Текст книги "Улица милосердия"

Забавно было наблюдать, как пыжились репортеры, когда не получалось вплести детей в повествование. Тогда в ход шли рассказы о хобби и большой привязанности к племянникам и племянницам. Иногда к собаке. В таких случаях вопросы репортеров начинали отдавать отчаянием: Как ваша сестра развлекалась? Это слегка напоминало неловкое свидание вслепую: наводящие вопросы, нервные поиски общих тем.

За время изучения «Времени и места» Клаудия извлекла несколько уроков. В мире «общественной журналистики» они бы стали тезисами.

• Перед тем как застрелить, задушить или забить насмерть жену, избавьтесь от своего мобильного телефона. Ваши сообщения прочитают, а звонки отследят.

• Избегайте подобных поисковых запросов: «отравление незамерзайкой», «смертельный выстрел», «несовместимая с жизнью дозировка». Полиция изымет ваш компьютер, так что не отмечайте на Гугл-картах место захоронения. Интернет вам не друг.

• Не курите. На бычках остается ДНК.

• Камеры повсюду. Избегайте банкоматов. Не останавливайтесь на заправках. Если вам надо купить перчатки, хлорку или брезент, чтобы завернуть тело, не идите за ними в «Уолмарт».

• Пусть кто-нибудь другой обнаружит тело. Если это должны быть вы, помните: ваш звонок в службу спасения будет записан. Изобразите, что вы огорчены.

Эпизод закончился, но сна у Клаудии по-прежнему не было ни в одном глазу. Будильник стоял, как обычно, на семь утра. Через шесть коротких часов ей нужно будет вставать и идти на работу.

Она села в машину и поехала.

НА КРЫЛЬЦЕ ТИММИ ГОРЕЛ СВЕТ – оставшаяся с лета антимоскитная лампочка. Когда он подошел к двери, его лицо ввергло ее в шок. Борода Распутина исчезла. Без нее он казался моложе, опрятнее и неожиданно привлекательнее. Встреться они на улице, она бы его не узнала. Его кожа выглядела влажной и упругой, как у младенца после купания.

– Это твое лицо?

Она никогда не задумывалась о том, как выглядело бы его лицо без растительности, так почему же оно кажется каким-то не таким?

Тимми осторожно коснулся подбородка, словно хотел убедиться, что он на месте.

– Мне предстоит деловая поездка, – сказал он. – Я подумал, что время пришло.

– И как оно?

– Как будто полголовы не хватает, – сказал он.

Она прошла за ним в квартиру. По телевизору шел документальный фильм о пираньях. Он взял бонг со складного столика и протянул ей.

Трава была намного ароматнее, чем та, что он продавал ей, и крепче.

– Что это? – спросила она сдавленным голосом.

– «Крушение поезда». Мой личный запас.

– Такая… Э-м, насыщенная.

Тимми отмахнулся, когда она протянула бонг назад:

– Оставь пока, тебе надо нагнать.

Затем он выключил звук на телевизоре и рассказал ей историю. Она понимала, что как раз за этим и приехала: смотреть на его огромный беззвучный телевизор и молча утонуть в объятиях его дивана.

История была о его дяде Фрэнке, брате отца, пожарном из Броктона. В юности Фрэнк был чемпионом лиги любительского бокса, симпатичным малым и любимчиком женщин. Когда у него вылетело колено и он больше не мог сражаться с пожарами, он вышел на пенсию и уехал во Флориду, в Дэлрей-Бич, где было совершенно нечем заняться, кроме как пить, ходить по стрип-клубам и сходить с ума по одной из девочек, которой платили за то, что она танцевала у шеста.

– И вот, значит, Фрэнк пялится на нее каждый день, – сказал Тимми. – Тратит на нее все деньги. В конце концов он спускает всю свою пенсию, чтобы организовать ей квартирку. Ей двадцать шесть, ему семьдесят, но он в своем уме и все еще симпатяжка. Он вообще не сомневается, что девчонка в него влюблена.

– Что-то мне подсказывает, что не все так радужно, – сказала Клаудия.

– Ну да. Дядю Фрэнка ждет глубокое разочарование. У стрипушки есть парень, флоридский патрульный. И вот как-то Фрэнка останавливают на шоссе, и коп ни с того ни с сего начинает лупасить его «Кадиллак Эльдорадо» монтировкой.

– Охренеть, – сказала Клаудия, преисполнившись неподдельного сочувствия. Картина представала перед глазами слишком ярко: черная ночь, на автостраде мелькают фары, пальмы раскачиваются на ветру.

– Тут Фрэнк не изменяет себе и лезет в драку, но коп на сорок лет моложе, – сказал Тимми, – и у него монтировка.

Клаудия вернула ему бонг.

– Фрэнк два месяца лежит в больнице. – Тимми сделал глубокую затяжку. – Врачи говорят, что он всю оставшуюся жизнь проведет в инвалидном кресле. К тому моменту, когда его выписывают, жены уже давно нет, все деньги потрачены на стрипушку, и ему остается жить за счет дочери, которая, – представь себе, – все еще его боготворит.

Он передал Клаудии бонг.

– Его дочь – моя двоюродная сестра Бриджет – вышла замуж за какого-то мажора и живет в крутом комплексе – кучка однотипных особняков у искусственного озера. Ну и, естественно, дядя Фрэнк ненавидит это место. И как-то ночью он доходит до предела, просто больше не может выносить это дерьмо, и едет на своем кресле прямиком в озеро.

– Да ладно! – сказала Клаудия.

– Он ждет, пока дочь с мужем уснут, чтобы они не услышали, если он вдруг передумает и начнет кричать. Что он и делает. Его слышит один из соседей и бежит на помощь, но не успевает.

Они оба замолчали. Клаудия наблюдала, как по экрану телевизора мечутся пираньи.

– Боже, – сказала наконец она. – Какая печальная история.

– Погоди, это еще не все. Через неделю они вытащили кресло, – сказал Тимми. – Им пришлось осушить озеро.

Он передал ей бонг.

Зачем рассказывать ей эту историю? Была вообще какая-то причина? Ей не приходила мысль спросить. Она глубоко вдохнула, его слова омыли ее, как вода, – теплые брызги полученного опыта, не подлежащего сомнениям. «Крушение поезда» сделало свое дело.

Тимми подошел к окну и выглянул из-за гобелена на безмолвную улицу.

– А где все? Как после бомбежки.

Это ненадолго сбило Клаудию с толку, но потом она вспомнила, что вышла из дома в полночь.

– Уже поздно, – сказала она. – Мне пора.

– Еще нет. – Тимми звякнул ключами в кармане. – Давай прокатимся.

В РЕТРОСПЕКТИВЕ ПОВЕДЕНИЕ КЛАУДИИ В ЭТОЙ СИТУАЦИИ очевидно было весьма спорным. О чем она думала, садясь посреди ночи в машину к человеку, торгующему дурью? Она вообще понимала, что именно это и называется «рискованным поведением»?

Понимала.

Но в ее желеобразном состоянии ощущение риска как-то притупилось. Она чувствовала себя гораздо спокойнее, чем в последние недели, месяцы, да или вообще когда-либо; она чувствовала себя в большей безопасности, чем каждое утро, собираясь на работу. Внушительные габариты Тимми придавали спокойствия и служили мощным сдерживающим фактором для любой угрозы в стиле «Времени и места». С Тимми под боком никто не пристанет к ней в темном переулке. С Тимми она будет в полной безопасности; разве что он сам не решит ее убить.

Вашингтон-стрит была пустынна, мигали желтые сигналы светофора. Переходя улицу, Клаудия обратила внимание на легкость у себя в кармане.

– Черт, я забыла у тебя телефон.

Она могла в точности представить, где его оставила, – на диване Тимми, там, где сидела.

– Потом заберешь. Он тебе не понадобится, – сказал Тимми.

Еще один риск-фактор: без телефона никто не сможет определить ее координаты. Строгий мужской голос, голос «Времени и места», прошептал эти слова прямо ей в ухо.

Они прошли несколько кварталов до чьего-то гаража. Внутри стояла «Барракуда», накрытая брезентовым чехлом, как огромный полотенцесушитель. Тимми свернул брезент и ключом открыл пассажирскую дверь.

– Мадам. – Он распахнул ее и весь засветился.

Она забралась в машину. От превосходного качества травы, от великолепия машины и полнейшей неправдоподобности момента они оба сияли, как идиоты.

– Она прекрасна, – сказала Клаудия.

Это было не самое подходящее слово, но и неподходящим оно не было. В приборную панель с текстурой дерева были установлены круглые датчики, которые отдавали чем-то морским. Индивидуальные сиденья, обшитые темно-зеленой кожей, были мягкими и прохладными на ощупь. Глянцевая кабина была настоящей капсулой времени, священным артефактом потерянного племени. Все его тайны зашиты в дизайне: коллективное бессознательное исчезнувших людей, их невысказанных, невыразимых верований.

Внутри все было вылизано до скрипа. Хромированная пепельница сияла, как зеркало. Клаудия осознала, что бормочет что-то о «Стрит Родз» и своей карьере уборщика машин у дяди Рики.

– Я всегда сам все делаю, – сказал Тимми. – Никому больше не могу это доверить. – Он скосил на нее взгляд. – Тебе, может. Потому что ты была профи. Тебе, может, и доверил бы.

Они некоторое время посидели молча, от их дыхания запотели стекла.

– Поверить не могу, что ты ее продаешь, – сказала она.

– Уже продал. Купили не глядя. Чувак завтра за ней приедет. – Тимми погладил руль с нескрываемой нежностью, словно кота. – Это последняя поездка.

– Но зачем? – Клаудию переполняла какая-то непостижимая тоска. – Я не понимаю.

– Деньги нужны. У меня есть обязательства. Это долгая история. Да и потом, – сказал он, – я купил другую машину.

Клаудия не могла постичь смысл его объяснения.

– Не может тут быть никакой «другой» машины, – сказала она с напором. – Что ты там мог купить?

Тимми широко ухмыльнулся.

– «Хонду Сивик».

Это была самая смешная вещь, которую кто-либо когда-либо говорил. Клаудия и Тимми хохотали до тех пор, пока угроза удушья не стала вполне реальной.

Тимми повернул ключ в замке зажигания. Когда двигатель ожил, у нее затрепетало в животе. Клаудия почувствовала, как через нее прошла вибрация, словно она танцевала у огромной колонки на концерте, а ее тело было датчиком, ловящим космические частоты.

Зафыркал обогрев.

– Куда? – спросил Тимми.

– Куда угодно, – ответила Клаудия.

Они покатили на восток, в приблизительном направлении автомагистрали. Дорчестер промелькнул мимо, как фильм, который никто из них не смотрел. Улицы были на удивление безлюдны. Клаудия вспомнила, что было три часа утра.

Они остановились у красного сигнала светофора, просто чтобы посмотреть, как он мигает.

Печка пахла, как газонокосилка: бензином и горящей пылью; пахла так, как пахнет причина развития мезотелиомы.

Они катили по пустынным улицам, светофоры мигали красным, словно отголоски Рождества. Тимми вел машину очень сосредоточенно, охваченный каким-то восторгом. Клаудия слегка развернулась на сиденье, чтобы понаблюдать за ним, за его большими, квадратными и на удивление моложавыми руками, руками мальчишки-переростка.

КОГДА ОНИ ЗАЕХАЛИ В ГАРАЖ, ШЕЛ ЛЕГКИЙ СНЕГ. Тимми осознанно, почти благоговейно поднял ручник, закрыл и запер дверь. Они немного постояли, глядя на машину.

На тротуаре перед домом Тимми они попрощались. Снег припорошил их плечи, волосы, ресницы. Этот снег был как запоздалая мысль, легкий и рассыпчатый. Ни к чему не обязывающий. Наутро от него не останется и следа.

– А твой телефон? – сказал Тимми.

Клаудия прошла за ним в квартиру. Батареи шипели. Голова шла кругом от косяка и абсолютного восхищения поездкой. Перегретый воздух жег ей щеки.

На том месте, где она оставила телефон, его не было. Его вообще нигде не было видно.

– Не волнуйся, найдем. У меня так постоянно. Господи Иисусе, да тут прям сауна. – Тимми стянул свой шерстяной свитер и бросил на кресло.

Он упал на колени и принялся шарить в углублениях дивана. Клаудия опустилась рядом с ним, чтобы помочь.

– Погоди-ка, что-то нашел. – Как бесстрашная повитуха, он по локоть засунул руку в недра дивана и вытащил оттуда айфон Клаудии, нетронутый, в оранжевом пластмассовом чехле.

Чувство облегчения было опьяняющим. Такому ветерану телефонных потерь, как Клаудия, это ощущение было хорошо знакомо. Положительной стороной в потере вещей было удовольствие от их нахождения, что, пожалуй (как думала Клаудия), могло быть главной причиной, по которой она в принципе их теряла. Это как носить неудобные ботинки, только ради всепоглощающего удовольствия их снять.

Они поднялись на ноги, и тогда Клаудия заметила на спине у Тимми небольшое пятно: одно из целого созвездия рыжеватых пятнышек, словно прилетевших ему на футболку с чьей-то мокрой кисти.

– У тебя кровь идет, – сказала она.

Тимми покрутил головой: «Да ничего. Новые всегда немного кровят», – а потом стянул с себя футболку так, словно это было самое естественное действие на свете.

– Ого, – сказала Клаудия. – Как много краски.

С его спиной сотворили что-то невероятное. Невозможно было объять все быстрым взглядом, там просто было слишком много всего: гигантский крест, замысловатое переплетение розовых ветвей и кольчуги, волк, натурально воющий на луну. Психоделический стиль напоминал обложки к музыкальным альбомам шестидесятых: Сантана, Steppenwolf или King Crimson. В эту секунду казалось абсолютно логичным стоять посреди гостиной Тимми и разглядывать его внушительную обнаженную спину – тайные иероглифы, непонятный язык его собственного изобретения, свидетельства неизвестной внутренней жизни, спрятанной где-то в глубине.

Позже она будет гадать, как долго они там простояли. Время изворачивалось: растягивалось и сокращалось, как аккордеон.

Кожа у него была теплая, как вода в ванной.

– У тебя ледяные руки, – сказал он.

Именно так она поняла, что коснулась его. Ее интерес был исключительно научным. Она ожидала, что красные розы окажутся теплее, чем серебристая луна, но температура у них была совершенно одинаковая.

В спальне было очень холодно, словно кто-то оставил открытым окно. Возможно, он отнес ее туда. Уличный фонарь отбрасывал тени сквозь занавески с «огурцами». В полумраке казалось, что его тело покрывает боевой раскрас, мазки не то краски, не то глины. Через какое-то время она проснулась в темноте, в горле саднило. Она прокралась в гостиную за своей одеждой, тихо оделась и вышла в мороз.

Когда Тимми проснулся, она уже ушла, а в комнату ворвалось солнце. Свет сбивал с толку. Ему казалось, что он проспал несколько дней, а то и недель. Он много лет не спал так крепко.

Он голышом побрел в гостиную, где все было как обычно – сплошная катастрофа и переполненные пепельницы. Гостиная выглядела в точности как всегда, если не считать единственной, чуть покосившейся диванной подушки. Кроме нее, ничего не выдавало, что случилось что-то экстраординарное. Он почувствовал какую-то глупую нежность к этой покосившейся подушке. Если бы не покосившаяся подушка, он бы решил, что все выдумал.

Он бы хотел проснуться рядом с ней, увидеть ее при свете дня. Он представил, как они пьют кофе, едят завтрак, делают обыденные вещи, которые делают люди. Он попытался увидеть свою квартиру ее глазами: перекладину для подтягиваний, которую он установил в дверном проеме, простаивающую скамью для жима; пластиковые молочные ящики, набитые всяким хламом: убитыми наушниками, зарядками и пультами от приборов, которых уже давно не было.

Он ни разу не видел ее при свете дня.

Его квартира была непригодна для приема гостей. Кофемашина, доставшаяся ему от родителей, валялась непонятно где, а в холодильнике хранились лишь батарейки, ящик пива и набор покрывшихся коркой стареющих соусов.

Его квартира была пригодна только для того, для чего, в общем-то, и использовалась: курить траву и продавать ее.

Тимми поправил подушку и заметил, что она все-таки кое-что забыла: пакетик с товаром, который купила и за который заплатила, – восьмушку «Кокона». «Надо ей позвонить», – подумал он, что, конечно, было невозможно. Любое сообщение, которое они отправляли друг другу, тут же удалялось – так он работал. Он не сохранил на телефоне ее номер.

ОН ВСТРЕЧАЛСЯ С ПОКУПАТЕЛЕМ НА ПАРКОВКЕ СУПЕРМАРКЕТА. Перед этим они обменялись десятком сообщений: о состоянии двигателя, о цене, о том, где и когда встретиться для тест-драйва. Чувак, Росс Уэвер, явно никогда раньше не пользовался «Крэйглистом». Тимми сидел на этом сайте много лет, там он покупал и продавал запчасти, виниловые пластинки, мерч «Брюинс», всякую электронику, и ни разу за все время не назвал никому свою фамилию.

Уэвер подъехал на такси. Он оказался высоким, худощавым и одет был явно не по погоде: в полиняло-красные чиносы и бесформенный тренч.

– Извините, что опоздал, – сказал он. – Очень плотное движение из Ньютона. – Он принялся разглядывать машину через плечо Тимми. – Ох-ох, а малышка в прекрасной форме.

Тимми передернуло. Ему казалось, что в аду должно быть отдельное место для тех, кто называет машину «малышка», «ласточка», «девочка» и тому подобное.

Уэвер провел пальцем по кузову.

– Оригинал?

Вопрос его слегка оскорбил.

– Да, – сказал он, открывая капот. – Все как я говорил. Трансмиссия полностью пересобрана. Генератор и ремень вентилятора новые. Аккумулятору всего год, еще лет пять на нем прокатаетесь.

– Супер, – сказал Уэвер, едва взглянув. – Можем прокатиться?

Они забрались в машину. Тимми сел на пассажирское сиденье, где прошлой ночью сидела Клаудия. Он сполз пониже и всмотрелся в приборную панель. Ему хотелось увидеть все с ее ракурса: «Барракуду», как она ее прочувствовала, и мир через лобовое стекло этой роскошной машины.

Уэвер задом выехал с парковки. Тимми отчетливо осознавал, что не дышит. Как-то раз много лет назад, еще работая в «Стэйджхэндз», он увидел в толпе девчонку, с которой развлекался в старшей школе и про которую потом благополучно забыл. Она была вместе с каким-то уродом, который не выпускал из рук ее задницу. Когда Росс Уэвер повернул ключ в замке зажигания, он испытал похожее чувство: у него украли то, что он сам выкинул обеими руками.

Тимми заметил голые лодыжки чувака.

– Приятель, – серьезно сказал он. – Ты вообще откуда?

Снега на земле все еще было по щиколотку. Ни один местный – даже придурок из Ньютона – не выйдет из дома без носков.

– Из залива. Сан-Франциско, – ответил Уэвер.

Они встроились в поток. Уэвер оказался отвратным водителем: слишком резко тормозил, слишком рано включал поворотники. Топорно, со скрипом переключал скорости.

Тимми представил, как рассказал бы эту историю Клаудии. «И значит, этот мудила останавливается на желтый». Клаудия – он был уверен – разделила бы его негодование.

– Давно на механике не ездил, – сказал он, подтвердив то, что Тимми и так всегда знал: на автомате ездят только говноеды.

– Дело привычки, – сказал Тимми. – Неделю на ней покатаетесь и потом не захотите водить ничего другого.

– Вообще-то машина не для меня. Это для сына.

– Да ладно! – Тимми почувствовал, как внутри у него что-то скисло. – Сколько ему?

– Шестнадцать. Только сдал на права.

– У меня пацану столько же, – сказал Тимми. – Почти. Через месяц пятнадцать будет.

Уэвер ухмыльнулся.

– Удачи, дружище. Пятнадцать – это мрак. Люк нам задал жару. Три школы, реабилитационный центр, чего только не было. Но он все преодолел. Машина – это его награда.

«За такое что, награждают?» – подумал Тимми.

– Я долго искал такую, – сказал Уэвер. – Вокруг куча мошенников. Все говорят «в отличном состоянии», а потом оказывается, что вся ходовая ржавая.

– У этой нет, – сказал Тимми. – Можете посмотреть, если не верите.

– Да не стоит. Я вижу, что малышка в прекрасном состоянии. Вы отлично вложились, – сказал Уэвер. – Чертовски крутая бизнес-модель. Ты ведь покупаешь машину, которой лет сорок или пятьдесят. Мы в детстве грезили о таких машинах. Торговля ностальгией. Вот чем можно заинтересовать мужчин нашего возраста, в расцвете сил. Это же лакомый кусочек. Старикам это все по барабану, а у молодых нет таких бабок.

Они свернули обратно на парковку. Уэвер заехал на свободное место и дал по тормозам. Залез в карман тренча и, обернувшись через плечо, передал Тимми запечатанный конверт.

– Как-то карикатурно выглядит. В том плане, что я просто никогда не ношу наличные.

Тимми, всегда носивший наличные, просунул палец под клапан. Уэвер запереживал:

– Вы собираетесь их пересчитывать?

– Ничего личного.

«С хера ли мне их не пересчитывать? Я тебя вижу первый раз в жизни», – подумал Тимми.

– Да нет-нет, просто… – Уэвер нервно огляделся по сторонам. – Тут не самый подходящий район для этого.

Тимми непонимающе моргнул. Он тщательно выбрал место встречи: элитный супермаркет, облагороженный район Джамайка Плейн, где крошечные квартирки продаются за полмиллиона, – но, похоже, недостаточно безопасный для парнишки в розовых штанишках.

Он быстро пересчитал деньги. Проведя двенадцать лет в бизнесе, полностью завязанном на наличке, он мог делать это даже во сне.

– Похоже, все в порядке, – сказал он.

– С вами приятно иметь дело. – Уэвер снова протянул Тимми руку. – Простите, не знаю, как к вам обращаться.

Тимми на секунду заколебался по старой привычке – глупо, конечно, ведь чувак все равно увидит его полное имя в документах.

– Флинн, – сказал он. – Тим Флинн.

ОН СМОТРЕЛ, КАК МАШИНА УЕЗЖАЕТ ПРОЧЬ. Даже на скорости тридцать километров в час Росс Уэвер то и дело дергал тормоза. Передавая ему документы, Тимми ощутил, как его накрыло волной печали и вины. Продать «Барракуду» этому придурку было просто нечестно по отношению к самой «Барракуде».

Машина скрылась за углом. Тимми вспомнил, как они с Клаудией ехали в ней вместе, не говоря почти ни слова. Она не сводила глаз с дороги.

Он зашагал с деньгами Уэвера в кармане. Снег растаял и замерз, снова растаял и снова замерз, на поверхности образовалась грязевая корка.

Он дошел до тату-салона. Коннор сидел за столом и листал журнал. Томми увидел его сквозь оконное стекло: тощие руки, впалая грудь, узловатые плечи, торчащие под футболкой. На вид он был не старше сына Тимми, но при этом обладал удивительным талантом. Последними двадцатью четырьмя часами своей жизни, со всем их волшебством, он был обязан Коннору. Ему обломилось благодаря машинке Коннора. Как именно это случилось, оставалось для Тимми загадкой. Снять футболку казалось ему абсолютно естественным, даже вынужденным действием. Он даже живот не втянул.

Многие часы в кресле Коннора, сотни долларов, бесчисленные пакетики травы – теперь Тимми понимал, зачем это все. Все это было ради того, чтобы кто-нибудь прочел его, всю его историю, написанную у него на коже.

Он придирчиво изучил свою спину в зеркале.

– У меня есть идея, – сказал Тимми. – Там найдется место для фигуры человека?

Конечно, он бежал впереди паровоза, но ничего не мог с собой поделать. Потом, если все выгорит, можно будет добавить ее имя.

– Это бессмысленно, – сказал Луис.

Они сидели плечом к плечу в его комнатке и смотрели записи с камер наблюдения. Клаудия пожалела, что не зашла домой помыться. Она приехала на работу прямиком от Тимми, во вчерашней одежде, и от нее, скорее всего, несло сексом и травой.

Комнатка охраны была крошечной. Одну стену полностью занимали экраны. Клиника с шести разных ракурсов: приемная, ресепшен, длинный коридор, ведущий в смотровые, главный и черный входы и тротуар перед зданием. На столе рядом с компьютером Луиса стоял ноутбук Клаудии, в браузере был открыт «Зал позора».

– У меня уже глаза в кучку, – сказал Луис. – Надо отдохнуть.

– Еще десять минут, – сказала Клаудия.

Видео с камер было зернистым, расплывчатым. Для экономии времени они смотрели записи в четырехкратном ускорении. Даже в таком концентрированном виде действия там было немного. Наблюдать за протестующими было невероятно скучно. Клаудия подумала о Пухляше, который приходил к клинике каждое утро, чтобы не делать вообще ничего. Как он это выносил? Что именно заставляло его возвращаться снова и снова?

Луис подался вперед и завозился с ноутбуком. Нажмите, чтобы начать слайд-шоу. Они молча наблюдали, как на экране одна за другой появлялись женщины.

– Знаешь, что странно? – сказал он.

– Всё?

– Ну, да. Но… – Он замялся. – Они все белые.

Клаудия захлопала глазами. По правде говоря, она этого даже не заметила. Для нее это был момент просветления: ей открылась ограниченность ее собственного взгляда, примитивная точка зрения. Чего еще она не заметила?

Луис вгляделся в экран.

– Воу, что он делает?

– Кто?

– Вон тот парень сзади. – Он остановил запись и перемотал на несколько секунд. На экране ко входу в клинику рывками двигалась маленькая женская фигура.

– Так, теперь смотри на того парня. – Луис ткнул пальцем в левый нижний угол экрана, где на периферии толпы топталась мужская фигура. Он стоял, как-то странно выставив локти, руки на уровне груди. Казалось, он что-то держит.

– Он снимает, – сказал Луис.

Они еще раз перемотали запись и включили замедленный режим. Кадр за кадром женская фигура в черных легинсах и массивных ботинках прокладывала себе путь к дверям.

– Погоди-ка, я ее знаю, – сказала Клаудия, прищурившись. – Вроде. Мне кажется, это одна из моих пациенток. – Как только она это сказала, сразу же засомневалась. Изображение было зернистое, разрешение невысокое. – Можешь приблизить ее лицо?

Луис приблизил. Картинка расплылась еще сильнее, но Клаудии удалось разглядеть мерцающую точку – сверкающий камень над верхней губой девушки.

– Это Шэннон, – сказала она. Сердце колотилось как сумасшедшее. – Это про нее я тебе говорила тогда в баре. Она сказала, что какой-то парень ее сфотографировал, но я ей не поверила.

Они остановили и перемотали запись еще раз. На подрагивающих кадрах Шэннон шаг за шагом приближалась к дверям. Ей навстречу из нижнего левого угла экрана двигался фотограф – белый мужчина в пуховике, бейсболке «Рэд cокс» с телефоном в руках.

– Можешь еще приблизить? – спросила Клаудия.

– Не-а, это максимум.

Она прищурилась. Мужчина был моложе Пухляша, немного выше ростом, но одет в точности так же. Он поднял телефон на уровень груди всего на секунду. После этого прикрыл лицо рукой, быстро огляделся и вышел из кадра.

– Ты видел? – Она ткнула в экран. – Он спрятал лицо!

Она почувствовала удовлетворение и какой-то странный восторг. Он намеренно избегал камер видеонаблюдения. Для Клаудии это было равносильно признанию вины.

Но триумф длился недолго. Что они в итоге выяснили? У фотографа не было никаких особых примет: белый парень в бейсболке «Рэд cокс» – самый бостонский фенотип из всех возможных. Да она пятьдесят раз на дню видела этого парня.

– Теперь мы знаем, кого искать, – сказал Луис. – Когда он появится в следующий раз, я его встречу.

ВПЕРВЫЕ ЗА МНОГИЕ МЕСЯЦЫ КЛАУДИЯ УШЛА С РАБОТЫ РАНО. Она чувствовала себя грязной, перекачанной кофеином, отчаянно нуждающейся в душе. Забрав машину из подземного гаража под Бостон-Коммон, она присоединилась к дорожной схватке в вечерней пробке, в очередной раз вспомнив, почему она всегда делала выбор в пользу метро.

Вокруг нее пыхтела и гудела катастрофа ежедневного затора. На переходе забуксовало электрическое инвалидное кресло. Раздраженный водитель налег на клаксон. Вождение в Бостоне чем-то напоминало видеоигру, закрытую систему со своей собственной внутренней логикой. Улицы заминированы скрытыми ловушками: битое стекло на дороге, открытые люки, пешеходы-камикадзе. На островке посередине дороги плакал какой-то человек. Вполне понятная реакция на происходящее.

Зазвонил телефон, и она почти было решила не брать трубку. Звонил незнакомый бостонский номер.

– А, Стюарт! – сказала она, услышав его голос. – Я не узнала номер.

Они разговаривали только вчера, но казалось, что прошло уже так много времени.

– Я в лабе. – Судя по голосу, он куда-то торопился. – Слушай, Нора только что звонила. Знаю, что это очень внезапно, но, может, ты свободна в субботу? Она хочет поменяться выходными.

Подобные разговоры между ними стали привычными: сложности с установленным порядком опеки, нескончаемые переговоры с его бывшей. Жизнь у него была со сложностями, и если они хотели регулярно заниматься сексом, приходилось быть организованными.

– Не могу, – быстро ответила она. – Мне надо в Мэн. Проверить мамино жилье.

Она и так уже дважды откладывала поездку из-за двух северо-восточных монстров, а теперь была даже рада этому поводу отказаться. Двенадцать часов назад она вылезла из постели другого мужчины. Ей нужно было прийти в себя.

Оказавшись дома, она надолго засела в душе. Струи воды били по коже, как иголки. Она представляла себе гладкое лицо Тимми, лицо незнакомца. Когда он открыл ей дверь, он уже был как будто голый.

Первую половину вечера она помнила достаточно живо. Великолепная машина, мигающие огни светофоров. Глухой стук стеклоочистителей, ритмичный, как сердцебиение; тысячи снежинок, тающих на стекле. То, что случилось позже в полумраке его спальни, отпечаталось в памяти не так четко, но покалывание водяных струй подбросило ей пару определенных догадок.

Его лицо оказалось не таким гладким, как на вид. Ей уже доводилось сталкиваться с коварством светлой щетины. Вся ее грудь была расцарапана, и бедра. И живот.

Ее кожа помнила все.

В ТУ НОЧЬ ОНА ДОЛГО ЛЕЖАЛА БЕЗ СНА. Она с тоской думала о купленном у Тимми пакетике травы, так, наверное, и оставшемся на диване, где она его забыла. Ей нужно было всего лишь написать ему «Привет, не спишь?», и через тридцать минут она бы уже могла курить бонг и смотреть его огромный телевизор. Через тридцать пять минут она могла бы быть у него в кровати.

В конце концов она махнула рукой на попытки заснуть и включила телевизор. Там снова полным ходом шло «Время и место».

Эпизод был что надо. Удовлетворительный со всех сторон. Жертва была не только матерью четверых детей, но еще и любимой всеми учительницей воскресной школы. Активистка прихода, верная жена, мать, соседка и подруга. И тем не менее ее добродетельность ее не спасла. Муж выжал из нее дух подушкой с супружеского ложа. Как оказалось, он был человеком сомнительных пристрастий, патологическим игроком и имел интрижку на стороне с гораздо более молодой и явно не самой добродетельной женщиной.

«Жертва не вела рискованный образ жизни», – сказал детектив отдела убийств.

Жертва не осмеливалась выходить в темное время суток без сопровождения мужчины. Она не пила, не принимала наркотики и не водилась с теми, кто был в этом замечен. И она уж точно ни разу в конце затянувшейся зимы, в судорожном приступе одиночества, тревоги, всепоглощающей печали и нетрезвом состоянии не трахалась со своим поставщиком травки.

Ни разу.

Клаудия села в машину к Тимми, не взяв с собой телефон. Ей хотелось исчезнуть вместе с ним. Она хотела, чтобы ее никогда не нашли.

Если бы завтра кто-то ее придушил, ее бы не показали во «Времени и месте». Уж в этом она была абсолютно уверена.

Лютер жил в каркасном доме в северной части Бейкертона – одноэтажной коробке, державшейся вместе благодаря дешевому пластиковому сайдингу с текстурой, имитирующей дерево. Виктору эта конструкция казалась такой же хлипкой, как киоски с мороженым. Единственной деталью, достойной внимания, был крепкий деревянный пандус, ведущий к входной двери.

Он припарковал фургон и вышел, размышляя над тем, насколько стальные яйца нужно иметь, чтобы жить в доме, который просто кричит на весь мир, что внутри живет инвалид – человек, неспособный перемещаться по этому самому миру на своих двоих, чье выживание полностью зависит от стула на батарейках. Когда грянет апокалипсис, пандус станет источником опасности. Зная об этом, Лютер предпринял необходимые меры. Когда-то давно он провел Виктору экскурсию по своему арсеналу, где было достаточно оружия, чтобы экипировать небольшую армию.