Текст книги "Повесть о потерянном времени"

Наконец, наступила страдная пора сдачи экзаменов. Умудрённых опытом офицеров не пугали экзамены по специальности, но большинство из них панически боялось экзамена по высшей математике. С этим предметом у многих были большие проблемы ещё во время учёбы в училище. И это при том, что было всё ещё в молодые годы… Младая память…, и всё такое прочее… А по прошествии десятка лет проблема с высшей математикой у многих военных ещё больше обострилась. Опыт эксплуатации боевой техники почему-то никак не способствовал росту знаний в этой области естественных наук. Особенно паниковали выпускники командных училищ, которым математику когда-то преподавали в форме некоторого ознакомительного факультатива (а зачем командиру нужна высшая математика?) и старались не нагружать их длинными выкладками. В командных училищах даже был специально введён некий термин: «командирская формула». Смысл термина сводился к тому, что самая длинная командирская формула должна укладываться в центральный квадратик офицерской линейки, имевший двухсантиметровую длину каждой из сторон.

Наконец большая часть экзаменов была сдана. Кто-то был оставлен для сдачи двух последних, решающих экзаменов по высшей математике и физической подготовке, а кто-то уже с позором убыл в родные подразделения. Коротко остановимся на том, что творилось на этих двух экзаменах в течение двух долгих судных дней.

На экзамене по математике прямо перед Сергеем спиной к нему сидел майор Репа. Майор полностью соответствовал своей фамилии: был он невысок ростом и округл всеми частями тела при полном отсутствии шеи. Можно было сказать, что у этого парня голова была на плечах. Но, видимо, голова эта была создана не для математики. К тому же, Репа закончил как раз командное училище, двигался по командной линии и дослужился аж до командира линейно-кабельной роты. За время своей службы майору довелось всего один раз увидеть ненавистный ему интеграл. Это случилось ранним летним утром на каком-то полигоне. Всю ночь перед этим знаменательным утром над полигоном бушевала гроза, и взгляду майора представилась искривлённая ударом молнии мачта антенны. Кривизна мачты полностью повторяла все характерные изгибы ненавистного майору знака интеграла! Репа тихо по-зверинному зарычал и мгновенно исчез в лесу. И вот теперь он сидел на экзамене по столь непонимаемому и поэтому ненавистному ему предмету и истекал потом безнадёжности. Он уже успел завалить все вопросы вытянутого билета и довести до предынфарктного состояния пожилую преподавательницу, принимавшую экзамен. Бедная женщина уже бросила ему не один спасательный круг в виде наводящих вопросов, но каждый раз в ужасе отскакивала от Репы, как только тот начинал отвечать. Последний раз она показала ему формулу для полного дифференциала и попросила прокомментировать. «d умножить на y, поделить на d умножить на x…» – начал, было, майор, но преподавательница, схватившись за сердце остановила его, и, запив водой горсть каких-то таблеток, тихо проговорила, глядя в умоляющие глаза Репы: «Хорошо-хорошо, я поставлю Вам тройку, вот только скажите мне, чему равна производная от «икс» в квадрате. Сможете сразу сказать? Нет? Ну, хорошо, подумайте, я к Вам попозже подойду».

И вот момент подхода преподавательницы неумолимо приближался, а ответ в голове Репы так и не появлялся. Он и не мог появиться, потому как майор даже и не понял толком, о чём его спросили, но всё же продолжал надеяться на какое-то чудо в виде открытия на его круглой голове третьего глаза. Через этот глаз майор, видимо, надеялся послать запрос во вселенскую базу данных и получить оттуда по вселенски исчерпывающий ответ. Но глаз почему-то не открывался, а Репа продолжал обильно потеть. Неожиданно пришедшая к нему помощь имела вполне земное происхождение. Сергею стало жаль страдающего майора и он, нарушив заветы академических военноначальников, тихонечко шепнул репиной спине:

– Два «икс».

– Что-что? – вопросительно зашипел Репа, – два «икс»? Правда, что ли?

– Ей-ей.

– Подожди, сейчас запишу. А то ещё вылетит из головы…, – принялся что-то медленно выводить на бумаге Репа, свесив мясистый язык на сторону.

В это время к Репе откуда-то сзади с опаской стала подбираться преподавательница. Зайдя ему со спины она обречённо сожмурилась и заглянула через Репино плечо. По аудитории пронёсся её облегчённый вздох:

– Ну вот видите… Хоть что-то Вы вспомнили. Правильно: два «икс». А может быть вы ещё вспомните чему же равна производная от «икс» в кубе?

– Что?! Я! В кубе?! Да Вы что?! Нет! Не-е-е-т! Мы так не договаривались! – словно взрывной волной подбросило к потолку уже уставшего от экзамена «математика».

– Хорошо-хорошо, – испуганно зачастила преподавательница, пятясь задом к своему столу, – тройку я Вам, как договаривались, так и быть, поставлю.

Надо было видеть в эту минуту мокрую от пота и круглую от рождения морду лица расплывшегося в гуинпленовой улыбке Репы! Глядя на неё можно было подумать, что её хозяину только что присвоили звание Героя России и вручили бесплатную путёвку в сочинский санаторий дней, эдак, на сорок.

Тем не менее, дело было сделано. Экзамен был сдан, но далеко не всеми. Ряды абитуриентов сильно поредели, но главное ещё было впереди. Впереди был экзамен по физподготовке, в истории сдачи которого были зафиксированы случаи со смертельным исходом. Смертельные исходы наступали обычно во время кросса. Некоторые из военных, благополучно сдавших все экзамены и казалось бы уже ухвативших жар-птицу-академию за пышный хвост, не обращая внимание на свое реальное физическое состояние, стремились любой ценой уложиться в нормативное время. Вот этот воинствующий волюнтаризм и уравнивал порой цену с летальным исходом. В прошлом неплохой спортсмен, Сергей был уверен, что свою «тройку» на кроссе он получит даже в том случае, если будет бежать спиной вперед. Равномерно выбрасывая ноги и ритмично вдыхая полной грудью он с удивлением наблюдал за отдельными хрипящими и роняющими на землю кровавую пену субъектами. «Как же это надо возненавидеть себя, чтобы вот так издеваться над своим организмом, – подумал майор, обгоняя одного из таких мазохистов, – предупреждали же придурков о том, чтобы не доводили всё до крайностей. Дадут ещё одну попытку через неделю. Ну и что из того, что на кону стоит условие: либо академия, либо тайга? Чем их так в тайге обидели? К тому же, кроме академии и тайги есть ведь ещё и третий вариант – сдохнуть в блеске зеленых соплей и кровавой пены во время кросса. Вот тогда не будет ни академии, ни тайги. Будет отправка бандеролью на малую родину. Нет, этого я, наверное, никогда не пойму».

В этот раз, по счастью, никто не помер. Все добежали и доплыли и даже никто почему-то не упал со склизкого турника. Второпях были свёрстаны списки поступивших и отправлены в Москву для включения в приказ. Тем, кто не уложился в заданные нормативы было объявлено, что они зачислены как-то «условно». Всё-таки смешные они были эти академические военноначальники: это ещё курсантов можно было напугать всякими «условностями», но «вешать лапшу на уши» целым майорам, убеждая их в том, что на стол Министра обороны может лечь для высочайшей подписи проект приказа, информирующий маршала о пикантных подробностях личной жизни некого Пупкина, зачисленного куда-то условно, ну, как бы, понарошку…?! Однако все «условно существующие» делали вид, что глубоко осознали свою ущербность и пытались всячески заверить академических военноначальников в том, что всё своё ближайшее будущее намерены посвятить самосовершенствованию. Это радовало академических военноначальников. В качестве названия этой дезинформационной деятельности они даже придумали некие термины, например: «нассать личному составу в уши», «накидать в строй ботвы» и т. д. Как бы то ни было, вскоре новоиспеченные «академики» разъехались по местам, теперь уже прежней службы, дабы упаковать свой скорбный скарб в многотонные контейнеры и отправить его медленной скоростью к месту своей будущей учёбы-службы.

Наступило первое сентября. Новоиспечённых слушателей принялись по десяти раз на дню строить и перестраивать, рассаживать по аудиториям и пересаживать. Зазвучали лозунги в исполнении хора академических военноначальников:

– Настойчиво рекомендуем вам поскорее забыть о том, что вы совсем недавно были какими-то там начальниками. Вы теперь – рядовые офицеры!

– Советуем вам, как старшие товарищи в первые два года обучения забыть слово «слушатель». В течение первых двух курсов вы будете служить исключительно «писателями» и «читателями» и только на третьем курсе вас уже можно будет назвать слушателями.

Средь хорового пения академических военноначальников особенно выделялся голос начальника инженерного факультета полковника Замкова, которого слушатели за глаза почему-то звали Петлюрой. Сергей сколько ни искал в нём сходства с атаманом, так и не смог его обнаружить, мучительно вглядываясь в пожелтевшие фотографии справочника, посвящённого гражданской войне. Замков своим обличием и внешним поведением напоминал какого-то другого персонажа из того же времени. Майор напряг остатки памяти и тут его осенило: «Так это же чистой воды батько Махно!» Именно так его изображали в советских фильмах: сухощавый, стремительно-бесноватый и отрывисто изрекающий из себя всяческую анархическую чушь.

Набранным курсом инженерного факультета назначили командовать полковника Данилкина Ивана Кузьмича, до этого руководившего несуществующим штабом какого-то кадрированного соединения. Впоследствии, вспоминая те славные годы, он с мечтательной улыбкой говаривал: «Эх, вернуть бы мне ту службу. Я ведь кем был? Начальником свежего воздуха! А теперь вот с вами, прохиндеями, приходится возиться и всё за те же деньги». Иван Кузьмич был весьма крупным, пожилым (по военным меркам) и незлобивым мужчиной, который, когда хотел кого-то наказать, молча поднимал свое могучее тело со стула и добродушно говорил нечестивцу: «Сынок, я тебя бить не буду. Я на тебя просто лягу».

Ещё одной приметной личностью среди факультетского начальства был заместитель Замкова полковник Баранов. Сей муж был весьма грозен, но его почему-то никто не боялся. Похоже, что реально ему удалось запугать только свою семью. Как-то раз Сергей, будучи дежурным по факультету, по какой-то служебной надобности позвонил этому узурпатору домой в вечернее время. Каково же было его удивление, когда он услышал в телефонной трубке затравленно-тихий женский голос: «Жена полковника Баранова слушает Вас». Кроме своей склонности к деспотизму полковник обладал ещё и таким очень важным для военного человека качеством как беспросветная тупость. Глубиной этого дополнительного качества полковник полностью соответствовал своей звучной фамилии. Сергею как-то раз выпала великая честь быть лично проинструктированным этим скалозубовым потомком перед заступлением в наряд. Прочитав пару статей из устава и закончив таким образом теоретическую часть инструктажа, полковник приступил к практической его части, демонстрируя в движении ту фазу ритуального утреннего доклада прибывшему начальнику, когда доклад, собственно, уже прозвучал и надо сделать шаг одновременно вперед и влево, повернувшись к начальнику боком, пропуская его на территорию, подпадающую под его деятельное командование. Сделать этот шаг инструктирующему полковнику не давал массивный шкаф, стоящий у стенки его длинного и узкого кабинета. После того как Баранов три раза подряд потерпел неудачу, раз от раза упираясь в дверцу шкафа, который без видимых усилий отпихивал полковника назад в исходное положение, инструктирующий недоумённо замер посередь кабинета и удивлённо произнёс: «Во как! Почему-то сегодня не получается…». (Стало быть, вчера у шкафа было более миролюбивое настроение?) Сергею вместе со своим помощником капитаном Карпенко не удалось справиться с собой и вынести такую эмоциональную нагрузку. Майор с капитаном покатились со смеху, чем ещё больше озадачили Баранова и мгновенно стали его злейшими врагами.

Учебную группу, в которую был распределён Сергей, возглавил уже известный нам майор Полумордвинов, а в её состав вошло всего десять человек, среди которых были и «вот-вот капитан» Канарейкин, и уже давно состоявшийся майор Репа. Кроме этих уже известных нам людей в состав группы попала ещё одна колоритная личность с фамилией Леонтьев. Эта личность по странному стечению обстоятельств попала на командную должность после окончания с красным дипломом одного из самых уважаемых в стране и за рубежом технических гражданских ВУЗов – Московского высшего технического училища им. Баумана. Наверное, призвавших Леонтьева на военную службу кадровиков в названии ВУЗа смутило слово «училище». Что такое военное училище – это им было понятно, а вот гражданское… «Это что, ПТУ какое-нибудь? – спрашивали они у него. – Вы что, не могли хотя бы какой-нибудь институт закончить? В школе-то Вы, вроде, хорошо учились, вон аттестат весь в пятёрках…». Будущий майор попытался, было, им что-то объяснить, но они так ничего и не поняли. Не поняли и отправили вчерашнего студента командовать взводом связи. «Вы же смотрите, бросайте свои студенческие привычки, – по-отечески наставляли Леонтьева кадровики, чувствующие, что делают что-то не то, – через неделю в Вас будут вглядываться двадцать пять изучающих глаз». Будущий майор так и не понял, почему количество глаз должно быть обязательно нечётным и уехал из промозглой Калуги в солнечный Мурманск. Там и дослужился до командира батальона.

Остальные пять человек являли собой безликую массу заурядно-серых слушателей, которые только и делали что учились, ходили в наряды, а в свободное от тех и других занятий время выгуливали своих детей вокруг зданий академических общежитий. Эта масса не нуждается в сколь-нибудь детальном описании и, пользуясь известным математическим приемом, всю эту оставшуюся пятёрку можно без ущерба для дальнейшего изложения заменить неким обобщённым слушателем, например, майором Скучноправильниковым.

Свое создание группа решила отметить в безымянном кабаке, располагавшемся на Тихорецком проспекте. Если говорить точнее, то кабак этот не был совсем уж безымянным. Вывеска на нём, видимо, из соображений экономии, отсутствовала, но проживающий в округе народ это замечательное питейное заведение иначе как «Гангрена» никогда не называл. Отчего же такое жёсткое название придумал народ этому заведению высокой культуры обслуживания? Да потому, что этот отстойный кабак был замечателен лишь тем, что в нём всегда присутствовало свежее, не разбавленное водой пиво. В это неразбавленное пиво даже никогда не сыпали стирального порошка для придания ему должной пенности. А вот внутреннее убранство «Гангрены» оставляло желать лучшего и где-то соответствовало своему названию. Нет, конечно же, отпиленных, плавающих в лужах гноя и крови человеческих или ещё каких конечностей внутри помещения не наблюдалось, но заляпанные, липкие даже с виду и испещрённые похабными надписями столы, грязные, со следами многочисленных протечек крашенные керамзитовые стены и потолки сразу же вселяли в вошедших граждан чувство гадливости. Ежели, конечно, эти граждане были трезвыми. Граждан, которые до прихода в «Гангрену» уже чего-то выпили, как правило, ничего не смущало. А изначально трезвые граждане сразу же при входе брезгливо зажмуривались, мгновенно покрываясь зримыми на их лицах мурашками, и затем, пройдя к стойке широкими шагами, быстро расплачивались за требующееся им количество пенных литров. Далее следовали судорожное сглатывание первого литра пенного напитка и наступающая умиротворённость. После поглощения первого литра неразбавленного пива «Гангрена» начинала нравиться абсолютно всем зашедшим в неё гражданам. Независимо от их возраста, пола и вероисповедания. Вот только какой-то по-медицински специфически запах, злобно шибающий по обонянию граждан ещё при входе продолжал слегка беспокоить их в течение всего времени пребывания в чреве этого достойного заведения. Запах, очень похожий на смесь оглушительной вони животного происхождения и каких-то сильнодействующих лекарств. Порой у посетителей складывалось такое впечатление, что они сидят в центре не проветриваемого в течение года свинарника, переполненного больными животными, над которыми непрерывно колдует ветеринар.

В общем, обстановка была в «Гангрене» довольно-таки мерзопакостная, но пиво…, да, пиво было хорошее. Группа, празднующая день своего образования, ещё не знала всех специфических особенностей этого заведения и попала туда только благодаря рекомендациям некоторых старших товарищей, которые, видимо, были настолько непритязательны к условиям быта, что кроме качества пенного зелья их больше ничего не интересовало. Поэтому, когда молодой коллектив, состоявший в большинстве своём из старых майоров, очутился внутри кабака, им сразу же овладели пораженческие настроения. Особенно запаниковал майор Скучноправильников. Если все остальные члены группы старались погасить на мордах своих лиц брезгливое выражение и сосредоточить взгляд на льющееся в мутные кружки удивительно прозрачное пиво, то этот эстет тут же завопил: «Да вы что?! Чтобы я, да в таком гадюшнике…?! Никогда»! А затем с криком: «На волю! В пампасы!» майор стремительно выскочил наружу. И его вполне можно было понять. Майор Скучноправильников очень редко пил пиво, а если это всё-таки случалось, то происходило дома перед экраном телевизора во время просмотра скучнейшего футбольного матча чемпионата СССР, например, матча между «Нефтчи» и «Динамо Киев». Но не надо забывать, что майор Скучноправильников был един сразу в пяти лицах и всей оставшейся группе пришлось проследовать за ним на улицу. Несмотря на разгул капиталистического движения, количество цивилизованных питейных заведений города Питера увеличивалось очень медленно и если заранее не побеспокоиться о бронировании в них мест на вечер, то запланированное мероприятие можно было считать сорванным. Именно такая ситуация сложилась в тот злополучный момент из-за того, что не искушённые бытом старшие товарищи заверили только что поступивших военных в отсутствии дефицита посадочных мест в «Гангрене». И старшие товарищи оказались правы, вот только жаль, что умолчали они о запахе и внутреннем убранстве этого отстойного заведения. И теперь целая группа ещё недавно радостных военных растерянно топталась на улице. Вдруг кто-то вспомнил, что на располагающейся не так далеко улице Жени Егоровой есть заведение, где к столу подают исключительно только жареные на гриле куриные окорочка и холодную водку. Настроившиеся на пиво военные ещё немного поменжевались и двинулись в сторону улицы с довольно необычным названием. Вскоре они оказались внутри заведения, которое показалось военным в сравнении с «Гангреной» рестораном отеля «Интурист». Военные тут же принялись выпивать и поздравлять друг друга. А выпивая и поздравляя, постепенно друг с другом познакомились. Правда, к утру они опять позабыли «кто есть ху», но впереди было ещё три года совместного обучения, и военные по поводу возобновления знакомств, как сейчас говорят, особо не парились. Они довольно скоро вновь собрались в открытом ими для себя кабачке на улице незнакомой им Жени Егоровой, чтобы отпраздновать присвоение Канарейкину гордого звания капитан. Кабачке, пропитанном запахом жареных куриных окорочков и специального чесночного соуса. Военным здесь всё более или менее понравилось, и они вскоре даже присвоили этому заведению кодовое название: «Женя Курочкина» и могли вполне свободно строить свои планы в присутствии высокого начальства. Так, один военный мог, абсолютно не таясь, предложить другому военному в присутствии, например, Ивана Кузьмича: «Пойдем-ка сегодня после самоподготовки, да навестим Женю Курочкину, что-то мы давно у неё не были». Иван Кузьмич слышит всё это и успокаивается. Он, конечно, не знает эту девушку. Но то, с каким выражением произносится её имя, вселяет в него спокойствие за моральный облик подчинённых. А подчинённые идут себе вечером в кабак и понемногу выпивают, снимая с головы обруч стресса, образовавшегося в течение напряжённого учебного дня. Но бывало и так, что стресс, не желая сниматься, больно держался за короткий ёжик военной причёски. Тогда военным, конечно же, приходилось выпивать несколько больше обычного. Случалось иногда и такое… Но всё же происходило это очень редко. Ведь военные всегда были самыми стрессоустойчивыми гражданами своей страны.

Последовательно вырываясь друг из друга и с металлическим лязгом сцепляясь между собой, стремительно летели учебные дни. «Академики» вначале, насколько могли, вдумчиво перемещали на картах армии и фронты по различным театрам военных действий, а затем уже со знанием дела рисовали для них схемы организации связи. А для того, чтобы не погрязнуть в топографическом бюрократизме бумажных карт, «академики» часто выезжали в окрестные болотистые леса и разворачивали там учебные армейские и фронтовые узлы связи, попутно выполнявшие реальные задачи поддержания частей и соединений ЛенВО в постоянной боевой готовности. Работа кипела напряженная, но в сравнении с ритмом несения службы в боевых частях, обучаемым военным всё это казалось отдыхом. Через некоторое время новоявленные «академики», осознав выгодность своего положения по отношению к своими товарищами, оставшимися в частях, уже хотели, было, по примеру старших поколений слушателей мысленно поблагодарить партию и правительство за три года дополнительного оплачиваемого отпуска, но не тут-то было. По прошествии полутора лет обучения страна вступила в какую-то новую фазу своего развития и военным перестали платить деньги. «Человека с ружьём» начали обижать по полной программе. Экономившие на себе слушатели стали падать в голодные обмороки на занятиях, после чего им и членам их семей было милостиво разрешено обедать в академической столовой в долг. Но о том, где этим припадочным слушателям с всегда желающими что-либо съесть членами их семей можно было позавтракать и поужинать, официально ни где не сообщалось. Начальник академии был очень мудрым человеком и нашел очень хороший рецепт решения проблемы хронического безденежья, царящего среди слушателей. Ничтоже сумняшись, он как-то раздражённо заявил на учёном совете академии, брызгая ядовитой слюной с высокой трибуны: «Никак не могу понять я проблем этих слушателей… Ну да, три месяца задерживают выплату денежного содержания, ну и что из этого? Надо тут же падать в голодные обмороки? А-а-а, запрещаете им подработку согласно директивы из Москвы? Правильно и делаете. Надо не подрабатывать, а полностью сосредоточиться на учёбе. Учиться тому, что необходимо на войне! Как в присяге написано: «… стойко переносить тяготы и лишения военной службы!» Что-что? Жены с детьми присяги не давали…? Ну, я не знаю… В конце-концов, пусть эти слушатели перезаймут друг у друга, и все проблемы будут тут же решены. Что же они у вас глупые-то такие?» (????!!!!!)

Видимо, невдомёк был этому генерал-лейтенанту закон сохранения денежной массы, который утверждал, что из ничего чего-либо никогда не возникает. Деньги идут только к деньгам. А до возникновения современного экономического кризиса многие были уверены ещё и в том, что деньги делают деньги, и вроде как производство товаров и услуг тут абсолютно ни при чём. Глубоко заблуждались эти «многие». Заблуждался и генерал. Он ведь не был экономистом. Хотя в данном случае никакого экономического образования не требовалось. Требовался лишь здравый смысл. Он, к сожалению, отсутствовал. Нет, здравый смысл, безусловно, присутствовал, но работал только на себя, родимого. Ни для кого не секрет, что большие военноначальники того времени часто вступали в преступный сговор с банками и заключали с ними корыстно-выгодные союзы о «прокрутке» денежных средств военнослужащих в течение двух-трёх месяцев. Сумма мзды за это время набегала довольно внушительная, что позволило некоторым из больших военноначальников обеспечить материальный достаток не одному своему поколению и на десятки лет вперед. Некоторые из этих же военноначальников настолько сблизились с преступной средой, что не гнушались участвовать в сходняках с окрестной братвой, обсуждая вопросы невмешательства военных в творящийся вокруг территории академии и прилегающим к ним общежитиям беспредел, в обмен на то, что братва за границы этой территории соваться не будет. И это был ещё один источник благосостояния высоких академических военноначальников, которые строго-настрого запрещали военным вступать в конфликт с гнездящимися у метро ларёчниками, если те почему-то не желали давать им сдачи с нехитрых покупок, ссылаясь на отсутствие у них сторублёвой мелочи. (Да-да, в те далёкие времена на сто рублей можно было купить только упаковку жвачной резинки, но денег у всех, кроме военных, было очень много. В этот период, абсолютно весь в недавнем прошлом советский народ неожиданно для себя превратился в общество нищих миллионеров). Особенно же запрещалось военным вступать в конфликты с целью предотвращения мордобития лиц руководителей уличных ларьков со стороны быкующих братков, пребывающих во гневе. Справедливый гнев вспыхивал в алчных душах братков всякий раз, когда новоявленные бизнесмены не желали платить «робингудам» ежедневную денежную дань. Эти отстойные, в своей первозданности, локомотивы рыночно-кооперативного движения почему-то не поняли сразу, за что же они должны были платить этим пышущим здоровьем бритоголовым ребятам, недавним выпускникам ГПТУ (аббревиатуру этих учебных заведений народ расшифровывал не иначе как: «Господь Позволил Тупым Учиться). Руководители уличных ларьков в те времена ещё и понятия не имели, что такое «крыша» и ещё не знали кто такой господин Лившиц, несущий в массы почти библейские заветы. «Делиться надо…», – любил говаривать этот обаятельный господин. И именно за невыполнение этого завета руководителей уличных ларьков и хлестали по мордасам. Именно за это и выбивали им почки до уровня дна их глубоких трусов. Военные в то непростое время тоже ещё во многое не врубились и возмущались по поводу выпадающих на асфальт внутренних органов. А возмутившись, вместо того, чтобы помочь избиенным заправить выпавшие органы обратно вовнутрь, принимались зачем-то бить по широким лицам жаждущих справедливости братков. Браткам это не всегда нравилось и они, как правило, доставали из своих широких штанин различное огнестрельное оружие. Но палить по военным никогда не решались. Побаивались ответной пальбы. Они ведь не знали, что у военных оружие давно уже отняли, для того, чтобы за соответствующую мзду торжественно вручить его им, браткам, в смысле. И только эта братковская неинформированность и корыстные указания лиц высоковоеннончальствующих спасали военных в то смутное время от неминуемого и массового истребления.

Через некоторое время военные, подчинившись строгим указаниям сверху, выработали в себе привычку безучастно проходить мимо поощряемого милицией беспредела, но с самой милицией периодически вступали в полный физический контакт. Всё дело том, что одно время к власти над городом на Неве прорвался как-то какой-то безумный юрист. Прорвавшись на волне своей самозабвенной, помноженной на врождённое безумие велеречивости, юрист до того был одурманен свалившимися на него административными возможностями, что тут же принялся сочинять свои местечковые законы, начисто ниспровергающие законы федеральные. Одним из таких псевдозаконов был некий нормативный актик, лишающий военных бесплатного проезда на общественном транспорте, которое гарантировал им федеральный закон «О статусе военнослужащих». Стремясь хоть как-нибудь реализовать свой бумажный статус, один из военных юристов подал на безумца в суд. Суд долго судил да рядил, но, видимо, побоялся создать судебный прецедент, позволяющий плевать на федеральное законодательство и отменил этот поганенький актик безумствующего во власти юриста. Однако, пока суд судил и рядил, военные контактно конфликтовали с юридически безграмотными, несмотря на получаемое в школах милиции юридическое образование, представителями правоохранительных органов. Представители органов пытались нападать на военных повсюду, но особенно полюбились им почему-то для этих диких выходок станции метрополитена. Представители органов сбивались в стаи по утрам и вечерам, толпясь в вестибюлях станций метро в ожидании добычи. Добыча-военный, пытавшийся реализовать федеральное законодательство, тут же подвергался нападению стаи легавых юристов и вынужден был размахивать руками в режиме ветряной мельницы, дабы обезопасить себя от многочисленных укусов, некоторые из которых могли привести к заболеванию бешенством. Во время, мельничных размахиваний кулаки военных нередко задевали за морды лиц представителей органов, оставляя на них ложные следы побоев, которые сразу же заносились в протоколы и служили причиной того, что некоторых военных даже подвергали судебной укоризне. Но, справедливости ради, надо отметить, что судебной укоризне подвергали только тех военных, которые отказывались компенсировать несуществующие моральные и физические уязвления посредством передачи в порочные руки некоторого количества денежных знаков. То есть судили только жадных в принципиальности своей военных. Но, как правило, военные эти суды либо полностью выигрывали, либо отделывались какими-то малыми штрафами. Какими-то МРОТами (Минимальными Размерами Оплаты Труда). Тогда этот «минимальный размер» представлял собой какие-то смешные, законодательно установленные копейки, которые работодатель должен был, несмотря ни на какие обстоятельства, ежемесячно выплачивать своему работнику. Это сейчас МРОТ стал значительно хитрее и даже раздвоился. Он стал двуликим из-за того, что нынче к нему привязали ещё и штрафы. Поэтому, ежели государство должно гарантировать гражданам какие-нибудь выплаты в размере какого-нибудь количества МРОТ, то это обязательно будет задохлый в чахлости своей «минимальный размер». А вот если гражданам вменяют выплатить какой-нибудь штраф, то это будет совершенно другой МРОТ. Это будет весьма самодовольный в сытости своей и не обращающий никакого внимания на свою «минимальность» довольно-таки солидный такой «размер».

Вместе с тем, победа сопутствовала военным далеко не всегда. На тех станциях, где их с самого утра было мало, взору изумлённого обывателя могла явиться картина, в центре которой оказывался седовласый, солидного вида защитник отечества в чине полковника, которому пытаются выкрутить руки сразу несколько молодых сержантов в неопрятной милицейской форме. На лице сержантов без труда угадывалось упоение неожиданно свалившейся на них властью. Ведь большинство из этих недоношенных жертв аборта когда-то служило в Советской армии. В той самой армии, в которой полковник был для них «царь, бог и воинский начальник». И вот теперь настал, наконец, и их черед показать, «кто есть ху»: «Ага, полковник, сопротивление представителю власти?! В отделение! Про-то-кол-л!» Но такое могло произойти только в местах одиночного перемещения военных. Там, где военных было много, представители внутренних органов предпочитали не появляться. Предпочитали эти недостойные представители внутренних органов в таких случаях спрятаться где-нибудь внутри уже начавшего загнивать организма тогдашнего МВД.