Текст книги "Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»"

6. Неудавшийся бунт
(1956–1986)

Со временем в истории России Сталин будет восстановлен. Будет музей Сталина в Москве. Обязательно! Потребуют.

В.М. Молотов (январь 1985)¹

Хрущев сумел отнять у Молотова контроль над советской внешней политикой в конце 1955 г., и его устранение с поста министра иностранных дел было неизбежно. В процессе подготовки к XX съезду партии, запланированного на февраль 1956 г., Молотов и Хрущев постоянно ругались из-за предложения последнего провести на встрече широкую критику Сталина. На заседании Президиума 1 января Молотов сказал, что надо не только разоблачать Сталина, но и понимать: он был великим вождем, продолжил дело Ленина, и именно под его руководством социализм победил. Дискуссии Президиума по поводу бывшего генсека продолжились 9 февраля, и Молотов заявил: «Тридцать лет мы жили под руководством Сталина – индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией. Культ личности [был], но мы о Ленине говорим, о Марксе говорим»².

Некоторые члены Президиума Молотова поддержали, но позже Хрущев зачитал текст под названием «О культе личности и его последствиях». Его слушали на закрытом заседании. Знаменитый секретный доклад поразил делегатов разоблачениями массовых репрессий сталинской эпохи. Больше всего потрясло количество погибших верных членов партии и государственных деятелей. На XVII партийном съезде 1934 г., рассказывал Хрущев, в ЦК были избраны 139 человек. Около 70% из них были арестованы и расстреляны в период с 1937 по 1938 г.

Помимо секретной речи Хрущев представил участникам съезда открытый доклад ЦК. В главе о внешней политике присутствовала примечательная поправка к советской доктрине: отказ от идеи, что война неизбежна, пока существуют империализм и капитализм. Война не является неотвратимой, возражал Хрущев, поскольку Советский Союз и движение за мир достаточно сильны, чтобы не допустить ее. Этот аргумент увязывался с перспективой возможности достичь социализма в развитых капиталистических странах мирными методами, при помощи парламентов и других демократических институтов.

Большую часть съезда Молотов оставался в тени, но тем не менее произнес одну из самых интересных своих речей. Соглашаясь с Хрущевым, что война перестала быть неизбежной, он все же заострил внимание на ее неисчезнувших опасностях: «Мы не должны преуменьшать опасности войны, предаваясь иллюзиям, что при всех условиях обеспечен мир и спокойная жизнь. Мы всегда должны быть бдительными и зорко следить за агрессивными планами империалистов. Мы не должны предаваться благодушию, будто империалистов можно убедить хорошими речами и миролюбивыми планами». Затем Молотов призвал к использованию в борьбе за мир новых методов: «Чтобы как можно больше расширить фронт борьбы за мир, наша Партия и Советское правительство развернули эту борьбу под знаменем уменьшения международной напряженности… Политика уменьшения международной напряженности является наиболее доходчивым и гибким методом борьбы за мир и открывает в данных условиях наиболее широкие возможности для вовлечения в это дело различных общественных слоев, независимо от различия в их политических взглядах. Эта политика расширяет борьбу за мир за ее обычные пределы, охватывая сферу хозяйственных и культурных интересов, отношения не только государственных и общественных органов, но и частных лиц. Содействовать уменьшению международной напряженности могут не только дипломаты и политики, но и хозяйственные деятели и деятели культуры».³

Секретный доклад Хрущева не опубликовали в прессе и не показали иностранной общественности (правда, вскоре информация о нем просочилась), но он циркулировал по внутренним структурам, и его зачитывали на партсобраниях по всему Советскому Союзу. Одни члены партии одобрили документ, другие реагировали на критику Сталина враждебно; многие растерялись, не знали, как реагировать. В Грузии доклад спровоцировал просталинские демонстрации, на которых несли плакаты «Молотова – в премьер-министры» и «Молотова – во главу КПСС»⁴.

Тогда партийное руководство несколько отошло от той радикальной критики бывшего вождя, которую начал Хрущев на съезде. Одним из признаков этого стала опубликованная в июне 1956 г. резолюция ЦК «О преодолении культа личности и его последствий», где подчеркивались положительные качества Сталина-руководителя, существовавшие наряду с его недостатками⁵.

Другим говорящим признаком того, что антисталинская кампания шла спотыкаясь, явилось назначение Молотова в апреле 1956 г. на должность председателя комиссии Президиума, расследовавшей показательные процессы 1930-х гг., по итогам которых были казнены многие высокопоставленные старые большевики, находившиеся в оппозиции Сталину. Молотов в те годы был главным помощником вождя и имел самое непосредственное отношение к организации этих судов. Самое поразительное: полномочия комиссии были расширены так, что ей поручили заниматься убийством Сергея Кирова в декабре 1934 г. Киров стоял во главе ленинградских коммунистов, и его гибель послужила поводом поднять волну террора против антисталинистов, которой и положили начало показательные суды. На XX съезде Хрущев намекнул, что, возможно, за убийством стоял Сталин. Если это так, то Молотов тоже был бы связан с ним, поскольку сопровождал вождя во время поездки в Ленинград сразу после смерти Кирова и помогал диктатору в личном расследовании обстоятельств этого дела.

Комиссии Молотова поручили дать ответ через месяц, но это удалось сделать только в конце года. Возможно, председатель ее затянул процесс сознательно. Впрочем, скорее всего, такая задержка объясняется сложностью многочисленных расследований и типичной для Молотова медлительностью и тщательностью в работе. Когда в декабре 1956 г. комиссия наконец представила отчет, ее изыскания Хрущеву не понравились. Согласно заключению, жертвы показательных судов, скорее всего, не имели отношения к убийству, саботажу и измене, из-за которых их и казнили, но они были виновны в оппозиции партии и советской системе. А убийство Кирова совершил, судя по всему, одиночка – Леонид Николаев, – а не группа заговорщиков, но подтолкнули его антисоветские настроения, распространяемые антисталинской оппозицией.

Неудача Хрущева на стезе антисталинизма не спасла Молотова от отставки с поста премьер-министра. Ситуация обострилась накануне визита Тито в Москву в июне 1956 г. На встрече Президиума 25 мая Молотов отметил, что еще не пересмотрел свое отрицательное мнение о югославских коммунистах. Хрущев обвинил его в неспособности отойти от старых позиций и изменить взгляды на Тито с тех пор, как того критиковали на июльском Пленуме 1955 г. На заседании Президиума 26 мая генсек поднял вопрос о том, стоит ли занимать Молотову его должность, и заявил, что министр иностранных дел из него слабый – он «барин», который любит командовать, а не работать. И ничего, кроме надменных замашек, Молотов предложить не способен, сказал он Президиуму. Через два дня в Президиуме снова обсуждали снятие Молотова. Все поддержали его. Правда, некоторые опасались, что такой резкий шаг советская общественность не поймет, и предложили назначить заместителя, который будет работать вместе с Молотовым, а потом займет его место. Решение отложили до более полного собрания Президиума.

Но 1 июня Молотова сменил Дмитрий Шепилов – близкий соратник Хрущева и главный редактор «Правды»⁷. Шепилов специализировался преимущественно в идеологии, но уже начал мало-помалу влезать во внешнюю политику. В мае 1955 г. он вместе с Хрущевым ездил в Югославию, а затем активно занимался советскими отношениями с Египтом, в том числе переговорами о крупных военных сделках с президентом Гамалем Абделем Насером.

Молотов был повержен, но не нокаутирован. Должности взамен ему не дали, но он остался в составе Президиума и активно участвовал в его дискуссиях и решениях. Это позволило ему частично восстановить позиции в политике во время Польского и Венгерского кризисов, произошедших в октябре и ноябре 1956 г.

КРИЗИСЫ В ПОЛЬШЕ И ВЕНГРИИ

Польский кризис стартовал в июне 1956 г., когда в Познани начались рабочие выступления и силы безопасности расстреляли сотни демонстрантов. Протесты имели экономические причины, но с однозначным антикоммунистическим подтекстом. В ответ польские коммунисты вернули к руководству Владислава Гомулку. Гомулка, бывший глава партии, был арестован в 1951 г. за грех «националистического коммунизма». Кроме того, поляки предложили сместить министра обороны – советского маршала польского происхождения Константина Рокоссовского. Эти нововведения встревожили Москву, особенно тем, что они сопровождались все более многолюдными демонстрациями в поддержку политических реформ.

В самый разгар кризиса в октябре 1956 г. Хрущев без приглашения прилетел в Варшаву, чтобы потребовать переговоров с руководством польской партии. В его делегации находились Молотов и Лазарь Каганович – еще один член Президиума, не согласившийся с критикой Сталина на ХХ съезде. Как пишет биограф Хрущева Уильям Таубман: «Присутствие Молотова и Кагановича ясно показывает, насколько был подорван кризисом авторитет Хрущева». По словам Таубмана, разговоры с поляками не удались, и Хрущев, при активной поддержке Молотова, решил направить в страну советские танки, чтобы восстановить порядок и авторитет коммунистов. Но затем он передумал⁸. Впрочем, в пользу этой истории свидетельств из первых рук нет, так что ничто не мешает предположить, что Молотов был против политического решения, принятого Хрущевым на заседании Президиума 24 октября. Гомулка уже пообещал стабилизировать ситуацию, и Хрущев предложил доверять польскому руководителю, поскольку «в наше время очень легко найти причину для конфликта, а вот разрешить любой конфликт – очень трудно»⁹.

Одной из причин, побуждавших советское руководство старательно избегать военной интервенции в Польшу, стал куда более серьезный кризис, который как раз набирал обороты в Венгрии. 23 октября венгерская служба госбезопасности открыла огонь по толпам, штурмовавшим главную радиостанцию Будапешта. В ответ по всему городу начался вооруженный мятеж, и коммунистическое правительство попросило СССР оказать военную помощь в подавлении бунта. 30 тыс. советских солдат (большинство из них уже стояли в Венгрии) на следующий день заняли столицу, но бои продолжались и вспыхивали в других городах страны.

Советское руководство оказалось перед выбором: вмешаться и подавить выступление либо искать мирное политическое решение параллельно с ситуацией в Польше. Поначалу ему хотелось поставить в Венгрии новое правительство во главе с коммунистом-реформистом Имре Надем; возможно, он стабилизировал бы ситуацию как Гомулка в Польше. Но вскоре Надь ухудшил положение еще больше (с точки зрения Москвы): он предложил закончить монополию коммунистов на политическую власть в Венгрии и вывести страну из Варшавского пакта. Столкнувшись с перспективой потерять коммунистическое влияние в Венгрии и потенциальной дестабилизацией всего советского блока, М. решила начать массивное военное вторжение. 4 ноября сотни советских танков и десятки тысяч солдат вступили в Будапешт и другие города. Сражения были недолгие, но кровавые; в результате пострадало 25 тыс. гражданских лиц, 5 тыс. из них были убиты. Надя арестовали и поставили Яноша Кадара во главе нового, просоветского правительства. Надь был депортирован в Румынию и в 1957 г. возвращен в Венгрию. В 1958 г. его казнили.

В течение всего венгерского кризиса Молотов агитировал за жесткий курс. 23 октября, когда события только начались, он сказал Президиуму: «Руками Надя Венгрия расшатывается. За ввод войск». 28 октября Молотов заявил: «Дело идет плохо. Обстановка ухудшилась, по частям идет дело к капитуляции… Вопрос о дружбе с СССР, о помощи наших войск – это минимум… Правильно сделали, что ввели войска… Насчет данного правительства – поддерживать. Но они о дружбе с СССР – говорили с выводом войск – действовать осторожно». На встрече Президиума 4 ноября произошел обмен резкими репликами между Молотовым и Хрущевым, когда первый сказал: «Повлиять на Кадара, чтобы не пошла Венгрия по пути Югославии… Закрепить военную победу политическими». Хрущев прокомментировал: «Не понимаю товарища Молотова. Вреднейшие мысли вынашивает». Молотов парировал, что генсека надо одернуть, чтобы он не командовал. Не боясь вызвать недовольство Хрущева, он на заседании Президиума 6 ноября снова привел аналогию с Югославией, на сей раз в связи с предложением переименовать Венгерскую рабочую партию (т. е. коммунистическую) в Венгерскую социалистическую рабочую: «Мы не должны забывать – изменение названия есть изменение характера. Дело идет о создании новой Югославии»¹⁰.

Настоять на сохранении названия Молотову не удалось. Звезда его взошла уже после венгерского кризиса. 21 ноября его назначили министром государственного контроля – следить за выполнением правительственных постановлений. Как пишет Таубман, должность была не столь важная, как министр иностранных дел, однако она показывала, что он «возвращается в большую политику»¹¹.

МОЛОТОВ И ХРУЩЕВ – КТО КОГО?

Новое место позволяло Молотову свободно высказываться о самых разных внутренних и внешних проблемах. Он затеял войну с Хрущевым из-за предложений по децентрализации экономической системы путем отмены национальных министерств в экономике и замены их на региональные хозяйственные советы. Когда проект Хрущева был представлен Президиуму в конце января 1957 г., Молотов запротестовал: этот вопрос надо еще обсудить, а любые решения следует претворять в жизнь постепенно. На февральском Пленуме ЦК замысел Хрущева поддержали, но когда о нем снова заговорили в марте, Молотов опять начал возражать. Неясно, что именно предлагает Хрущев, говорил он, а национальные экономические советы следует сохранить, чтобы они координировали работу децентрализованных организаций. Все остальные члены Президиума одобрили идеи генсека и указали Молотову, что хрущевский проект соответствует решениям февральского Пленума. После заседания Молотов отправил Президиуму длинную ноту, где критиковал замысел, видя в нем однобокое толкование принятой на Пленуме политики, и снова подчеркнул необходимость сильного центрального контроля над экономикой. Хрущев ответил собственной нотой Президиуму. Он обвинил Молотова, что тот не следует политике партии и выступает против любых реформ действующих хозяйственных институтов. Президиум поддержал Хрущева, и, когда 27 марта обсуждались обе ноты, Молотова заклеймили предателем и провокатором. Хрущев, как всегда, упражнялся в сарказме: «Молотов совершенно не связан с жизнью. По целине – не согласен, по внешней политике – не согласен, эта записка – не согласен. На Пленуме не выступал – наверное, тоже был против. Сейчас предлагает комиссию – тоже, чтобы оттянуть. Не всегда Молотов был нетороплив. Торопил в период коллективизации, торопил, когда группу генералов репрессировали»¹².

Президиум не поддержал Молотова в данном вопросе. За этим скрывалось растущее недовольство хрущевским руководством. Одним из первых свидетельств грядущего возмущения стала дискуссия Президиума в апреле 1957 г., проходившая без Хрущева. Обсуждали присвоение ему звания Героя Социалистического Труда за программу по поднятию целины – любимый проект генсека по расширению советского сельского хозяйства путем освоения новых земель в таких областях, как Казахстан или Сибирь. На встрече большинство высказалось за, но Молотов возразил: следует хорошенько подумать, ведь Хрущев не так давно был удостоен другой награды. Его поддержал Каганович, заявивший: если награждать одного Хрущева, то могут подумать, что появился новый культ личности. Их поддержал Маленков, бывший премьер, отстраненный Хрущевым в январе 1955 г. Он сказал, что данный вопрос надо обсудить подробнее¹³.

Молотов, Маленков и Каганович образовали центральное ядро группы, противостоящей Хрущеву. К ним присоединились и другие члены Президиума после того, как в Ленинграде в мае 1957 г. Хрущев произнес речь с обещаниями, что в ближайшие годы СССР обгонит США по производству мяса, сливочного масла и молока. Генсек провозгласил эту невыполнимую цель, не посовещавшись с Президиумом. Она словно символизировала эгоцентричный стиль хрущевских решений, все больше узурпировавший власть и прерогативы остальных глав страны. Короче говоря, на смену постсталинскому коллективному руководству явился новый «хозяин» – и он пришелся не по вкусу большинству Президиума, в том числе Булганину, ставшему премьером после Маленкова, и Шепилову, новому министру иностранных дел.

Имея на своей стороне большинство полноправных (т. е. имеющих право голосовать) членов Президиума, группа Молотова попыталась сбросить Хрущева. 18 июня его позвали на встречу якобы Совета министров, которая оказалась внеплановым заседанием Президиума. Но у Хрущева еще оставались сторонники, и он сумел отразить требования уйти в отставку с поста главы партии. Из влиятельных членов Президиума самыми сильными его приверженцами оказались заместитель премьер-министра (и бывший министр торговли) Анастас Микоян и министр обороны маршал Георгий Жуков. При содействии последнего Хрущев смог организовать военный транспорт для членов Центрального Комитета, чтобы перелететь в Москву и потребовать созыва Пленума ЦК. На третий день заседаний Президиума группе Молотова, которую ее противники заклеймили «антипартийной», пришлось согласиться на встречу Центрального Комитета для принятия решения по вопросу руководства. Как рассказывал Молотов Чуеву: «В нашей группе не было единства, не было никакой программы. Мы только договорились его [Хрущева] снять, а сами не были готовы к тому, чтобы взять власть»¹⁴.

ИЮНЬСКИЙ ПЛЕНУМ

Центральный Комитет – избранный на XX съезде партии – целиком и полностью был на стороне Хрущева. Пленум ЦК, проходивший 22–29 июня 1957 г., с самого начала встречи пошел в атаку на так называемую антипартийную группу. Значительная часть критики предназначалась Молотову. Тон обвинений задал Жуков в первом выступлении на Пленуме, когда он заявил ЦК, что репрессии 1930-х гг. Сталин проводил не в одиночку. Он пользовался помощью и поддержкой других руководителей: в период с февраля 1937 г. по ноябрь 1938 г. Сталин, Молотов и Каганович санкционировали казнь 38 679 человек, арестованных во время чистки. В один только день – 12 ноября 1938 г. – Сталин и Молотов приказали расстрелять 3167 человек, утверждал Жуков¹⁵. Тему соучастия Молотова в довоенном сталинском терроре муссировали в течение всего Пленума. Молотов отвечал, что все решения принимались коллективно, а не только им и Сталиным. Когда вмешался Хрущев с вопросом: какие позиции занимал лично Молотов в обсуждениях Политбюро Молотов сказал: «Я больше, чем кто-либо из вас, и больше, чем Вы, товарищ Хрущев, иной раз возражал товарищу Сталину и имел в связи с этим большие неприятности»¹⁶.

Хрущев вставил свое замечание – не единственный комментарий, сделанный им и остальными, – когда Молотов произносил на Пленуме речь, где настаивал на разумной оценке достижений и ошибок Сталина. Он критиковал внешнюю политику Хрущева, говоря, что он стремится заключать разные соглашения с США, игнорируя отношения с другими капиталистическими странами. А это, продолжал Молотов, нарушает ленинский принцип игры на противоречиях, которые существуют между империалистическими государствами, и в результате он упустил возможности укрепить международное положение Советского Союза.

В отношении Югославии Молотов указал, что его мнение о том, что Тито – это либерал, а не коммунист, разделяют Мао Цзэдун и другие китайские коммунисты. Кроме того, он ругал личное поведение Хрущева, в том числе за то, что он опозорился, отправившись в баню вместе с президентом Финляндии¹⁷.

Из всех ораторов, последовательно клеймивших Молотова, самые недобрые слова произнес его бывший зам Андрей Громыко, который скоро станет министром иностранных дел при Хрущеве. Громыко хвалил вклад нового генсека в советскую внешнюю политику и поносил деятельность Молотова. В качестве примера он привел нормализацию отношений с Западной Германией в сентябре 1955 г., приписав эту заслугу Хрущеву. Когда Молотов перебил его, заметив, что он тоже поддерживал этот курс, Громыко отвечал, что тот отсутствовал в ООН, когда Президиуму предложили установить дипломатические отношения с ФРГ, а вернувшись в Москву, начал возражать против этого проекта. Молотов парировал, что он не соглашался с формой, а не с содержанием¹⁸.

В заключительной речи на Пленуме 29 июня Хрущев снова стал развивать тему ошибок Молотова в иностранной политике. Он обвинил его в догматизме и в том, что его работа в должности министра иностранных дел позволила империалистическим врагам СССР объединиться, а его друзей и соседей настроила против него. Хрущев особо остановился на действиях Молотова в отношении Ирана и Турции после войны, его позиции по Австрийской декларации независимости и противостоянию нормализации отношений с Западной Германией, Японией и Югославией. Эта критика вошла в официальную резолюцию Пленума: «В области внешней политики эта [антипартийная] группа, особенно товарищ Молотов, проявляла косность и всячески мешала проведению назревших новых мероприятий, рассчитанных на смягчение международной напряженности, на укрепление мира во всем мире. Товарищ Молотов в течение длительного времени, будучи министром иностранных дел, не только не предпринимал никаких мер по линии МИДа для улучшения отношений СССР с Югославией… Товарищ Молотов тормозил заключение государственного договора с Австрией и дело улучшения отношений с этим государством… Он был также против нормализации отношений с Японией, в то время как эта нормализация сыграла большую роль в деле ослабления международной напряженности на Дальнем Востоке. Он выступал против разработанных партией принципиальных положений о возможности предотвращения войн в современных условиях, о возможности различных путей перехода к социализму в разных странах, о необходимости усиления контактов КПСС с прогрессивными партиями зарубежных стран. Товарищ Молотов неоднократно выступал против необходимых новых шагов советского правительства в деле защиты мира и безопасности народов. В частности, он отрицал целесообразность установления личных контактов между руководящими деятелями СССР и государственными деятелями других стран, что необходимо в интересах достижения взаимопонимания и улучшения международных отношений»¹⁹.

Возможности прокомментировать эту резолюцию Молотов не имел. Иначе он, наверное, сказал бы, что именно его линия европейской коллективной безопасности и урегулирование германского вопроса – против которой возражал Хрущев – явилась самым эффективным способом, позволившим после смерти Сталина наладить стабильность в мире. И не мог он или сотрудники его ведомства мешать заключению договора с Австрией, ведь именно они были инициаторами изменений в советском курсе, благодаря которым это соглашение стало реальным. На XX съезде Молотов приводил Хрущеву тот же самый довод о возможности предотвращения войны. Единственной крупицей правды в обвинении было отношение Молотова к сближению с Югославией. На Пленуме он повторял, что Югославия Тито – это буржуазное государство, не годящееся для участия в социалистическом лагере.

В конце Пленума и Молотов, и Маленков, и Каганович покаялись в грехах против партии. Если Маленков и Каганович капитулировали полностью, то Молотов до конца не сдался. Он признал, что политика партии и руководство правы, но доказывал, что нынешний кризис спровоцировал именно Хрущев, нарушив принцип коллективного руководства. И если с его стороны было ошибкой ставить перед Президиумом вопрос о снятии Хрущева с поста главы партии, то поднять темы, требующие обсуждения, он имел полное право²⁰. Во время голосования о резолюции Пленума Молотов воздержался, но после заседания изменил свое решение и согласился поддержать осуждение антипартийной группы. Таким образом, он поступил так же, как при исключении из партии его жены в 1948 г.: сначала посопротивлялся, потом пошел на попятный.