Текст книги "Ленинградская сага. В 2 книгах. Дети белых ночей. Огнем и водой"

«Их перебьют во сне», – подумал он о своих бомжах. Наконец, сумел стряхнуть с ноги карлика, и тот полетел, словно резиновый мячик, вниз по ступеням в темный трюм. Олег сделал несколько шагов, колено пронзила острая боль, и он, не удержавшись на ногах, сам заскользил вниз по трапу. Крик эхом пронесся по стальным внутренностям сейнера.

«Главное – не потерять сознание», – мелькнуло в голове. Впрочем, несколько секунд спустя он понял, что ошибался. Лучше бы ничего сейчас не чувствовать. Он лежал в темноте, уткнувшись лицом во что-то грязное и мокрое. Сейнер вздрогнул и покачнулся. Наверху захлопнулась дверь, и было слышно, как по палубе катятся пустые бочки.

«Они нас утопят, – понял Олег. – Завалят все выходы и утопят, как котят». В темноте что-то прошуршало. Олег вспомнил уродца, которого родила одна из его пассий вскоре после той их первой оргии. Мерзкая тварюшка, неизвестно от кого зачатая, была похожа на какое-то земноводное – с перепонками, жабрами… Мерзость выбросили за борт, а перепуганную мамашу поколотили. А может быть, потом были еще? Ему не сообщали. Никому не хотелось позориться. А что, если они собрались здесь?! Поближе к родительскому дому! А ведь у него были дети, вспомнил он вдруг. Настоящие дети.

Мимо проскользнуло что-то чешуйчатое, скользкое, оставлявшее за собой след из светящейся слизи. Олег закрыл глаза, чувствуя, что на него смотрят из темноты. Он и раньше иногда чувствовал такое здесь, на кораблях, но всегда считал это побочным действием наркотика.

Сейнер еще раз вздрогнул, погружаясь глубже. «Открыли кингстоны, – подумал Олег. Как на „Варяге“». Где-то рядом зажурчала вода; существо, смотревшее на него, метнулось в сторону, и Швецов услышал, как оно удаляется, издавая странные гортанные звуки.

«Вот и все», – подумал он.

* * *

Александр Акентьев честно пытался понять, что происходит на сцене. Внезапно ему показалось, что он уловил запах старых книг и переплетного клея. Почувствовал движение и обернулся, за его спиной стояла тень. Это был монах. Никто из притаившихся в темноте секьюрити не обращал на него внимания – они не могли его видеть.

Акентьев знал, что тот хочет сказать что-то, но не мог расслышать ничего, все потонуло в диком шуме над сценой. Она озарилась мертвенным светом, который напомнил ему что-то из его прошлых мистических опытов. Переплет прикрыл глаза, монах исчез. Тревожное знамение, но что может угрожать ему здесь?!

Тень надвигалась из глубины сцены, пока не нависла над Евгением. Казалось, сейчас она раздавит его. Где-то в зале раздался испуганный детский крик, но он не нарушил движения пьесы, а напротив, так органично вписался в общую картину, что можно было подумать, что это еще одна задумка автора. Впрочем, в следующую секунду крик заглушил чудовищный скрежет, раздавшийся над колосниками. Многим показалось, что все здание театра покачнулось вместе с огромной статуей кумира, медленно выплывшей на сцену.

Дождем просыпались вокруг сухие куски водорослей, воздух наполнился запахом моря. Звук копыт, бьющих по воде, был похож на барабанную дробь. Евгений сражался с кумиром, его маленькая фигурка выглядела крохотной и слабой, клинок в его руке выглядел комариным жалом. В очертаниях кумира угадывался Медный всадник, норовивший сбросить и растоптать своего противника. Мгновение, и Евгений исчез. Торжествующий кумир вырвался за пределы сцены и пронесся над головами зрителей с протяжным победным воем.

Затрубили невидимые трубы, в центре сцены снова появился Евгений, он был обезоружен и связан. Руки и ноги его были спеленаты веревками, концы которых тянули в разные стороны несколько человек. Лиц их не было видно из-под головных уборов. Акентьев почувствовал, как вздрогнула рука Альбины, которую он, оказывается, сжимал все это время. Шляпы были точными копиями ее моделей, только больше в несколько раз – исковерканные силуэты Петропавловской крепости, Исаакия и Казанского. Евгений потерялся среди этих чудовищных зданий, совершенно заслонивших его от взглядов зрителей. Кумир взмыл вверх и исчез. Звуки труб сменились хором. Show must go on!

Никто не смотрел на часы, тысячи глаз провожали исчезающие в темноте силуэты.

Свет снова погас, а потом на сцене тихо замерцали две фигуры. Они говорили между собой, не обращая внимания на огромный зал, не замечая его существования. И голоса их были так тихи, что все поняли – эта встреча состоялась не по воле режиссера. Вряд ли многие могли услышать их, хотя в тишине каждый сейчас пытался уловить хотя бы отрывки их разговора.

– Здравствуй, Кирилл… Я думал, мы не увидимся уже больше!

– Я не понимаю…

– Я тоже многого не понимаю. Мне однажды очень повезло, я получил второй шанс. Теперь я хочу дать второй шанс всем вам. Наверное, это немного самонадеянно с моей стороны. Не знаю, как к этому отнесутся там, наверху! Может быть, я не имею на это права. Может быть, никто не имеет на это права. Кто мы такие, чтобы менять то, что уже случилось?!

– Помнишь: дай мне силы изменить то, что я способен изменить…

– Помнишь, – отозвался эхом Евгений, – «да минует меня чаша сия!». Открыв врата во времени и пространстве, я должен снова перечеркнуть свою жизнь, ибо человек, которого когда-то звали Евгением Невским, перестанет существовать. На этот раз навсегда. Природа не терпит пустоты, и мое место суждено занять другому. Мне хочется верить, что те, кто придет вместо нас, будут счастливее и лучше…

Ответ потонул в шуме воды. Собеседники замерли, глядя друг на друга, потом они посмотрели в зал, словно только сейчас заметили его. Спустя мгновение на сцене остался только один человек, а еще через миг поток воды заполнил всю сцену, казалось, сейчас волны хлынут в зал. Но эта вода была чистой. В одну секунду она заполнила всю сцену, заструилась, журча, через невидимый барьер, отделявший ее от зрительного зала, но, не замочив ног зрителей, исчезла, унеся с собой все, что оставалось на сцене – куски гниющих водорослей, обрывки веревок, следы… Двенадцать человек стояли на коленях посреди сцены, рука к руке. Почти нагие, они дрожали, склонив головы к земле. Смолк шум воды, и вот один из них поднял голову, в его глазах, вначале пустых, появилось удивление. Второй поднялся на ноги, глядя куда-то вдаль. Из тишины снова раздался детский крик – это был крик родившегося человека. Свет вдруг погас, оборвался. В тишине было слышно взволнованное дыхание и биение сердца, но вряд ли кто-нибудь здесь мог сейчас сказать – не его ли это сердце бьется так громко. Минута тишины. Две. Зал медленно приходил в себя. Раздались первые робкие хлопки, и почти сразу вслед за ними, стремительно нарастая, по залу пронесся шквал аплодисментов, который звучал оглушительно после этой тишины.

– Что там? – тихо спросил Кирилл.

Он не поднимал глаз. Вера Иволгина, стоявшая рядом с ним в середине шеренги, сжала его руку. Они еще не знали, сумели ли победить. Но так хотелось в это верить. Свет разгорался медленно, словно что-то еще мешало ему, словно тьма сопротивлялась. В ВИП-ложе Альбина Акентьева наклонилась к плечу супруга.

– Ты что-нибудь понял в этой фантасмагории?!

Евгений Акентьев снисходительно улыбнулся.

– Я полагал, что это ты разъяснишь мне смысл! Ты же у меня умница. Впрочем, спросим потом у автора, он не обидится!

В этот момент труппа во главе с Кириллом вышла на бис, и они зааплодировали снова, вместе со всеми.

– А ты что скажешь? – Евгений повернулся к отцу.

Режиссер пожал плечами.

– Впечатляет… – признал он. – Как фантастический сон. Однако я человек старой школы и предпочитаю реализм. Кроме того, я тебе уже говорил – пресса все опошлит и назовет пиаром. Кирилл весьма рискует своим независимым имиджем!

– Как и ты сейчас! – заметила Флора. – Можно подумать, что ты решил переквалифицироваться в критики! Но неужели все нужно разбирать по косточкам?! Препарировать!

Режиссер поцеловал ей руку.

– Как ты полагаешь, нам удастся выбраться отсюда без твоих секьюрити и журналистов? – спросил он сына.

– Уже сделано. У меня есть двойник на такой случай.

– Ты серьезно?!

– Абсолютно. Почти что клон – я иногда сам его боюсь. Главное, остальных не растерять!

Город был вымыт недавней грозой. Улицы блестели под лучами солнца. На западе таяли тучи. Здание театра, выстроенное в псевдоклассическом стиле, не имело больше ничего общего с абстрактными творениями Яна Ван Хеллера. Имя безумного суринамца уже ничего не говорило никому из присутствующих.

Вадим Иволгин с Наташей и Верой подошли к акентьевскому лимузину первыми. За ними Красин с Кисой.

– Тут у нас места не хватит! – сказал Евгений. – Нужно еще машину подогнать!

– Да есть машина! – добродушно рассмеялся Красин и показал глазами на Кису. – Просто кое-кому непременно хочется прокатиться в большой машине с мощным мотором, и, заметь, речь идет совсем не об автобусе.

Марков, уделив несколько слов знакомым журналистам и чудом избежав встречи с поклонниками, присоединился к друзьям, когда Акентьев уже предложил привлечь на поиски звезды ФСБ.

– Спрятала на заднем сиденье! – похвасталась Джейн, вывезшая его из театра на своем «фольксвагене».

– Шпионская школа! По крайней мере не пришлось цеплять бороду, как в прошлый раз! – сказал Марков.

– Бороду мог одолжить у Князя! Что там твои иностранцы расшумелись?

Александр Невский по прозвищу Князь и в самом деле отличался окладистой бородой, которая ему, как видному гидрологу, была, в общем-то, к лицу. К сценическим изыскам Саша Невский относился довольно равнодушно, однако сейчас речь шла о целой делегации голландских и британских специалистов, приглашенных городской администрацией. Специалистов-гидрологов нужно было культурно развлекать, и, похоже, спектакль произвел на них впечатление.

– Басурмане восхищены! – сообщил он Маркову. – А бороду я вам не отдам, и не просите. Знаете, как это поется – борода, борода, согревает в холода борода!

– К Петру с бородой! Негоже, вот Петр Алексеевич рассердится!

– Люблю такую погоду! – сказала Альбина. – После грозы всегда кажется, словно все родилось заново – и город, и люди. Только вот сегодня у нас слишком уж много воды…

Акентьев снисходительно улыбнулся, как бы извиняясь за излишнюю сентиментальность своей супруги.

– Кстати, было бы любопытно узнать, как тебе удалось все это организовать, – поинтересовался Акентьев-старший. – Я имею в виду фантасмагорию с водой.

– Секрет фирмы! – сказал Марков. – На самом деле я и сам не знаю деталей. Техническая сторона – не по моей части.

Марков должен был присутствовать на банкете в театре, но оставшееся до него время хотел провести с друзьями, хотя чувствовал себя чертовски усталым.

– Куда мы пойдем? – спросил он, глядя на них с любовью.

Рука Джейн коснулась его плеча.

– Где витает наш гений?! – поинтересовался Акентьев.

Он был похож на Евгения Невского. Но не на отца Сашки-Князя, который сейчас бродил где-то по сибирской тайге – было у старика странное для геолога на пенсии хобби – собирание народного фольклора, а на того Невского, с которым он там, на сцене… В последний раз… Он и не он.

– Да что с тобой, старик?

Марков обнял его за плечо.

– Все в порядке, что-то голова кружится. Возраст, видно! – сказал он.

И отвернулся на мгновение, глядя на Неву.

Собирались к Медному всаднику, отметить по традиции премьеру. Тем более что тема спектакля напрямую была связана с памятником.

– У нас здесь как раз был горячий спор по поводу смысла твоего спектакля! – сообщил Акентьев.

Кирилл улыбнулся, как обычно – немного снисходительно, но так, что это никого из присутствующих не задело.

– Смысл… – повторил он. – Это уж как вам самим показалось. А может, и нет никакого смысла. Как писал один из моих постоянных критиков: «Творчество Кирилла Маркова на самом деле представляет собой квинтэссенцию постмодернизма, где форма господствует над содержанием».

– Ты слишком злопамятен! – перебила его Джейн. – Ну какая разница, кто что написал! Вы не поверите, – обратилась она к присутствующим, – но он читает все, что пишут эти злосчастные критики, и не только читает, но и запоминает!

Одна черная машина с телохранителями все-таки ползла за ними на почтительном отдалении и остановилась, когда оба автомобиля – лимузин Евгения и «фольксваген» Джейн пришвартовались возле Всадника.

– Шампанское! – Джейн открыла багажник.

– Ящик, это по-королевски!

– По-княжески!

– По-гусарски!

Марков с Акентьевым оспорили честь вытащить ящик, однако победила Джейн. Не дожидаясь, когда они закончат пикироваться, она поставила шампанское на траву.

– Милая, ну зачем? – рассердился Кирилл. – Я, конечно, за женское равноправие, но не хочу, чтобы ты надорвалась!

– Сторонникам равноправия предстоит разобраться с бокалами, – сказала она. – Они там, в глубине где-то лежат.

– О, предусмотрительнейшая из женщин!

Режиссер уже откупоривал первую бутылку.

– Боюсь, сейчас нас здесь милиция заметет! – сказал он. – И это будет концом твоей политической карьеры, Женя, потому что политик твоего масштаба не имеет права хулиганить у исторических памятников. Вот, когда станешь президентом, тогда, пожалуйста…

– Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Это, во-первых! – сказал Акентьев. – А во-вторых, у нас все сегодня схвачено, папа! Нужно же иногда пользоваться привилегированным положением!

– Осторожнее! – попросила Флора.

В следующее мгновение пробка с громким хлопком вылетела из горлышка и ударилась о щеку бронзового императора.

Дамы вскрикнули, провожая ее взглядом.

– Боже мой, какая неловкость! – Режиссер снял шляпу, извиняясь перед памятником.

– Вы видели?! – спросила вдруг серьезно Флора и прижала руки к сердцу.

Джейн закивала еще до того, как та объяснила, что имеет в виду.

– О чем вы?! – спросил режиссер.

– Мне тоже показалось, – признался со смущенным смешком Евгений. – Словно он нам подмигнул. Это все из-за света! А может…

Он не договорил, махнул рукой.

– Слышал ли кто-нибудь из вас любопытную теорию? – начал Акентьев-старший, когда шампанское было разлито по бокалам и первый тост – за основателя города был торжественно провозглашен. – Будто этот памятник напрямую связан с наводнениями!

– Это, позвольте, каким же образом?! – живо заинтересовался Князь.

– Все, все! – торопливо попросила Флоренция Невская и подмигнула Джейн. – Сегодня никаких теорий! Иначе они будут спорить до вечера!

Князь развел руками, показывая, что и рад бы поспорить, да видно не судьба.

Эпилог

Белоснежные облака плыли над Флоренцией, отражаясь в водах Арно. Бенвенуто Альдоджи давно перестал гадать, как когда-то в детстве, – куда они плывут. Мечты умирают, умирает воображение. Это не страшно, когда речь идет об обычном человеке. Но художник без воображения – и сам мертвец. Бенвенуто давно чувствовал, что утратил вдохновение, хоть и не желал признаваться себе в этом.

– Мраморные облака, – сказал он тихо.

Прошел через мастерскую, сопровождаемый благоговейными взглядами учеников. При его появлении все разговоры стихли. Лица были серьезны. Бенвенуто стал особенно строг с молодыми учениками.

Словно мстил им за их молодость. За наивные надежды. Никто из них еще знает, что все на божьем свете лишь иллюзия. Что однажды все, чем ты жил, потеряет смысл, и тогда тебе останется только притворяться живым.

А он умирал уже дважды. Первый раз, когда Бьянка ушла от него навсегда. Второй, когда она умерла. Холера. Ушла к Богу, оставшись молодой и прекрасной. Спит в семейном склепе, оплаканная всеми. И унесла в могилу их тайну, их любовь.

Несмотря на все это, недостатка в желающих учиться у него не было. Его считали чудаком, странным нелюдимом, даже безумцем, но безумцем гениальным. И никто, похоже, не понимал, что шедевры, выходящие из-под его рук, суть лишь бледные копии того, что он творил когда-то, когда сердце его не было разбито.

Иногда ему хотелось отправиться в далекую Россию, взглянуть на ту статую… Но было уже поздно. Слишком поздно.

Вечерами он обычно молился в спальне, более похожей на монашескую келью. А потом ученики слышали, как он меряет шагами комнату, то грозя кому-то, то умоляя. Безумный старик. В этот вечер он не уединился, как обычно, а вышел из мастерской, никому ничего не говоря. Никто ничего не спрашивал. Кто имел право задавать ему вопросы?

Воды Арно струились сквозь великий город. «Я хотел бы быть рекой, – подумал Бенвенуто, останавливаясь на пустынной набережной. – У реки нет чувств, она прекрасна и свободна». Он долго всматривался в эти воды, словно впервые видя их, словно ожидая чего-то. И вдруг там, в темной глубине, как будто блеснул свет. Бенвенуто застыл, всматриваясь в него и не веря своим глазам. Огненный светящийся шар поднялся к поверхности, заскользил вдоль набережной, словно звал за собой.

– Мастер, мастер! – кричат где-то рядом. – Мастеру плохо, он упал! Скорее, скорее! Помогите ему!

О ком это?!

Нет, не о нем. Он может идти. Он бежит, взлетает над землей, над Арно. В ослепительном сиянии Бьянка, его Бьянка, ждет его. Он уже слышит ее тихий ласковый голос.

– Мастер!

– Бьянка… Любимая!

КОНЕЦ