с удовлетворением обнаружил там соседа-капитана. Шиленков сидел за стандартным армейским канцелярским столом и с пообыкновению мрачным видом рассматривал, медленно поворачивая в ладонях, маленький золотистый бюст Ленина.

– А-а-а, это ты, и тут от тебя покоя нет, – чуть повеселел капитан, приподнимаясь и протягивая Сергею руку, – только ты в следующий раз лучше постучи, а то можешь получить чем-нибудь в лобешник. Это я так своих туземцев воспитываю: как только вошел без стука, хватаю что под руки попадется и мечу в дверной проем.

– И что? Помогает?

– Не то слово. Давно уже такого не было, вот я и расслабился. Тебя вон упустил, хотя и предмет самый, что ни на есть подходящий в руках был…

В этот момент в казарме возник какой-то неясный шум, переходящий в гул. Через некоторое время в нарастающем гуле уже можно было различить звуки ударов тупых предметов по биологическим телам, сопровождаемые гортанной руганью на смеси русского и еще какого-то тарабарского языка, культивируемого где-то на национальных окраинах великой державы. Капитан резко вскочил и в одно мгновение исчез за дверями канцелярии. Взгляду выскочившего вслед за ним Сергея представилась следующая сцена. В центре казармы образовалась «куча мала» дерущихся туземцев. Различить с ходу, кто из них за кого, не представлялось никакой возможности, так же как и не понять было сразу, что именно не поделили между собой эти горячие южные парни. Но, как выяснилось, этого вовсе и не требовалось: капитан сходу врезался в ершащуюся конечностями-протуберанцами кучу и с криком: «Пирмуххаметов! Сволочь! Опять ты за свое, сучье вымя!» выдернул из нее фигуру какого-то размахивающего руками «урюка» с оторванными на одном погоне сержантскими лычками. Капитан несколько секунд тряс болтающееся на вытянутой руке тело, тщательно прицеливаясь свободной рукой для более точного попадания заносчивой фигуре в особую болевую точку. Искомая точка, видимо, находилась на лбу головы фигуры. Об этом можно было судить уже после того, как капитан резко выбросил в сторону фигуры только что выцеливавшую что-то руку, заканчивающуюся пудовым кулаком. Кулак угодил точно в лоб головы фигуры. После этого фигура, разрушив на своем пути еще шевелящуюся кучу туземных тел и описав плавную дугу чуть выше спинки стоявшей метрах в трех от места действия кровати, мягко коснулась амортизируемого пружинами матраца. Дерущиеся в мгновение ока куда-то исчезли, как будто их смыло неизвестно откуда накатившей волной. «Он у них предводитель, – спокойно проговорил капитан, уважительно указывая на неподвижную фигуру с оторванной лычкой, – сейчас очнется, будем воспитывать. Ты не удивляйся: у них менталитет такой, как у кавказских овчарок – раз в месяц надо бить, чтобы не забывали кто в доме хозяин. Ты с каким вопросом-то пришел? Пойдем поговорим с глазу на глаз». В канцелярии Сергей коротко изложил суть своей просьбы.

– Да не вопрос. Все сделают обезьяны в лучшем виде. А я то и думаю: «Куда это у меня тройка приматов периодически и незаметно для пытливого глаза на открытой местности разом исчезает?» Уже не раз мне об этом докладывали, а начнешь допрашивать – молчат «как рыбы об лед». Лепечут иногда что-то вроде: «Командира, мы плана выполняем». А тут вон оказывается что… Конспиративной квартирой обзавелись, подпольщики. Вот они все и сделают. Лично проконтролирую. Давай ключ. Одна только просьба: если есть, дай мне десяток значков для дополнительной стимуляции этих туземцев.

– Каких значков?

– Да любых. Военных, само собой. «Воин-спортсмен», «Отличник боевой и политической подготовки» и т. д. Они ведь для того, чтобы поехать на «дембель» с ног до головы увешанными этими блестящими фитюльками родную мать наверное продадут.

– Без проблем.

– Ну, давай. До встречи, брате, в нашей келье. Приходи, помолимся о судьбах мира сего. А пока пойду-ка я, займусь чем-нибудь земным. Налажу-ка я, пожалуй, сегодня выполнение внутреннего распорядка дня.

Выйдя из канцелярии, капитан отправился к месту недавнего ристалища, а Сергей заторопился в автопарк подводить итоги уходящего дня. Приближались следующие учения, а работоспособность двух аппаратных из взвода нерасторопного лейтенанта Захарука оставляла желать лучшего. Спускаясь по лестнице, он вдруг услышал долетевший откуда-то сверху леденящий душу вопль, и, тут же, где-то наверху по-тараканьи испуганно и вразнобой затопало большое количество сапог. «Воспитательный процесс в действии, – отметил в своем сознании Сергей и с облегчением вышел на улицу. Все-ж-таки гадостная атмосфера царила в этой полукриминальной казарме. Никак не напоминала она о святых устоях простого воинского быта.

В воротах автопарка старлей нос к носу столкнулся с самым главным в батальоне зампотехом майором Завдрыщенко. Майор был отчаянным холериком, и в его слегка воспаленном мозгу, по видимому, было так много извилин, что мятущиеся по ним мысли никак не могли найти себе достойного выхода. Об этом свидетельствовали и мимика морды перечеркнутого усами лица, и слетавшие из его всегда нервно подрагивающих уст скороспело-скоротечные фразы. На непрерывно шевелящей тараканьими усами морде лица Завдрыщенко непрерывно отражалась какая-то шедшая внутри него борьба. Импульсы этой внутренней борьбы придавали ускорение мыслям. Мысли безнадежно плутали по бесконечным лабиринтам, приводя майора в отчаянье, и, когда отчаянье достигало своего апогея, оформленная в осколки слов мысль неожиданно срывалась со слегка припухших губ Завдрыщенко. Эти поминутно срывающиеся мысли часто пугали его самого. Пугали отнюдь не громким произношением, а своей непредсказуемостью. Вот представьте: задумал, к примеру, майор с самого утра переставить кунг с неисправной машины на исправную новую, но эта мысль утром так и не нашла выхода из лабиринта и не была услышана личным составом. Личный состав, проявив инициативу, к вечеру отремонтировал неисправный автомобиль, переставив большую часть деталей с бывшей еще утром новой и исправной машины. И тут после завершения очередного этапа внутренней борьбы мысль о перестановке кунга неожиданно вырывается в виде приказа из отверзых уст Завдрыщенко: «Быстро, нах! Кунг с «08–10» на «08–12». Все, я сказал. Не обсуждать. Сгною, нах». И на глазах оторопелого личного состава майор быстро куда-то исчезает. После своего исчезновения он некоторое время где-то блуждает. Во время блуждания борьба внутри майора не утихает, и в его изрезанном извилинами мозгу вдруг возникает догадка о том, что все-таки напортачил инициативный личный состав. Мысль-возмущение о загубленной новой машине начинает хаотично метаться по запутанному лабиринту, принося майору почти ощутимую физическую боль. Завдрыщенко быстро возвращается к машинам и с отчаянием убеждается в том, что набитый исправной аппаратурой кунг вновь оказывается на неисправной, пусть и новой еще машине. Отчаяние майора нарастает и, наконец, достигает своего апогея. Выплескивается запоздалая, но поразительная по своей глубине мысль: «Вернуть все в зад! Ублюдки! Всех сгною, нах!» И майор снова куда-то исчезает. И так до десятка раз на дню. Вот такими неповторимыми особенностями обладал майор, с которым Сергею не посчастливилось столкнутся в воротах автопарка.

– Просвиров, я же ставил с утра задачу: перебрать движок на ГАЗ-66 и заняться тормозами на ЗИЛу? Ни хрена никто ничего не делает! Один спит под машиной, другой ходит вокруг разобранного движка, репу чешет, не знает, как его теперь обратно собрать. А Вы где-то шляетесь целый день. Всё пожарных по гарнизону гоняете?

– Ха, ха, ха, – раздельно и серьезно произнес Сергей, – good joke, как говорят наши потенциальные противники, товарищ майор.

– Что-что? Вы что там, матюгаетесь, что ли? – от назревавшего возмущения кончики усов Завдрыщенко начали загибаться кверху.

– Отнюдь. Я только порадовался Вашей, как всегда, удачной шутке, товарищ майор. А по поводу того, о чем Вы мне сейчас рассказали, хотелось бы напомнить: все это конечно же имело место быть, но было вчера. На движке полностью убит коленвал и растачивать его смысла не имеет, а на ЗИЛе текут тормозные цилиндры, да и колодки не мешало бы поменять. Поскольку на батальонном складе требуемых запчастей нет, то Вы обещали сегодня потрясти прапоров с гарнизонного склада.

– Я? Обещал? – на лице майора, как отражение происходящей в нем внутренней борьбы, вновь заметались усы и губы. – А Вы то, сами чем-нибудь собираетесь заниматься? Или Вы думаете, что целый майор будет целый же день бегать по гарнизону и лебезить перед прапорами, выпрашивая у них для нерадивых старлеев различные автомобильные детальки?

– Вот теперь все понятно. Только зачем было тогда что-то обещать? Так бы и сказали, что добыча автомобильных запчастей – это проблема «каждого индейца».

– Подогадливей надо уже быть, товарищ старший лейтенант. Чай не первый год служите.

– Да нет, тогда дело здесь не только в чьей-то догадливости. Здесь нужны еще и некие продукты обмена. Излишки, так сказать, процесса производства, предназначенные для натурального обмена. Бартера, другими словами.

– Что Вы имеете в виду?

– Именно то, о чем Вы сейчас подумали. Речь идет о спирте, разумеется. Вы же ежемесячно его себе забираете, а потом, обвиняя всех в беспомощности, демонстративно решаете проблемы обеспечения запчастями сами.

– Это не Ваше дело. В армии есть хорошая поговорка: старшим в жопу не заглядывают.

– Даже и не мечтал никогда о возможности такого созерцания, товарищ майор. Честно Вам говорю. Вряд ли там есть что-то новое и интересное. Может какая-то особая форма геморроя? Но я в этом ничего не понимаю. Медицинского образования не имею.

– Вы что-то очень много сегодня разговариваете, надо бы объявить Вам еще одно взыскание.

– Может хватит? У меня их уже десять на сегодня. (Майор очень любил раздавать взыскания направо и налево. Сергей иной раз получал их более двух десятков за день. И если бы существовала особая военная книга, подобная книге рекордов Гиннеса, Завдрыщенко непременно в нее бы попал как рекордсмен по наказанию подчиненных и вряд ли кто мог бы превзойти его до скончания дней существующей цивилизации. Но, к чести майора, необходимо отметить, что он этих взысканий никогда не запоминал и ни в какие служебные карточки никогда не записывал. Поэтому на служебной карьере наказуемых его строгости никак не отражались. Да и вообще, если так поподробнее разобраться, был Завдрыщенко добрейшей души человеком. И некоторые стремились этим воспользоваться в своих корыстных интересах. Например, пользуясь врожденной добротой майора, его частенько побивала супруга и даже выгоняла из дому, принуждая подолгу жить в своем служебном кабинете. Прощения майор заслуживал только в некие особые дни, как правило, но, наверное, все же, по чистой случайности совпадающие с днями получения всеми военнослужащими батальона денежного довольствия. В такие знаменательные для всей воинской части дни в кабинет Завдрыщенко совершенно случайно, просто проходя мимо штаба по своим хлопотным делам, заглядывал его сынишка и, как бы промежду прочим, информировал его о постигшем его высочайшем прощении. Майор безропотно возвращался домой, чтобы через каких-то пару недель появиться на службе с расцарапанным лицом, либо с большущим «фингалом» под глазом. Иногда во внешность майора вносилось некое разнообразие и он появлялся на службе с изрядно ощипанными усами. И все это вместо того, чтобы собраться с духом и хотя бы один раз как следует врезать стерве-жене промеж роста виртуальных рогов и отправить эту дуру в деревню к маме на пару месяцев для профилактики. При этом ничего бы больше не потребовалось, кроме того как исправно перечислять алименты на детей и иметь в подтверждение этому соответствующие документы-квитанции. Квитанции могли понадобиться для соответствующих оправданий перед политотделом, потому как гарнизонные стервы были всегда сильны не умом, красотой и слой убеждения, а именно этим самым политотделом. Они без продыху строчили туда жалобы по поводу и без повода. Писали о том, например, что муж, придя со службы выпивает водки, а выпив, употребляет матерные слова в адрес своих командиров. (Это в том безобидном случае, если очередная стерва, к примеру, наказала мужу, отъезжающему в Москву по делам, купить в ГУМе немецкую косметичку, а он почему-то не купил. Ну не было в тот злосчастный день в ГУМе именно такой косметички!) Если же дело двигалось к разводу, то стервы ничтоже сумняшись, могли тут же состряпать в политотдел писюльку, приблизительно следующего содержания: «Прошу принять меры и наказать по всей строгости советских законов моего мужа, Суходрищева Панаса Петровича. Жить с ним стало невозможно, ибо он каждый день пьет с утра до поздней ночи, а под утро ежедневно наносит мне увечья. Кроме того, у него появилась привычка периодически выбрасывать детей в окно, а это очень отвлекает их от приготовления уроков на следующий день, так как мы живем на девятом этаже. В результате подрывной деятельности Суходрищева Панаса Петровича сильно упала школьная успеваемость и возникла угроза неперевода учеников в следующий класс». Подобные послания вызывали иной раз удивление даже в политоделе: «Как это – с утра до ночи? Когда служит? Командиры говорят, что неплохо служит да и не пьет много? И дети живы до сих пор? Что? Отличники!? Не может такого быть! Дыма без огня не бывает. Так что накажите Суходрищева на следующем собрании за аморалку. Не виноват? Она – дура? Ничего-ничего, пусть сделает так, чтобы эта стерва сюда больше ничего не писала. А пока пишет, мы обязаны реагировать».

Таким образом, стервы вначале запугивали своих мужей, а потом беспрепятственно руководили ими. Не просто руководили, а самым настоящим образом вили из них веревки. И невдомёк было вчерашним колхозницам, что этими самими веревками душили впоследствии их же мужей. Душили, задерживая присвоение очередного звания или же откладывая назначение на вышестоящую должность. А как же иначе? По деловым качествам вроде бы достоин, но как погано ведет себя этот мерзавец в быту?! Надо бы подождать и еще лучше к нему присмотреться. Вдруг мы его повысим, а он завтра что-нибудь учудит? Что-нибудь отмочит, а нас завтра спросят: куда же вы глядели? Как допустили? На каком основании повысили? Нет, ну его на фиг. Подождем. Вот так присматриваются, приглядываются и ждут. А время идет, и вчерашний молодой, перспективный и инициативный капитан превращался в старого, никому не нужного, переполненного желчью майора, считающего дни до пенсии. Здесь бы этим деревенским дурам взять бы, заинтересоваться и понять, что каждая задержка в продвижении мужа по службе – это прямые финансовые потери для семьи, и каждое очередное идиотское послание может привести к тому, что вскоре речь может идти не о немецкой косметичке, а о неожиданно возникших проблемах, связанных с покупкой утепленных зимних трусов, всвязи с приближающимися зимними холодами. Но нет, так и не стали понятными эти простые истины большинству гарнизонных хабалок. И наградой им за это были мизерные мужнины капитано-майорские пенсии до скончания их скорбного века. Ну а как же иначе, если ума нет, а властные инстинкты присутствуют? Иначе, наверное, никак нельзя. Только так.

Лишь особо умные псевдо-стервы, изучив повадки политотдела, пользовались им для извлечения общесемейной пользы. Например, особо умная жена запросто могла прикинуться стервой и написать в политотдел жалобу на мужа, отлынивающего от выполнения супружеского долга. Мужа сразу вызывали и начинали интересоваться о причинах столь вопиющего для офицера и коммуниста поведения. «Устаю сильно, все силы службе отдаю и больше ни на что их не хватает. Много раз на этой неделе пробовал исполнить – ничегошеньки не получается, – лепечет, бывало, саботажник, – что только ни пробовал, как только ни пытался уговорить – бесполезно: все висит и даже не думает подниматься. По всей видимости, куда-то пропала моя эрекция». И это была железная «отмазка», так как «виагры» в то время еще не было. «Вам надо срочно отдохнуть, мы слышали, что в этом случае очень сильно помогает отдых на море. Вот Вам путевки на все семейство и езжайте немедленно отдыхать, восстанавливайте эрекцию и приступайте к срочному укреплению ослабленных Вашим хамским поведением семейных уз», – настаивали в таких случаях озабоченные дяденьки из политотдела, и довольный «импотент», вяло имитируя переживания о временно оставляемой работе («Скоро учения! Как же там моя рота!?»), немедленно и на продолжительное время исчезал с территории, огороженной тремя рядами колючей проволоки. Но здесь был другой случай. В рассматриваемом случае можно было схлопотать формулировку типа: «Коммунист-офицер бросил жену с детьми на произвол судьбы». И хотя «произвол судьбы» в те времена довольно ощутимо сдерживался государством – это была очень плохая формулировка. За ней могли последовать удручающие оргвыводы. Поэтому квитанции были необходимы. Однако майор никак не мог решиться на этот достойный настоящего мужчины поступок по причине своей врожденной доброты и слабохарактерной мягкотелости. Завдрыщенко, по видимому, и сам хорошо осознавал этот свой мягкотелый недостаток, но если в семейной жизни он плыл по течению вздорного характера своей стервы-жены, то к жесткой военной среде он стремился адаптироваться путем проявления фальшивой агрессивности и лживой грубости. И иначе было нельзя. Иначе в военной среде могут сразу же сожрать и напоследок даже могут намеренно забыть об обязательном ритуале испрошения фамилии съедаемого. Разумные люди (были тогда в армии и такие) очень хорошо понимали эту майорскую оборонительную особенность и никогда не обижались на него. Вот и сейчас майор был в своем защитном репертуаре.

– Нет-нет. За халатную организацию работ в парке объявляю Вам, товарищ старший лейтенант, выговор, нах.

– Есть выговор. Только как же насчет спирта? Трех фляг, я думаю мне хватит для решения всех накопившихся проблем.

– Три фляги!? Почти три литра, нах! Да Вы наглец! Хватит Вам и половины фляги, нах.

– Никак нет. Три.

– Не пререкайтесь. Иначе получите еще одно взыскание, нах. Зайдите-ка Вы лучше ко мне вечерком в штаб, нах, сразу после солдатского ужина.

– Есть.

Заранее предвидя положительный результат посещения cугубо секретного, пропитанного запахом технического спирта кабинета зампотеха, старлей предусмотрительно запланировал на пятницу выезд своего КРАЗа за строгие пределы гарнизона. Посредством разъездов по постепенно нищающим окрестным колхозам, совхозам и прочим артелям на этом безопасном (для всех находящихся внутри него) карьерном грузовичке Сергей все же надеялся решить низменные проблемы дефицита автомобильных запчастей для могучей и непобедимой Советской Армии. Пусть даже и на уровне отдельно взятой роты. Что-то подсказывало ему, что это реально. Наверное, это «что-то» не было интуицией. Все было довольно строго обусловлено отголосками всеобщей и яростной борьбы с алкоголем, с переменным успехом ведущейся в то время на всей территории одной шестой части суши. И, как будет показано в дальнейшем, результаты поездки намного превзошли ожидания старлея.

Прибыв в назначенное время в благоухающий спиртосодержащими продуктами и заставленный громадными металлическими сейфами кабинет зампотеха старлей, долго и яростно размахивал внушительным списком запчастей, требуемых для восстановления подорванной боеготовности страны. Размахивание происходило на незначительном удалении от потеющего лица Завдрыщенко. Резкие перемещения развернутого веером фолианта заставляли в унисон и довольно амплитудно колебаться унылые майорские усы. Старлей что-то долго, громко и убежденно вещал, поминутно тыча пальцем то в один, то в другой лист документа. Майор лишь изредка прерывал его, разражаясь бурным потоком грубых армейских оскорблений, самыми интеллигентными из которых были: наглец, шельмец и нахалюга. Но вскоре тон завдрыщенковых возражений начал тускнеть и угасать, а вскоре и вовсе сошел на вялое покачивание мокрым от перенесенных переживаний лицом. Его недавно развевающиеся усы безвольно обвисли по плечам и скрыли недавно блиставшие на погонах майорские звезды. Это означало полную майорову капитуляцию, заключавшуюся в том, что старлей сумел-таки выбить у разом постаревшего лет на шесть зампотеха аж целых две с половиной фляжки лишь слегка отдающего керосином технического спирта! Легкий запах керосина угадывался метров с десяти. Подходить к открытому сосуду ближе не рекомендовалось тогдашним Минздравом. Но в те далекие времена этих рекомендаций никто не выполнял, зная, что чиновники этого ведомства имели привычку сильно перестраховываться и временами доходили до того, что запрещали употреблять в пищу безобиднейший из всех известных напитков – денатурат! В общем, никто этих гнусных рекомендаций в те времена не придерживался. Их попросту игнорировали. А потому – это была настоящая старлеева победа! И не важно, что при этом в его активе появилось ещё несколько взысканий. Важно, что в руках у него теперь было много «жидких долларов». Половину содержимого неполной фляги Сергей тут же променял у прапорщика-помощника начальника отдела кадров на два килограмма армейских значков, а остальные «доллары» запрятал до пятницы поглубже в недра своего здоровенного сейфа типа «Изделие Минского металлического завода». Добравшись к вечеру на ночевку в общежитие, Сергей тут же отсыпал килограмм знаков воинской доблести слегка удивленному Шиленкову.

– Куда ты столько? Этого хватит на капитальный ремонт стоквартирного дома, – изрек капитан, глядя на возвышающуюся над крышкой стола горку бижутерии.

– Ну нет у меня стоквартирного дома, Игорек, как-то не сложилось. Отгреби сколько надо для ускорения процесса. Семья-то уже через два дня приезжает. А остальное отложим в резерв на кафельную плитку и чешскую сантехнику.

– А станок у тебя есть?

– Какой еще станок?

– Губищу обратно закатать. А то раскатал: плитка, импортная сантехника… Может тебе еще биде на кухне поставить? А что? У меня есть одно резервное – от переоборудования гарнизонной гостиницы осталось.

– Давай-давай, на кухне ему самое место.

– Так ведь больше некуда. Санузел у тебя маленький, в комнату что ли трубы тянуть?

– Ладно, с биде придется повременить. Вот займу место Ахтунга, отхвачу себе квартирку с тридцатиметровым санузлом, тогда и вернемся к этой теме. Может и на джакузи договоримся. Кстати, значки на установку биде можешь взять вперед.

– Вот за что я тебя уважаю, так это за неподдельную твою доброту, – проворчал капитан, располовинивая горку в вещмешок и потрясая им. – Вот насколько у нас скоро увеличится количество «Воинов-спортсменов» и «Отличников боевой и политической подготовки». Враги уже трепещут!

– Враги-то пусть себе трепещут, а что там с моим жилищем?

– Не переживай, послезавтра твоя квартира будет готова. После обеда приходи принимать.

– Спасибо, дядько!

– Нэма за що. Но «спасибо» почему-то никогда не булькает.

– С «бульками» проблем не будет, – тут же парировал оригинальный намек Сергей, потрясая неполной флягой, – сейчас марганцовочки туда брошу, а потом на лимонных корочках денек постоит и можно будет слегка повеселиться.

– Запаслив, однако. Вот съедешь, опять придется на сухом пайке сидеть и у прапоров со склада ГСМ спирт клянчить. И на фига ты так рано женился? Холостяковал бы себе потихонечку лет, эдак, до тридцати пяти и не знал бы этих проблем: жилье, пеленки, сопли, детские сады…

– Раньше сядешь – раньше выйдешь.

– Здесь по-моему другой случай: сесть-то сядешь, только уже не выйдешь никогда. Это на диком Западе родители дотягивают детей до совершеннолетия, в лучшем случае еще оплачивают им высшее образование, а дальше: «С приветом, Шишкин!» Вертись, как хочешь и зарабатывай. Но мы же не дикие. У нас другой подход, вот и возятся с этими спиногрызами до пенсии. Да ладно бы до своей – до их, спиногрызов, пенсии!

– Что там дальше будет – неизвестно, а пока это все приятно, хоть и хлопотно.

– Хлопотно… Ты-то уже и забыл, наверное, как это хлопотно. Два года проволынил неизвестно где…

– Вот через пару деньков как раз и вспомню.

– Вспомнишь, конечно же. Куда ты теперь денешься… А я вот, если честно, до сих пор не понимаю: как это вообще возможно – жениться? Жена – это ведь не родственник. Нет ведь с ней никаких кровных связей. И как же тогда, хочу я тебя спросить, можно отдавать кровью и потом заработанные деньги совершенно чужому человеку?!

– Ха-ха-ха, хо-хо-хо! Ну ты выдал! Хорошо, вот ты и попробуй: женись, а деньги не отдавай. Вот тогда-то только, наверное, это самое возникающее откуда-то родство сразу и почувствуешь.

Еще немного, как сейчас принято говорить, поприкалывав друг друга, по различным поводам, «сокамерники» вскоре благополучно отошли ко сну. Последующие два дня пролетели для них почти незаметно. На исходе среды Сергей принял у Шеленкова отремонтированную, пахнущую высыхающими обоями и паркетным лаком квартиру (о чем был составлен соответствующий, почему-то пропахший настоенными на спирту лимонами, акт). В квартиру тут же были занесены три застланные солдатские койки и купленные Сергеем в местном магазине «Военторга» предметы первой необходимости. Первую необходимость составили телевизор и холодильник. Все эти благости мог себе запросто позволить любой старлей с трёх-четырёх своих получек. Ежели никуда больше их не тратить и временно забыть про еду.

Рано утром в четверг Сергей благополучно встретил семью на вокзале и вскоре с радостью запустил её в отремонтированные хоромы. Вот с этого-то радостного момента появления у старлея полноценного домашнего очага повседневность уже не отступала от него до самоей, что ни на есть, последней минуты его пребывания в этом лесном гарнизоне.