Текст книги "Семь колодцев"

90

Я взял на изготовку суровое лицо и вошел. Как я и предполагал, Вера в одном лифчике и с розовыми трусиками-веревочками на щиколотках беззащитным ягненком сидела на унитазе и справляла нужду. Когда увидела меня, она, наверное, от страха пукнула.

Ничего удивительного – несколько секунд назад я видел себя в зеркале прихожей: поношенная одежда, худой, изможденный, с опухшим перекошенным лицом, с шальным вурдалачьим взглядом. Наверное, я мог бы потягаться с самым мерзким призраком из Вериных ночных кошмаров.

Она схватилась за трусы и попыталась встать, но я каменным голосом приказал:

– Сиди! Руки на колени!

И она послушно замерла.

Ее глаза наполнились кроличьим ужасом.

– Не убивай! Меня заставили! – взвизгнула она.

– Тише ори! – Я ступил ближе и прикрыл за собой дверь. – А то я тебе рот заклею, и ты уже ничего не сможешь сказать в свое оправдание!

– Меня заставили! – повторила она кротким шепотом, насквозь пропитанным животным страхом.

Я надвинулся:

– Однажды я уже слышал от тебя эту фразу! Все тебя всегда заставляют. А ты здесь, бля, совсем ни при чем! Ты хотя бы, сука, понимаешь, что натворила?!

– Понимаю!

– Что ты понимаешь?! – Я схватил ее за волосы и приподнял ее лицо к своим глазам. – Ты понимаешь, что из-за тебя люди погибли?! Хрен со мной! Что я? Но Неля, Славик! Их просто убили! А ты, шлюха поганая, ссышь тут шампанским, жизнью наслаждаешься!

Наверное, я был ужасен в этом своем новом обличий и праведном гневе – по ее щекам уже ручьями текли слезы вперемешку с косметикой. Я никогда не видел такого обилия слез – несомненно, она хотела жить, жить любой ценой, и сейчас инстинктивно делала всё, чтобы выжать из меня хотя бы каплю жалости.

– Ну-ка, манда, рассказывай всё по порядку!

– Да, да, конечно!..

И Вера, продолжая сидеть голой попой на унитазе, с руками на коленях, словно послушная школьница, захлебываясь от желания угодить, рассказала всё-всё, включая самые мельчайшие подробности.

История заняла не меньше получаса, и я узнал, что всё началось сразу после того, как я познакомил ее с Валентином Федоровичем. Уже неделю спустя – я как раз отъехал в командировку на завод «Никробрил-продукт» – он под надуманным предлогом заманил Веру к себе в машину, отвез ее на Петровку, 38 и предъявил ей в присутствии знакомого следователя целый ряд чудовищных обвинений – минимум лет на десять лишения свободы. Он уже знал всё и о деятельности Мозгоправа, и об ее личном «вкладе» в его туристический «бизнес», а у следователя на столе уже лежали спецсообщения со всех концов страны, в которых речь шла об одной и той же шайке мошенников, реализовавших населению фальшивые путевки.

– Давай так, – предложил Валентин Федорович, – или я тебя передаю вот этому подполковнику и в ближайшие десять – пятнадцать лет ты не увидишь ни меня, ни своего Александра Владимировича, ни белый свет, или ты соглашаешься работать и тогда мы с тобой спокойно отсюда выходим и едем в самый лучший ресторан, чтобы закрепить, так сказать, наши новые отношения. У тебя одна минута. Время пошло!

– Да, но что я должна буду делать? – всхлипнула припертая к стенке Вера.

– Какое это имеет значение? – возмутился Валентин Федорович. – Всё, что скажу, – не больше! У тебя есть выбор?

– Хорошо, я согласна! – выдавила Вера, словно во сне.

– Вот и отлично! – Валентин Федорович, не стесняясь подполковника, бесцеремонно провел рукой по ее бедрам, пощупал груди. Она не шелохнулась…

Вечером того же дня они первый раз переспали, а тремя днями позже Валентин Федорович рассказал Вере, как именно и что она будет делать. И она поняла: речь идет о захвате корпорации «Никробрил-продукт» со всеми ее местными и зарубежными счетами и подчиненными фирмами и фирмочками и о моем полном отстранении от власти. Это был злодейский план, придумать который мог только сам дьявол.

На первом этапе необходимо было взять в свои руки управление всеми счетами, а для этого требовалось вывести из игры главного бухгалтера Нелю. Вера не имела понятия, что Неле грозить опасность (честное слово!). Иначе она ни за что, ни за что не согласилась бы!

Потом понадобилось подделать сотни документов, подписей, печатей, а на заключительном этапе одним махом перевести все деньги компании на специально созданные фирмы-однодневки или офшорные счета.

Далее объявился Вениамин Маркович – Мозгоправ. Валентин Федорович нашел и для него место в своей ловко продуманной схеме. Мозгоправа под весьма хитроумным предлогом выманили из испанского Бенедорфа, где он обзавелся роскошной виллой с прилегающими полями для игры в гольф и еще двумя барами на побережье. Выманили в Киев, а там прямо на аэровокзале арестовали и этапировали в Москву…

Естественно, Мозгоправ сразу же согласился «сотрудничать», тем более что ему были обещаны не только свобода и прекращение всех уголовных дел, в которых он фигурировал в качестве главного обвиняемого, но и немалые доходы.

Таким образом, и Вера, и Мозгоправ фактически стали рабами Валентина Федоровича.

Впрочем, он ко всем подобрал ключик, каждого поддел на крючок. А когда кто-то отказывался «сотрудничать», он шел напролом, втаптывал человека в грязь, как в случае с бывшим директором завода «Никробрил-продукт»…

Вот и весь рассказ.

– Значит, помимо прочего, Валентин Федорович заставил тебя и спать с собой? – Меня почему-то в первую очередь интересовало это, а не подробности финансовых махинаций.

– Да, – отвечала Вера. – На самом деле он слабоват по этой части. Но зато он заставлял меня знакомиться с разными людьми, которые его интересовали, вступать с ними в близкие отношения и вытягивать из них интересующую его информацию…

– Значит, тот грузин на Тверской…

– Да. И еще второй секретарь американского посольства…

– Ладно, одевайся, – утомленно сказал я. – У тебя есть чего-нибудь выпить?

– Шампанское…

– Я не хотел пугать тебя! – заверил я Веру на кухне, с отвращением потягивая теплое шампанское. – Тем более – я и не помышлял о мести. Поверь мне! Просто я уезжаю, навсегда, и хотел последний раз тебя увидеть!

Вера уже успокоилась и теперь смотрела на меня с теплотой и даже с жалостью в глазах.

– Ты очень плохо выглядишь! – сочувственно сказала она.

– Я знаю, – ответил я, безразлично пожав плечами.

– Хочешь меня трахнуть?

Я грустно усмехнулся:

– Я уже бухаю месяц и почти ничего не ем. Боюсь, что ничего не получится…

– Давай все-таки попробуем?! – бодро предложила она.

Мы попробовали. Несмотря на ее старания, действительно ничего не получилось.

Я натянул штаны, встал перед ней на колени, положил свою голову на ее большую мягкую грудь и безмолвно заплакал.

Она гладила меня по голове, пытаясь успокоить, и от этой волнующей материнской ласки мне стало еще горше и больнее, так, что слезы фонтаном брызнули из глаз, а в горле застряли рыдания.

– Ничего, это временно, – успокаивала она меня, продолжая тешить заботливой рукой. – Ты молодой, красивый, умный. Придешь в себя, всё образуется…

Наконец я поднялся. Пошел в ванную комнату, умылся, потом вернулся и допил из бутылки оставшееся шампанское.

– Ладно, я пошел. Прощай, Вера!

Я было направился к входной двери, но она меня остановила:

– У тебя есть деньги?

– Деньги? – Я вынул из кармана мятый бумажный комок – рублей двести.

– Подожди. – Вера ушла в комнату. Через минуту она вернулась и протянула мне толстую пачку долларов – тысяч двадцать. – Возьми!

– Разве тебе они не нужны? – Я не спешил принимать столь щедрый дар.

– Тебе они во сто крат нужнее! Только умоляю тебя, не пей больше!..

91

Сегодняшний день.

Неужели это та самая библиотека? Не может быть!

Постой, здесь была какая-то стройка! Я вспоминаю, как однажды приехал в эту библиотеку и увидел гигантскую строительную площадку и еще заехал на своем сверкающем автомобиле в самую грязь, так что потом вынужден был часа два стоять в очереди на автомойку.

Я оглядываюсь. За спиной, окутанный черным ледяным маревом, вздымается над кварталом новенький жилой небоскреб. Половина окон светятся, все подъездные дороги забиты иномарками, брошенными владельцами в темноте под дождем.

Странно, так быстро построили?..

Да, точно, это именно эта библиотека.

Я выкуриваю одну сигарету, другую, мысли крутятся, как белка в колесе. Потом обращаю внимание на график работы библиотеки и смотрю на часы: до конца рабочего дня остается пятнадцать минут.

Немного подташнивает. В башке мутновато. Красные руки с вздувшими пальцами дробно трясутся. Я смотрю на свои загаженные ботинки, на джинсы, забрызганные всевозможной грязью, я представляю, какой у меня сейчас редкостный видок!

В груди зарождается болезненное нетерпение приближающегося похмелья. Я без всякой надежды засовываю руку в задний карман джинсовых брюк и – о счастье! – обнаруживаю там несколько мелких купюр – сдачу с коньяка, которую я в спешке сунул куда попало, а не в кошелек.

И я тут же бросаюсь прочь, растворяясь в мрачной мгле коченеющего города.

Я возвращаюсь к одинокому торговому павильончику, мимо которого только что проходил, вхожу в светлое помещение и покупаю у приветливой молодой продавщицы с задиристой челкой и блудливыми глазками скромную чекушку водки.

Здесь тепло, сухо, пахнет свежим хлебом.

Я мокрый, грязный, насквозь промерзший, с жалобным взглядом. С меня течет на пол, и мгновенно подо мной образуется мутная лужица.

– Можете выпить прямо здесь, если хотите, – позволяет девушка с челкой.

Посетителей нет, она скучает. Острым профессиональным взглядом она быстро оценивает меня и весь мой плачевный вид. «Интересно, что она обо мне подумала?»

– Это очень мило с вашей стороны! – сиплым голосом благодарю я.

Я неумело, будто в первый раз, сворачиваю чекушке «голову» – продавщица хихикает – и, жестоко обжигая горло и стенки желудка, залпом выпиваю содержимое бутылочки. На последнем глотке я сбиваюсь с ритма – кашляю, хриплю, задыхаюсь, корчусь в муках, пытаясь удержать в себе только что выпитое, и из глаз брызжут слезы.

Девушка с челкой некоторое время растерянно наблюдает за мной, потом достает из-под прилавка половинку разломанной плитки шоколада в раскрытой обертке и протягивает мне. Я беру самый маленький кусочек, кладу его на язык, он медленно тает, заливая тягучей сладостью все рецепторы, и вскоре тошнота проходит.

– Упало! – торжественно сообщаю я своей спасительнице. – Большое спасибо! С меня причитается!

Я нехотя пячусь к двери.

– Не за что! – улыбаются блудливые глазки. – Приходите еще!

– Может быть, приду, – бормочу я. – Только одному пить скучно. Вот если бы мне кто-нибудь составил компанию!

Я останавливаюсь.

Продавщица пристально разглядывает мое лицо. Видимо, я все-таки не так уж и плох, поскольку ее глаза двусмысленно блестят и вся она преисполнена женской игривости. Я тоже рассматриваю ее простоватое лицо. В голову вдруг ударяет кайф, и мне тут же становится так жарко, так славно! И это лицо уже кажется таким милым, таким желанным.

– Может быть, кто-нибудь и составит вам компанию! – с намеком отвечает она.

– А вы до каких работаете? – прямиком спрашиваю я.

– Я? До утра.

– Хорошо. У меня сейчас кое-какие дела, но скоро я вернусь…

Я вновь у дверей библиотеки.

Теперь мне значительно лучше, но войти я по-прежнему не решаюсь.

До закрытия пять минут.

Изредка входят и выходят люди.

Я вспоминаю лицо Татьяны, ее темные глаза, ее волосы, улыбку… Это такое светлое, такое родное воспоминание! А в душе такая боль, такая тоска! Такое беспросветное одиночество! Боже, как хочется участия, ласки, материнской заботы!

Милая Таня! Я… я так много о тебе думал… Мне… мне столько всего хочется тебе сказать! Знаешь, мы с тобой почти незнакомы, виделись всего-то несколько раз, но ты… ты мой самый родной человечек на свете, ты – моя единственная звездочка, горящая в небе и освещающая мой бренный путь! На самом деле: не было такой женщины в моей жизни…

Тут меня захлестнула волна такой нежности, что я заплакал, а потом зарыдал…

Я не в силах войти. Эта библиотечная дверь какая-то заколдованная! Будто передо мной не хлипкая деревяшка, а монолитная бронированная стена!

Я берусь за ручку двери, но тут же отдергиваю руку, будто обжегся.

«Беги! Беги отсюда! – вещает внутренний голос. – Ты жалок, мерзок, пьян, беден. Ты ничтожен, а она богиня! Ты ничего, ничего не добьешься! Ты только опозоришься и путь сюда тебе будет заказан!»

«И правда, – обессиленно соображаю я, сковыривая носком ботинка с лужи тонкую корочку льда. – Вернусь в палатку, к продавщице с блядскими глазками. Там так тепло, так спокойно, так комфортно. И там меня ценят. Там я нужен! Там меня ждут! Куплю на последние монеты бутылку водки, угощу ее, а потом посмотрим…»

«Молодец! Ты принял правильное решение! – внушает внутренний голос. – Действительно, отправляйся, барин, в магазин! Клянусь чем хочешь, еще до полуночи ты эту маленькую сладкоежку с подкрашенной челкой трахнешь! Прямо на прилавке!»

«Я еще не принял никакого решения! – возмущаюсь я. – Ведь если я сейчас уйду, я уже больше никогда сюда не вернусь, никогда не увижу Татьяну. Никогда! (Я почему-то знаю это твердо.)».

«Ну, как хочешь! – разочарованно буркнул внутренний голос и язвительно прошипел: – Посмотрим, что у тебя получится!»

Без одной минуты. Всего одна минута мне на размышленье. Один круг бега вечно куда-то спешащей секундной стрелки…

Наконец я набираюсь мужества и вхожу. Вхожу!

без номера

Всё это, конечно, замечательно! – скажете вы.

Наваял, так наваял, наш ты Микеланджело Буонарроти. Но при чем здесь «Семь колодцев»?

Вот читаем, читаем и ни хрена не понимаем – где же эти самые колодцы?

Ни семи, ни пяти, ни даже трех!

Хотя бы один колодец в натуре узреть!

Объясни немедленно, тудыть-растудыть твою!

Или ты просто скоммуниздил это название откуда-нибудь, для красоты и заумности?

Постойте, не гоните!

Я попытаюсь ответить на ваш вопрос…

Семь колодцев – это… м-м…

Семь глубин познания.

Семь философских истин.

Семь блестящих заблуждений.

Семь этапов жизни.

Семь кругов ада.

Семь историй.

Семь любовных новелл…

Хватит или добавить?

Думаете, это я придумал?

Хе-хе, ошибаетесь!

Это вы так решили.

Каждый, прочитав мое сочинение, понял название по-своему.

Кто же из вас прав?

Вы скажете: истина одна – ее не может быть две или пять об одном и том же предмете.

Таким образом, прав только кто-то один из нас, а остальные, по меньшей мере, идут лесом, жуют опилки!

Это не бесспорное утверждение, хотя мысль, конечно, интересная, благоразумная.

Но… но понимаете, в чем дело?

Закон относительности восприятия.

Каждый из вас полон собственных впечатлений о жизни.

Собственных понятий, принципов, убеждений.

И опыт – сын ошибок трудных…

Поэтому каждый воспринимает мир очень лично.

Присущим только ему взглядом.

Дешифрует поступающую информацию при помощи только ему известного кода.

Поэтому правы все.

То есть истина заключается всецело в индивидуальном восприятии.

Другими словами – у каждого своя истина!

Которая в вине…

Я ясно выражаюсь?

Что-то не понятно?

Тут открыл я одну книгу и читаю в предисловии:

«…Однако специфика художественных коммуникаций, в частности, состоит в том, что код воспринимающего всегда в той или иной степени отличается от кода передающего; это могут быть сравнительно небольшие отличия, определенные культурным опытом личности, спецификой психологической структуры, но это могут быть и глубокие социально-исторические черты культуры, которые или делают художественное восприятие текста невозможным, или глубоко его переосмысливают, потому что читатель, прежде всего, стремится втиснуть текст в привычные представления, подбирая из уже имеющегося у него художественного опыта те внетекстовые структуры, которые, как ему кажется, более подходят для данного случая и которые определены теми социально-историческими, национальными и психолого-антропологическими причинами, которые формируют художественные модели мира».

Это примерно то, что я вам пытаюсь пояснить, только языком другого психолого-антропологического вида…

Один не последний в Москве человек предположил: «Семь колодцев» – это семь канализационных люков на дороге.

Интересная позиция!

Неожиданная!

Вот этот взгляд!

Вот это глубина проникновения в материал!

Это он о моей книге, или чего перепутал?

И все равно!

Он – этот уважаемый человек – тоже прав.

Повторяю, каждый вкушает действительность под своим углом, видит то, что иному вовсе не доступно, и не видит того, что открыто другому.

В конце концов, каждый видит то, что хочет видеть и способен видеть, пусть даже это всего-навсего семь канализационных колодцев.

Ну хорошо, выкрутился, подонок, скривите вы в отвращении губы, но ты еще не сказал, что есть для тебя самого «Семь колодцев»?

У тебя ведь должно быть собственное мнение.

Ведь ты, ё-моё, зачем-то выдумал это название.

Значит, ты подразумевал какую-нибудь стратегическую идею.

Для меня?

Ну, во-первых, ничего я не выдумывал и не подразумевал.

Во всем виновата та рыжая длинноногая девчонка!

А во-вторых, у меня действительно есть собственное мнение:

Семь колодцев – это «Прощание Славянки».

Это погружение «Титаника» в ледяные воды.

Это вертолетная атака Монте-Карло.

Не врубаетесь?

Хорошо…

Семь колодцев – это Сталинградская битва, где много месяцев миллион упертых мужиков чистят друг другу хари не на жизнь, а на смерть.

Это Хиросима до и после…

Это звездные войны, ворвавшиеся в наш мир из виртуального пространства Лукаса.

Опять не дошло?

Что ж…

Семь колодцев – это внезапное защемление полового члена при совокуплении.

Это боль анальной дефлорации.

Это Карабас-Барабас, Буратино, Пьеро и Артамон, насилующие по очереди рыдающую Мальвину.

Ну все, гад, достал! – уже злитесь вы.

Ладно, бог с вами, я вам отвечу, не таясь:

Семь колодцев – это присосавшаяся к самому дорогому месту мелкая крылатая тварь, выпучившая в экстазе свой стереоскопический желтый глаз.

Это остановленные настенные часы и повесившийся в шкафу армейский друг.

Это Азикофф, исчезнувший где-то между Москвой и далеким Норильском.

Это N, сделавшая свой печальный выбор.

Это Кальмар, навсегда погрузившийся в вечную мерзлоту солженицинских и довлатовских зон.

Это железная пластина в голове сошедшего с ума сокурсника Игоря…

И далее:

Это растерянный Алеша, которого крепко держат за яйца две ненасытных бабы, и каждая тянет к себе.

Это испуганная Вера, писающая голышом на толчке с пачкой долларов в зубах.

Это подмигивающий Вовочка в гробу, пропустивший, к своему великому огорчению, собственные похороны, человек, Бегущий от Реальности.

Это я на улице с большим круглым значком на лацкане пиджака: «Хочешь трахнуть весь мир? Спроси у меня как!»

Это, в конце концов, лучшие годы, бесполезно проведенные в кабинете.

Это бесконечная мастурбация одинокого сексоголика.

Это предательство всех, кто был рядом.

Это раздолбанные нервы.

Это обнаженные раскаленные мозги.

Это оглушительное банкротство всех жизненных устремлений.

И все-таки:

Это харчо на столе – ароматный дымок в лицо, чудесная композиция манящего запаха и задушевного вкуса.

Это трепет женских сердец, под который так легко идти по жизни.

Это козыри, нескончаемо выпрыгивающие из рукава.

Это безбрежное счастье любимой работы.

Это рыжая девочка – мой ангел, мое никому не нужное, но такое сладкое вдохновение!

Это мое торжество!

Это триумф всей моей жизни!

Это и есть «Семь колодцев»!

Ну чего вам еще!

92

Наконец я немного пришел в себя. Потихоньку вычистил квартиру и избавился от назойливых звонков недавних собутыльников.

В голове было пусто и спокойно до немоты, все казалось делами давно минувших дней.

Я не хотел искать правду, бороться, я желал только одного: скорее всё забыть и начать какую-нибудь новую жизнь, пусть бедную и бездарную, но чтобы впредь не подвергать риску ни себя, ни людей, которые меня будут окружать. Потому что никакие деньги не стоят даже одной человеческой жизни.

Вскоре начались неприятности. У меня обнаружились личные долги. Совсем небольшие по старым меркам, но громадные с точки зрения сегодняшнего моего положения.

Когда занимаешься серьезным бизнесом, всегда так: тебе обязательно должны кучу денег и ты тоже должен – чтобы перекрутиться до очередных крупных поступлений, всё время где-то кредитуешься на неделю, на две. Иногда, чтобы упростить операцию, берешь деньги «черным» налом, под личную расписку.

На меня стали наезжать полукриминальные банковские структуры и еще чехи (чеченцы). Их «счетчики» были включены и каждый день наматывали к общей сумме долгов не меньше трех тысяч долларов. Один раз меня вывезли за город, предупредили, что дают мне неделю, чтобы рассчитаться с кредиторами, сильно избили и бросили в кусты. Я пролежал в лесу сутки и еще сутки добирался до Москвы…

Я позвонил Валентину Федоровичу. Ведь эти долги в большей степени имели отношение к Никробрил-продукту.

– Разбирайся сам! Это твои проблемы! И больше мне не звони! – Он отключился.

Вскоре мне пришлось продать свой двухуровневый замок, в котором я провел столько счастливых лет, и вернуться на старую квартиру. Особенно было жалко расставаться с джакузи, с которым было связано столько трогательных воспоминаний. Рассчитавшись со всеми, я остался при небольшом капитале и маленькой однокомнатной квартирке.

Никробрил-продукт продолжали рекламировать и продавать. Чтобы не сталкиваться с ним – а я тяжело переживал любое напоминание, – я месяцами не смотрел телевизор и не читал газет, а также старался не заходить в крупные магазины.

Однажды я получил почтой цветной буклет, где мне предлагалось приобрести Никробрил-продукт со скидкой и с доставкой на дом. С обложки буклета на меня смотрели дружеским коллективным взглядом знакомые мордочки директоров корпорации «Никробрил-продукт»: посередине Валентин Федорович, рядом Вера, Мозгоправ, чуть поодаль Алексей… Я разозлился и поклялся во что бы то ни стало им хоть как-то отомстить.

Месяц спустя я вспомнил о китайце Сэме и послал ему на Тайвань по интернету предложение производить для меня Никробрил-продукт. Он давно уже слышал о «русском чуде», крепко заинтересовался и попросил меня прислать ему рабочую документацию.

Наверное, ОНИ предполагали, что у меня ничего не осталось, но в земле запущенного садового участка, принадлежащего матери, я когда-то на всякий случай зарыл в железном тубусе копию чертежей. Я откопал их и отправил Сэму, не забыв посвятить его во все нюансы, не зная которые невозможно Никробрил «оживить».

Как я и ожидал, Сэм ответил отказом – у него слишком примитивное оборудование, чтобы производить столь технически сложную продукцию, но уже через полгода сначала на Тайване, а потом и в самом Китае стали производить собственный Никробрил-продукт и торговать им по всему миру. Как они только его не называли и сколько новых модификаций не придумывали, черти узкоглазые!

Мой план удался, хунвейбин Сэм, как и в прошлый раз, меня «не подвел».

Россия была завалена дешевым Никробрил-продуктом, цены на него упали до двухсот долларов, рынок быстро насытился, и корпорация «Никробрил-продукт» всенародно обанкротилась. Больше я о ней ничего не слышал…