Текст книги "Повесть о потерянном времени"

– Как всегда. С Охтинского проспекта. Адрес прежний. Ну, будь на связи.

Это означало то, что Сергею придётся всё воскресенье сидеть дома и на каждый телефонный звонок отвечать бодрым голосом: «Дежурный по представительству заказчика капитан Просвиров!» Это приводило в шок часто звонивших ему друзей и знакомых. Реакция у всех была примерно одинаковой. Сначала следовало долгое молчание, а затем тот или иной голос недоумённо вопрошал: «Ты что? Выпил лишку? Или вконец уже заработался? В отпуск пора!» Далее, обычно ближе к вечеру, звонил генерал, и Сергей, вызвав дежурную машину, ехал его забирать с Охтинского проспекта. Провожать генерала к машине всегда выходила моложавая статная дама. Она долго целовала генерала взасос, не обращая внимания на укоризненные взгляды прохожих. По всему чувствовалось, что в такие минуты генерал ощущал некоторое неудобство, но, видимо, как истинный джентльмен не мог ни в чём отказать даме в тягостную минуту прощания. Вот такой это был генерал. Вот такой это, оказывается, был мачо. Однако оказываемое Сергею высочайшее доверие не приносило ему ничего кроме дополнительных хлопот и бесполезно затраченного времени. Генерал во время своих приездов иногда вскользь интересовался его делами и, рассеяно выслушав капитана, бормотал что-то не всегда членораздельное и невпопад, что-то типа: «Да-да, вот примем первый пусковой комплекс, тогда подумаем насчёт новых вакансий…». «Причём здесь первый пусковой комплекс и какие-то вакансии? – недоумевал, услышав очередную «гамму» Сергей, – первый пусковой комплекс мы ещё в прошлом году приняли, а о вакансиях я никогда и не заикался. Речь шла только о работе, ну и, в качестве намёка, о тяжести коммунальной жизни…». (В тот момент шло распределение квартир в доме, построенном для военных в ближнем пригороде Ленинграда, и вокруг этого процесса начали крутиться какие-то личности, очень на военных не похожие). Реакции не последовало. В общем, великое пожелание, сформулированное нашим гениальным поэтом ещё в прошлом веке: «Минуй нас пуще всех печалей…», похоже, не потеряет своей актуальности до скончания веков. Оценив ситуацию, Сергей приступил к претворению мудрого пожелания в жизнь. Он стал под любым благовидным предлогом уклоняться от столь почётных для него обязанностей, а когда предлогов почему-то не оказывалось, либо они были неблаговидными, Сергей создавал их сам. В дни генеральских наездов он вдруг начинал чувствовать резкое недомогание в суставах, сопровождаемое скачкообразным повышением температуры, а то и вовсе госпитализировался с каким-нибудь экзотическим диагнозом, вступив в преступный сговор с капитаном-доктором Зельским, перебравшимся к тому времени из подмосковного батальона прямо в Военно-медицинскую академию в город Ленинград. Генерал какое-то время повозмущался, удивляясь необыкновенной капитановой болезненности, даже одно время пригрозил уволить его по болезни, но потом немного поостыл, а затем и вовсе позабыл о нём. Сергею только этого было и надо. Пожелание гения, наконец, исполнилось: царская любовь сама собой иссякла, а царского гнева за этим не последовало.

Между тем, ситуация с жильём действительно накалялась. В ПЗ со временем накопилось большое количество майоров, главным критерием перевода которых из войск в Питер было наличие у них хоть какого-то жилья в черте града на Неве или его ближайших окрестностях. «Хоть какое-то жильё» отличалось большим разнообразием. Например, майор Павлов вместе с женой и дочкой жил на правах «подселенца» у своей тёщи в стенном шкафу. Это был, конечно же, не в чистом виде стенной шкаф, но очень близкая к нему по своим размерам комнатка. Размер жилой площади комнатки-шкафчика составлял около семи квадратных метров и в ней помещалась одна двухспальная кровать. На этой кровати всё семейство спало уже добрый десяток лет. И нельзя было сказать про кого-то из членов семейства, например, следующую фразу: «этот член семейства лёг спать в 22.00». Гораздо точнее можно было сказать, что кто-то из членов семейства «прыгнул спать в 22.00». Правильность такой терминологии объяснялась тем, что пролезть между кроватью и стеной, дабы взобраться на семейное лоно откуда-нибудь сбоку, не представлялось никакой возможности. Поэтому члены семьи при подготовке ко сну раздевались где-нибудь в ванной (или в туалете, в общем, в тех местах, где в данный момент отсутствовала тёща) и затем с порога выделенной им комнатки-шкафчика «рыбкой» ныряли через спинку кровати в пружинящую постель. Со временем подобные акробатические этюды стали даваться майору всё труднее и труднее. В итоге, майор, демонстрируя следы многочисленных ушибов и переломов, принялся активно терроризировать начальство, дабы выхлопотать себе «хоть какое-то жильё», но обязательно отдельное от тёщи. Начальство ничего ему не предоставляло и свои действия аргументировало очень просто: «Нет-нет, хватит с нас…! Вспомните, когда решался вопрос по поводу Вашего перевода сюда с берегов далёкого озера Балхаш Вы с пеной у рта убеждали нас, что у вас в Питере не «хоть какое-то жильё», а жильё «что надо», а теперь оказывается, что у тёщи Вам проживать почему-то не нравится и вынь Вам да положь «хоть какое-то жильё». Положим, мы Вам его предоставим, но Вы же через каких-то полгода, отдохнув от тёщи, опять начнёте ныть и что-то у нас клянчить. Поэтому в промежуточных действиях мы не заинтересованы – терпите и ждите отдельное от тещи жильё из серии «что надо».

Из-за этого пресловутого «жилищного вопроса» порой накалялись не только семейные отношения, но и отношения в служебных коллективах. Так служил в одном из отделов ПЗ майор Глюков. Несмотря на сорокалетний возраст майор ни разу не был женат и проживал в отдельной двухкомнатной квартире. В том же отделе служил капитан Ершов, который, так же как и майор Павлов, проживал с семьёй у тёщи в «стенном шкафу». И таким образом в жизни Ершова всё сложилось, что тёща была старше зятя-капитана всего на три года. Это была моложавая и свободная от брачных уз дама, которая вместо того, чтобы хоть как-то устроить свою дальнейшую личную жизнь, почему-то сосредоточилась на отравлении капитанового существования при земной его жизни. Например, эта дама учиняла Ершову всяческие препятствия, когда капитан желал воспользоваться ванной, затевая в этот момент трёхдневную стирку своего многочисленного исподнего белья, а когда майору, наконец, всё-таки удавалось помыться, тёща принималась в резкой форме и с использованием ненормативной лексики выражать ему претензии по поводу недостаточно качественной уборки за собой помещения ванной комнаты и т. д. и всё по мелочи. В общем, «доставала» капитана тёща, как только могла. В минуты отчаяния капитан жалостливо просил Глюкова: «Коль, ну помоги! Ну, женись ты, пожалуйста, на моей тёще. Она же ещё ничего «тёлка», да и младше тебя на четыре года… Ну что ты там один делаешь в своих хоромах?» Флегматичный майор предпочитал уходить от прямых ответов, но как-то раз Ершов его всё же, что называется, пронял.

– Ну, хорошо, – как-то выдавил из себя Глюков в ответ на очередные горячие капитановы мольбы, – я на ней женюсь, но только при одном условии.

– Согласен на любые условия. Давай же, Колян, не тяни. Говори скорей.

Внимательно рассматривая фотографию капитановой тёщи, Глюков ещё немного подумал и многозначительно изрёк:

– Ты должен будешь, Андрюша, всегда называть меня папой и обращаться ко мне только на «Вы», почтительно кланяясь при встрече в пояс.

Не расположенный к шуткам капитан вспылил и разгорелся конфликт. В итоге Глюков так и не женился на тёще Ершова, и офицеры долгое время друг с другом не разговаривали.

Так и пронеслись три года капитановой службы в военной приёмке. За это время он успел превратиться в майора, рассмотрел горы извещений о внесении изменений в конструкторскую документацию, провёл многие тысячи часов экспериментов на стендах и прожил несколько жизней в многочисленных командировках. Несмотря на частые и длительные расставания со своей дражайшей супругой, в майоровом семействе, приблизительно через год после перевода в Ленинград неожиданно появился ещё один, как бы дополнительный к первому, сын. При этом самонадеянный майор был почему-то твёрдо уверен, что он сделал всё сам и никто ему в этом деле даже ни чуточки не помог. Ну, разве что жена как-то поучаствовала… Откуда у майора была такая уверенность? Как это, откуда? Он, конечно, подолгу отсутствовал дома, но при этом никогда не забывал каждый день звонить супруге по телефону. И в ходе телефонных переговоров супруга всякий раз подтверждала ему отсутствие всяческой помощи извне. Она так всегда прямо и говорила: «Когда ты, наконец, приедешь из своей дурацкой командировки? Ни от кого помощи не добьёшься!» Вот эти слова-то и придавали майору непокобелимую уверенность в прочности семейного тыла.

Несмотря на непривычное обилие событий, произошедших за довольно короткий промежуток времени, в судьбе Сергея наметился очередной поворот. Всё дело в том, что получивший очередное воинское звание Просвиров тем самым вплотную приблизился к ограде «кладбища майоров». Один раз он даже как-то увидел во сне себя, лежащего на этом кладбище. Наблюдая за собой как бы через чугунную решетку кладбищенской ограды, Сергей видел слабо узнаваемую, сморщенную старостью морду своего лица, возлегающую между полуистлевших погонов с потускневшими майорскими звёздами.

И ничего нельзя было поделать в этом военном представительстве, в котором пышным букетом процветало движение поддерживающих друг друга однокашников различных ракетных бурс, подобно тому, как это было в Японии, и с той лишь разницей, что в этом островном государстве соревновались между собой в протекционизме выпускники различных университетов. Сергей ни к одной из этих группировок не имел абсолютно никакого отношения (особенно это касалось группировок выпускников японских университетов), и поэтому его шансы пробиться по службе куда-нибудь повыше были чрезвычайно малы.

Кроме того, смена поколений начальников только что произошла. Вместо многоопытных руководителей старой закваски «а ля Жабровский» на мутном гребне перестройки поднялись руководители нового типа. Дела службы этих руководителей почти не интересовали. Они подолгу отсутствовали на рабочих местах, занимаясь организацией продаж накопившихся на предприятии неликвидов и драгметаллов. И по всему было видать, что их дела продвигались совсем даже неплохо. Очень скоро новые начальники начали ездить на работу на машинах, правда пока в основном на машинах отечественного производства (иномарки тогда только-только стали появляться на наших дорогах, и их состояние, в большинстве случаев, характеризовалось как «глубокий старческий маразм»), но при этом от начальников стало вызывающе пованивать достаточно дорогим парфюмом. В лексиконе нью-начальников появились такие слова как «сделка», «бартер», «откат» и ещё много-много других слов, доселе неслыханных в широких военных кругах. Вскоре руководителей нового типа перестал устраивать дизайн их рабочих мест. Они уже не могли восседать среди своих отстойных подчинённых и старались на западный манер всячески отгородиться от них. Отгородится, дабы будучи не видимыми никому из них иметь возможность наблюдения за всеми этими бездельниками. Но материалов для сооружения такого типа перегородок в то время в стране не было и руководителям нового типа пришлось воспользоваться перегородками из оргстекла.

Это нововведение иногда играло с ними в достаточно злые шутки. Так один из нью-начальников, особенно успешно торговавший государственным добром и носящий звучную фамилию Дохляков, отгородившись от подчинённых, не учёл расположения находившихся в комнате розеток. В итоге все свободные розетки оказались у него за перегородкой. И всё бы ничего, но, видимо, по причине хилости своего здоровья Дохляков любил потреблять в течение дня большое количество чая, заваривать который должен был назначаемый на каждый день дежурный. Ну а поскольку все розетки были заняты подключенными к ним новомодными персональными суперкомпьютерами типа ДВК, электрочайник подключить было некуда. Только в одну из пустующих розеток, находящихся на отгороженной начальником территории. Вначале Дохляков принялся было кочевряжится и возражать, но, оставшись раз без чая, тут же присмирел. В дальнейшем можно было наблюдать примерно следующую картину. Дежурный наполнял чайник водой, ставил его кипятиться в начальственном закутке и продолжал заниматься служебными делами, напрочь забывая о включенном чайнике. Надо отметить, что обычные железные советские электрочайники не имели привычки отключатся по причине закипания в них воды. Из-за этого в них часто перегорали тэны, а иногда из-за отсутствия этой нужной привычки у чайников даже случались пожары на производстве и в быту. Именно в таком опасном для окружающих чайнике и кипятилась всегда вода в отгороженном оргстеклом кабинете начальника. Всё шло своим чередом: вода кипятилась, дежурный, занимаясь служебными делами, мог по часу висеть на телефоне, разруливая, например, вопросы отправки оборудования эшелоном на Дальний Восток. Но когда, наконец, трубка телефонного аппарата устало падала на рычаги, тут же раздавался новый звонок. Дежурный вновь хватал трубку и слышал в ней распаренный недовольством голос начальника: «Товарищ майор, чайник закипел!» Дежурный сразу же обращал свой взор на начальственное присутствие, но замечал только клубы горячего пара, метущиеся между оргстёклами перегородки, по которой мелкими ручейками стекал на пол конденсат. Через некоторое время оторопевший дежурный, дабы определить истинное местонахождение звонившего только что начальника, до предела фокусировал возможности своего зрения и, наконец, начинал с трудом угадывать едва заметные в размытой своей нечёткости квадратные контуры головы руководителя нового типа. Нечёткие эти контуры, подрагивая всей имеющейся у них вислоухостью, медленно проплывали внутри клубящегося парообразованием облака. Каждый дежурный отдавал себе полный отчёт в том, что имеет дело с полным обманом зрения, связанным с оптическими эффектами в газообразных средах, и нисколечки не пугался. Всё увиденное только мобилизовывало волю дежурного. В такие минуты все без исключения дежурные сразу же вспоминали про свои сегодняшние дополнительные обязанности и приступали к их выполнению. Проникнув за отсыревшую и деформированную перегородку, они, как правило, обнаруживали там мокрого и слегка полумёртвого Дохлякова, изображающего внимательное изучение содержимого экрана монитора своего супермощного ДВК. Запотевший экран не спешил делиться с нью-начальником своими тайнами и тот, как правило, всегда был этим сильно раздражен. Истекающий потом нервного раздражения Дохляков из последних сил водил по экрану скомканным, пропитанным влагой носовым платком, но экран тут же вновь покрывался тысячами водяных капель, продолжая при этом хранить своё упрямое молчание. Воды в электрочайнике, как правило, к этому времени уже не оставалось и дежурный безропотно наполнял его вновь. Далее, без дополнительных напоминаний дежурный ещё раз подключал его к свободной розетке и только потом шёл заниматься своими служебными делами. Ну, а дальше вы всё знаете… И так могло продолжаться по нескольку раз в день, пока у самого дежурного, закончившего на сегодня основную часть дел, наконец, не появлялось горячего желания испить-таки бодрящего напитка. Вот тогда дежурные уже ни о чём не забывали. Некоторые из недалёких дежурных всё время удивлялись и задавали себе и окружающим абсолютно глупый вопрос: «А чего это начальник сам не выключил чайник? Такого ведь натерпелся в своём курятнике…». Но те дежурные, которые задавали такие тупые вопросы, да еще прицепляли к ним некие дурацкие комментарии, без сомнения были очень глупыми людьми, абсолютно не чувствующими ритма приближающегося нового времени. А ритм приближающегося нового времени заставлял каждого из трудящихся выполнять только свой узко очерченный круг обязанностей, всячески дистанцируясь от другого трудящегося. Особенно это касалось руководителей нового типа. Вот и стремились они действовать в соответствии с новыми веяниями. Стремились всё узко выполнять и, не жалея оргстекла, дистанцироваться. Ведь не было же в обязанностях руководителя нового типа прописано такого пункта как выключение чайника после того, как налитая в него вода достигнет точки кипения. А раз не написано, значит и не надо выключать. Надо просто не смотря ни на что сосредоточиться и делать свою работу. И по другому нельзя. Тем более, если ты руководитель нового типа. Иначе можно потерять уважение коллектива. А потерявшему таким образом авторитет руководителю тут же усядутся на голову все без исключения погрязшие в отстое подчинённые. Усядутся и свесят свои кривые, волосатые и одетые в давно нестиранные носки ноги. Вряд ли это кому-нибудь будет приятно. Этого никак нельзя допустить. Вот и не допускали. Тихо распродавали государство, отгораживались, важно раздували щёки и что-то цедили через отвисшую в спеси губу.

Словом, всё говорило майору о том, что, несмотря на довольно значительный отрезок времени, оставшийся ему до пенсии, его военная карьера приближалась к бесславному закату и надо было что-то срочно предпринимать, дабы повернуть её вспять в стремлении к сияющему зениту. Что же было сияющим зенитом? Сергей уже тогда понял, что последним званием, которое можно честно заслужить, было звание полковника. Генерал – это ниспадающее неизвестно откуда и иногда на не совсем адекватных людей счастье. Причём начавший уже понемногу интересоваться вопросами веры коммунист Просвиров был твёрдо уверен, что Создатель не имеет к этому счастью абсолютно никакого отношения. Это было что-то другое. Какой-то иной механизм. Скорее всего, что в мирное время всё это было от лукавого, а войны, слава Создателю, уже не было. Поэтому в генералы майор не метил, но полковником решил стать твёрдо. Этого можно было достичь, только уйдя из военного представительства. Немного подумав, Сергей написал рапорт, в котором изъявлял желание поступить в располагавшуюся неподалёку от его нынешнего места проживания Военную академию связи. С этой академией его уже кое-что связывало. В этой академии он уже год как числился соискателем учёной степени кандидата технических наук и даже успел успешно сдать два экзамена кандидатского минимума. Правда, Сергей так до конца и не понял смысла слова «соискатель»: получается, что кто-то там в академии ходит по коридорам и ищет какую-то «учёную степень кандидата технических наук», а он, соискатель, изредка забегая в эти коридоры, ходит где-то рядом с этим «кто-то» и помогает ему в этом нудном поиске, то есть соищет эту таинственную «учёную степень»…?

Момент для поступления был выбран очень удачно. Как говорится, не было счастья да несчастье помогло. В стране, захлёбываясь успехами кооперативного движения, мучительно агонизировала горбачёвская перестройка. Денежный поток на нужды военно-промышленного комплекса как-то в одночасье иссяк, неликвиды с драгметаллами были распроданы, и, из, казалось бы, ещё совсем недавно такого мощного НПО начали строями уходить лучшие специалисты. Большинство из недавних «до мозга костей» технарей пристрастилось торговать водкой и невиданными доселе на территории страны Советов, продуктами: кокосовыми орехами и начинёнными ими же шоколадками «Баунти». Спецы с раннего утра и до позднего вечера простаивали в выросших повсюду грибами-поганками ларьках, а на исходе суток недавние «ботаны» с удовлетворением пересчитывали «живое бабло» и постепенно деградируя, запивали нерусский спирт «Роялл» заграничным ликёром «Амаретто». И казалось им тогда, что жизнь наконец-то удалась. Ну а как иначе, тогда ведь так было: куй железо пока Горбачёв! И надо было торопиться: поговаривали, что пока невидимый «кто-то» скоро всё это прикроет.

Некогда великое государство раскачивалось на своих глиняных ногах, раздираемое межнациональными конфликтами. В эфире всё чаще звучали речи каких-то безумных профессоров, рисующих страшные картины из своих шизофренических снов. В этих параноидальных картинах здоровенные русские десантники «мочили» сухоньких грузинских бабушек сапёрными лопатками, для приличия маскируясь в чахлой тбилисской растительности. Жуть! Ну и становилось совершенно понятно: когда в эфире появляется такой бред, значит государственные устои рушатся. Вместе с устоями рушился и ВПК. Количество продукции, выпускаемой для нагнетания страха в сторону мирового империализма, резко сократилось. Делать военным представительства стало попросту нечего. Что бы хоть как-то оправдать своё существование, кто-то из «хитроумных идальго» предложил заняться наглейшей имитацией своей некогда бурной деятельности. Почин был подхвачен и изнывающие от скуки военные представительства занялись активной перепиской между собой. Каждый день из ПЗ одного пустующего предприятия в адреса ПЗ многих других и тоже пустующих уходила гора бестолковой корреспонденции, примерно следующего содержания: «На ваш исх. № ХХ/YY-Y/X–X от xx. xx.19xx и наш вх. № YY/XX–X/Y-Y от xx. xx.19xx, сообщаем, что замена болта М3 с правой резьбой на болт М4 с левой, располагающегося на передней панели изделия YYY c децимальным номером XXXX, является недопустимой, так как может привести к существенному снижению надежностных характеристик системы в целом». И, как говорится, так далее. И тому, можно сказать, подобное. Менялись только исходящие и входящие номера этих идиотических посланий, а иногда ещё и размеры болтов. И все представители заказчика были вроде как при деле. А за дело полагалось платить деньги. И деньги вроде как платили. Вроде деньги и иногда. Но длилось это недолго. Вскоре в стране кончилась бумага и переписка прекратилась. Имитация захлебнулась, и грянули тогда, наконец, сокращения военных представительств при заброшенных государством предприятиях. Вот поэтому-то рапорт майора и был тогда рассмотрен очень быстро. А результатом рассмотрения было высочайшее разрешение на поступление. И вскоре взошла над жизненным горизонтом майора Просвирова новая, едва заметная постороннему взгляду звездочка, осветившая ему путь к получению дополнительных и, в недалёком последствии, не нужных никому знаний.