Текст книги "Темная вода (сборник)"

– Есть Бог на свете, – шумно выдохнув, сказал Андрей.

Через сильные, прерывистые хрипы, дыхание начало восстанавливаться, сердце пошло. – Я жива, – захрипела она.

– Все обошлось.

– Я думала, что уже того…, – чуть позже произносила незнакомка, уже улыбаясь. – В аэропорте незнакомый мне мальчик сказал, что мне еще туда, – она подняла палец к небу, – еще рано! Я помню, как лежала на столе, а вы надо мной колдовали, я на вас смотрела, оттуда, – и она снова подняла палец.

Владимир и Андрей переглянулись.

– Не нужно ничего говорить, молчите, сейчас будет немного неприятно. Андрей взял ларингоскоп из рук медсестры, стоявшей от страха неподвижно, и вставил женщине в дыхательное горло.

– Ну вот, – присев на колени, выдохнул Зырянов.– Еще бы чуть-чуть….

– И не говори!

Придя в ординаторскую, они еще долго не знали, с чего начать разговор. Самолет уже давно взлетел. Да и Михай, наверняка, больше не вернется в Туркмению.

– Вот тебе и ангелы с призраками!? – Вытер мокрый лоб Владимир.

– Ну, вас, – чуть слышно произнес Зырянов, – у меня от твоих слов по спине -мурашки, – он огляделся. – Мистика!

– Что же, Володя, давай теперь будем делать прививки себе, а то ведь заразимся.

– Мне все равно, – отмахнулся от него Астахов.

– Наташка!! – закричал Зырянов, открыв дверь реанимации. – Наталья была опытной медсестрой, и хорошо знала, что нужно делать. Она появилась в дверях с четырехсотграммовым флаконом спирта и двумя стаканами.

– Что ж, тогда дезинфекция? – Андрей достал из холодильника водку. – Сначала пьем спирт и запиваем водкой, понял Володя!? Заодно отметим наше постоянное уже жилье?

– А может наоборот – сначала водку, а потом спирт?

Быстро захмелев, они уснули напротив друг друга в продавленных госпитальных креслах красного кожзаменителя.

Важные дела

Снежная выдалась зима на Балтике, ветреная. Пролив уже давно замёрз, превратившись в белую, ровную пустыню. Только маленькими точками вдалеке виднелись соседние острова, на которых находились небольшие пограничные подразделения, отрезанные от Хаапсалу в это время года.

Будничный день выдался на редкость ясным, небо было бесконечно высоким с маленькими обрывками облаков. Густой белый дым из котельной тянулся над гарнизоном, и медленно растворялся в морозном воздухе.

Астахов сидел в санчасти и в очередной раз разбирал свою сумку, поглядывая в окно. Он достал жгут, недовольно оглядел его, подумав про себя, что надо бы выпросить что-нибудь поновее. Потом попробовал растянуть его, и, убедившись, что жгут может послужить еще некоторое время, убрал обратно.

Там за стеклом, солдаты чистили плац, шкрябая лопатами по асфальту. Над ними, сидя на ветвях, стая ворон, перебивая друг друга, будоражила карканьем гарнизонную тишину. Один из солдат отставил лопату, задрал голову и свистнул. Чёрное облако тут же взмыло вверх и скрылось за крышей столовой.

Астахов, ещё раз посмотрел на стол, на сумку-санинструктора, достал из кармана недавнее письмо из дома и в очередной раз прочитал его.

Многие солдаты наизусть знали письма из дома. Но каждый раз, разворачивая вновь и вновь, пробегали глазами по уже давно знакомым строкам. Письма были частичкой дома, которую можно было носить с собой. Особенно в долгие часы несения караульной службы, когда запрещалось все, солдаты тайком, извлекли из кармана потрёпанный конверт и читали, читали.

Астахов выглянул в окно. По тропинке бежал солдат, придерживая рукой шапку. Пробежал мимо офицера, видимо, чем-то очень взволнованный. Офицер остановил его. Солдат подошёл, по всей форме отдал честь. Стал о чем-то говорить, указывая на санчасть. Офицер отпустил солдата.

Дверь в санчасть распахнулась, и на пороге появился молодой солдат. Щеки его, раскрасневшиеся на морозном воздухе, пылали жаром, он весь сиял. Лицо его, даже вокруг глаз, обильно покрывали бледно-ржавые веснушки.

Солдат, переминаясь с ноги на ногу, шумно дышал. С валенок на пол кусками отваливался снег, тут же превращаясь в большую лужу.

– Там, зовут, – указал он рукой, куда-то за спину.

– Где? – не понял Астахов.

Солдат вновь кивнул в ту же сторону. – Там, на береговой радиостанции.

– Что хоть случилось-то? – В спешке, начиная собираться, спросил Владимир.

– Откуда я знаю…, сказали, чтоб позвал.

Конечно же, было глупо расспрашивать его об этом. Астахов прекрасно знал, что молодые солдаты чаще всего ничего толком не знают, как гласит пословица: «меньше знаешь – лучше спишь».

– Слушай, у тебя пластыря случайно нет? – посмотрев на содержимое сумки, полушёпотом, спросил солдат.

– Тебе зачем?

– Да понимаешь, ногу я натёр сильно. Так хоть пластырем залеплю, все лучше будет.

Астахов порылся в сумке и дал ему кусок пластыря.

– Откуда сам будешь-то? – поинтересовался по дороге Владимир.

– Да из Рязани я, – заулыбался молодой.

– Ну, рязанец, заходи сам чуть позже, я посмотрю, что у тебя с ногой.

Когда Астахов прибежал на радиостанцию, оказалось, что его вызывал лейтенант Пушкарев – командир поста технического наблюдения. Через некоторое время том конце провода в телефонной трубке раздалось: « Але! Але!».

– Слушаю, – ответил Владимир.

– С кем я разговариваю?

– Сержант, Астахов, – ответил он.

– Очень хорошо, ты меня помнишь, – с ходу заяви он, – я к тебе с женой приходил осенью? Беременная она была, помнишь?

– Помню, товарищ лейтенант, как же забыть.

– Выручай братишка, рожает она! Понимаешь, какое дело? Видать перевозки не дождется!

Астахов хорошо помнил лейтенанта Пушкарева, потомственного военного. Он появился в санчасти в октябре, когда через пролив Cуурвяйн еще ходили катера. Это было единственное средство связи с островами в летнее время. Он зашел с женой в процедурную, поддерживая ее под руку и попросил совета. Рядом с ним, жена его, казалась, такой маленькой!

Удивительным показалось Астахову, что эта миниатюрная женщина согласилась жить на острове без самых обычных удобств. Она уже тогда была на седьмом месяце беременности.

– Знаете, – заметил Астахов при первой с Пушкаревым встрече, – вашу жену хорошо бы оставить здесь или же положить в больницу на сохранение.

– Да, что ты такое говоришь, братец! – Возмущался лейтенант, – где же, я ее оставлю? А в больницу-то, по-моему, еще рано! Что ж она там одна так долго будет делать? Что я людям скажу, что жену бросил? А у меня на острове важные дела, мне службу надо нести.

– Поймите, не стоит рисковать, ведь в ее положении – все может случиться!

– Бросьте вы нас пугать, – отмахнулся Пушкарев, – что же может случиться на седьмом месяце.

– Мое дело предупредить.

– Может, каких-нибудь витаминов посоветуешь, для здоровья, – уходя, поинтересовался лейтенант.

Его жена так и осталась на острове до самых схваток. К тому времени, все сторожевые корабли и катера стояли на приколе в пристани. И по воде уже не было шанса добраться, оставалась только одна надежда на вертолет, который при такой, непредсказуемой погоде, мог и не долететь.

Но сегодня погода была на редкость ясная.

Астахов тут же доложил обстановку и побежал просить вертолет.

– Поймите вы, если не сейчас, то женщине придется рожать прямо на острове.

– Что я могу сделать, рожу я! – Улыбнулся на свой каламбур начальник медицинской бригады. – Нет вертолета, улетает он, понимаешь, товарищ фельдшер!? У нас встреча комдива, а ты тут со своей песней. Ты вот лучше спрячься где-нибудь и жди. Как прилетят, комдива уведем, тогда и посмотрим. Так что садись, и жди. Скоро выйду на связь и сообщу.

Через некоторое время он действительно предупредил, что вертолет скоро будет готов к отправке на остров.

Астахов, спотыкаясь, побежал в медпункт, схватил медицинскую сумку, прихватив на всякий случай всего побольше.

Только через час прибыла техника, комдив в сопровождении офицеров, не торопясь, двигался по части, то и дело останавливаясь. Наконец, делегация шумным потоком ворвалась в санчасть.

– Что ж это такое, товарищ полковник, – басил комдив, – почему лестница во льду. Солдаты все ноги переломают.

– Так точно, товарищ генерал, исправим!

– Стены давно красили?

– Покрасим, товарищ генерал.

Астахов затих в приемной, прижав к груди сумку с лекарствами. Дверь отварилась. Астахов, бледнея, приложил руку, отдавая честь, под чепчик.

– Добре, – посуровел комдив.

– Как обстановка фельдшер?

– Отлично, товарищ генерал, – отчеканил на опережение полковник.

– Хорошо, товарищ генерал, – добавил Астахов, – больных мало.

– Не должно быть вообще! – Рявкнул комдив на полковника. – Почему люди болеют, что такое!?

– Так, зима же, товарищ полковник, авитаминоз.

– Авитаминоз, – повторил комдив, – плохо кормите! А ну пойдем в столовую. – И комдив грузно пошел к выходу, увлекая за собой офицеров.

Долго они еще стояли на плацу, отрезая все пути Астахову, который, закусив губу, следил за делегацией из-за шторки. Он волновался за роженицу, ожидавшую его на острове.

Наконец комдив скрылся в столовой.

Астахов, не застегиваясь, бросился к вертолетной площадке. – Стоять! – Заблажил кто-то за его спиной. На обочине стоял замполит полка.

– Сержант, подойдите ко мне. – Владимир, тяжело дыша, подбежал, то и дело оглядываясь. – Почему не отдали воинское приветствие вышестоящему начальству.

– Виноват, товарищ капитан!

– Верхняя одежда не застегнута, ремень не затянут.

– Я очень тороплюсь, – с трудом выдавил из себя Астахов.

– Молчать! Расслабились вы там, в санчасти. На губу захотел!? Устроили анархию. Почему воротничок не свежий?

– Виноват, исправлюсь.

– Торопишься, значит. А вы знаете, сержант, что торопиться нужно только при ловле блох. Дисциплинированы и опрятны, прежде всего, должны быть солдаты и слушать, что им говорят старшие товарищи.

– Так точно, товарищ капитан!

– Кругом! – Гаркнул тот, – в санчасть шагом марш!

Астахов на дрожащих ногах дошел до дверей санчасти и еще долго следил за замполитом в замочную скважину, пока тот не скрылся в общежитии.

В этот раз на вертолетную площадку он пробрался осторожно. Дежурный с пилотом пили чай из термоса, поглядывая в маленькое зарешеченное окошко.

– А опять ты!?

– Володь, комдив-то еще долго будет, давай! Только ты, парень, пиши бумагу, куда летишь, зачем? Документ понимаешь нужен.

Дрожащей рукой Астахов описал цель полета. Это время показалось ему – бесконечностью.

– Не дрейфь! – Крикнул ему пилот, сквозь шум, – сейчас быстро домчимся, никуда твой летёха не денется!

– Куда же ему с острова-то?

– С острова некуда, – во все горло засмеялся тот.

Астахов смотрел через иллюминатор вниз. Под ними, быстро удаляясь, проплывали казармы, столовая, склады, маленькие точки людей. Вскоре все исчезло. В дальнем углу салона, накрытая ветошью, гремела крышкой громадная канистра. Там же, возле нее, перепачканный солидолом ящик с какими-то железками. Все это и еще многое другое было аккуратно задвинуто в самый угол.

– Долго тебе еще служить-то!? – Вновь прокричал со своего места пилот.

– Да прилично, а что?

– Так просто, ради любопытства. Оставаться-то не хочешь, по контракту?

– Да вообще-то думал, только я хотел отсюда поступать в военное училище.

– Дело молодое, – не поворачиваясь, продолжал выкрикивать тот.

– Скоро подлетим-то? – нетерпеливо спросил Астахов.

– Да все уже, через две минуты садимся. – Астахов сильнее прижал к себе сумку. Остров приближался.

Лопасти вертолета крутились все медленнее, закручивая и поднимая в воздухе облако снежной пыли. Лейтенант Пушкарев выбежал из небольшого здания и направился к взлетной площадке, закрываясь рукой от ветра. На голове его не было шапки, слетел и бушлат, наскоро накинутый на плечи. Он поднял его, снова надел и замахал в сторону вертолета рукой.

Кроме него никого не было. Вообще этот островок казался совершенно безжизненным. Только небольшой одноэтажный корпус, в виде барака, и несколько небольших пристроек, вот и все.

Возле крыльца, поджав под себя хвост, крутилась черненькая, взъерошенная собачонка, напуганная неожиданным шумом. Она жалась к стене дома и как-то пискляво, с надрывом лаяла.

– Что же, братец, ты так долго? – Таращил глаза Пушкарев. Он был бледен и, казалось, что немного пьян.

– Только технику дали.

– Что ж вы, братцы! – Его огромные плечи задергались, он как-то резко обнял Астахова и заплакал.

Владимир не на шутку разволновался. – Где она? – Он посмотрел на Пушкарева и только сейчас увидел, что руки его были в крови.

Пушкарев был явно не в себе: глаза его были мокры, но все же он как-то неестественно улыбался.

– Пойдем же, скорее, – потащил он Астахова в барак. В узком коридоре они столкнулись с двумя бледными пограничниками, которые тащили пачканные красным простыни.

– Вот и доктор!

– Что с ней?

– Иди, сам посмотри!

Ноги Астахова обмякли. И только когда послышался первый детский крик, Владимир успокоился.

– Не дождалась, – вбежал Пушкарев в комнату. Его жена, накрытая двумя одеялами, чуть улыбалась, прижимая к себе ребенка.

– Долго вы, – тихо сказала она.

– Дела были важные, – чуть слышно, опустив голову, сказал Астахов. А Пушкарев присел на корточки возле кровати и все никак не решался дотронуться до ребенка, положив свою большую широкую ладонь рядом с его маленькой головой.

Все будет хорошо

Неторопливо, сопротивляясь метели, двигался по ночной улице автобус. В салоне, несмотря на позднее время, было многолюдно. Отовсюду слышалось бормотание и хмельной смех. На замерших окнах, то там, то здесь виднелись протёртые полукруглые окошечки – отпечатки детских ладоней.

Хирург Астахов прижался к поручню и наблюдал за солдатом, который сидел в самом конце салона и словно был прикован к улице, к тянущимся огромной гирляндой фонарям. Эти фонари были теми долгожданными свидетелями мирной и спокойной жизни, при виде которых, первое время, даже захватывало дух. И откуда-то из глубины: то морозцем, то приятным пьянящим теплом, разливалось чувство сбывающейся мечты. Астахов, глядя на солдата, сам вспомнил, это пьянящее ощущение приближающейся радости.

Автобус слегка дёрнулся. Толпа людей, словно морская волна, заколыхалась.

– Поаккуратней там, не картошку везешь! – послышались недовольные выкрики.

– Совсем совесть потеряли, – поддержал женский голос.

Двери со скрипом отворились. Люди хлынули наружу, в объятья холодного ветра и метели. Выпустив пассажиров, автобус двинулся дальше.

Владимир смотрел на отчужденное выражение лица солдата, и вспомнил бессонное безумие Моздокского полевого госпиталя: крики, стоны и пугающую тяжесть отрезанных рук и ног.

«Все у вас будет хорошо, – говорил он после операций, отправляя раненых в тыл, – наберитесь мужества». Астахов часто вспоминал свои слова и ненавидел себя за это вранье. Да разве можно было поверить в то, что все будет хорошо?!

Девушка рядом улыбнулась солдату, кажется, что она также незаметно рассматривала его. Солдат уже не знал, куда спрятаться, от этих взглядов. Он закрыл глаза и попытался заставить себя уснуть, чтобы быстрее прошли эти мучительные минуты. Ему было неловко от безразмерного бушлата с потертыми рукавами и от того казарменного духа, который, кажется, с каждой минутой становился более явным.

– Отвернулся и все, – вдруг прокатилось по салону старческое дребезжание.

– Все они, молодые, такие!

– Да, а пенсионеры пускай стоят!

– Вы знаете, так везде сейчас, – отмахнулась розовощекая женщина, обратив свой взгляд сначала на сморщенную старушку с палочкой, а потом как бы невзначай, покосившись, на солдата, – совести-то не у кого не осталось!

– А вроде, солдат, – прошепелявила другая, в клетчатом берете и большой родинкой на подбородке. – Чему их там учат!

– Да ничему, – гаркнул на весь салон дед, у которого было желтое лицо старого курильщика. – Беспредел – кругом, армия-то развалилась еще давно, вот они там и творят, чего хотят. Я десятилетним мальчишкой на войне оказался, хлебнул сполна. Так тогда порядок был, а сейчас – все разворовано, солдаты устава не знают.

– И не говорите, у моей соседки сын тоже недавно пришел!

Лицо солдата начало как бы медленно тлеть, пошло от щек красными пятнами. Он виновато бросил несмелый взгляд в сторону девушки и поднялся с места, достав из-под сиденья костыль.

Он не сказал ни слова. Подошел к дверям и до следующей остановки смотрел в измороженные двери, и видно было, что эти минуты для него тянутся бесконечно! Он, то и дело, поправлял ремень и шмыгал носом.

На улице он поднял воротник бушлата и словно пес, ощетинившись от ветра, свернул в полутемную аллею с редкими фонарями.

– Подожди! – выбежал из автобуса Астахов.

Солдат остановился, с опаской обернулся на голос.

Астахову, казалось, что ему есть, что сказать солдату, но, подбежав ближе, растерялся, будто забыл все слова.

– Как ты? – почему-то спросил он.

Солдат не ответил и вопросительно, с удивлением, посмотрел на Владимира. На лице его растянулась уродливая улыбка.

– Хорошо, – процедил он сквозь зубы и постучал костылем по дешевому пластику протеза под хэбешной штаниной. И снова поковылял к дому. У бордюра он поскользнулся, костыль отлетел в сторону. Матерясь и шипя сквозь зубы, солдат встал на корточки и нахлобучил на голову белую от снега шапку. Лицо его было красным и мокрым.

– Тебе помочь!? – подбежал к нему Астахов.

– Пошел отсюда! – неожиданно завопил на него солдат. – Уйди! Пошел отсюда!!

Астахов вернулся на остановку и еще долго смотрел на окна, словно пытался угадать, в какую квартиру поднялся солдат. В какое-то мгновение он захотел крикнуть, чтоб было слышно на всех этажах. Но, выйдя из-под козырька остановки, он чуть слышно прошептал, – все будет хорошо.