Текст книги "Повесть о потерянном времени"

Впрочем, чем-то гниловатым стало попахивать уже ото всюду. Запах тления разлагающихся в капитализме человеческих отношений пробивался сквозь сонмище благоуханий экзотических продуктов, многообразия копчёных колбас, фруктовых кефиров-йогуртов и заплесневевших сыров. Тлением отдавало обилие новых иностранных слов и слэнгов, затягивающих граждан в омут изобилия товаров и услуг. В стране проигравшего социализма начинала формироваться новая для неё общественно-экономическая формация – общество потребления. Партийно-государственная власть вначале этого процесса пыталась, больше для вида, робко протестовать пред наступающей властью денег, а потом безвольно рухнула, полностью отдавшись на волю победителя. Победитель вначале, засучив рукава, энергично принялся за приватизацию продуктов труда сразу нескольких поколений советских граждан, а, заодно, увлёкся ещё и проведением залоговых аукционов богатейших государственных недр. И только уже потом, тщательно всё приватизировав и внеся смешные залоги, плавно перешел победитель к монетизации льгот обнищавшего населения. В общем, очень грамотно вёл себя этот победитель в таком новом для себя деле. Вернее, дело это не было для него новым. Новой для победителя была территория, занимающая одну шестую часть суши, да ещё и копошащееся на этой территории население. В результате такого грамотного поведения победителя большинство из копошащегося в грунте населения довольно быстро лишилось своих опосредованных прав на заводы, пашни и недра, а вместо льгот приобрело монеты. Очень разными были эти розданные населению монеты, и их денежное содержание сильно зависело от степени ущербности здоровья организмов граждан. Граждане, владевшие самыми ущербными с точки зрения здоровья организмами, находились в заведомо выгодном положении относительно всего остального населения. Этим «богатеньким Буратинам» выдавалось такое большое количество монет, что привилегированные граждане могли позволить себе абсолютно без всякого напряжения своих хилых сил в любой момент приобретать такое количество иностранных таблеток, чтобы всё время оставаться при жизни. А кое-как цепляясь за жизнь, эти новоявленные нувориши-суперинвалиды просто вынуждены были что-то есть. Но на еду монеток уже не оставалось и, этим, казалось бы вполне обеспеченным гражданам приходилось продолжать свою трудовую деятельность. «Чертовски хочется поработать, – говорили они, потирая протезом о протез и приступали к своей затянувшейся до неприличия трудовой деятельности. Приступали, дабы зарабатывать на то, чем можно было заедать и запивать купленные на монетки таблетки. А как иначе? Во всех инструкциях по применению этих твёрдых фармакологических средств всё время ведь пишут: «принимать до еды», «принимать после еды». Значит, и еда тоже была нужна этим слегка не здоровым в старости своей гражданам. Но на еду им монеток не выдавалось и граждане вынуждены были упорно трудиться, непрерывно приплюсовывая год за годом к своему немыслимому трудовому стажу. Чем только ни приходилось заниматься этим отстойным в своей нездоровой старости гражданам: кропотливым сбором пивных бутылок и банок, упорным изысканием мест свалки просроченных продуктов питания, тщательным поиском не до конца использованных по назначению предметов культуры и быта в мусорных бачках развивающегося капитализма, а так же воровством металлолома с заброшенных строек социализма. И ещё очень много чем пришлось заниматься в ту пору представителям этого отстойного балласта на молодом теле активно развивающегося общества новой формации.

Другим же, чуть более здоровым гражданам, монеток на лекарства выдавалось очень мало, поэтому они были вынуждены работать ещё больше первых. Этим гражданам уже нельзя было прохлаждаться, неспешно пошаривая в переполненных бачках и рассеяно пошаркивая по покинутым стройкам в поисках остатков драгоценных металлов. Для того, чтобы заработать на таблетки и пищу для их заедания, граждане должны были преодолеть охватившую их по завершению созидательного социалистического труда немощь и податься, например, в быстроногие курьеры или же устроиться куда-нибудь грузчиками-легкотрудниками в кондитерские магазины. Но самым популярным занятием для этой категории населения была охрана. Охрана всего, чего угодно от кого ни попадя. Охрана денно и нощно. Этот вид деятельности вскоре охватил все слои населения и превратился в национальный российский спорт. Самые физически здоровые слои населения охраняли крупные, набитые олигархами офисы совместных предприятий и забитые дорогими товарами склады. Охранники рангом пожиже стерегли, в основном, здания, населённые всевозможным «офисным планктоном» и ангары, доверху забитые товаром с этикетками: «Made in China». Те же ущербные граждане, о которых повествовалось выше, занимались, в основном, охраной детских садов и овощных магазинов. При этом граждане активно претворяли в жизнь принцип: «Что охраняю, то и имею». Нет-нет, детей они, конечно же, не воровали и даже не ели их на рабочем месте, но вот что касалось овощей… – и домой всегда что-нибудь в карманах прихватывали, и старались, всякий раз что-нибудь изгрызть в процессе своего хлопотного труда. При этом все убытки эти горе-охранники всегда стремились списать на ни в чём не повинных мышей. Чем же их привлекали детские сады? Коль не крали они никого и даже не стремились к поеданию ютившихся там человеческих детёнышей? Всё очень просто: при охране детских садов не гнушались эти алчные граждане и конфету из одёжного шкафчика, и тарелку манной каши из общего котла умыкнуть. Что же им ещё было делать-то? Инструкции по употреблению медикаментов надо было ведь выполнять неукоснительно.

Кроме того, находились и такие нездоровые в своей отстойной старости граждане, которые в погоне за льготными лекарствами от монеток государственных отказывались в пользу льгот и вскорости, конечно же, потихоньку помирали. А куда им было ещё деваться? Врачи добросовестно выписывали этим наивным гражданам льготные рецепты, а льготные лекарства в аптеки почему-то не завозили. Аптеки были просто завалены требующимися гражданам лекарствами, но лекарства эти были вовсе даже не льготными. Коммерческими были эти лекарства. Вот граждане и помирали повсеместно. И это правильно. Сказано ведь было: проводится монетизация. И это значит, что надо брать только монетки. Брать, сколько дают, и не выпендриваться. Нельзя при капитализме быть такими наивными! Нельзя, а граждане эти таковыми были. Но были они таковыми сравнительно недолго. Потому как при капитализме, как и в дикой природе – естественный отбор.

Ну, ладно. Опять слегка отклонились от темы. Монетизация-то она ведь ещё не скоро случится, да и речь-то ведь шла об академии. А что было в этой академии? Да ничего особенного: учёба, дежурства, патрульная служба в городе и снова учёба. Конспекты, карты, толстые книжки с мудрёными названиями, тусклый свет учебных аппаратных… Всё, что ещё совсем недавно казалось жизненной новизной, уже в который раз превратилось в обычную воинскую рутину. Новым, то есть хорошо забытым старым, было то, что заматеревшие на службе и обретшие солидные начальственные навыки майоры вдруг опять превратились в рядовых. Пусть даже превратились они, как им часто говорили, в «рядовых», но всё же офицеров, им от этого было ничуточки не легче. С одной стороны «рядовые офицеры» освободились от груза ответственности за «вверенные» им подразделения, но с другой, их, так же как и в юные годы стали вновь гонять на уборку обширной академической территории. К этому уже нельзя было привыкнуть, но куда деваться…? И «рядовые офицеры» каждое утро вовсю махали мётлами на виду у спешащих на работу граждан. По этому поводу у окружающего академию населения даже родился анекдот, согласно которому копался как-то один бомж в мусорном бачке и вдруг зло говорит другому:

– Надоело всё. Пойду-ка я, наверное, в академию на работу устраиваться.

– Ты что, сдурел, в натуре? – удивляется второй бомж, выглядывая из соседнего бака, – кому ты там нужен?

– А ты что, не видел, сколько туда дворников набрали? И всем, между прочим, майоров присвоили. Может, и для меня местечко найдется…

Однако, сквозь серые будни проглядывали иногда и лучики веселья. Проглядывали они, на первый взгляд, спонтанно, но это было, наверное, не совсем так. Уж больно вовремя они проглядывали. Вовремя – это когда военные доходили до крайней степени отупения, заучивая почти наизусть большое количество текста и длинные колонки цифр: «Физико-географические условия ведения боевых действий в районе штата Флорида. Полуостров. Протяжённость на юг – 610 км. Средняя ширина – 200 км. Крупнейшие города: Тампа, Майами, Санкт-Петербург… Южная оконечность – болота. Центральная часть – холмистая местность. Средняя высота холмов – 90 метров.

Северная оконечность – холмистая местность. Береговая линия – сильно изрезана, длина 13 560 км. Восток – мыс Канаверел (Космический центр, база ВВС). Среднегодовая температура – 26 град. Цельсия. Население – 16 млн. человек. Особенности организации связи – …». Ну и так далее… Но это же только один штат! А кроме двух Америк существуют же ещё и Европа с Азией! И Африка туда же… Вот и пухла голова у обучаемых военных. Хорошо хоть, тогда ещё не собирались в Антарктике и в Австралии воевать. Этого военные уже бы, наверное, не перенесли. И помимо физико-географических условий ведения боевых действий было ещё очень много всякого разного другого, сильно удручающего обучаемых военных. Порой только вспышки веселья выручали их. Вот сидят они, к примеру, в количестве шести человек на шести часовом семинаре по оперативному искусству и не знают уже куда спрятаться: на каждого приходится по часу ответов на различные каверзные вопросы. Ну, так получилось… Времени на семинар выделили много, а военных в этот день на семинаре оказалось мало. По разным причинам отсутствовали военные: кто в наряде, а кто приболел по случаю воспалением хитрости и подрабатывал продавцом в ларьке на другом конце города. В общем, так получилось. И рассказали уже военные любопытствующему преподавателю, согласно темы проводимого занятия о составе мотострелецких и танковых армий мирного и военного времени до мельчайших подробностей, а времени всё равно ещё остаётся очень много. Целых два часа. И тут, видимо, дабы продлить себе удовольствие и выдержать временные рамки, установленные расписанием, решил вдруг мудрый преподаватель поинтересоваться составами дивизий, которые военные должны были помнить ещё с училищ. Зря он это сделал. Он и сам потом это понял и очень переживал о своём необдуманном поступке. Но, что сделано, то сделано.

– Ну, что же ещё есть в этой грёбанной дивизии, едрит её и раскудрит? – с усталой обречённостью вопрошал выжатый как лимон препод очередного обливающегося потом майора.

– Инженерно-саперный батальон, товарищ полковник.

– Ну наконец-то… Доложите состав управления инженерно-саперного батальона.

– Командир, заместитель, начальник штаба, замполит…

– А ещё кто там есть?

– Начальник автослужбы.

– Правильно. А ещё?

– Помощник начальника автослужбы.

– Тоже правильно. А ещё?

– Ну, наверное, там есть ещё начальник автослужбы.

– Вне всякого сомнения. И это всё?

– Да нет, есть там ещё помощник начальника автослужбы.

– Хорошо. Ну а ещё есть там кто-нибудь в этом управлении инженерно-саперного батальона? Кто там ещё осуществляет управление?

– А ещё, товарищ полковник, там есть начальник автослужбы…

– Да-да, в этот раз правильно говорите, есть там ещё и такой… А кто находится у него в подчинении?

– Наверное, помощник…

– Правильно. Только должность надо полностью называть – помощник начальника автослужбы! Ну так что?

– Помощник начальника автослужбы, товарищ полковник!

– Правильно. Только он не полковник, а капитан… В смысле, должность у него капитанская.

– Но Вы же полковник…

– А при чём здесь я? Я старший преподаватель кафедры оперативного искусства. Полковник. А он капитан. Помощник начальника автослужбы. А Вы про него: «Товарищ полковник!» Рано ему ещё папаху примерять. Пусть ещё послужит!

– Ну и пусть себе служит…

– Кто?

– Да этот, как его… Ну, капитан этот. Молодой он, наверное, ещё.

– Ага-а-а. Капитан, значит? А должность-то Вы его помните?

– Да, вроде бы как: помощник начальника автослужбы…

– Вот теперь правильно… Вспомнили, наконец. Можете ведь…, когда чего-то захотите… А то заладили: «Капитан-капитан».

Остаётся добавить, что в течение всего этого диалога обучаемых военных бил мелкий нервный хохот, а последняя фраза препода была встречена громовыми его раскатами. И тут же спала висевшая в аудитории плотным облаком запредельная нервная напряжённость. Измученный и так ничего и не понявший препод, зафиксировав в сознании вспышку лошадиного армейского смеха, подумал, видимо, что стоящий лицом к аудитории майор позволил себе какую-нибудь несоответствующую моральному облику советского офицера мимику, неожиданно впал в состояние полной прострации своего учёного ума. Всё оставшееся до окончания занятий время он просидел, сгорбившись за своим столом, изредка поглядывая на окостеневшего в стоянии майора и огорчённо хлопая ладонью по влажному от пережитого стресса лбу морды своего лица: «И зачем же я именно Вас, товарищ майор, вызвал отвечать? Зачем же я Вас именно об этом спросил?»

И подобных случаев повеселиться прямо во время занятий было предостаточно. Случались смешные казусы и в промежутках между занятиями. Так, например, в самом начале обучения военных часто веселил майор Полумордвинов. У него было очень туго с памятью на лица и майор, обремененный обязанностями командира группы, мог запросто, но очень почтительно, чуть ли не кланяясь в пояс, остановить в коридоре академии абсолютно незнакомого ему полковника и начать его пытать о том, когда будут известны результаты контрольной работы, которую группа выполняла на прошлой неделе. Глядя на недоумённое выражение лица полковника, майор через какое-то время, наконец, начинал понимать, что обратился совершенно не к тому преподу. А когда он «догонял» этот факт окончательно, то поступал очень просто: он просто обрывал очередную начатую фразу, отворачивался от полковника и, как ни в чём не бывало, продолжал движение в первоначально принятом направлении. Полковник, тем временем, продолжал ещё какое-то время торчать столпом посреди коридора и удивлённо хлопать глазами вслед равнодушно удаляющемуся от него не в меру любопытному майору. Присутствующих при этом обучаемых военных вначале охватывало веселье, но они очень быстро с ним справлялись и успокаивали возмущённо-недоумевающих полковников: «Да не обращайте Вы на него внимания. Он у нас контуженный. Да и детство трудным у него было: коляска без дна и игрушки, прибитые гвоздями к полу». Полковники сочувственно и с пониманием улыбались и, стряхнув с себя оцепенение, тут же удалялись в полумрак академических коридоров, спеша по каким-то своим профессорским делам.

Случались казусы и несколько другого характера. Так, как-то на уборке картофеля, на которую обучаемых военных вывезли, пообещав в награду за каторжный труд аж целых три мешка картошки, был случайно оскорблён Иван Кузьмич. И произошло это следующим образом. В один из быстро угасающих осенних вечеров, военные тихо отдыхали в приютившем их хромом и ветхом бараке. Отдыхали, вернувшись с опостылевшего им уже за две недели крестьянского труда бескрайнего колхозного поля. Но, отдых от чего-то нельзя было признать полноценным. Военные, неполноценно отдыхая долго мучились и не понимали причин этого, гнездящегося в каждом из них и, такого не свойственного им комплекса. Наконец все поняли, что причиной распространения массового дискомфорта среди колхозных офицеров является присутствие в бараке Ивана Кузьмича. На первый взгляд самый старший среди колхозных офицеров военноначальствующий вроде бы ничем не мешал отдыхающим труженникам. Он тихо сидел себе на скрипучем стульчике посреди барака и читал изрядно потрёпанную, и полную уставных положений книжку. Но, чтение, видимо, утомляло его и, временами Иван Кузьмич принимался отчески осматривать отдыхающих военных и задавать им разнообразные, в заботливости своей вопросы, связанные со скорбным бытом колхозников. Утомлённым труженикам полей вскоре всё это надоело. Ивана Кузьмича нельзя было назвать законченным дураком, и он вскоре осознал необязательность своего присутствия среди усталых колхозных офицеров. И когда осознание, наконец, полностью наступило на Ивана Кузьмича, полковник вздрогнул, и тут же попросил одного из военных автолюбителей, приехавшего на уборку урожая на своём старом раздолбанном «Москвиче» свозить его на центральную усадьбу умирающего колхоза якобы для решения каких-то экстренных вопросов с председателем правления. И не успел ещё окончательно угаснуть вдали скрип ржавой «москвичёвской» подвески, сопровождаемый гулом надсадно ревущего и чадящего чёрным дымом двигателя, как военные тут же расселись за единственным в бараке столом и, разложив на его поверхности нехитрую снедь, крепко выпили. А когда военные выпивают в колхозе, то они практически всегда поют. Так случилось и в этот раз. Разомлевшие от усталости и выпитой водки луженные глотки военных в течение получаса самозабвенно выводили нараспев один и тот же текст. Текст был довольно незамысловатым и имел следующее содержание: «Как Ивану Кузмичу в ж… у вставили свечу. (Эту фразу выводило два особо громких голоса известных всему курсу певцов – капитана Канарейкина и майора Леонтьева) Ты гори, гори, свеча, у Ивана Кузьмича!!! (Ревел на всю округу уже весь краснознамённый хор военных колхозников, не принявший в свои ряды только майора Скучноправильникова. Этот майор сидел тихонько в сторонке и время от времени сокрушённо-осуждающе покачивал своей безликой головой)». И всё бы ничего, но когда военные, устав от громкого в голосовом напряжении своего концерта, гурьбой высыпали на улицу дабы перекурить и подышать свежим лесным воздухом, то увидели понуро сидящего на скамеечке в курилке героя своей зажигательной песни. Герой демонстративно не замечал недавних певцов и напряжённо всматривался в тонувшие в сумерках окрестности. Как удалось Кузьмичу приехать так неслышно, военные так до сих пор и не поняли, но они тут же сориентировались и, по старой армейской привычке, сразу же «включили дурака». А включив, тут же принялись они делать вид, что ничего необычного и не произошло. Не стали военные ни на чём заострять внимание. Просто принялись они тут же всячески демонстрировать свою неспешную вечернюю прогулку вокруг барака, предпринятую исключительно с целью подготовки к затяжному нырку в омут глубокого в своей заслуженности праведного сна. Вот такая вот случилась несуразность у офицеров-колхозников. Ну что же, бывает… Между прочим, Кузьмич сам виноват… Он очень долго служил в армии и мог бы уже многое понять… Тем более такие простые совсем истины… Спросите в чём простота истин? А в том, что не надо в армии делать ничего втихаря! Громко надо всё делать и открыто! В армии ведь предельная прозрачность нужна. Тогда и подобных казусов никогда не произойдёт. Тем более, что не со зла ведь так громко пели колхозные офицеры, а веселья ради. И пели они о первом, что пришло в тот момент в их воспалённые головы. А в веселье-то, ведь что только в голову не придёт!? Тем более в воспалённую…

Воспаляться военным головам в то дикое время было от чего. Кормить свои непритязательные семьи становилось военным день ото дня всё тяжелее и тяжелее. И без того непростая ситуация с выплатой военным скудного денежного довольствия стала усугубляться нарастающим бесчинством большей части местного начальства. А что было делать этим страждущим военноначальствующим? Им хоть за службу платили и больше, чем их обучаемым подопечным, но платили так же нерегулярно. Вначале военноначальствующие предпринимали попытки банально в чём-то обмануть подчинённых. Так, например, основательно затарившись мешками с вожделенными клубнями во время уборки военными картофеля (грузовики между Питером и картофельным полем курсировали в чартерном режиме), хитроумные военноначальники по завершению работ милостиво разрешили военным изъять из собранного ими урожая по три мешка картошки. При этом картофель предлагалось взять не из числа собранного военными с поля своими огрубевшими дланями, а с колхозного элеватора, где хранились перемешанные с каменюками и порубанные комбайном клубни. Военные возмутились и напомнили начальникам про самого борзого поросёнка «Нах-Нах» из известной всем сказки. Военноначальствующие было отступились, но резервуары их хитрости ещё не были исчерпаны, и военным было предложено оставить мешки с отборным картофелем в колхозе («Ну нет сейчас свободных машин у нас, как освободятся – мы сразу их сюда пришлём, и они вам тут же всё привезут»), а самим отправиться на автобусах в «альмаматер». Но военные были уже достаточно опытными людьми, и принялись они задавать хитроумным военноначальствующим различные по каверзности своей подленькие такие вопросики, суть которых можно было отразить всего в одном, возникшем средь них недоумении: «Это что же такое получается? То есть, по вашему: жену отдай дяде, а сам иди к б… ди?» Военноначальствующие, наконец, поняли, что беспримерная хитрость в этот раз им не помогла, и разрешили военным погрузить мешки с картошкой в автобус. Вскоре военноначальствующие поняли, что хитрость не помогает им и в других случаях. Осознали, наконец-таки, окаянные, что обучаемые военные – это уже не мальчики-курсанты и хитрости им самим уже давно не занимать. А когда осознание проникло-таки в их бесхитростные в туповатости своей головы, вот тогда и принялись военноначальствующие насаждать в подчинённых им воинских коллективах рыночные отношения. Больше всех бесчинствовал полковник Петлюра. Пользуясь своим главенством над факультете, он часто «через голову» начальников курса накладывал на военных взыскания за ставшие ему каким-то образом известными нарушения и затем устанавливал подленькую таксу за этих взысканий снятие. К высокой чести полковника, надо отметить, что денежными поборами он в то время не занимался. Таксой, в зависимости от тяжести взыскания, служили дрели, перфораторы, телевизоры, утюги, электрочайники и прочая бытовая хрень. И проштрафившиеся в чём-либо обучаемые военные вынуждены были всячески обустраивать быт алчного полковника. А куда им было деваться? Приближался выпуск, взыскания могли послужить препятствием хорошему распределению. И так поступал не один Петлюра. Так поступали очень многие видные в академии военноначальники. Вскоре началась цепная реакция: чтобы прокормить семью и обеспечить безоблачность быта высокого начальства, обучаемые военные офицеры вскоре были вынуждены в срочном порядке смачно наплевать на грозные директивы из Москвы и устроиться на различного вида подработки. Проникшая в ряды военных подработка имела очень разнообразные формы. Военные жульнически торговали, хитро выглядывая из многочисленных уличных ларьков, воровато разгружали весь заезжающий, прилетающий и заплывающий в Питер транспорт, беспечно охраняли по ночам катушки с медным кабелем, пекли пышки в уличных кафе, насыщая этим продуктом исхудавшие семьи и т. д. Словом, пришлось тогда военным довольно широко и корыстно проникнуть в инфраструктуру строгого города на Неве. А для того, чтобы это проникновение было для военных ненаказуемо, платили они, опять же, дань, но уже начальникам поменьше. А как же учёба? Да никак. Учёба стала напоминать судорожное латание дыр в давно истлевшем от укусов моли костюме и часто напоминала банальный фарс. Пришедший на место ушедшего на пенсию Ивана Кузьмича руководитель нового типа подполковник Фрегат так всегда об учёбе военных и отзывался: «Вечно у вас… То член длинный, то майка короткая…». Но подобные нелицеприятные отзывы не мешали военным руководителям нового типа всех рангов и мастей исправно собирать дань с принуждённых к нерадению слушателей. Да-да, военные в то время уже обучались на третьем, выпускном курсе и были уже не «писателями», а полноценными слушателями. Слушателями-продавцами, слушателями-дворниками, слушателями-рыбаками, слушателями-охранниками, слушателями-грузчиками…

И ещё много-много очень нужных стране специальностей освоили эти неуёмные в праведной корысти своей слушатели. Сергей, например, освоил специальность директора автомобильной стоянки. Стоянку он построил сам, но на деньги своего давнего знакомца Игоря Лукьянцева, с которым они вместе служили в военной приёмке. Знакомец уволился как раз в то время, когда Сергей поступал в академию, и теперь процветал, торгуя иностранными средствами для чистки унитазов. Судьба столкнула майора с бизнесменом Лукьянцевым на Невском проспекте, вернее, судьба чуть было не столкнула Сергея с дверцей трёхсотого «мерина» с трудом паркующегося у высокого бордюра. Чудом увернувшись от резко открывшейся дверцы, майор, нарушая все правила нормативно-офицерской лексики, успел выразить всё своё неудовольствие в тонированное чрево «мерина», прежде чем разглядел на заднем сидении отставного майора, возмущённо хлопающего веками красных, видимо, от нескончаемых капиталистических хлопот, глаз. Узнав Сергея, «акула бизнеса» заулыбалась своей фирменной широкой улыбкой и предложила ему отобедать в располагавшемся неподалёку чуть ли не самом «крутом» во всём Питере кафе.

– Да ты что, Игорёк, с дуба рухнул? Мне государство по три месяца денег не платит…

– Говно вопрос, ты не переживай, сегодня я угощаю, а завтра ты. Жизнь она ведь как зебра…

– Ладно, добро. Только вот знать бы, когда оно, наконец, наступит, это «счастливое завтра», да ещё на фоне белой зебровой полосы.

– Оно уже наступило, но только не для всех. Для тех, кто служит, а так же для прочей шушеры…, ну, вроде всяких там врачей и учителей оно, похоже, в этой стране не наступит никогда.

– Оптимист ты, однако.

– Напротив, реалист. Ты что, так ничего не понял? Вновь наступила эра торгашей. Вернее, она никогда не прекращалась. И в советское время средний торгаш всегда жил лучше среднего инженера, а сейчас, будем говорить, наступил расцвет эры торгашей. Я в это дело с ходу врубился и вот торгую себе потихоньку.

Общаясь таким философским образом, сослуживцы вошли в кафе и, разместившись рядом с небольшим фонтанчиком, заказали какую-то по-иностранному хитро названную снедь и простой напиток, изготовленный по русскому рецепту и носящий иконно русское же название «Абсолют». Вернее, заказывал Игорь, а Сергей только кивал, ничего не понимая, в такт незнакомым словам, небрежно произносимым отставным майором.

Вскоре принесли какие-то дымящиеся сосуды, и Сергей впервые увидел того, кого никогда не встретишь в родной природе. Имя ему было лангуст. Несмотря на явное созвучие названий, на мангуста он был явно не похож. А мангуста Сергей видел однажды в зоопарке и, как-то, даже смотрел про него мультфильм.

Неуверенно ковыряя щипцами панцирь таинственного незнакомца и отвечая на вопросы собеседника о сегодняшнем военном житии, Сергей вдруг задал Лукьянцеву один встречный и сакраментальный по своему содержанию вопрос:

– А вот скажите, уважаемый мной «буржуин» по имени Игорь, Вы можете допустить голодную смерть защитника отечества, а заодно и всей его семьи?

– Нет, конечно, – слабо икая ответила мужская особь «акулы капитализма», – у меня как раз есть для тебя предложение. Взял я тут по случаю в аренду два участка земли под строительство автомобильных стоянок. Возьмёшься?

– Легко.

– А вот это мы посмотрим. Ты когда-нибудь чем-нибудь подобным занимался?

– Нет, конечно. Но ты ведь знаешь разницу между командиром взвода и профессором?

– Нет.

– Разница между ними состоит в том, что профессор знает в своей предметной области всё, а преподаёт только определённую дисциплину, а командир взвода не знает ничего, но обучает свой взвод по всем направлениям военных и политических знаний.

– Понятно. Ну давай, подруливай ко мне в офис где-нибудь к половине двенадцатого.

– Что так поздно-то?

– Не царское это дело бегать к девяти на работу.

Так начался первый опыт майора в деле строительства капитализма. Он разыскивал на автобазах грейдеры, заказывал на заводах и базах самосвалы щебёнки и асфальта и даже сам оборудовал осветительными сетями площадки, предварительно умыкнув катушку с кабелем с академической свалки. Через две недели после начала работ был подписан первый договор о постановке автомобиля на новенькую, асфальтированную и освещённую стоянку. Из условий договора явно явствовало, что администрация автостоянки ответственности за сохранность автомобиля не несёт.

– Как же так? – недоумевал майор-нью-капиталист, потрясая договором перед лицом юриста в офисе Лукьянцева, – за что же граждане нам платить будут?

– А Вам хочется нести ответственность за их автомобили? – удивлённо отвечал вопросом на вопрос юрист (слово «юрист» в то время означало не только профессию, но ещё и национальность. Один известный политик так прямо и говорил в телеэфир: «Мать у меня русская, а отец – юрист»), – там же любая иномарка дороже самой стоянки… А платить они нам всё равно будут. Гражданам всегда кажется, что на стоянке оно всё же как-то понадёжнее будет… Нежели чем во дворе… Психология, однако… Надо её учитывать при юридически не совсем законном отъёме денег у богатенького населения.

И действительно, граждане с радостью заключали договора и платили по ним. А что? Асфальт, освещение, суровые лики охранников… Наверное, всё оправданно… Тяжело приходилось Сергею только с бандитствующими элементами, часто приезжавшими на стоянку лишь глубокой ночью. Бандосы хвастались специально дожидавшемуся их Сергею своими космическими проигрышами в казино и при этом отказывались платить за стоянку:

– Старик, ты же знаешь, я на своей земле никому не плачу…

– На своей земле? Может ты ещё и кадастровый план мне покажешь?

– Чё-чё? Ты кого пидорасом обозвал?

– Я сказал: кадастр!

– А эт чё такое-то? Да ладно… Можешь ничего мне не втирать… Мне всё равно этого ничего не надо… Ни кадастров, ни пидорастов. Гы-гы-гы.

– Что: «Гы-гы?» Ты бабки платить собираешься?

– Ну ладно…, что за непонятки? Ты же знаешь, о чём базар…

– Ни хрена я ничего не знаю, никакого «базару», кроме того, что раз заехал, значит бабки плати… Здесь тебе, браток, не богодельня, а нормальное капиталистическое предприятие.

– Да я счас всю твою стоянку, в натуре, разнесу. Ты мне щас сам бабки платить будешь, всю кассу сдашь мне щас!