Текст книги "Дом Судьбы"

XXII

Слова могут тут же повлиять на тело, а обещание вступить в брак – превратиться в быструю прогулку от Херенграхт до Принсенграхт. У Теи сводит живот, и она бежит, стараясь не отставать от тети и забыв, что собиралась на рынок с Корнелией. На улице прекрасный день, хотя немного ветрено. Чайки кружат и ныряют в воду, над черепичной крышей напротив сияет яркое небо. Сама Тея чувствует прилив сил, ее переполняют странная целеустремленность и беспокойная нервозность.

– Разве не надо было сначала написать Якобу? – спрашивает она у тети.

– Мы и так потеряли много времени, – отвечает тетя. – Ты болела больше месяца, Тея. И потом… – Тетя Нелла приподнимает корзинку со сладкими ореховыми вафлями Корнелии, которую держит в руке. – У нас есть для него подарок! Я не буду сразу переходить к теме брака. Сначала просто поговорю с Якобом, разведаю, что к чему, а потом приглашу тебя. Если пойдет хорошо, все случится быстро.

Тея озадаченно смотрит на тетушку.

– Откуда ты знаешь?

– Моя мать устраивала все для меня, переписываясь с твоей матерью. Лично будет, разумеется, быстрее. Вернемся домой как раз к ужину.

Трудно сказать, то ли за излишней деловитостью тети Неллы скрывается ее собственная нервозность, то ли она вправду уверена, что подобный брак можно устроить так легко. Тея не может не восхищаться ее духом и смелостью, а впрочем, тетя Нелла за последние несколько месяцев успела сделать многое для этого брака. Так что это не пустой визит. И Тея ждет его, сжавшись словно пружина.

Тетя Нелла останавливается посреди дорожки.

– У меня воротничок не задрался? – спрашивает она. – Чепец в порядке?

– Как всегда, идеально.

Они доходят до крыльца дома Якоба.

Поднявшись по аккуратной каменной лестнице, тетя Нелла тянется к молоточку в виде подковы с таким решительным видом, какого Тея никогда у нее не видела. Девушка касается ее рукава. Она смотрит на прочную входную дверь Якоба и думает о том, что находится за ней. Безмятежность бледно-зеленого цвета. Клавесин. Комнаты наверху, размеры которых она пока что не знает. Бесконечные наборы тапочек, спрятанных в шкафу. И в центре дома – сам мужчина. Якоб. Его узкие плечи и остроносые туфли. Якоб, который курит трубку и музицирует лучше, чем Тея могла себе представить. И все же его таланта недостаточно, чтобы изгнать образ Вальтера из ее тела и сознания.

– Тетя Нелла, правда в том, что я действительно не люблю Якоба.

Тетя сжимает ее руку, корзинка прижимается к юбкам Теи. Вафли внутри болтаются туда-сюда.

– Я знаю, милая. Мы все это знаем. И Якоб, скорее всего, тоже. Это не повод для тревоги.

Тея смотрит на дом Якоба.

– Полагаю, любовь ничего не гарантирует.

– Не гарантирует.

– Ты научила меня этому.

– Признаю, урок странный, – колеблясь, говорит тетя Нелла. – Тея, ты действительно хочешь продолжить? Не слишком ли много всего произошло за последние недели? Потому что, если ты не хочешь, мы можем вернуться домой.

Тея думает, что ждет их дома. Голые стены, пустые закрома, две записки с угрозами разрушить ее репутацию и перспективы повторного вымогательства. Корнелия, гремящая сковородками. Отец, мечтающий, чтобы ей снова было восемь лет. И угроза со стороны Гриеты Рибек. Тея думает о крошечном позолоченном домике под кроватью, о том, как она сжимала его в кулаке, пытаясь найти другой финал своей истории.

– Нет, – отвечает Тея. – Домой я не хочу. Но терпеть не могу, когда папа такой сердитый.

Выражение лица тети смягчается.

– Он поймет. Если ты хочешь выйти в свет, то брак с таким человеком, как Якоб, защитит тебя от всех Клар Саррагон разом. По крайней мере, я на это надеюсь. Брак – это контракт, Тея. Даже если Якоб его подпишет, а потом не выполнит, мы всегда будем рядом и ты сможешь уйти.

– Смогу?

– Конечно. Таков закон этой страны. Женщина может расторгнуть брак, оставив то, что было, и то, что есть, включая детей.

На мгновение Тея чувствует головокружение. Их с Якобом дети? Такая перспектива – словно чужая страна, которой нет ни на одной карте.

Тетя Нелла ставит корзинку на ступеньки и берет племянницу за руки.

– Послушай меня, Тея. Если ты в самом деле захочешь, то сможешь научиться уважать мужчину и восхищаться им, даже если поначалу он был тебе незнаком. И он тоже научится. Со мной так и было. На самом деле, обучение – это все. Постоянная величина. И пусть у меня было всего три месяца практики, я знаю, что ты сможешь приспособиться. Брак – это приспособление.

– Ты удивилась моему заявлению?

– О да. – Тетя улыбается. – Не думала, что ты когда‐нибудь согласишься с моей холодной философией любви.

– Возможно, она холодновата, но разумна.

Тея тянется вперед и поднимает дверной молоток. Через минуту миссис Лютгерс открывает дверь ровно настолько, чтобы было видно ее лицо – круглая луна, бледнеющая на солнце. Экономка неприветливо оглядывает посетительниц.

– Мы пришли поговорить с сеньором ван Лоосом, – говорит тетя Нелла. – Я Петронелла Брандт, а это Тея. Мы принесли вашему хозяину сладкие вафли.

– Я знаю, кто вы, – отвечает миссис Лютгерс, неожиданно широким жестом открывая дверь, хотя выражение ее лица остается непроницаемым. – Входите.

В просторном холле экономка указывает на стулья – гостьи могут присесть, пока она отправится искать Якоба.

– Какое дружелюбие, – шепчет Тея, когда женщина исчезает.

– Хороший знак, – тоже шепотом отвечает тетя Нелла. – Она знает, что мы для него что‐то значим.

Тея почти не может поверить, что этот день настал, хотя именно она привела все в движение.

– Отвечай Якобу спокойно, – тихо наставляет тетя племянницу, усаживаясь на стул. – С умом, разумеется, но не слишком… многословно.

– Разве я многословна?

Нелла смотрит на племянницу.

– Просто, если он захочет говорить, позволь ему.

Тея неловко ерзает на стуле, пока они ждут. Здесь так много цветов. Как Якобу удалось раздобыть столько в это время года? Из-за цветочного благоухания Тея не чувствует свежего воздуха. Насколько же большой этот дом, если экономке требуется так много времени, чтобы найти хозяина?

– А что, если он откажется? – шепчет она тете. – Что, если он посмотрит на нас как на сумасшедших? Вдруг ему отвратительна мысль о женитьбе на мне.

Представляя себе отказ, Тея внезапно сознает, как сильно она нуждается в Якобе и его готовности вытащить ее из болота, в которое она погружается на Херенграхт. Тее ненавистна мысль, что ее будущее, безопасность и репутация всей семьи зависят от прихоти и желания малознакомого мужчины. Но разве не почти то же самое произошло с Вальтером? По крайней мере, Якоб живет здесь, а не в какой‐то однокомнатной лачуге на Блумстраат.

Если Якоб согласится, то его деньги, а следовательно, и статус, помогут Тее избежать неряшливости того жилища в Йордане. Ни одному ее ребенку не придется голодать и носить грязную рубашку, в то время как его отец будет прелюбодействовать с ничего не подозревающими молодыми женщинами, а мать – вымогать за это деньги.

Внезапно тетя Нелла отвлекает Тею, крепко сжимая ее руку.

– Если Якоб скажет нечто подобное, я заберу тебя отсюда, ни разу не оглянувшись.

Миссис Лютгерс вернулась сказать, что сеньор ван Лоос рад принять их в гостиной. «Скорее всего, экономка прекрасно знала, что все это время хозяин был там, – думает Тея, – и просто хотела, чтобы мы посидели здесь, поварились в собственном соку».

Как планировалось, тетя идет в гостиную одна. Тея ждет, разглядывая красивые натюрморты на стенах. Она проходит вдоль ваз с цветами, перебирая лепестки, словно пытаясь найти утешение в их бархатистых язычках. Крепкие тюльпаны с маленькими луковичными головками, окрашенными в разные цвета – красный, розовый и белый. Розы, выращенные столь искусно, что некоторые были размером с небольшой вилок капусты. На ощупь – как будто припудренные. Цветы напоминают Тее о Каспаре Витсене и его растительных настойках. Должно быть, требуется немало усилий, чтобы превратить растение в настойку, сама Тея понятия не имеет, с чего вообще нужно начинать.

«Я напишу ему, – думает девушка. – Напишу, поблагодарю и спрошу, как это делается».

– Они развалятся, если трогать их часто, – произносит голос, и Тея вскидывает голову.

В тени главной лестницы стоит миссис Лютгерс и наблюдает за ней. Как долго она там находится?

Тея убирает руку, злясь на себя за испуг. Она привыкла к пристальному вниманию, с которым на нее смотрит миссис Лютгерс, привыкла к препарирующему взгляду, как будто эта женщина хочет проникнуть к ней под кожу до самых костей. Тея прикидывает, сколько времени потребуется ей как новобрачной на то, чтобы сместить миссис Лютгерс с ее места в этом доме. Будет ли возможно уговорить Якоба взять на ее место Корнелию и, возможно, еще парочку слуг, с его‐то деньгами?

– Не хотите перекусить? – спрашивает миссис Лютгерс.

– Нет, благодарю вас.

Миссис Лютгерс стискивает руки, лицо ее становится суровым и встревоженным. Потом она разжимает пальцы.

– Как пожелаете, – говорит она, опуская руки по бокам, словно сдерживаясь.

Затем отмирает и марширует обратно в свои владения.

Через несколько минут дверь гостиной Якоба отворяется и выходит тетя Нелла, подзывая племянницу. Тетя улыбается, как она обычно делает на публике. Тея подходит к ней, собираясь заговорить, но тетя Нелла отводит ее в сторону, беря за руку.

– Если ты хочешь его, – говорит она тихо, – то он – твой.

Тея пристально смотрит на тетю. Ощущение такое, словно они обе не верят в происходящее. Как будто они поймали странное существо, заперли его в комнате и теперь сомневаются в его породе, наклонностях, сколько и какого корма ему потребуется. Но все же они оставят это странное существо у себя. Какое приданое, какие сбережения предложила тетя Нелла в этой гостиной с зелеными стенами, чтобы сделать союз с семьей Брандт привлекательным для Якоба ван Лооса?

Тея все еще стоит, держась за руку тети, словно они готовы начать танцевать на мраморных плитках этой прихожей – не таких затертых, как их собственные. Девушка чувствует, как воздух вокруг нее меняется, проникает внутрь и сама ее жизнь начинает меняться. Больше не будет бумажных гирлянд на окнах, булочек на день рождения. Тея вспоминает Ребекку, играющую Лавинию, у которой отрезан язык и отрублены руки, но она продолжает рассказывать свою историю, несмотря ни на что.

Тея отпускает ладонь тети Неллы – и идет навстречу своей судьбе.

* * *

Стоя у камина, Якоб набивает трубку табаком. Корзинка с нетронутыми ореховыми вафлями Корнелии стоит на низком лакированном столике. Мужчина поворачивается к Тее и с улыбкой кланяется. Девушка приседает в реверансе. Закрывая дверь, она видит, как тетя Нелла опускается на стул, с которого Тея только что поднялась, и обхватывает голову руками, словно это тяжелый камень. Тея быстро захлопывает створку и поворачивается к Якобу. Ей кажется, что не она – главная героиня сцены. Как будто она подсматривает за происходящим с каминной полки, прячась за склянкой ананасового пюре.

– Старая церковь, – говорит Якоб вместо приветствия. – По словам вашей тети, вы бы хотели обвенчаться там?

Ван Лоос делает паузу, ожидая, что она скажет что‐нибудь. Потом продолжает:

– Это чтимое здание.

Обычно Тея за словом в карман не лезет, но на сей раз молчит. Они с тетей даже не обсуждали церкви. Девушка делает глубокий вдох, собираясь с силами.

– Старая церковь – подходящее место. Так что – да, сеньор, там, – наконец говорит она. – Мы обвенчаемся.

Якоб снова улыбается и делает глубокую затяжку.

– Так и будет. И называйте меня Якоб.

Тея прирастает к месту.

– С момента, как я вас увидел… – начинает Якоб, кладя руку на каминную полку. Он подходит к корзинке с вафлями и приподнимает ткань, которой она накрыта. – Тея, вы не похожи на других девушек.

– Что вы имеете в виду?

– Вы бесконечно совершеннее.

Тея желает, чтобы он перечислил ее так называемые превосходства, разложил по понятным разделам. Думает обо всех Элеонор и Катаринах этого города и гадает, почему именно ее Якоб считает непохожей на других. Возможно, она побаивается его ответа, потому что он уходит своими корнями в суровую почву.

– Проходите, присаживайтесь, – властно произносит Якоб.

Тея подходит к дивану и садится на краешек. Рядом она видит след на бархате, который оставила ее тетя.

– Думаю, мы с вами будем счастливы, – говорит Якоб. – На самом деле, я писал о вас своей матери.

Тея удивленно вскидывает брови:

– Правда?

– Я рассказал ей о красивой молодой девушке, оставшейся без матери, с которой познакомился на балу и которая была единственной изюминкой этого скучного бала. Мама была очарована. Она хотела знать о вас все.

– И вы ей рассказали?

Якоб снова затягивается трубкой.

– Не все. Некоторые вещи лучше оставить для личного знакомства.

Тея задается вопросом, будет ли мадам ван Лоос считать ее совершенством, как и сын?

– Она посетит свадьбу?

– Очень на это надеюсь. – Якоб выпускает струю голубоватого дыма. – Я напишу ей в ближайшее время. Она так долго ждала, пока я найду себе невесту. И теперь этот момент наконец настал.

В воображении Теи возникает образ мадам ван Лоос. Раньше она о ней даже не задумывалась. Тея вцепляется в спинку дивана. Что она натворила?

– Как вы думаете, когда лучше освятить наш брак? – спрашивает Якоб.

Тее не нравится слово «освятить». Она не хочет, чтобы святые на витражах за ней наблюдали.

– Надеюсь, очень скоро.

– Думаю, трех недель будет достаточно, чтобы оформить все бумаги и объявить о нашем намерении вступить в брак. Я принесу клятву верности вам, а вы – мне, и будет приглашен пастор. – Якоб делает паузу. – Девятое июня – благоприятный день.

– Действительно?

– День рождения моей матери.

– Может быть, стоит жениться в другой день, Якоб?

– У нее было много дней рождения. Почему бы не сделать ей подарок, чтобы она увидела, что я наконец женат?

Тея улыбается, несмотря на приступ тревоги.

– А потом мы будем жить в этом доме?

– Мы можем жить здесь, если вам так хочется, – отвечает Якоб. – Или в Лейдене.

– Или далеко-далеко отсюда? – Якоб смотрит с удивлением, и Тея осекается. – В театре, кажется, вы говорили, что хотели бы увидеть жаркие страны.

Якоб снова затягивается трубкой и выпускает дым. Несмотря на величественные размеры комнаты, воздух вокруг дивана начинает сгущаться.

– Говорил. Но разве вы не сказали, что другие страны вам не нужны, потому что вы видели пальмы в своем сердце?

Палец мужчины замирает близко к платью Теи, ровно напротив сердца. Девушка сглатывает, не зная, из-за чего волноваться больше. От того, что Якоб запомнил ее завуалированное признание в любви к Вальтеру, или от близости его руки. Тея думает о кончиках пальцев Вальтера, которые ласкали ее тело, поднимались и опускались по декорациям, создавая другой мир, настолько реальный, что она могла бы войти в него. Вальтер выглядел бы неуместно в этой идеальной комнате в своем рабочем халате, с растрепанными светлыми волосами и испачканными краской ногтями. Она думает о его языке у себя между ног и стискивает бедра под юбками. Она вспоминает его, склонившегося над колыбелью.

– С тех пор я изменила свое мнение, – отвечает Тея. – Я была бы рада уехать.

– Что ж, – наклоняет голову Якоб, – я знаю многих, кто смог бы нам помочь. В конечном итоге я хотел бы жить рядом с матерью. Она стареет, и ей понадобится наша помощь. Но есть много мест, куда мы можем поехать, прежде чем возникнет такая необходимость.

– Прекрасно, – опускает подбородок Тея, хотя к наличию стареющей матери она явно не готова.

Она задается вопросом о собственной матери, которая никогда уже не состарится, и прикидывает, есть ли другие карты в сундуке Марин Брандт на чердаке. Теперь нет нужды их продавать – и можно отправиться в настоящее морское путешествие. Может произойти и кораблекрушение – не на картине, висящей на стене, а настоящее. И Якоб погибнет вместе с ней.

Тея улыбается. Ее мысли витают повсюду.

Якоб откашливается:

– Вы не та невеста, которую выбрал бы каждый мужчина в этом городе.

Слова резко возвращают Тею к действительности. Она молчит. Даже в клубах табачного дыма Якоб некрасив. Он не возбуждает ее и не отталкивает. Просто мужчина с деньгами и связями, которого, по мнению тети Неллы, Тея могла бы уважать и ценить.

Девушка держит рот на замке. Язык за зубами. Она не говорит того же в ответ, но в глубине ее глаз эта мысль написана красной краской Вальтера: «Что ж, Якоб Такой‐то, и ты не тот жених, которого могла бы выбрать каждая женщина в этом городе». Люди говорили о ней и похуже. Но не при таких обстоятельствах: при заключении партнерства, от которого зависит будущее.

Тея смотрит в огромное окно гостиной Якоба и думает о Гриете и ее угрозах, о безработном отце, о все более тщетных попытках тети Неллы сохранить достоинство и состояние. Думает о Корнелии, которая жалуется, что им приходится довольствоваться дешевым мясом. Думает о Вальтере и о том, что ей по-прежнему больно от этих мыслей.

Чего хочет от нее Якоб, говоря такие слова? Благодарности? Ей надо хорошо подумать, прежде чем что‐то ответить.

Наконец Тея собирается с мыслями:

– Якоб, я никогда не заставлю тебя сомневаться в твоем решении.

Якоб улыбается:

– И я сам никогда не буду в нем сомневаться.

«Конечно, это неправда, – думает Тея, – ведь именно это ты сейчас и сделал».

XXIII

Конец мая выдался по-настоящему теплым. Солнце встает над крышами, и белая краска на фронтонах вдруг кажется лазурной. На кухонном окне у Корнелии в изобилии растут майоран, щавель и зеленый лук, а Лукас теперь принимает солнечные ванны прямо на пороге, валяясь на боку с раннего утра до позднего вечера. Быстроходные яхты и лодки достают из ангаров и заново красят. Заново устанавливаются паруса, заново набиваются подушки на сиденьях. Благодарные амстердамцы поднимаются на свои суда, чтобы ощутить Божью милость.

Дни становятся длиннее. Весенние пальто убраны в сундуки, а рукава закатаны до локтя. Следуя за летними рецептами, виды фруктов и овощей на рынках снова меняются: ягнячья травка и редис, ранняя вишня – и все служанки и повара на рынках соглашаются с Корнелией, что лосось и кролик становятся сочнее. Мясо легко отходит от кости, стоит только вонзить в него нож! На столах появляются маринованные зимой айва и огурцы, и это лишний раз доказывает – вот что можно получить, если правильно подойти к процессу. Если проявить терпение и дальновидность, думать о будущем с любовью и переносить тяготы лишения, зная, что однажды все снова расцветет.

Запись о скором бракосочетании в Старой церкви сделана, беседа с пастором проведена. Невеста готовится к свадьбе, решительно настроена на будущее, и ее семья вместе с ней принимает этот вызов. Именно Нелла находит цветочника в справочнике, на букву Х, некоего Хендриксона, чей прапрадед сколотил состояние на тюльпанной лихорадке лет девяносто назад. Хендриксоны все еще торгуют на рынке, потому что потомки основателя позволяли деньгам утекать сквозь пальцы: «Прямо как суп через шумовку, мадам».

Хендриксон, принесший образцы цветов, которые у него есть, предлагает жимолость как символ уз любви, а также пионы и розы, которые очень хороши в это время года. Выращенные в тепле и собранные в букет, они будут прекрасно выглядеть в руках невесты. Цветочник говорит это, глядя на сжатые, словно зимние луковицы, кулаки Теи. Чего Хендриксон не говорит вслух, но о чем Нелла прекрасно знает: яркие цвета пионов и роз – нежно-розовые и кроваво-красные – должны отвлечь внимание от цвета лица Теи, от ее извечной худобы и от того, что у них нет денег на покупку новой ткани для свадебного платья. Девушка пойдет под венец в своем старом лучшем платье темно-рубинового цвета, коротковатом в рукавах. Нелла гадает, придется ли им оплачивать свадебный кубок.

– Свадебный кубок? – переспрашивает Корнелия. – А разве не все равно, из какого кубка будут пить новобрачные?

Нелла вспоминает свою свадьбу и о том, что у нее тоже не было кубка. Тогда она написала миниатюристке, чтобы сделала для нее кубок, пусть и крошечный, чтобы воплотить мечту в жизнь. И миниатюристка согласилась.

– Это важно, Корнелия. Получится семейная реликвия.

– Которую Тее придется продать через двадцать лет?

– Корнелия, довольно. История не повторится.

Служанка все еще ворчит по поводу этой свадьбы, но ярость уступает место гордости.

Спустя четыре дня после визита Неллы и Теи будущий жених приходит на ужин, и Корнелия готовит пир еще более изысканный, чем в первый раз. Она подает огромного лосося, целиком запеченного со сливочным маслом и мускатным орехом, молодых угрей в щавеле и дикой петрушке под сливочно-яичным соусом, спаржу в масле с перцем, салат из сельдерея и смородиновые блинчики с остатками мадеры со дня рождения Теи.

– Он и так намерен жениться, Корнелия, – говорит Тея. – Не нужно спускать все мое приданое на рынке.

Нелла про себя гадает, не пытается ли Корнелия прикончить жениха избытком масла.

Когда Якоб приходит на ужин, Отто встречает его вежливо, но без теплоты. Нелла чувствует тревогу племянницы. Страх Теи разочаровать отца – это тот самый страх, который когда‐то был хорошо знаком Нелле, но она так же понимает стремление Теи покинуть дом на Херенграхт, дом, жильцы которого так долго вынуждены были смотреть в прошлое. Тея считает, что тетя ничего не знает о том, каково это – быть молодой и желать, чтобы жизнь началась сначала, но, пока племянница стоит, нервно переминаясь с ноги на ногу в прихожей, а Якоб снимает шляпу и отвешивает глубокий поклон, Нелла ощущает себя скованной по рукам и ногам воспоминаниями о своем прошлом. Когда‐то она тоже стояла в этой прихожей, обращаясь к будущему мужу и страстно желая, чтобы он помог ей начать новую жизнь.

Отец Теи не спорил и не пытался запретить свадьбу, и хотя прием, который он оказывает будущему зятю, нельзя назвать восторженным, но нельзя и – враждебным. Отто долго искал объяснений для этой свадьбы, не нашел ни одного – и теперь мрачно соглашается с тем, что она состоится, главным образом потому, что этого хочет Тея. Последнее, чего он желает, – это чтобы дочь отвернулась от него, и Нелла видит его борьбу, мимолетные проблески недоверия, которые он мастерски скрывает. Бывают дни, когда она чувствует себя виноватой в его несчастье, но потом думает обо всем, что ждет Тею, и лишний раз убеждается, что они поступают именно так, как хотелось бы Марин.

Поначалу разговор за ужином не клеится, в основном его ведет Нелла. Корнелия бесцеремонно расставляет тарелки на скатерти, как будто разбрасывает монеты. Если Якоб и замечает это, то никак не комментирует. Они обсуждают предстоящее изобилие светских вечеринок в Амстердаме, безумства летних лодочных прогулок по соседству с чайками и то, что может произойти на бирже. Никто не поправляет Якоба, когда он спрашивает Отто, как тому работается в ОИК. Нелла рассказывает о пасторе Беккере из Старой церкви – он недавно назначен на этот пост, – говорит о его относительной молодости и о том, что им следует пойти и поговорить с ним. Когда тетя предлагает пойти завтра, Якоб соглашается, что это отличная идея.

На самом деле Нелла хочет спросить совсем другое. Почему Тея? Почему мы? Пожалуйста, скажите, что вы о нас думаете? Но пока такие разговоры небезопасны. Она не может задавать подобные вопросы до свадьбы. Нелла твердит себе, что хочет знать все это, потому что здесь много необычного и ей надо убедиться раз и навсегда, что Якоб – разумный человек. Но внутри, там, где прячется тьма, она жаждет одобрения этого молодого мужчины. Она хочет принадлежать его кругу, чтобы это ни означало, и весь смысл сегодняшнего ужина – вести себя так, словно она уже в нем.

В бледно-зеленой гостиной Якоба Нелла была откровенна:

– Мы не настолько состоятельная семья, как Саррагон, – говорила Нелла, думая о той части приданого Теи, которую съели расходы на содержание особняка и отсутствие работы у Отто. – Мы не хотим ставить вас в неудобное положение, но…

– Материальное благополучие еще не все, мадам, – ответил ван Лоос. – Общение, молодость, красота, ум. Эти блага мужчина тоже может ценить.

Нелла испытывает неловкость. Сосредоточившись на мысли о деньгах, она, возможно, уделила слишком мало внимания личному обаянию Теи. Сейчас она вела себя совершенно не так, как в ложе Схаубурга, пусть даже больше нервничала. Нелла не могла перестать думать о словах Теи, сказанных шепотом, перед тем как они постучали в дверь Якоба. Правда в том, что я действительно не люблю Якоба. Тея давно была одержима стремлением найти любовь, и Нелла упрекала ее за это. Но, может быть, это мудрая одержимость? Признак серьезных сомнений, о которых Нелла должна бы знать?

Но времени на подобные размышления не осталось. Уж точно не над этой скатертью, запачканной соком лосося и угря. Брак висит в воздухе, и деньги тоже. «Вот если бы Каспар мог изготовить настойку, вызывающую настоящую любовь», – думает Нелла.

После того как блинчики съедены, двое мужчин запираются в кабинете Отто, чтобы обсудить детали контракта. Они проводят там целый час, гораздо дольше, чем длилась беседа Неллы, Теи и Якоба. Время идет, и Тея явно волнуется.

– Что, если папа ему откажет? Запретит жениться на мне?

– Не запретит.

Корнелия убирает со стола, со стуком складывая тарелки.

– А если запретит?

– И что тогда? – натянуто отзывается Нелла. – Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Здравствуй, январь.

Корнелия фыркает, унося остатки своего впечатляющего угощения вниз, к ожидающему Лукасу. Тея снова нервно теребит грязную салфетку. Нелла хочет сказать что‐нибудь ободряющее, но ей не хватает слов. Она устала. Нужно еще купить свадебный букет, повидаться с пастором, подготовить еще одно застолье, и это сразу после сегодняшнего. Женщины слышат, как открывается дверь кабинета, и одновременно спешат в прихожую. Выражение лица Якоба теперь не такое беспечное, он выглядит серьезным, как будто на него возложили огромную ответственность. Гость кланяется.

– Дамы, уже так поздно, я слишком задержал вас.

– Но мы увидимся завтра? – спрашивает Нелла. – Чтобы поговорить с пастором?

Якоб явно удивляется. Нелла понимает, что ее слова прозвучали жалобнее, чем ей бы хотелось. Мужчина бросает короткий взгляд на Тею.

– Конечно, – кивает он, беря невесту за руку.

Тея, смиренная, как восковая кукла, принимает эту заботу.

Нелла открывает входную дверь, впуская в комнату ароматный воздух. Якоб прощается, и они слышат, как его шаги растворяются в ночи.

После его ухода Тея извиняется и присоединяется к Корнелии на кухне.

– Мне нужно поговорить с тобой, – тихо говорит Отто. – В кабинете.

– Что случилось?

– Идем со мной.

Нелла редко заходит в кабинет. С этим местом связаны не самые приятные воспоминания, потому что именно здесь Йохан обычно прятался, избегая супружеских обязанностей. Именно здесь она пыталась заставить его любить ее. Маленькая комната, в которой Отто поддерживает порядок. Хозяйственные книги составлены в виде башенок, каминная решетка всегда вычищена.

Отто впускает Неллу внутрь и закрывает дверь. Подойдя к своему стулу по другую сторону стола, он тяжело садится, жестом предлагая Нелле занять пустующее место напротив.

– Он хочет больше, – произносит Отто.

– Больше чего?

– Больше денег, Петронелла.

Нелла, по-прежнему стоящая на пороге, неотрывно смотрит на него, чувствуя, как горят щеки. Якоб с самого начала хотел бросить вызов финансам?

– Ты этого не ожидала? – спрашивает Отто с нотками торжества в голосе.

Возможно, Нелла все еще слишком наивна для той, кто живет в Амстердаме: Якоб собирался обсуждать цифры только за дверями кабинета Отто. Их разговор в его гостиной стал лишь пробой того, что должно было произойти, снисхождением к ее полу.

– Якоб – юрист, у него собственный новый дом на Принсенграхт, – говорит Нелла как можно более непринужденно. – Ему приходится строить свою жизнь самостоятельно. Не стоит этому удивляться.

– Как раз наоборот, – отвечает Отто. – Учитывая, какой блестящий образ ты нарисовала, я крайне удивлен. Ты убедила меня, что Тея для него – не вопрос денег. Что он возьмет ее с приданым из оловянных сковородок Корнелии. Но это явная неправда.

– Я сказала ему, сколько у нас есть. Он ответил, что этого достаточно.

– Он солгал.

– Он не лгал. Что ты сказал ему, Отто? Что ты сказал?

– Я всего лишь спросил, насколько серьезно он относится к Тее. И теперь мы это знаем.

Неллу охватывает паника.

– Тея хочет этого брака, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы он случился.

– Этого я и боялся, – качает головой Отто.

– Якоб просто ведет себя как разумный деловой человек.

– Ах да, разумный деловой человек.

Нелла подходит и садится на стул напротив Отто.

– Сколько он хочет?

Отто наклоняется вперед над столом, соединяя кончики пальцев:

– Он хочет и попросил сто тысяч гульденов.

– Что?! – ахает Нелла.

– С выплатой до свадебной церемонии.

– Не может быть.

– Уверяю тебя, именно так и есть.

– Сто тысяч гульденов? – Нелла делает глубокий вдох. – Мы зашли так далеко. И уже так близки. Нам придется продать дом.

Отто откидывается назад.

– А-а! Теперь ты хочешь продать дом.

– Ты говорил, что оценил его – ради ананасов. А это ради твоей дочери. Наш последний шанс. Уверена, ты понимаешь.

– Дом записан на мое имя, – говорит Отто, – и я буду поступать так, как считаю нужным. Девятое июня не за горами, Нелла. Думаешь, как быстро я смогу продать особняк на Херенграхт?

– Но если мы получим Якоба в зятья, у нас будет еще более престижный адрес. Один особняк сменится другим. Возможно, Тее достанется доля в поместье в Лейдене.

– А мы где будем жить? Ты, я и Корнелия? На чердаке дома ван Лооса на Принсенграхт? В хижине на краю поля мадам ван Лоос?

– Мы найдем другое место. Поменьше. Не такое пыльное и полное плохих воспоминаний.

– Нет, – отвечает Отто. – Я хочу жить в этом доме. Но я предложил твоему молодому человеку другой вариант.

Нелла начинает злиться, подозревая, что Отто вновь заговорит про Ассенделфт, хотя сто раз говорено, что он неприкосновенен.

– Отто…

– Это не Ассенделфт, – вздыхает он.

Нелла озадаченно смотрит на него, не понимая, что еще из их имущества способно умерить аппетиты Якоба.

– Я не хочу покидать дом, пока я жив, – продолжает Отто. – Но я предложил, чтобы после моей смерти этот дом перешел к нему.

Нелла ошеломлена. Она лихорадочно соображает, что из этого следует. Что‐то в предложенной Отто сделке удивляет ее даже больше, чем сумма, запрошенная Якобом.

– Но что станет со мной и Корнелией, если мы переживем тебя?

Отто жестом прерывает ее.

– Якоб хочет получить этот дом, Нелла. И не говори мне, что ты не прочла этого в его глазах, едва он впервые вступил в эти стены. Он сможет подождать двадцать лет. Может, дольше, может, меньше. Но и он, и я знаем, что его терпение будет вознаграждено. – Отец Теи с саркастическим видом складывает руки. – Ты, конечно, готова отказаться от дома, если я умру раньше, ради такого блестящего брака?