Текст книги "Ленинградская сага. В 2 книгах. Дети белых ночей. Огнем и водой"

Акентьев вздохнул.

– Слишком много «если», – сказал он и обратился к собравшимся: – Ну что ж, начнем, пожалуй, заседание!

Затем выступали какие-то неизвестные Иволгину личности, доказывали с ворохами графиков, что деятельность «Морских ворот России» неизбежно приведет к изменению энергетического баланса, что, в свою очередь, повлияет на тектонику приневской низменности. Следствием станут серии подземных толчков, которые фатально скажутся на городе.

Акентьев кивал, время от времени бросал взгляд на Вадима. Иволгина несколько смущало это внимание.

Следующим на повестке дня стоял вопрос о переносе столицы в Петербург. Присутствующие загудели, как растревоженный пчелиный улей. Можно было подумать, что перенос этот зависит от их решения. Акентьев встал, намереваясь высказаться по этому поводу. «Послушаем, послушаем», – подумал Иволгин. Он не сомневался, что выступление Акентьева задаст тон всем остальным, было просто любопытно убедиться – окажется ли он прав. Однако выслушать Переплета ему было не суждено. В следующий момент в зале раздался оглушительный взрыв, эпицентр его находился возле кресла Акентьева. Иволгин запоздало упал на пол, почувствовал кровь на лице. Уши заложило, звон в голове не прекращался. Помещение затянуло черным дымом, двери распахнулись, и пожарные в оранжевых комбинезонах и шлемах стали заливать все вокруг пеной из огнетушителей, вытаскивать людей из ада. Пламя трещало на стенах. Тело Александра Акентьева, отброшенное взрывом к стене, распласталось под каким-то невероятным углом. Вадим вдруг понял, что у Акентьева нет головы.

Иволгин отвернулся, и его стошнило. Дым уносился в окна, стекла были выбиты взрывной волной, и горящие черные шторы развевались на ветру.

О взрыве в здании КУГИ сообщили по всем ведущим каналам. Председатель КУГИ Григорьев скончался на месте. Количество пострадавших постоянно уточнялось. Судя по всему, на этом закрытом заседании присутствовало больше человек, чем набиралось на аналогичных мероприятиях в Смольном. Курбатов качал головой, натыкаясь в списке погибших на фамилии тех, кого он считал до сих пор своими сторонниками.

– Этот-то как здесь оказался?!

Предатели. Что ж, получили, что заслужили. Хуже было другое – как это уже неоднократно бывало в истории – объект покушения остался цел и невредим.

Александр Акентьев не получил ни царапины и был единственным, кто оказался в состоянии общаться с прессой. Более того, несмотря на предупреждения врачей, настоял на интервью. Выглядел как рок-звезда после удачного концерта.

Акентьев смотрел прямо в камеру, и Курбатову показалось, что смотрит он на него. Он включил звук, зная уже заранее, что услышит.

– …несмотря на случившееся, мы будем продолжать работу в интересах города. Я готов заверить общественность, что никакие угрозы не заставят нас свернуть с намеченного курса. Наоборот, происшедшее лично меня только укрепило в уверенности, что мы на правильном пути. Поясню свою мысль – то, что случилось, ясно свидетельствует о том, что мы вмешались в сферу интересов криминальных группировок, для которых подобные расправы с конкурентами, как известно, обычное дело.

Это был один из излюбленных ходов Акентьева – он умел и любил внятно и доходчиво разъяснять свою логику. Людям это нравилось.

– Ты слышал? – Наташа вошла растерянная. – Взрыв в КУГИ. Вадим в больнице с контузией!

– Кто?! – Курбатов, поглощенный своими мыслями, не сразу понял, о ком идет речь.

– Вадим! – Наташа задумалась, глядя на мужа. – Это твоих рук дело.

– Что именно?!

– Перестань, я помню все, что ты говорил до сих пор про Акентьева. Этот взрыв…

– Тише, тише! – Курбатов огляделся.

У стен есть уши. Во всяком случае, они точно есть у прислуги и у Веры. Иногда Курбатов жалел, что по ряду причин не может постоянно жить на борту своей яхты.

– Не бойся, – сказала она, презрительно улыбаясь, – я в милицию обращаться не стану. – Послушай! – Курбатов развел руками. – Даже если предположить, что я мог иметь ко всему этому какое-то отношение, неужели ты думаешь, я мог знать, что там окажется твой бывший супруг! Она замотала головой и выбежала из комнаты. – Иногда нужно уметь признать поражение, – подумал Курбатов вслух и, сняв трубку, попросил секретаря соединить его с Александром Акентьевым.

Глава 2

Город погрузился во мрак и оцепенел, ожидая удара. Никакого движения – ни машин, ни людей. Странные строения, выросшие на месте с детства знакомых домов, вытянулись к небу, срастаясь в один великий Пандемониум, первую цитадель инферно на земле. Тьма сочилась из его окон-пор, заражая все вокруг безумием.

Бронзовые изваяния рассекали темный воздух блестящими щупальцами. Чудовищный змей, оседланный императором, изогнулся, просыпаясь ото сна. И факел в руках Петра был единственным светочем во мраке, где сновали черные тени.

Он даже смог интуитивно угадать, где находится эпицентр инфернального безумия, – где-то в районе Московской площади. Но это уже не будет иметь никакого значения. Ничто уже будет не остановить.

Должен же существовать какой-то способ. Для одного человека. Точку опоры найти и перевернуть мир. Только вот где она, точка опоры. Что она?! Или кто?..

Евгений очнулся ото сна. Свет пробивался сквозь кроны деревьев. Место было не самым подходящим для ночлега – серые камни, среди которых притаилась полусгнившая лачуга. Обиталище какого-то усопшего отшельника, кости которого, наверное, давно растащили вороны.

Внутри оставаться было страшновато, да и крыша давно провалилась. Серафима сладко спала, закутавшись в плащ, ее голова лежала у него на груди.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как они повстречались. Но это здесь, а там, в оставленном им навсегда городе, время неслось с головокружительной скоростью. Он видел его иногда во сне. Сны оставались единственной ниточкой, связывавшей его с Ленинградом.

И становились все яснее, словно кто-то подсказывал, что движется он в правильном направлении. К сожалению, других, более вещественных подтверждений этому не было. И не было надежной карты Британского полуострова.

Не нарисовали еще карт, дорог не хватало, иногда даже он не мог разобрать наречия местности, куда попадал. Но был свой внутренний компас, который вел его вперед. К гибели, к славе… И еще рядом с ним находилась Серафима. Обстоятельства их встречи давно превратились в предмет для шуток.

– Отчего было не прихватить с собой компас? – вопрошал Невский, стоя на перепутье. – Человек, который идет ночью в Летний сад, должен быть ко всему готов. Такое это уж место. Хотя бы фонарем запастись!

– Я учту на будущее!

Серафима носила на пальце его перстень. Перстень, который он хотел подарить Альбине. Воспоминания были подернуты дымкой, воспоминания старика, чье сердце уже не волнуется как когда-то. Впрочем, могло ли быть иначе? После смерти! И все же не оставляло странное и мучительное чувство.

Черный город, Черный Ленинград-Петербург он видел сквозь время и пространство. Иногда же казалось, что город захлестывают волны, что он погружается в морские волны, сползает, словно отрезанный ломоть, в мутную бездну, пронизанную водорослями. И это, вероятно, был нехудший исход.

* * *

Грянула старинная пушка, и корабль содрогнулся от носа до кормы.

– Дьявол! – Человек в старинном расшитом золотыми галунами камзоле едва не вывалился за борт парусника. – Это корыто сейчас развалится!

– Публика будет в восторге! – заметил его собеседник и подмигнул юной прелестнице в платье екатерининской эпохи, с мушкой на щеке.

– Меня мутит, – признался первый и смахнул раздраженно букли, которые невский ветер норовил сбросить ему на лицо. – Не понимаю, как наши предки могли таскать эти парики…

– Ну, у нас с вами, видно, разные предки, Андрей Палыч! Мои-то париков не носили, а копались в земле, в то время как христианнейшие господа могли их продать, запороть, убить! А что до качки, то, поверьте, сегодня не так уж и ветрено. Я ходил в прошлую пятницу на яхте к фортам – штормило куда сильнее!

– Вы человек привычный, и под парусом ходите, и на снегоходе зимой разъезжаете. А для меня все это чересчур экстремально.

– Итак, вы собираетесь использовать результаты старых исследований?

– Что вы называете исследованиями, позвольте спросить?! Почти годовое издевательство над человеком. Вашим докторам место в Бухенвальде.

– Вы внимательно изучили то, что я вам предоставил? И прошу оставить для сумасшедших правозащитников ваши слова насчет издевательств.

Юбилей города был обставлен с размахом. У Петропавловки звенели мечи. Один из военно-исторических клубов представлял инсценировку на тему рыцарских времен, к истории крепости она отношения не имела, однако публика была довольна, а участники преисполнены неподдельного энтузиазма. Не было мэра, мэр спешно отбыл в зарубежную командировку сразу после взрыва. Сбежал от греха подальше. Впрочем, прочей чиновной братии хватало и без него.

Кирилл Марков был в числе приглашенных гостей, и, невзирая на все протесты, Джейн вытащила его в этот день на Неву. Вадим Иволгин вышел из больницы – по уверениям врачей, состояние его здоровья не вызывало опасений, но на праздник он не приехал – были какие-то дела в «Ленинце». Хороший признак – если человек бежит на работу, значит, с ним действительно все в порядке.

Несмотря на это, Кирилл чувствовал себя подавленным. Раньше он представлял себе возвращение на невские берега совершенно иначе. Театр «Второе солнце», его детище, вообще-то вполне мог существовать гастролируя по странам, как это было до того времени, но что-то неумолимо тянуло Кирилла домой.

И он принял решение – внезапно и бесповоротно. Так же спонтанно, как создал этот театр. Просто в какой-то момент понял, что не может больше держать в себе все, что пережил в этих бесконечных путешествиях по времени. Из них, из этих впечатлений, складывалось действо, необыкновенно разнообразное, оставлявшее у зрителей ощущение погружения в другое измерение. Попытки повторить, сымитировать его стиль – в мире искусства никогда не обходится без плагиата – заканчивались неизбежным провалом. Сам Кирилл относился к подражателям спокойно.

Он должен был быть счастлив – успех по всему миру, возвращение в родной город. Но ощущения счастья не было; напротив, ему казалось, будто сейчас он вплотную приблизился к тому, что им однажды предсказали в Белграде. Он давно перестал говорить об этом с Джейн, иногда и сам забывал, хотя ведь казалось когда-то, что забыть такое невозможно.

Сейчас здесь, в России, ничто не могло угрожать им. Однако вскоре после возвращения ему стало казаться, что угроза нависла над самим городом. Он чувствовал ее, как змеи чувствуют приближение землетрясения, и кроме этого интуитивного предчувствия были еще вполне ясные приметы.

Он видел, как меняется старый город, как легко, словно по мановению руки, исчезают старые здания, на месте которых появляются небоскребы из стекла и металла, напичканные электроникой сверху донизу, часто непропорциональные, как творения безумного абстракциониста, и живущие своей жизнью. Кириллу приходилось бывать в этих новых кварталах, приводивших в ужас Вадима Иволгина. И не странные здания пугали его, не населявшие кабинеты всех уровней клоны, а то, что угадывалось за всем этим. Аномалия…

Первый шок рассеялся, и он стал думать над тем, что может и должен сделать. Возникло чувство, что силы и возможности у него есть. Однако должны быть и помощники.

Джейн не могла помочь ему, она многое понимала, но не обладала таким же обостренным восприятием. Его душевные метания она воспринимала не иначе как каприз творческой натуры, с которым приходится смириться.

Когда сражение закончилось, воины разбрелись по палаткам. Кирилл почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернувшись, увидел, что к нему пробирается, обходя гостей и репортеров, приземистый человек в лазоревом плаще, недавно лихо орудовавший мечом на «рыцарской» площадке.

– Я видел вас на сцене, – сказал человек в плаще, – «таком чистом плаще», машинально отметил про себя Кирилл. – Это было восхитительно!

Он протянул руку, и Марков пожал ее.

– Что у вас за оружие? – спросил он, чтобы уйти от обсуждения его сценической деятельности.

Человек вытянул из ножен меч – не дешевая бутафория из нержавейки, сразу понял Марков, а настоящая сталь, напоминавшая дамасскую. Сомнение вызывал только эфес – чересчур пышный.

– Клинок найден был после революции, эфес утрачен. Вероятно, владелец забрал с собой, за границу, тогда многие так делали! Но клинок настоящий!

Марков поднял меч, коснулся рукой холодной стали.

– Вы легко с ним управляетесь, – заметил новый знакомый.

Кирилл кивнул.

– С войны не держал в руках боевого оружия! – сказал он.

Вдалеке, за спиной воина, передвигались два человека «в костюмах эпохи», судя по сопровождающим их лицам – кто-то из городских шишек. А значит, и Акентьев скоро будет здесь. Кирилл усмехнулся – интересно, какой костюм Переплет выбрал для себя. Должно быть, царский – нет сомнения, что Александр метит высоко.

– Вы понимаете, что значит, если мы сможем доказать, что существует способ без всякой механизмов, только открыв сам шлюз, здесь, перемещаться в пространстве?! – Один из ряженых прикоснулся пальцем к виску.

Они были еще далеко, шум ветра, крик толпы… Кирилл понял, что читает по губам, – он давно научился этому искусству, которое несколько раз спасало ему жизнь на той стороне.

– Я понимаю только, что для непосвященного это звучит как тяжелый бред. Простите, но оказаться на месте этого несчастного я не хочу ни на минуту, даже если он, в самом деле, смог…

– Несчастного?! О, да – методы, с помощью которых его обрабатывали, были грубоваты, но следует учитывать, что цели этой обработки лежали, скажем так, в политической плоскости. Да я и не уверен, что он несчастнее нас с вами. Представьте себе, заглянуть за грань, доступную обычному человеческому воображению. Кроме того, нам в любом случае ничего подобного не грозит. Во-первых, Анатолий Михайлович, вы забываете, в какие времена мы живем. Даже если вы выскочите на Невский в чем мать родила и начнете кричать, что завтра наступит конец света, вас сочтут только экстравагантным, и если и привлекут, то только потому, что прилюдная демонстрация гениталий еще не вошла в моду, а вот говорить мы вольны что угодно. Мы бы с вами еще последователей набрали – что ни говори, а во всех этих реформах было кое-что положительное. Иллюзии относительно нашего общества рассеиваются, достаточно посмотреть, как все эти, с позволения сказать, культурные люди дают себя дурачить проходимцам и дуракам. Но нам к этому обществу обращаться за помощью, в любом случае, ни к чему.

– Простите, но я не совсем понимаю.

– А что тут понимать, дорогой мой? Мы уже запустили новую программу…

– Позвольте, а как же быть… с материалом?!

– Материал имеется. Правда, есть подозрение, что в данном случае значительную роль играют личностные качестве субъекта. Ну что ж, как говорится – будем искать!

Он начал протискиваться к этим господам, но тут его схватили за руку. Он обернулся, но никого не увидел. Только чайка, хрипло крича, боролась с ветром над его головой.

Актера с мечом уже не было рядом. Зато на горизонте появился Акентьев, не в царском облачении, но в солидном окружении лакеев и репортеров. Александр, казалось, стал совсем другим, и прежняя кличка уже не клеилась к нему, словно принадлежала человеку, с которым нынешний не имел ничего общего, кроме имени и черт лица. Впрочем, и лицо Акентьева как-то неуловимо изменилось. Это было лицо бога, вышедшее из-под резца искусного скульптора, чуждое человеческим страстям. Неудивительно, что Александр Акентьев пользовался любовью избирателей. Народ обычно голосует сердцем, а мужественное лицо вкупе с отсутствием вредных привычек – это уже залог победы.

И хотелось уйти, и уйти было нельзя. Некуда уйти. «Поневоле станешь фаталистом», – подумал Марков.

– Твой старый знакомый в огне не горит и в воде не тонет! – заметила Джейн, принесшая для него бокал шампанского. – И это хорошо. Что бы там ни было между вами раньше, ты должен его простить. После такого-то подарка!

Подарком вернувшемуся Кириллу Маркову стало новое здание театра. Кирилл искренне недоумевал – как это Переплету удается распоряжаться бюджетными средствами с такой легкостью, словно это его собственный карман.

– После стольких лет ты имеешь на это полное право! – сказала Джейн.

– Дело не в том, имею или нет. Дело в том, что Переплет ничего не делает просто так, – объяснил Марков. – Мне трудно поверить, что за этим подарком ничего не стоит.

Быстрота, с которой Переплет сделал карьеру, Маркова не слишком удивила. Во-первых, Кирилл уже давно разучился удивляться, во-вторых, он слишком хорошо знал Акентьева, чтобы думать, будто тот удовольствуется местом в переплетной мастерской, где они как-то встретились пятнадцать лет тому назад.

Оставалось только поздравить его. Что и было сделано.

– Благодарю, – Александр наклонил голову, в его глазах мелькнула усмешка. Вот усмешка эта была знакома. – Ты тоже многого добился!

Альбина выглядела великолепно. Просто идеально выглядела Альбина Вихорева. Марков поразился переменам, произошедшим с ней со времени их последней встречи. В какой-то момент ему показалось, что перед ним совершенно другой человек; подумал, сколько ей пришлось пережить, однако ни следа эти переживания на ней не оставили.

Мелькнула мысль о каких-то чудодейственных молодильных яблоках. При этом нельзя было не заметить отчуждения, которое сквозило в ее речи, даже самой дружелюбной. Было в этом что-то дьявольски надменное, аристократическое. Не счастливой она выглядела, но спокойной и довольной… «Что ж, – подумал Марков – на свете счастья нет, а есть покой и воля!»

Альбина владела собственным ателье. Кое-что из ее продукции можно было видеть здесь, на празднике города. Огромные шляпы, увенчанные макетами Петропавловской крепости и Исаакия, абстрактные туалеты, которые наверняка бы понравились Сальвадору Дали. Все это балансировало на грани китча, но, может быть, именно поэтому пользовалось огромной популярностью.

За четой Акентьевых тенью следовала Ангелина. Секретарша была одета в белый деловой костюм, безупречно сидевший на ней и резко контрастировавший с ее темной кожей.

– Знаете, я был бы рад видеть всех вас… – продолжил Акентьев. – По-моему, было бы неплохо собраться вместе, вспомнить старые деньки…

Кириллу показалось, что это предложение не экспромт, что Акентьев и явился-то сюда только для того, чтобы встретиться с ним.

«Да вы, батенька, параноик», – подумал он. В самом деле, зачем это Переплету?!

Джейн взяла под руку Кирилла.

– Мы приглашены господином Акентьевым! – сообщил ей Марков и слегка сжал ее локоть.

Джейн должна была сразу понять, что следует вспомнить какое-нибудь очень неотложное, как у Пятачка, дело. Она должна была выручить его. Но Джейн – обычно такая сообразительная – на этот раз подвела. Словно Акентьев и ее, опытную разведчицу, сумел зачаровать.

– Да, конечно, – она поправила волосы. – Разумеется!

Переплет пожал ему руку – долго и со значением.

– Я недавно перебрался в новый особняк за городом – вам будет любопытно взглянуть. Уверяю вас, подобного вы не встретите в Европе!

– Что такое?! – спросила Джейн, когда они с Кириллом остались снова одни. – Ты как будто недоволен.

– Это не тот человек, с которым мне бы хотелось провести вечер! – сказал Марков. – Все, что было между нами, – в прошлом. Я, разумеется, благодарен ему за этот королевский подарок, но я о нем не просил!

– Прекрати, – мягко упрекнула его Джейн, – тебе необходимо развеяться, поездка за город – это то, что нужно. И потом, вспомни того критика, который разнес тебя в пух и прах за несовременность игры, а потом приехал на званый вечер. Ты с ним весь вечер играл в карты.

– Он был хороший игрок, – парировал Кирилл. – А критиковать – его профессия!

Он мог бы еще вспомнить пирушку у одного епископа, закончившуюся дикой резней, но давно уже решил, что не станет посвящать Джейн в свою вторую жизнь. По крайней мере до тех пор, пока не сможет доказать ей неоспоримо, что это не бред и не остаточные галлюцинации, обусловленные курсом «лечения», который когда-то ему пришлось пройти.

А как это доказать, он и сам не знал. Разве что Джейн однажды окажется там с ним. Он посмотрел на руку. След исчез, и боль утихла. Интересно, что все это значило?! И так и осталось неизвестным – где сейчас Евгений?!

Поместье Акентьева находилось в семидесяти километрах от города. Здание было спроектировано Яном Ван Хеллером – один из последних его проектов, и абсурдный гротеск, бросавшийся в глаза в деловом центре Петербурга, получил в нем свое наивысшее воплощение.

Пропорции здесь были намеренно искажены, а материалы сочетались самым безумным образом, но при этом не создавалось впечатления, будто архитектура поместья бессмысленна и хаотична. Напротив, в ней была своя гармония, своя логика. Только вот логика и гармония эти казались нечеловеческими.

А в целом все напоминало одну из фантазий Льюиса Кэрролла. «Не хватает белого кролика», – подумал Марков и тут же понял, что в корне неправ, ибо на первом этаже возле оранжерей этим зверькам была отведена целая комната, где они свободно ползали, испражнялись и совокуплялись, как… Как им и было положено.

– А к чему эти кролики? – спросил Кирилл.

Хозяин поместья пожал плечами.

– Ангелина их любит… Она существо странное!

«Все вы тут странные, – подумал Марков, – под стать этому зданию». Он поинтересовался полушутя-полусерьезно, не черпал ли покойный Ван Хеллер свое вдохновение в наркотиках по примеру некоторых великих творцов прошлого.

– Нет-нет, – возразил Переплет, – хотя то, что вы здесь видите, может показаться странным; уверяю вас, он был нормальнее всех нас вместе взятых! Просто его мышление принадлежало другому миру. Так иногда случается, – продолжил он, глядя снова на Маркова. – Человек среди нас ходит, а мысли его и чувства и весь он, по сути, кроме физической оболочки, – где-то там, в заоблачных далях, которые нам и не снились… Бывает, впрочем, – продолжил он уже вполголоса, словно обращаясь к самому себе, – бывает, что и не в заоблачных; там, внизу, тоже много интересного…

– Однако все мы здесь, – сказала Джейн, которая почувствовала, что слова хозяина произвели на Маркова впечатление.

– Ах, поверьте, грань между тем миром и этим так тонка, что иногда и сам не замечаешь, как переступаешь ее!

Во время обеда хозяева и гости расположились за столом, который имел форму кольца с изломанными краями. Марков отметил про себя, что взгляд быстро адаптируется ко всем абстрактным изыскам. Вот только беседа с самого начала не задалась. О прошлом вспоминать не хотели. Правда, Альбина и Марков кое-что припомнили из школьного прошлого, но Акентьев не подключился, вежливо дав понять, что не намерен превращать встречу в вечер воспоминаний. Имя Олега Швецова не упоминалось ни разу. Словно и не было никогда никакого Швецова.

Дети Альбины были представлены гостям чуть позже; они были хорошо воспитаны и, поздоровавшись со всеми, исчезли из гостиной. Было видно, что им не доставляет никакого удовольствия находиться в обществе молчаливых взрослых. Их появление, тем не менее, оказало любопытное воздействие на присутствующих: разговор оживился, как бывает, когда в обществе малознакомых друг с другом людей находится, наконец, общая тема. Сначала, как и следовало ожидать, говорили о детях. Затем перешли к истории.

– А кто такой ваш Петр Первый, если не тиран?! – кипятился политик-славянофил, потрясая роскошной бородой. – Скажите на милость, сколько народа было погублено ради царской прихоти – город на болотине возвести? Чем он лучше Сталина?! Почему же он остался Великим?!

– Я вам объясню, – сказал Акентьев, – только предупреждаю, объяснение будет не очень политкорректным!

– К черту политкорректность! – прорычал бородач, напирая на рычащее «р». – Меня от одного этого слова трясет!

– А вы напрасно так реагируете! – сказал Акентьев. – Она, эта самая политкорректность, – основа любой культуры, в том числе и русской. Дело в том, что Петр в землю клал простых мужичков, а образованность и индивидуальность привечал. Оттого в истории он и останется Великим.

– Это же чудовищно! – оторопел его оппонент.

– Ничуть. Это просто факт. Исторический, психологический… Факт!

– А эти люди… Это ведь люди, а не скот!

– А! – поднял ухоженный палец Акентьев. – Вы, стало быть, требуете политкорректности?!

– Я просто знаю, что ни один интеллигентный человек с вами не согласится!

– Да, я тоже это знаю. Ну что ж, вот увидите, скоро ваш интеллигентный человек снова окажется в положении Васисуалия Лоханкина. Впрочем, еще Розанов отметил, что философия русского человека – это философия человека выпоротого. Думаю, весь двадцатый век с его историей это только подтвердил…

Альбина воспользовалась паузой и направила разговор в другое русло. Всех беспокоили грядущие изменения, которыми грозил Петербургу генеральный план Возрождения.

– Только представьте себе, город вздохнет свободно! – сказал Переплет. – Мы снесем старые обветшалые здания, оставим лишь исторические памятники. Пусть литературоведы по-прежнему считают шаги Раскольникова…

Впрочем, как тут же оговорился Александр, судьба некоторых монументов все же оказалась под вопросом. Первым в списке, но не первым по значению был монумент на площади Восстания. Как сообщил Александр Акентьев, речи о возвращении на его место памятника Александру Третьему работы Трубецкого не шло. Центр площади займет некое сооружение, напоминающее лестницу в небо, которое на середине пути должно прерываться разверстым зубастым зевом.

– Весьма символично! – скептически заметил Марков, который пока что воспринимал все сказанное как черный юмор.

Капустник! Остальное, впрочем, звучало не столь забавно.

– Незадолго до своей преждевременной кончины господин Ван Хеллер осмелился поинтересоваться историей Медного всадника… – сообщил Акентьев. – Да, нашего Медного всадника. И, представьте себе, выяснил, что первоначально предполагалось, что император будет восседать верхом на змее, крылатом, извивающемся змее, символизируя тем самым победу…

– Но вы же не хотите сказать, – от возмущения покрылся пятнами бородатый политик, – что верите в подобную ахинею? Петр Первый верхом на змее?!

– Если вдуматься, в этом нет ничего невозможного, – пожал плечами Акентьев. – Все зависит от художественного воплощения. Впрочем, вам вскоре предстоит самим убедиться в этом.

– Вы же не хотите сказать… – Вопрос повис в воздухе.

Присутствующие ожидали ответа. Акентьев обвел всех насмешливым взором.

– Прошу вас, не надо драматизировать. Наш проект предусматривал создание альтернативного варианта памятника. Работа велась последние полгода в повышенном темпе, у нас лучший скульптор России. Все вы, само собой, приглашены на открытие! У нас будут два памятника, и горожанам предстоит выбрать, какой из них достоин занять свое место. Тот, что мы видим сейчас, или же тот, что должен был встать на место по первоначальному замыслу.

Он щелкнул пальцами, и одно из зеркал, украшавших стены комнаты, беззвучно исчезло, на его месте появился жидкокристаллический дисплей. Акентьев принял из рук слуги клавиатуру, набрал некую комбинацию, и на экране тут же появилась виртуальная модель. Сначала сетка – наружный скелет из белых линий, в которых только угадывались какие-то неясные очертания.

Переплет нажал на клавишу, и скелет оброс бронзовой плотью, пока что еще только в своем виртуальном пространстве, но эффект был потрясающий. Чтобы усилить его, Акентьев сменил синий бэкграунд фотографией площади, и новый памятник занял свое законное (по крайней мере, по словам хозяина особняка) место.

Все молчали. Он был чудовищен, этот змей, оседланный императором. И в то же время мощь свивающихся колец завораживала, отблески плясали на чешуе. В руке, воздетой над головой змея, Петр держал горящий факел. Было в этом что-то дьявольское – и притягательное, и отталкивающее.

– Боже мой, что же это такое?! – пробормотал Марков, придвигаясь ближе к монитору.

– Вероятно, то же самое сказала Екатерина Великая! – заметил Акентьев. – Не знаю, что именно послужило причиной отказа от первоначального проекта. Может быть, наличие символики, которую при изощренном воображении легко расценить как фаллическую. Как вы все прекрасно знаете, императрице ничто человеческое не было чуждо.

– И где же это будет стоять?! – осведомился Марков.

– Есть у нас одна оригинальная идейка! – сообщил Акентьев, выключая дисплей. – Как вы смотрите на то, что в городе появится еще одна площадь?! С еще одним Исаакиевским собором!

После демонстрации памятника, пускай и виртуального, это сообщение прозвучало уже не столь сенсационно.

– Что?! Признайтесь, Александр Владимирович, что вы нас тут разыгрываете! – потребовал бородатый политик. – И я первый пожму вам руку в знак восхищения. Это просто гениально…

– Весьма польщен, – проговорил Акентьев, – однако должен вас уверить, что я совершенно серьезен. То, что я вам сейчас показал, только часть плана возрождения города. Нам еще многое предстоит сделать.

– Город для избранных?! – повторил бородач недавние слова мэра, вызвавшие резонанс в прессе.

– Именно! Вас это смущает? Напрасно. Мы переселим часть населения в пригороды, обеспечив транспортом доставку к месту работы.

– А после работы они организованно будут отправляться назад, в свои гетто?! – возмутился тот. – А что будет с теми, кто не захочет подчиниться?

– Захотят! – Акентьев был спокоен и словно не замечал негодования собеседника. – Им там просто будет нечего делать, понимаете? Нам еще многое предстоит усовершенствовать. Помните начало перестройки?! Многим казалось, что стоит сменить власть, поменять названия улиц и городов, и жизнь потечет по-новому. А чудес, господа, не бывает… Как говорится, блажен, кто верует, легко ему живется. Но я предпочитаю знание. Сейчас у нас есть шанс все исправить.

– А вы не боитесь, что кто-нибудь подложит динамит под ваш памятник?

– Надеюсь, вы не себя имеете в виду?! – спросил Акентьев и разрядил тем самым обстановку.

Бородач затряс головой, видимо, пытаясь что-то возразить, но не нашел слов.

– Я потом вам скажу, – пробормотал он, – что я обо всем этом думаю…

Что хотел сказать политик, осталось неизвестным, ибо на следующий день он уехал ни свет ни заря. А вот Марков и Джейн задержались, уступив просьбе Акентьева. И какой прок Переплету от их присутствия, Марков никак не мог понять. Однако Джейн была права – после того как он подарил театру новое здание, пренебречь его уговорами без веских причин было бы невежливо.