Текст книги "Улица милосердия"

Сан-Диего, Бостон, Миннеаполис, Орландо, Финикс, Колорадо-Спрингс. Раз или два в неделю ему на почту падала свежая подборка фотографий. Долгими ночами Виктор тщательно их отсматривал в долларовых очках для чтения, которые всегда казались слишком слабыми. Каждые пару месяцев он покупал новые, более сильные.

Русский парень работал в какой-то мастерской в Северном Куинси. Тимми подъехал на своей новой «Хонде Сивик» как раз к закрытию. Он припарковался за мастерской, как ему было велено, и написал: Я тут. А потом, подумав, добавил: Это Тим.

Он вышел из машины и покрутил корпусом, чтобы размять спину. Он скучал по «Форду Эскейп», с его просторным сиденьем, откидывающимся до идеального угла. За неделю вождения «Сивика» он заработал хронический тик в районе крестца. Что технически, что эстетически это был просто кусок говна. Единственным плюсом этой машины была ее тривиальность. «Сивик» относился как раз к тому типу безличных консервных банок, какую мог бы водить законопослушный гражданин.

Голое лицо покалывало на холоде.

Тем утром после долгого душа он вгляделся в свое отражение в зеркале. Ни разу не лицо законопослушного гражданина. Проблема была в бороде. От бороды нужно было избавиться.

Он подготовился: купил крем для бритья и станок – вещи, которые у него отсутствовали уже много лет и которые теперь, как оказалось, стоили двадцать долларов. Сначала он прошелся по бороде ножницами. Волосы облепили раковину, будто какой-то диковинный планктон.

«Что я делаю?» – подумал он, совершая первое движение бритвой.

Его лицо было не таким, каким он его помнил. Когда он видел его в последний раз, оно было двадцатидевятилетним; лицом новоиспеченного мужа и отца. Его лицо пропустило тридцатые годы. Под всей этой растительностью оно обвисло и размякло, превратившись в лицо мужчины среднего возраста.

Дверь в мастерскую открылась. Подросток с плешивой козлиной бородкой поманил его внутрь.

Русского паренька рекомендовали многие. Тимми много раз слышал историю, уже ставшую легендой среди торговцев травой в Большом Бостоне. Одного из клиентов паренька, португальца из Фол-Ривер, тормознули на трассе в Коннектикуте и стали обыскивать его внедорожник со служебной собакой. Собака указала на место под задним сиденьем, как раз туда, где русский установил обманку. Коп обыскал все вручную, но не нашел ни оборванных проводов, ни дополнительных заклепок, ни других признаков того, что там что-то подшаманено. Португалец доехал до Фол-Ривер свободным человеком с десятью килограммами товара.

В подсобке они раскурили косяк. Алекс Войнович был тощим малым, наверное, в свои девятнадцать он все еще рос. С самого детства он любил дербанить вещи. Пылесос, стереосистему, терморегулятор в тесной квартирке, где он жил с матерью и сестрой. Он не питал какой-то особой склонности к разрушению – не больше, чем любой среднестатистический ребенок, – он разбирал все эти устройства не для того, чтобы их сломать, а для того, чтобы узнать, как они работают.

Он сообщил об этом подчеркнуто, как будто Тимми пытался убедить его в обратном. Казалось, ему нравилось рассказывать о себе. В рабочее время он занимался установкой автомобильных стереосистем в «Дэф джем саунд дизайн», но удовольствия эта работа ему не приносила. Раз за разом он монтировал типовые установки двух-трех видов для шпаны, у которой напрочь отсутствовало чувство стиля, их заботили только размер динамиков и насколько отупляющий уровень басов они могли выдать.

– Шпана, – повторил он. Он говорил с легким акцентом, непохожим на русский. Он мог быть из Чикаго или из Филы, из Детройта или из Нью-Джерси. Для Тимми он звучал как американец, ни дать ни взять.

Шпану не прельщали дикие модификации, которые Алекс сделал с собственной машиной, пересобранным «Гольфом»: кастомные короба для сабвуфера какой-то фантастической формы, деревянные рамы, которые он собственноручно выпилил и обшил стекловолокном. Можно сказать, что в мастерскую Северного Куинси, принадлежащую его дальнему кузену, Алекса в конечном счете привела скука. Кузен разрешил ему по-тихому использовать мастерскую в ночное время и по выходным для его настоящей работы.

Его настоящая работа, приносившая настоящие деньги, заключалась в установке обманок.

Он подвел Тимми к относительно новой «Тойоте Камри», припаркованной на задах мастерской.

– Это просто как пример, – сказал он. – У вас все будет немного по-другому. Все настройки уникальные. Вы не найдете двух машин с одинаковым кодом.

Если на свете и существовала машина отстойнее «Сивика», то для Тимми это была «Камри».

«Надо было покупать «Камри», – подумал он.

– По сути код состоит из четырех шагов, – сказал Алекс. – Их нужно выполнять строго по порядку, иначе ничего не сработает. Во-первых, все двери должны быть закрыты. Если у вас будет открыта водительская дверь, ничего не сработает. Так что, если вас тормознут, коп же не будет осматривать машину с закрытыми дверьми, а значит он не найдет дурь.

– Закрыть все двери, – повторил Тимми. – Понял.

– При этом надо, чтобы вы сидели за рулем, – сказал Алекс. – В сиденье встроен сенсор, он знает, если внутри кто-то есть.

Они забрались в машину: Алекс на водительское сиденье, а Тимми рядом с ним на пассажирское.

– Потом включаете обогрев заднего стекла, – сказал Алекс, нажимая кнопку. – Но тут есть фишка: одновременно с этим надо нажать еще вот эти две, – он указал на кнопки стеклоподъемников передней и задней дверей с пассажирской стороны.

Тимми нажал на одну, затем на вторую.

– Не-не, о-одновременно. – Парень очень волновался, чуть не трясся от какого-то маниакального возбуждения.

– Так? – спросил Тимми, зажав обе кнопки.

– Ага, но вы нарушили порядок, так что придется начинать сначала. Смотрите.

Алекс продемонстрировал все заново: включил обогрев с зажатыми кнопками стеклоподъемников.

– И все? – спросил Тимми.

– Не, теперь надо карточкой провести.

Он достал из нагрудного кармана пластиковую карточку и провел ей по центральной секции решетки кондиционера. На приборной панели с пассажирской стороны в месте, где должна располагаться подушка безопасности, бесшумно открылось отделение.

– Фига се. – Тимми заглянул в отделение. Небольшое, но для его нужд хватит с лихвой. – А что внутри? Дерево?

– Пробка, – сказал Алекс. – Она впитывает запахи.

– Охренеть. Какие-то штучки Джеймса Бонда.

Парень заерзал. В этот момент Тимми заметил, насколько тот все-таки молод, как он гордился своим изобретением и как недоверчиво принимал похвалу.

– Во сколько мне все это обойдется?

– Начальная цена восемь кусков. Это за два отделения, если нужно больше, то уже за доплату.

– Восемь? – переспросил Тимми. – Энди говорил пять.

– Пять было в прошлом году. Теперь восемь.

Торговаться смысла не было. Тимми понимал, что крыть ему будет нечем. Он сказал:

– Я привез только пять.

Алекс нахмурился, что-то прикидывая.

– Я могу взять половину вперед, – нехотя сказал он. Можно было подумать, что он так уж сильно рисковал, можно подумать, что целой сраной машины в качестве залога было недостаточно.

Тимми достал конверт из внутреннего кармана куртки.

– Много у тебя таких заказов?

– Не знаю, много – это сколько? Заказы есть.

Тимми прикинул, что если парень делал одну машину в неделю, то в месяц он заколачивал около тридцати тысяч. Наверняка у него есть подружка, которая любезно тратит их за него. Тимми в его возрасте был такой же: каждый заработанный доллар он прямо или косвенно тратил на то, чтобы кого-нибудь завалить.

– На здоровье, – сказал он, отсчитав наличные. С четырьмя тысячами в кармане парню просто проходу не дадут.

– СТАРШЕ, ЧЕМ НАСКАЛЬНАЯ ЖИВОПИСЬ, – СКАЗАЛ КОННОР. – Самая древняя форма письма, отвечаю.

Тимми сидел у Коннора в кресле, раздетый по пояс.

– Три тысячи двести лет до нашей эры. Самый ранний известный образец. – Коннор был знаменит своими идиотскими высказываниями о татуировках и их важности, как формы искусства. Он бил все татуировки Тимми, за исключением самой первой – орла на правом бицепсе. Тот орел был с ним со времен тренировочного лагеря на базе морпехов в Пэррис-Айленде, что делало его старше, чем сам Коннор.

– К каком-то болоте в Дании нашли чувака, и он оказался самым старым из всех людей. Кожа прекрасно сохранилась. Шестьдесят две татухи.

Критическое мышление Коннору было явно несвойственно. Информацию он черпал из старых журналов о татуировках, купленных на «и-Бэе», а во всех его историях была такая концентрация абсурда и нестыковок, что Тимми даже не пытался вслушиваться.

По спине скатилась тоненькая струйка теплой крови.

– Может, перерыв? – спросил Коннор.

– Да не, нормально, – сказал Тимми.

Сейчас они занимались большой, сложной татуировкой на спине, над которой работали уже долгое время. Каждые пару недель Коннор делал контур очередного куска или заливал цветом контуры с предыдущего раза. Все началось с размашистого кельтского креста, расположенного вдоль позвоночника Тимми, – поперечина тянулась от плеча до плеча. Тимми сам нарисовал его, на миллиметровке, чтобы соблюсти пропорции. Спина у него была немаленькая, и у Коннора ушло три часа только на то, чтобы набить контур. Закрашивать пришлось еще дольше. Тимми выбрал три цвета: черный, красный и зеленый. Он уже перестал считать, сколько часов провел у Коннора в кресле и сколько денег потратил.

В итоге крест вышел не таким, как он представлял.

– Да че не так-то? – спросил Коннор. У него был творческий темперамент, крайне чувствительный к критике.

– Он какой-то христианский…

– Это же крест, – сказал Коннор.

Крест стал проблемой с самого начала. То он казался слишком христианским, то слишком кельтским. Тимми боялся превратиться в своего отца, чьи сопливые сантименты по Ирландии вгоняли его в краску. Если там было так распрекрасно, то какого хрена все оттуда свалили?

Обсудив разные варианты, они с Коннором нашли решение. И решением стало добавить чернил. Коннор обрисовал контур вокруг креста, который должен был напоминать кольчугу, а потом пропустил через нее ветви плюща. Появились птицы, шипастые розы, извивающаяся змея. Спина Тимми с каждым разом выглядела все лучше и лучше. Сейчас Коннор заливал то, что должно было стать финальным фрагментом – серп луны над левой лопаткой.

Вонзающаяся в кожу игла сильно нагрелась. В кармане у Тимми зазвонил телефон.

– Надо ответить? – спросил Коннор.

Любому другому клиенту он бы закатил истерику в качестве очередного подтверждения своего творческого темперамента. Коннор так сильно не любил, когда его вынуждали прерываться, что даже повесил над зеркалом табличку: ПОЖАЛУЙСТА, ВЫКЛЮЧИТЕ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН. Но для Тимми он делал исключение, потому что его разговоры обычно не длились больше минуты.

Тимми не глядя взял трубку, что в любом случае было большой ошибкой.

– Уже февраль, – услышал он голос бывшей жены. Никаких «привет» или «как дела?». От подобных любезностей они отказались уже давно.

Коннор бросил на него насмешливый взгляд. Тимми поднял палец.

– Да, я знаю, – сказал он. – Я прямо сейчас не могу приехать.

Раз в несколько месяцев он самолично доставлял ей пачку наличных. Тесс знала, чем он зарабатывает на жизнь, причем знала с самого начала, но все равно отказывалась понимать, почему он не может просто взять и послать ей чек.

Коннор взял вейп и вышел через заднюю дверь на перекур.

– И что прикажешь делать? – спросила Тесс. – На счет тебе записать?

– Слушай, ты же знаешь, что с деньгами все в порядке. Они у меня прямо здесь. – И это была почти что правда. По крайней мере неделю назад, до того как он купил «Хонду Сивик» у какого-то чувака на «Крэйглисте» и отдал четыре тысячи наличными русскому парню. – Рано или поздно я ведь всегда тебе плачу.

– А мне нужно заплатить за машину до завтра. Ни раньше ни позже.

– Да какая, в жопу, машина? – сказал он, вспыхнув праведным гневом. – Это деньги на ребенка. На еду, одежду и все такое.

– Я уже купила и еду, и одежду, и именно поэтому не могу заплатить за машину. Ты это понимаешь? – Тесс говорила очень медленно, словно у него были проблемы со слухом. – Нам нужно организовать все это как-то получше. Вообще хоть как-то организовать. Можно открыть депозитный счет, как у Пейдж с Биллом.

Пейдж, ее лучшая подруга, в прошлом году бросила мужа и стала для Тесс святой покровительницей развода.

– Депозитный счет? Ты с ума, что ли, сошла?

Для того чтобы открыть депозитный счет, Тимми пришлось бы для начала завести счет в банке. В принципе он с тем же успехом мог сразу написать письмо федералам: Я заработал эти деньги, торгуя дурью.

– Я могу отправить тебе перевод, – сказал он.

– Они что, еще существуют?

– А я-то, блядь, откуда знаю? Чего ты от меня хочешь, Тесс?

Он давно усвоил, что брак – это переговоры. В самом начале расположение Тесс можно было купить за секс, деньги или травку. Когда родился сын, две из перечисленных валют вышли из обращения. Тесс перестала курить траву, а перепихоны к тому моменту уже превратились в далекое воспоминание, но они продолжали скандалить по поводу денег. И вот, будучи в разводе уже десять лет, они все еще этим занимаются.

– Я хочу, чтобы ты вел себя как отец, – сказала она. – Он рассказал тебе, что его отстранили от занятий?

– Вот говнюк, – сказал Тимми. – Чего он натворил?

Рано или поздно она ему расскажет, но сначала он должен выслушать гневный монолог о том, сколько она испытывает жизненных неудобств, о том, как тотально он облажался в роли отца, и о том, как невыносимо тяжело растить ребенка одной. Он дождался, пока она закончит, а потом сказал: «Если ты не справляешься, отправь его сюда».

– Ты вечно так говоришь, – с отвращением сказала Тесс. – Ты так говоришь, потому что знаешь, что я никогда этого не сделаю. Черта с два я позволю тебе растить моего сына.

Раньше он бы с катушек слетел от этих слов. «Твоего сына? Типа ты залетела сама по себе?» Но за несколько тяжелых лет брака он усвоил, что ни хрена ему это не даст.

– Для таких случаев есть закон, – сказала Тесс. – Я могу добиться, чтобы на твои доходы наложили арест.

– Какие доходы? – сказал Тимми.

Когда она отключилась, на том конце осталась просто тишина. Он скучал по тем временам, когда они скандалили по стационарному телефону, и тому чувству примитивного удовлетворения от звука коротких гудков, когда кто-то из них бросал трубку.

ПОМНИШЬ ТЕРРАСУ НА КРЫШЕ? ЛЕТНЯЯ ВЕЧЕРИНКА В СЕНТ-Пит. Они выкурили косяк и немного потанцевали – он никогда этим не занимался, – но Тесс как-то умудрилась его уболтать. Она с ним танцевала. Это был лишь первый намек на ее своенравие, движущую силу всей ее личности, но тогда он его не заметил. В тот вечер она казалась милой, одурманенной и мечтательной – босая хиппушка в длинной хлопковой юбке. Она брила ноги, а подмышки не трогала, поначалу его это ужаснуло, но потом вроде как даже начало заводить.

Помнишь ее квартиру? Везде подушки, ароматические свечи, шторы задернуты. Она напомнила ему бутылку Джинни из ситкома его детства, который постоянно крутили по ТВ. В бутылке Джинни была всего одна комната, разумеется круглая, а по центру стоял розовый диван в форме спасательного круга. Все хотели засунуть в такую бутылку член.

Они были знакомы от силы месяц, когда Тесс забеременела. Помнишь ее беременную? Когда она засыпала у него в объятиях, он практически держал в руках всю свою семью, свое будущее, всю свою жизнь. Он ни за что бы не поверил, что девчонка с огромным животом может быть сексуальной. Но с ней было по-другому; все оказывается другим, когда принадлежит тебе.

Это ему пришло в голову пожениться. Тот факт, что они едва знали друг друга, казалось, не играл никакой роли. Брак все исправит. У его родителей так и вышло (а может, и не вышло). Как бы там ни было, тогда женитьба казалась правильным решением.

Его сын родился в июле, в разгар бурлящего флоридского лета. Тимми присутствовал на родах, оказавшихся влажным и крайне жестоким представлением, которое, пожалуй, нанесло бы ему тяжелую травму, не будь он угашен до одурения. Когда все закончилось, он отбежал встретиться с клиентом, а когда вернулся в больницу, в свидетельство о рождении уже было вписано имя, которое выбрала Тесс. Дакота Блу.

– Ты, блядь, издеваешься? – сказал тогда Тимми.

Одна Дакота чего стоила. Дакотой могли бы звать какого-нибудь педика в мыльной опере. А Дакота Блу еще хуже – стрипуха или проститутка. Проститутка-трансвестит. И именно так она назвала его сына.

Он произнес вслух: «Дакота Блу Финн», а услышал bluefin[19]19
  Голубой тунец (англ.).


[Закрыть]. С тех пор он звал сына Тунец.

Первые месяцы для него были похожи на сон: восторг и усталость подпитывали друг друга, так что в травке не было необходимости. Он ничего не курил, но просыпался обдолбанным. Он присматривал за Тунцом, пока Тесс рассекала на роликах, чтобы вернуть фигуру, что не заняло много времени. «Шикарно выглядишь», – говорил он ей, но втайне скучал по ее большим сиськам и животу, скучал по горячей толстой девчонке, носящей его ребенка.

Самое безумное, самое необъяснимое заключалось в том, что даже спустя все эти годы он все еще по ней скучал. Не по той визжащей суке, которая раз в месяц взрывала ему телефон, а по той одурманенной, похотливой хиппушке Тесс, какой она когда-то была. Помнишь, как пахли ее волосы? Сладкий, дымный запах, напоминающий сандал. От этого запаха у него моментально вставал. Ни одна другая женщина на него так не действовала.

ДЛЯ ПОДНЯТИЯ ДУХА ТИММИ РАСКУРИЛ БОНГ. Затем он выключил звук на телевизоре и набрал номер сына.

– Тунец, дружище, что случилось?

– Ничего, – ответил тот своим новым низким голосом.

Повисла необычная тишина. Как правило, их разговоры сопровождались саундтреком из постоянно повторяющихся электронных мотивов.

– Как-то там тихо у тебя. Где иксбокс?

– Нету. – Сын отчеканил «т», вложив в один согласный всю свою подростковую ярость. – Мама забрала.

– Почему забрала?

Снова тишина. Тимми бросил взгляд на бонг на кофейном столике, прикидывая, не забить ли еще один.

– Я знаю, что она тебе рассказала, – сказал Тунец. – Че ты меня спрашиваешь, если и так знаешь.

– Я от тебя хочу услышать.

– Меня отстранили от занятий. – Его голос немного вводил в ступор. Еще пару недель назад он разговаривал, как маленький мальчик.

– За что? – спросил Тимми.

Тимми не ответил, что было неудивительно. Если на него начинали давить, он делался непрошибаемым. Тимми в четырнадцать был таким же.

– Мама сказала, ты сбежал с занятий.

Мальчишка шумно вздохнул, издав влажный, сопливый звук.

– Да это было не занятие, а сраное собрание болельщиков. Этого она тебе не сказала?

– Нет, – ответил Тимми. Черт бы ее побрал, эту Тесс. Он ведь уже усвоил это, и не один раз: ее версии событий – абсолютно любых событий – доверять нельзя.

– Ну почему я должен сидеть там и хлопать какому-то говнюку с баскетбольным мячом?

– Да уж, фигня какая-то, – согласился Тимми.

Опять тишина.

– Ну, зато теперь у тебя будет парочка выходных.

– Чтобы целыми днями торчать с Рэнди? Нет уж, спасибо. Я бы лучше в школу пошел.

Кубинец Рэнди, он же «Гандон на Лексусе», был дружком Тесс.

– У него что, дома своего нет? – Тимми знал, выучил за бесчисленное множество повторений, что это было не его ума дело. Но ему казалось, что если какой-то левый чувак живет под одной крышей с его сыном, это уже было как раз таки его ума дело.

– Вроде как есть, – сказал Тунец. – Но он постоянно торчит здесь.

Тишина. Тимми много чего мог бы сказать, должен был сказать. Всякую родительскую чепуху, вроде «твоя мать, конечно, та еще заноза, но она твоя мать. Школа рано или поздно закончится, через пару лет выпустишься и будешь делать что захочешь».

Но открыв рот, он не произнес ни слова.

– Ты мог бы приехать в Бостон, – сказал он. – Не в гости, а пожить.

Он не планировал говорить такое, не сейчас. Слова сами вывалились у него изо рта.

– Не прямо сейчас, – спешно добавил он. – Но скоро. Может, в следующем году.

В следующем году его прачечная уже будет работать вовсю. Тунец мог бы помогать ему по вечерам и в выходные, хороший рабочий опыт для пацана. Это даст ему верное направление в жизни, которое от самого Тимми ускользало на протяжении сорока лет.

– Увидимся в следующем месяце, – пообещал он. – У меня будут кое-какие дела во Флориде.

Месяца должно хватить: десять дней на установку обманок в «Сивике» и еще одна-две недели, чтобы наскрести деньжат. Он пропустил уже три платежа по алиментам, и, если явится на порог без охапки наличных, хрена с два Тесс даст ему увидеться с сыном.

ВЕЧЕРОМ К НЕМУ НА ПОРОГ ПРИБИЛО ШОНА БАРРИ – дядю, брата матери. В семье его всегда называли полным именем, чтобы не спутать с Шоном Флинном, дядей Тимми со стороны отца.

Барри выглядел как типичный представитель семейства Барри: круглолицый и курносый. В юности Шон Барри маскировал свои черты хипповатыми волосами до плеч и козлиной бородкой, скрывавшей его лепреконский подбородок. В свои шестьдесят он был гладко выбрит, а его лицо стало каким-то мягким и женственным.

– Боже правый, – сказал он. – Что случилось с твоим лицом?

Рука Тимми взметнулась к подбородку:

– Решил, что время пришло. Ты что-то хотел?

– А сам как думаешь?

Они зашли внутрь. Шон Барри подчеркнуто осторожно обошел груду кроссовок, снеговую лопату, ведерко каменной соли.

– Мне так нравится, как ты все тут обставил.

– Да иди ты. – Тимми был не в настроении общаться, но поскольку Шон Барри был не только его дядей, но и его арендодателем, его нельзя было просто развернуть.

История о том, как так вышло, была легендой семейства Барри. Когда умерла бабушка Тимми, дом достался двум ее детям, и мать Тимми продала свою долю Шону Барри. Тогда никто не мог предположить, что район так изменится, а обшарпанные дома выпотрошат и превратят в многоквартирные апартаменты. Спустя двадцать лет улица все еще была шумной, замусоренной и пестрела ямами, но цены на аренду по неведомой причине подскочили втрое. Мать Тимми жила в постоянном состоянии негодования. Брат воспользовался ее молодостью и жадностью, ее незнанием рынка недвижимости и, если начистоту, жизни в целом. («Я заплатил ей честную рыночную стоимость», – твердил Шон Барри всем, кто готов был слушать.) Чтобы унять ее, он сдал квартиру на первом этаже ее сыну-барыге по специальной цене «для родни».

Барри уселся на диване, а Тимми принес из кухни два пива и достал из сигарной коробки конверт с деньгами.

– Какой-то он легкий. – Шон Барри с недоверием заглянул внутрь. – Тут все?

– А сколько ты выкурил за прошлый месяц? Тебе бы еще и доплатить надо.

Они уже много лет вели расчет по бартеру: ежемесячный платеж Тимми против грандиозных объемов потребляемого Шоном Барри ганджубаса, как он до сих пор его называл. До сих пор Тимми вполне успешно оплачивал аренду травкой.

– Как мама? – спросил Шон Барри.

– Как обычно, наверное. Передам ей привет от тебя.

– И больше ничего, – сказал Шон Барри, выразительно подняв брови, как будто вся семья и без того не знала, что он старый укурок. Абсолютно все Флинны и Барри курили траву – не считая родителей Тимми, которые вместо этого пили без просыху, – но в семье существовали негласные правила, относительно того, кто о ком знает и кто с кем курит. Сестра Тимми Морин может покурить с ним, но ни за что не станет курить с их старшим братом. Шон Барри может курнуть с племянниками, но не со своими собственными детьми. Дети Шона Барри могут курить со своими кузенами Флиннами, но не с другими Барри. А Тимми мог курить с кем угодно, когда угодно, где угодно.

– У тебя еще остался первый «Бэй»? – спросил Шон Барри.

– Кончился.

– Он еще в прошлый раз кончился. Проблемы у тебя с ассортиментом.

– Я в курсе, – ответил Тимми.

Шон Барри достал из кармана папиросную бумагу:

– А те мармеладные мишки?

– Да ладно, ты что, уже все съел?

– Одна половинка осталась. Я уже откусил засранцу голову.

– Ща, подожди. – Тимми выкарабкался из кресла и зашел в спальню. Все его запасы хранились под кроватью в огнеупорном сейфе размером с гроб.

Когда он вернулся, Шон Барри пытался скрутить косяк.

– Ни хрена не видно. Включи свет, а? А то тут как в пещере.

Тимми включил свет.

– Сезонное расстройство, – сказал Шон Барри. – Проблема северных широт, к которым мы относимся. Влияет на серотонин, мелатонин. На все тонины, короче. – Он перечислил симптомы: упадок сил, заспанность, переедание. – Молчу уже про…

– Про что?

– Когда ты трахался в последний раз?

– Не твое, блядь, дело.

Казалось, Шона Барри устроил такой ответ.

– Я это к чему, снижение либидо – очень распространенный симптом. Купи себе лайтбокс. Полный спектр, чтобы световые волны были длинные. – Он затянулся косяком, который слишком быстро прогорал с одной стороны. Выровняв тлеющий конец послюнявленным пальцем, он передал косяк Тимми. Тот глянул на него с отвращением.

После Тесс в его жизни не было никого особенного, да и никого посредственного в общем-то тоже. Год назад он облажался с одной из покупательниц. Она приехала на велосипеде – миниатюрная крошка с огромными глазами, как из японских мультиков, в рваной футболке поверх обтягивающего спортивного комбинезона и с гвоздиком в носу, глядя на который он сразу принялся гадать, где еще у нее может быть пирсинг. Они начали на диване, а закончили у него в постели. Когда несколько часов спустя он проснулся, девчонки уже не было. Она не заплатила ему за травку. Он решил, что больше никогда ее не увидит, но через пару недель она снова постучалась к нему.

«Я больше не дам тебе травку бесплатно, – сказал он. – Я так не работаю».

«Я за нее заплатила», – ответила девчонка на велике.

После случившегося его несколько месяцев преследовал этот образ: неосознанного пособника проституции, тупо взявшего, что предложили, и наивно поверившего, что ею тоже двигало обычное зудящее желание. Он неправильно понял условия сделки: девчонка заплатила за свою покупку предметом той же ценности. Она была ему омерзительна, но еще сильнее ему был омерзителен он сам: взрослый мужик с редеющими волосами и расплывающейся талией.

Ну конечно, она его не хотела. Она хотела травки.

Значит, никаких покупательниц. Нужен был еще какой-то способ знакомства с женщинами. Он зарегистрировался на сайте знакомств, загрузил туда фотографию десятилетней давности и с ходу придумал себе карьеру инструктора по вождению, – профессию, в которой он, как ему казалось, мог бы преуспеть. Он сходил на свидание с женщиной по имени Шейринн и каждый раз, произнося ее имя, вспоминал, как по-дурацки оно пишется. Она спрашивала его об инструкторской работе, и Тимми на ходу придумывал ответы, которые точно никогда бы не запомнил. Они договорились о втором свидании, но Тимми в итоге его отменил. Слишком уж большой геморрой.

Ему нужна была женщина, которая понимала бы, чем он зарабатывает на жизнь, а это как раз был аргумент в пользу какой-нибудь покупательницы. У него не было душевных сил притворяться кем-то, но проблема заключалась в том, что он не сможет просто взять и бросить покупательницу. В таком случае разъяренная бывшая запросто могла бы натравить на него копов.

Даже не начав ни с кем встречаться, он уже планировал расставание. Вот как работало его сознание.

Он мог бы встречаться с покупательницей, но только с той, которой чуждо чувство мести, а таких женщин Тимми никогда не встречал.

Он сделал долгую затяжку.

– Как дела у «Стэйджхэндз»?

– Пока вяло. Весной разойдется.

– Надо, чтобы меня вернули в список ожидания, – сказал Тимми. Он не сказал: «Мне сорок лет, и у меня нет счета в банке. Я просто не существую».

– В список ожидания, – повторил Шон Барри. – Зачем?

– Этого тебе знать не надо.

– Так, значит, ты просишь об одолжении. – Шон Барри потянулся за косяком.

– Мой пацан приезжает. Не в гости. Будет жить со мной. – Тимми сказал это только ради того, чтобы услышать, как он сам произносит эти слова.

Шон Барри был ошарашен:

– А Тесс в курсе?

– Естественно, в курсе. – В тот момент это прозвучало почти как правда. – Иначе это было бы похищение.

Брови Барри снова поползли наверх:

– И что, она этим довольна?

О нет. Тесс не была довольна. Это вообще не то слово, которое в принципе можно применить к Тесс.

– Ее все устраивает, – сказал Тимми. – Ее, меня, всех устраивает. Если честно, я охеренно рад. Он будет жить со мной, и мне больше не надо будет давать ей деньги каждый месяц. Больше вообще не придется иметь с ней дела.

– Это факт, – со значительным видом кивнул Шон Барри. – Это просто бесценно.

Они молча отпили.

– Так, а с этим всем что? – спросил Шон Барри, махнув косяком. – Что ты собираешься со всем этим делать, если в доме будет ребенок?

– Ему четырнадцать, – ответил Тимми.

– И дальше что?

– А дальше я не знаю, что. – Этот вопрос ни разу не приходил ему в голову. Тунец приезжал в Бостон всего один раз, девять лет назад. Тогда он был слишком маленький, чтобы заметить вонищу в квартире и круглосуточный парад покупателей. А когда он стал постарше, они перенесли встречи во Флориду. Дважды в год Тимми снимал номер в мотеле в Пенсаколе, и они целую неделю играли в приставку, рыбачили, занимались бодисерфингом и валялись на пляже.

Они молча передавали друг другу косяк. Тимми глубоко затянулся, и у него в голове вырисовывалась альтернативная версия его собственной жизни.

Они будут вместе управлять прачечной, сделают ее семейным бизнесом, который Тунец в итоге унаследует. В этом смысле Тимми обеспечит сыну достойный старт для его дальнейшей жизни. Его же родители и полпинка ему не дали.

– Забудь про список ожидания. Не рассчитывай на него. Я тебе сразу скажу, тебе туда не попасть. – Шон Барри затушил косяк в пепельнице. – Тебе нужны деньги? Вот тебе мой совет: продай «Барракуду».

Машина была его больной мозолью. Он потратил на нее больше, чем рассчитывал: движок, кузов, покраска, да и в гараже она стояла по бартеру. Его приятель Энди Стаско держал машину у себя, бесплатно, но не совсем. Тимми очень угнетала мысль, что «Барракуда» стоила ему и времени, и денег, и травки.

Он сказал, что не станет продавать «Барракуду».

– Иисус, Мария и Иосиф, – возмутился Шон Барри. – А ты разве не ради этого затевался? Ты говорил, что это вложение денег.

– Было вложение, – согласился Тимми. – А теперь не знаю.

Он мог бы сказать больше. Когда через год с небольшим Тунец получит права, «Барракуда» будет самым крутым подарком в истории. Она покроет все его косяки. Лучший подарок, который отец может сделать сыну.

Господи Иисусе, только не очередная буря.

Пять северо-восточных монстров за пять недель. Все равно что жить в военное время. Погодные уведомления обновлялись каждые полчаса. Коммунальные службы присылали грозные сообщения с предупреждениями: Подготовиться к шторму – ваша гражданская ответственность. Бездомным настоятельно рекомендовали найти укрытия.