Текст книги "Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»"

ГРЕЦИЯ, ИРАН, ТУРЦИЯ

Советско-западные отношения в 1946 г. ухудшились в том числе из-за ряда политических конфликтов, вызванных кризисом, который охватил Грецию, Иран и Турцию³⁸.

Дело в том, что Советский Союз поддержал в Греции повстанцев с коммунистами во главе, выступавшими против прозападного правительства в своей стране. Во время войны Советы не рвались оказывать помощь греческим партизанам, поскольку в октябре 1944 г. Сталин и Черчилль поделили мир на доли. Но ко времени потсдамской конференции позиция СССР уже начинала меняться. Советская делегация представила меморандум о претворении в жизнь «Декларации освобожденной Европы», где критиковался режим террора в Греции против «демократических элементов» и призывалось немедленно создать там демократическое правительство³⁹. По этому меморандуму можно было предположить основные положения советской дипломатии по греческому вопросу на следующие несколько месяцев. Документ критиковал политику Запада в этой стране, но предлагал «обмен»: М. будет проще смотреть на ситуацию в Греции, а Запад признает просоветские правительства в Румынии и Болгарии.

На Московской конференции министров иностранных дел в декабре 1945 г. советская сторона в очередной раз совершила резкий поворот, заявив, что Англия должна вывести войска из Греции. Это требование стало одним из пунктов масштабной советской кампании, которая развернулась в 1946 г. и призывала к полному выводу западных вооруженных сил с иностранных территорий. Однако греческих партизан СССР поддерживал больше на словах, чем на деле. Изначально Сталин не согласился с военной тактикой греческих коммунистов, и лишь в 1947 г., с началом «холодной войны», Советы стали оказывать им существенную материальную помощь. Но даже тогда Сталин сомневался. В феврале 1948 г. он сказал делегации болгарских и югославских коммунистов: «Недавно я начал сомневаться, что партизаны могут победить. Если Вы не уверены, что партизаны могут победить, то партизанское движение должно быть ограничено. У американцев и британцев есть очень сильный интерес в Средиземном море. Они хотели бы иметь свои базы в Греции и используют все возможные средства, чтобы поддержать послушное им правительство. Это серьезная международная проблема. Если партизанское движение прекратится, у них не будет никакого оправдания для нападения на Вас… Если Вы были бы уверены, что у партизан есть хорошие шансы победить, то это был бы другой вопрос. Но у меня есть некоторые сомнения относительно этого»⁴⁰.

Сомнения Сталина подтвердились летом 1949 г., когда в Северной Греции ЭЛАС потерпела поражение, и ей пришлось отойти в Албанию. Вскоре, в сентябре 1949 г., Сталин встретился с видным греческим коммунистом Нико Захариадисом, и тот согласился свернуть вооруженную борьбу⁴¹.

Корни спора по поводу вывода советских войск из Ирана в 1946 г. уходили во времена союзной оккупации этой страны во время войны. В августе 1941 г. британские и советские силы вошли в Иран с целью потеснить немецкое влияние там, защитить нефтезапасы и обеспечить пути союзных поставок в СССР. Советские войска заняли Северный Иран, англичане – Южный, а иранцы формально сохраняли контроль над центральным регионом. По условиям союзного договора с Ираном, подписанного в январе 1942 г., Британия и Советы обещали вывести свои подразделения в течение полугода после окончания войны с «Германией и ее пособниками» (позже в «пособники» записали Японию).

Советский Союз давно мечтал об иранской нефтяной концессии, и оккупация давала возможность воплотить эту мечту в жизнь. В августе 1944 г. Лаврентий Берия, руководитель советской службы безопасности, предложил Сталину и Молотову организовать нефтяные концессии в районах, где стояла Красная Армия. Переговоры о подобных концессиях были поручены делегации от Наркомата иностранных дел, находившейся в Тегеране в сентябре–октябре 1944 г. Но дискуссии провалились, когда иранцы решили не создавать больше никаких нефтяных концессий до тех пор, пока война не кончится и союзники не выведут все войска.

В феврале 1945 г. иранцы предложили открыть переговоры по созданию совместной советско-иранской акционерной компании, но Молотов отказался, посчитав, что в сравнении с крупными концессиями, которые уже получили англичане на юге, этого мало. Когда в конце мая 1945 г. война в Европе закончилась, иранцы выпустили ноту, где просили поскорее вывести все оккупационные части, но СССР не потрудился даже ответить. А 25 мая заместитель наркома иностранных дел С.И. Кавтарадзе, возглавлявший в свое время советскую переговорную группу в Тегеране, предложил Молотову не выводить Красную Армию до тех пор, пока СССР не добьется от Ирана нефтяных концессий либо будет создано совместное акционерное общество под контролем Москвы⁴³.

И тут к желанию Москвы выжать из Тегерана нефтяную концессию добавились националистические интересы: объединить советский Азербайджан с Южным Азербайджаном (на этой территории Северного Ирана стояла Красная Армия). В апреле 1945 г. Мир Багиров, коммунистический глава советского Азербайджана, предложил план по объединению «Южного Азербайджана с советским Азербайджаном, либо образование независимой Южно-Азербайджанской Народной Республики, либо учреждение независимой буржуазно-демократической системы или, в крайнем случае, культурной автономии в рамках иранского государства»⁴⁴. В начале июня 1945 г. Политбюро поручило Багирову вместе с Молотовым и Кавтарадзе оценить, насколько реально организовать сепаратистские движения в Южном Азербайджане и других провинциях Северного Ирана. 6 июля Политбюро выпустило резолюцию, санкционирующую подобные движения, в том числе организацию Демократической партии Азербайджана, которая будет агитировать за автономию, пусть даже в рамках существующего иранского государства⁴⁵.

Демократическая партия Азербайджана (ДПА) была основана в сентябре 1945 г. и, при содействии СССР, взяла под контроль соответствующую провинцию. В ответ Тегеран предложил отправить туда войска, но Советы предотвратили этот шаг, сказав иранцам, что Красная Армия в состоянии обеспечить порядок в Южном Азербайджане, – это была скрытая угроза, обещавшая спровоцировать беспорядки или поспособствовать им в случае, если правительство страны вмешается.

Тегеран применил другую тактику – вынес кризис на международный уровень, обратившись к англичанам и американцам за поддержкой и угрожая поднять вопрос в ООН. СССР ответил на этот нажим заявлением, что движение за азербайджанскую автономию является внутренним делом Ирана; кроме того, он выведет свои войска в соответствии с договором 1942 г., через шесть месяцев после окончания Второй мировой войны (поскольку Япония официально сдалась 2 сентября, это значило 2 марта 1946 г.).

На московской встрече министров иностранных дел в декабре 1945 г. звучали неформальные беседы об Иране, и Бирнс с Бевином попытались договориться о создании трехсторонней американо-британско-советской комиссии, которая будет наблюдать за ускоренным выводом войск из страны, но Молотов решительно отверг эту мысль⁴⁶. Кроме того, Бевин и Бирнс воспользовались возможностью обсудить иранский кризис со Сталиным. Тот сообщил им, что у Советского Союза нет территориальных притязаний на Иран и он не намерен присоединять к своим владениям никакую часть этой страны или как-то покушаться на ее суверенитет⁴⁷.

Советы пытались остановить обсуждение иранского кризиса в ООН, но в январе 1946 г. на лондонской встрече Совета Безопасности были выслушаны заявления советских и иранских представителей, и резолюция Совбеза обязывала стороны как можно скорее приступить к переговорам. Это устраивало СССР, поскольку в Иране пришло к власти новое правительство во главе с Кавамом ас-Салтане. Кавама выбрали премьером при поддержке Народной партии Ирана – авангардом иранских коммунистов, – и М. полагала, что сможет вести с ним дела. 19 февраля Кавам приехал в Москву для переговоров и намекнул, что он не прочь достичь компромисса о нефтяных концессиях. В ответ Советы предложили дать автономию Южному Азербайджану, учредить советско-иранскую нефтяную компанию в Северном Иране (с долями 51/49 в пользу Москвы) и постепенно вывести войска, когда на севере восстановится порядок. Эти условия Кавама не устраивали, но дискуссия продолжилась – в Тегеране. К началу апреля стороны договорились, что Красная Армия уйдет к началу мая, будет создана советско-иранская нефтяная компания (этот пункт должен был сначала получить одобрение парламента), правительство пойдет на уступки в отношении азербайджанских требований автономии⁴⁸. Так закончился «кризис», связанный с выводом советских войск из Ирана.

Третье столкновение между СССР и Западом произошло на Ближнем Востоке в 1946 г., и касалось оно Турции. Сталин никогда не скрывал неприязни к конвенции Монтрё 1936 г., по которой Турция регулировала судоходство по всем черноморским проливам. СССР был вынужден подчиняться этому соглашению, но во времена советско-германского пакта генсек старался договориться с Гитлером о радикальном изменении такого порядка – заставить Турцию контролировать проливы вместе с СССР и обеспечить Советам военные базы на Босфоре и Дарданеллах.

Когда Сталин и Черчилль делили мир 9 октября 1944 г., советский вождь сказал: «Для России вряд ли возможно оставаться в зависимости от Турции, которая может перекрыть проливы и повредить российскому экспорту и импорту, и даже ее обороне. Что сделала бы Британия, если бы Испании или Египту дали право закрыть Суэцкий канал, и что бы сказало правительство Соединенных Штатов, если бы у какой-нибудь южноамериканской страны было право закрыть Панамский канал?»⁴⁹

Похожие отсылки к Суэцкому и Панамскому каналам повторялись снова и снова на всех советско-западных обсуждениях, в том числе и на Ялтинской конференции в феврале 1945 г., когда Сталин официально поднял вопрос о пересмотре конвенции Монтрё и предложил дать его на обсуждение министрам иностранных дел Британии, Америки и СССР⁵⁰.

После Ялтинской конференции советская политика в отношении Турции приняла более угрожающий поворот. 19 марта Молотов объявил, что СССР не будет возобновлять советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете 1925 г., чей срок действия истекал в ноябре 1945 г. Этот договор, как утверждала советская сторона, «больше не отвечал новой ситуации и нуждался в серьезных улучшениях»⁵¹. В ответ на такое заявление СССР Турция завела речь о переговорах и новом соглашении. 7 июня турецкий посол в Москве встретился с Молотовым. Салим Сарпер сказал наркому, что Турция была бы рада подписать договор о взаимопомощи с Советским Союзом, однако изменить ситуацию на проливах будет непросто, поскольку в соглашении участвуют и другие стороны. Но, как подчеркнул Сарпер, по условиям советско-турецкого договора о взаимопомощи Турции придется оборонять проливы и Черное море. В ответ Молотов поинтересовался: кто будет возражать, если Советский Союз и Турция договорятся о проливах?

И добавил: прежде чем будет подписано новое советско-турецкое соглашение, необходимо удовлетворить армянские и грузинские притязания на Турцию. Молотов намекал на провинции Карс и Ардахан. На этих турецких территориях проживало армянское и грузинское население, и земли входили в состав Российской империи с 1878 по 1921 г., когда советско-турецким договором эти земли были переданы Турции. Если не будет достигнуто соглашение по данному территориальному вопросу, продолжал Молотов, то переговоры между СССР и Турцией будут ограничены темой проливов.

18 июня Молотов снова встретился с Сарпером и снова поднял вопрос: если Турция не способна удовлетворить территориальные притязания СССР, то пакта о взаимопомощи двух государств не будет, но переговоры о проливах возможны. В обеих беседах нарком привел для сравнения советско-польские отношения. В 1921 г. Советский Союз был слаб и был вынужден уступить Польше земли. То же самое случилось и в отношении Турции. Но если советско-польские разногласия были решены, когда восстановили исходную границу, то земельные претензии Армении и Грузии так и не получили удовлетворения⁵². Натянутое сравнение, приведенное Молотовым, турок не убедило.

В Потсдаме Сталин и Молотов завели разговор о притязаниях на турецкие провинции, но официальные советские предложения в тот раз ограничились требованием о совместном контроле над проливами, включая обеспечение военных баз⁵³. Трумэн и Черчилль были готовы обсудить изменения в режиме контроля над проливами, но требования Советов зашли слишком далеко, и в протокол конференции попали только слова Молотова о том, что конвенцию Монтрё надо пересмотреть, поскольку она «не отвечает современным условиям»⁵⁴.

Советско-западный обмен мнениями о проливах продолжился на лондонской встрече СМИД. 23 сентября 1945 г. Молотов указал Бевину, что во время Первой мировой войны Британия хотела уступить Константинополь царской России, и он не понимает, по какой причине советское требование баз встречает сопротивление⁵⁵.

В декабре 1945 г. Сталин вновь озвучил Бевину советские требования на конференции министров иностранных дел в Москве, но заметил: «Все разговоры о войне с Турцией – ерунда»⁵⁶. В апреле 1946 г. Сталин сказал американскому послу У. Беделлу (преемнику Гарримана): «Я говорил президенту Трумэну, публично заявлял, что Советский Союз не собирается нападать на Турцию… но Турция слаба, и Советский Союз осознает опасность иностранного контроля над проливами, защищать которые у Турции не хватит сил. Турецкое правительство настроено против нас. И поэтому Советский Союз попросил базу в Дарданеллах. Это вопрос нашей безопасности»⁵⁷.

Несмотря на такие заверения, Запад все больше беспокоился: не готовится ли СССР к войне с Турцией в связи с проливами или, как минимум, не собирается угрожать своей военной мощью, чтобы добиться выполнения этих дипломатических требований⁵⁸. Утверждения о том, что в 1946 г. Сталин думал о войне с Турцией, представляются излишне смелыми. Скорее, он нажимал на турок при помощи маневров Красной Армии.

Когда 7 августа все-таки разразился советско-турецкий кризис по поводу проливов, он стал своеобразной разрядкой. В тот день СССР отправил в Анкару дипломатическую ноту о пересмотре конвенции Монтрё. Документ критиковал действия Турции и режим на проливах во время войны, а затем предлагал, чтобы проливы были всегда открыты для торговых судов, для военных кораблей черноморских держав, закрыты для военных кораблей нечерноморских государств, за исключением особых обстоятельств, находились под контролем Турции и других черноморских держав и были охраняемы совместными усилиями Турции и СССР⁵⁹. 19 августа 1946 г. США заметили по поводу заявления Москвы, что режим на проливах касается исключительно черноморских держав, и предложили собрать многостороннюю конференцию, чтобы пересмотреть конвенцию Монтрё. Через два дня аналогичное мнение высказали англичане. 22 августа Турция дала ответ, перекликающийся с американским и английским утверждениями. И добавила, что советское предложение о совместной обороне проливов несовместимо с поддержанием турецких суверенитета и безопасности⁶⁰. 24 сентября М. выпустила меморандум, где повторяла просьбу об особых правах для черноморских государств в отношении проливов и опровергала опасения Турции, что советский проект как-то угрожает ее суверенитету и безопасности⁶¹. 9 октября англичане и американцы повторно озвучили свою позицию, а 18 октября турки вновь заявили о своем мнении. СССР так и не ответил на турецкую ноту от 18 октября, и «кризис» по поводу проливов быстро затух, несмотря на предположения советских дипломатов в Анкаре о том, что М. затеяла «психологическую войну» с Турцией⁶².

По одной из западных легенд времен «холодной войны», Сталин не стал нападать на Турцию, потому что ее активно поддержали американцы и англичане. Да, без них Сталин вполне мог бы настаивать и дальше. Но испугался он не мощи Запада, а более широких негативных последствий, что возникли бы, если бы кризис затянулся или усугубился. Летом 1946 г. Советы так и не довели до логического конца переговоры с западными странами о мирных договорах для Болгарии, Финляндии, Италии и Румынии – а эти соглашения были очень важны для Москвы, чтобы консолидировать советские и коммунистические позиции в Восточной Европе. А следующим пунктом на повестке для СМИД – который собирались обсудить на московской встрече в марте–апреле 1947 г. – шли условия мирного договора для Германии. И Сталин, и Молотов панически боялись возрождения немецкой опасности и изо всех сил стремились реализовать вместе с Западом условия Потсдамского соглашения о денацификации, демилитаризации и демократизации Германии.

МОСКОВСКАЯ ВСТРЕЧА СМИД

Совет министров иностранных дел открыл работу в Москве 10 марта. Всего через два дня будущее конференции оказалось под вопросом: Трумэн произнес в конгрессе речь, где призывал оказать финансовую помощь Греции и Турции, а также проводить глобальную политику по защите «свободного мира» от вооруженных меньшинств и внешнего прессинга (т. е. Советского Союза и коммунистов). Советы ответили на речь о Доктрине Трумэна критическими статьями в коммунистической прессе, но эта реакция выглядела совсем слабой, если вспомнить то возмущение, с каким они встретили речь Черчилля о «железном занавесе». Важно отметить, что от Сталина не последовало публичных комментариев. Более того, во время заседаний СМИД в Москве он очень приветливо пообщался с новым госсекретарем Джорджем Маршаллом. Нынешнюю сессию СМИД генсек охарактеризовал при помощи сравнения, которое должно было понравиться Маршаллу, бывшему главе американского генштаба: «Первая битва, разведка боем. Когда партнеры выдохлись, появляются возможности компромисса. Возможно, что на нынешнем заседании мы не достигнем значительных результатов. Но не отчаивайтесь. Результаты появятся на следующем заседании. По всем главным вопросам – демократизации, политической организации, экономическому единству и репарациям – компромисса достичь можно»⁶³.

Через несколько дней в похожей оптимистичной обстановке Сталин встретился с прибывшим в Союз политиком-республиканцем Гарольдом Стассеном. Он указал Стассену, что, несмотря на различия в экономических системах двух стран, Советский Союз и Соединенные Штаты сотрудничали во время войны, и нет причин, мешающих им продолжить это в мирное время. Генсек сослался на учение Ленина в подкрепление того, что он убежден в возможности мирного сосуществования социалистической и капиталистической систем. Когда Стассен заметил, что до войны Сталин говорил о «капиталистическом кольце», советский руководитель отвечал, что он никогда не отрицал возможности сотрудничества с другими странами, а под теми словами подразумевалось наличие непосредственной угрозы от государств вроде Германии. Каждая сторона поддерживает собственную социальную систему, сказал Сталин Стассену, а история решит, какая из них лучшая. А тем временем обе стороны должны перестать бросаться лозунгами и определениями. Они с Рузвельтом никогда не называли друг друга «тоталитарным диктатором» или «капиталистом-монополистом». «Я не пропагандист, – заключил Сталин, – а деловой человек»⁶⁴.

Важной прелюдией к московскому СМИД стало обсуждение проекта Бирнса «Двадцатипятилетний договор по разоружению и демилитаризации Германии». Официально Бирнс представил его на парижском СМИД в апреле 1946 г. По возвращении в Москву Молотов провел масштабное совещание по поводу ответа на предложенный Бирнсом текст. И вывод был сделан следующий: он опасен, поскольку может привести к преждевременному окончанию союзнической оккупации Германии – до того, как страна будет полностью демилитаризована, денацифицирована и демократизирована, и до того, как СССР получит свои репарации⁶⁵.Таков вкратце был официальный ответ Молотова на предложение Бирнса, когда СМИД встретился в июле 1946 г. Однако он не ставил на договоре крест, а лишь сообщал, что текст нуждается в радикальном пересмотре.

На этой встрече СМИД Молотов также впервые сделал заявление по вопросу мирного договора с Германией.

В основном он говорил, что мирный договор надо подписывать, лишь когда будет сформировано новое немецкое правительство и оккупационные силы будут уверены, что при нем Германия останется миролюбивым, демократическим государством. Для достижения этих целей Молотов предлагал учредить центральную немецкую администрацию, которая будет заниматься политической и экономической интеграцией союзных зон оккупации⁶⁶.

На московском СМИД Советы представили свой вариант договора под названием «О демилитаризации Германии и предотвращении немецкой агрессии», где официально было сказано, что страна должна оставаться оккупированной, пока войска Коалиции не увидят, что из нее можно спокойно выходить. Кроме того, Молотов развил советскую идею о центральной немецкой администрации, заявив, что союзникам надо подготовить проект конституции, на основе которого пройдут выборы во временное правительство Германии. Этому временному правительству поручат написать окончательный текст конституции, а также продолжать проводить в жизнь Потсдамское соглашение о разоружении, денацификации и демократизации Германии. Когда придет время, новое немецкое правительство будет участвовать в переговорах об условиях мирного договора.

В ответ на эти советские проекты Запад заговорил о различных экономических аспектах – прежде всего о вопросе репараций СССР от Западной Германии, – которые необходимо решить, прежде чем станет возможным политическое воссоединение страны. Западным державам также нравилась мысль о центральном немецком правительстве, которое будет иметь достаточно слабые полномочия относительно полномочий немецких регионов – такая политика отвечала их цели: исключить советское и коммунистическое влияние на возможно большей территории Германии⁶⁷.

Через полтора месяца дискуссий московский СМИД закрылся, ни о чем не договорившись. Молотова это не слишком печалило. Закрывая конференцию 24 апреля, советский министр говорил о том, что проделана огромная подготовительная работа и он ждет следующего раунда переговоров. Передовица «Правды», посвященная результатам конференции, повторила эту линию и подчеркнула, что главным вопросом остается реализация ялтинских и берлинских соглашений по поводу Германии⁶⁸. Увы, когда СМИД собрался в Лондоне спустя полгода, международная политическая ситуация кардинально изменилась. Началась «холодная война», Антигитлеровская коалиция распалась, развернулась открытая идеологическая конфронтация между СССР и его вчерашними союзниками. Все боялись, что трения между Востоком и Западом резко увеличивают риск новой мировой войны.