Текст книги "Дом Судьбы"

XI

«Это очень многое объясняет, – бушует Тея, спеша в Схаубург. – Тетя Нелла всегда говорит так, словно ее силой выдернули из деревни и заставили выйти замуж за Йохана Брандта. На самом деле она дождаться не могла, чтобы уехать оттуда! Ей наплевать, что она бросила свою бедную семью. Неудивительно, что она никогда не рассказывает о детстве. Утренний разговор не показал ничего, кроме типичной для тети Неллы жестокости, – и Тею от этого тошнит. – Неудивительно, что она так легко приказывает мне выйти замуж, – думает Тея, – и ни слова не хочет сказать про Марин Брандт! С чего бы, если она с готовностью позволила собственной матери утонуть и бросила сестру, еще ребенка, гнить с каким‐то пастухом?

Я бы взяла Арабеллу под свое крыло, – твердит себе Тея, шагая так быстро, что ботинки громко стучат по мостовой. – Я бы крепко ее обняла. И была бы рядом, чтобы вытащить маму из озера».

Тея сворачивает на Кайзерсграхт, желая оказаться рядом с Вальтером, желая погрузиться в собственные тайны. Даже в одиночестве она физически ощущает это чудо: в животе, в горле, в кончиках пальцев. Подумать только, их связывают невидимые узы, которых больше никто не видит! Тея так сильно хочет Вальтера, что мечтает забраться к нему в голову, обосноваться в местечке под ребрами. Хочет, чтобы между их телами не осталось ни единого просвета, хочет, чтобы он не занимался ничем без нее.

У черного хода театра Тея невольно оглядывается, чувствуя мурашки на шее, словно за ней кто‐то наблюдает. На миг девушка останавливается, оглядывая поток горожан, но никто не обращает на нее внимания. Ощущение исчезает, стоит ей повернуться лицом к театру. Амстердам, как обычно, занят своими делами, и это приносит приятное облегчение.

На входе новый сторож. Когда Тея, кивнув, пытается пройти, он ее останавливает:

– Куда собралась?

Тея пристально смотрит на него:

– Ребекка Босман здесь?

– Тебе какое дело?

– Я – Тея. – Ее бросает в жар, она чувствует себя глуповато. – Подруга Ребекки.

– Можно подумать, я обязан пускать любого, кто назовется другом мадам Босман.

Сторож особо выделяет слово «друг», как будто сама идея такой дружбы для Теи сомнительна.

– Вы хотите денег? – Тея выпрямляется в полный рост.

Страж прищуривается, но, прежде чем он успевает хоть что‐то сказать, девушка замечает за его спиной идущего по коридору Вальтера.

– Вальтер! – зовет Тея. – Тут какое‐то недоразумение.

Вальтер оборачивается. На одно странное мгновение Тее кажется, что он ее не узнает. Тея чувствует себя невесомой, ее слегка подташнивает, но сторож рассеивает это оцепенение:

– Знаешь эту юную леди?

– Знаю, – кивает Вальтер.

– На самом деле?

– На самом деле. Можешь ее пропустить.

Сторож неохотно отступает в сторону. Тея проходит мимо него, не оглянувшись. Как только они с Вальтером заворачивают за угол, девушка обвивает руками его шею.

– Тея. Не здесь.

– Разве ты не рад меня видеть?

– Не надо вешаться на меня на людях.

– Здесь нет людей. Здесь никого нет, – возражает Тея, но опускает руки и идет рядом с Вальтером по лабиринту коридоров к его комнате.

– Премьера «Жизнь есть сон» через неделю, – говорит он. – Тебе не выйдет тут задержаться. Прости.

– Разумеется, – отвечает Тея. – Я понимаю.

На самом деле, не понимает. Она может просто тихо посидеть в уголочке, пока Вальтер работает. Тея хотела бы сказать, что придет на премьеру, но Вальтер не любит упоминаний о Якобе Каком‐то, поэтому она ничего не говорит. На Вальтера нельзя давить. Он должен завершить контракт с Схаубургом. Она должна быть терпелива: тропическим пляжам нужно уделить время.

Как только они доходят до дверей мастерской и Тея берет Вальтера за руку, из-за угла появляется Ребекка. Актриса расплывается в улыбке, но потом испуганно моргает, заметив их переплетенные руки. Вальтер разжимает пальцы, выпуская ладонь Теи, но неудовольствие Ребекки от увиденного явно ощутимо.

– Тея! – восклицает Ребекка. – Я так рада тебя видеть. Надеюсь, платье подошло?

Вальтер снова берет ее за руку, заговорщицки сжимая, и Тея вспоминает пятно, расползающееся на золотистой ткани платья Ребекки, – и как по пояс обнаженный Вальтер пытается стереть его тряпкой.

– О да. Прекрасно подошло, – кивает Тея. – Спасибо. Это было так любезно с вашей с Фабрициусом стороны.

Наступает короткое неловкое молчание.

– Ты репетируешь? – спрашивает Тея.

– Да, – отвечает Ребекка. – Сейчас небольшая передышка на четверть часа. Посидишь со мной в комнате?

– Я бы с удовольствием, но Вальтер как раз собирался показать мне новые декорации. Давай я потом постучусь?

Но Ребекка поворачивается к Вальтеру.

– Я одолжу ее ненадолго? Пятнадцать минут – всего ничего.

Вальтер напрягается. Они с Ребеккой смотрят друг другу в глаза. Ребекка улыбается, и он поворачивает ручку двери мастерской.

– Конечно. Как пожелаешь.

В комнате Ребекки Тея топчется на пороге, обеспокоенная необходимостью быть в двух местах одновременно.

– Итак, – мягко начинает Ребекка, закрывая дверь и направляя Тею к стулу. – Как прошел бал?

– Утомительно, – пожимает Тея плечами.

– Разве ты не познакомилась с каким‐нибудь приятным молодым человеком?

– Я в этом не нуждаюсь. Но моя тетя нашла того, кто ей понравился, хотя говорит, что с ним должна быть я. Его зовут Якоб.

Ребекка садится напротив Теи и наливает им обеим по маленькому бокалу вина.

– Он тебе понравился?

– Нет.

Ребекка делает глоточек, отставляет бокал и берет Тею за руку.

– Тея, – начинает она, – хочу дать тебе один совет. Насчет Вальтера.

– Мне не нужны советы. – Тея вытягивает руку из ее пальцев.

Ребекка со вздохом поправляет аккуратно уложенные рыжевато-каштановые волосы.

– Тея, – понижает она голос, – я знаю, что ты его любишь. Знаю, что твоя любовь благородна. И я рада видеть тебя такой счастливой. Но… чувствую, что должна с тобой поговорить.

– Ты не вправе говорить, – произносит Тея. – Ты сейчас не на сцене.

Ребекка округляет глаза:

– Но…

– Я достаточно взрослая, чтобы понимать свое сердце!

– Но достаточно ли ты взрослая, чтобы понимать сердце Вальтера?

Вопрос, произнесенный так мягко, жалит. Тее больно, что не кто‐то там, а именно Ребекка настолько сомневается в ее возлюбленном и в ней самой. Тея вспоминает враждебность в голосе Вальтера, когда он говорил о Ребекке, единственный раз, когда девушка слышала от него подобный тон. Она одинокая странная женщина. Что Вальтер знает о Ребекке, чего не знает Тея? Актриса никогда не казалась ей странной, но, пожалуй, она действительно одинока. Вальтер знает мир куда лучше Теи, такие вещи для него очевиднее.

– Я не пытаюсь все испортить, – продолжает Ребекка. – Лишь хочу тебя защитить.

Тея недоверчиво смотрит на нее.

– От чего?

– Что ты действительно о нем знаешь? – настойчиво спрашивает Ребекка. – Что он обещал?

– Я знаю, что он меня любит. Я познала то, что ты можешь только изображать на сцене.

– Тея…

– Прекрати, Ребекка. Мы помолвлены.

Актриса ошеломленно замирает.

– Что? Как далеко вы зашли?

На мгновение Тея хочет рассказать Ребекке все. Ей хочется похвастаться, похвалиться, открыть подруге всю картину, чтобы она наконец поняла. Но потом Тея вспоминает, как сильно Вальтер разозлился из-за куклы, о том, как ему неуютно, что кто‐то в курсе их дел. Вспоминает, как сама всю жизнь ощущает, что у каналов за ней подсматривают. Тея делает глубокий вдох.

– Я знаю, с ним иногда бывает трудно. Но только потому, что он хочет все сделать правильно.

– Правильно? – усмехается Ребекка. – Для кого?

– Для нас.

Ребекка закрывает глаза.

– Ты ничего о нем не знаешь! – огрызается Тея.

Она чувствует себя несчастной, ведь она пришла сюда вовсе не для ссоры с единственной подругой. Взгляд Ребекки суров.

– Именно. Потому что он ни с кем здесь не водится.

– Потому что он занят! Он не актер, Ребекка, он – художник, ты должна это уважать. Я думала, ты другая. Считала, что ты видишь во мне женщину, равную…

– Так и есть. Именно поэтому я с тобой сейчас и разговариваю…

– Ты разговариваешь со мной как с ребенком. Будто я не способна думать самостоятельно. Ты ничем не лучше моей тети. Тебе не понять, что такое настоящая любовь. Мне тебя жаль.

Ребекка вскидывает руки:

– Довольно.

Атмосфера между ними так накалена, что Тея ощущает ее вкус.

– Хорошо. Если ты так пожелаешь. Я больше не пророню ни слова. Хочешь – верь, хочешь – нет, на это я способна.

Тея, поднявшись, направляется к двери. Распахивает ее и стоит в коридоре, повернув голову в сторону мастерской Вальтера.

– Скоро все перестанет быть тайной. Вот тогда ты увидишь, что это не фальшь.

– Я знаю, что не фальшь, – отзывается Ребекка. – И это действительно достойно сожаления.

* * *

Вернувшись домой часом позже, Тея с удивлением видит в холле Корнелию.

– Где ты была? – почти грубо спрашивает она.

– Гуляла. Что, мне уже нельзя?

Когда Корнелия подходит ближе, Тея видит, как бледна ее старая няня, как заламывает руки, как взгляд ее мечется по дорожке вдоль канала. Корнелия закрывает дверь.

– И где ты гуляла?

– Неподалеку.

На лице служанки загнанное выражение.

– Корнелия, что случилось?

Она поспешно подходит ближе.

– На твое имя пришла небольшая посылка, – шепчет Корнелия.

По телу Теи пробегает холодная дрожь.

– Посылка?

– Я нашла ее, когда мыла крыльцо, – продолжает шепотом Корнелия. – Кто мог оставить тебе посылку, не постучав?

– Где она?

– Здесь, – шипит Корнелия, вытирая руки о фартук и направляясь к стулу в холле.

На сиденье – маленький сверток, еще меньше первого. Внутри что‐то твердое, похожее на коробочку. Корнелия берет посылку так, словно она заразная, и Тею накрывает чувство собственничества. Она хочет быть единственной, кто брал эту посылку в руки и разрывал бумагу, обнажив содержимое. Она хочет остаться с этим наедине. Тея вспоминает ужас Вальтера при виде собственной куклы, и по венам разбегается холодок страха.

Девушка подходит, чтобы забрать посылку, но Корнелия прижимает ее к груди.

– Я не должна тебе это отдавать.

– Что, прости?

– Кто может слать тебе посылки?

Тея быстро прикидывает что‐то в уме.

– Элеонор Саррагон.

– С чего бы ей тебе что‐то присылать? – морщится Корнелия.

– Это моя посылка, Корнелия. Отдай. Там написано мое имя, видишь?

И все же служанка крепко держит маленький сверток.

– Господи боже, да что с тобой?

– Со мной все нормально.

– Тогда почему ты так напугана? Это просто кольцо, которое Элеонор обещала дать мне поносить, – спокойно лжет Тея и улыбается: – Я думала, она шутит, но вот посылка.

Корнелия пристально смотрит на сверток. То, что внутри коробки может лежать кольцо, звучит весьма правдоподобно, однако Элеонор никогда бы так не озаботилась, тем более вряд ли была бы так щедра. И Корнелия должна это понимать.

– Элеонор Саррагон одолжила тебе кольцо?

– Просто дала поносить. Совсем ненадолго.

Тея выцарапывает сверток из цепких пальцев няни. И тут же исполняется надежды, тайного искушения.

– Тогда открывай, – велит Корнелия. – Хочу посмотреть на это кольцо.

Тея потрясена такой прямолинейностью.

– И не подумаю, если ты так со мной разговариваешь.

– Ты просто не понимаешь! – говорит Корнелия потрясенно. – Когда приходят такие посылки, маленькие, без надписей… надо быть осторожной.

– Ты несешь чушь!

Корнелия переплетает пальцы в замок.

– В этом доме… кое-что произошло, Тея. До твоего рождения.

– Все случилось до моего рождения. Расскажи, что именно, и я покажу кольцо.

Корнелия снова смотрит на сверток.

– Твой отец и тетя… они рассердятся, если я…

– Отлично. Храни их секреты. Ради них наша семья и живет. Мы обожаем прятаться, а значит, мне тоже можно распаковать подарок в уединении, раз уж мы так им дорожим.

– Только если не… – Корнелия хватает Тею за руки, и та поражается ее силе. – Тея, мы так старались тебя защитить.

– Не волнуйся за меня. Уверяю, чтобы вскружить мне голову, маленького колечка недостаточно. Я знаю, какая Элеонор Саррагон гадюка.

Корнелия отпускает Тею.

– Если ты уверена, что это от нее, – говорит она несчастным голосом.

Тее так не терпится оказаться наверху одной, что она сама почти верит в существование мира, где Элеонор Саррагон озаботилась тем, чтобы прислать ей кольцо из дружеских чувств.

– Уверена, – отвечает девушка и как можно беззаботнее идет вверх по лестнице в свою спальню.

– Тыковка?

Тея делает глубокий вздох и оборачивается:

– Да?

– Просто будь осторожна, – чуть не плача просит Корнелия. – Обещай, что будешь осторожна!

– Буду.

Озадаченная настойчивостью Корнелии, Тея запирает дверь в свою комнату. Забирается на кровать и садится, уложив посылку на колени. До последнего месяца она никогда не получала подарков ни от кого, кроме семьи, и с замиранием сердца гадает, не может ли это быть вторым подарком Якоба ван Лооса. Байка про Элеонор Саррагон была неубедительна. Возможно, Якоб стал бы лучшим поводом урезонить Корнелию. Возможно, на этот раз пришла книга наставлений, как стать хорошей женой.

Но это не книга. Посылка слишком маленькая. Тея медленно развязывает шнурок и разворачивает бумагу.

Часто моргает, пораженная открывшейся красотой.

На подушечке из овечьей шерсти лежит изысканный крошечный золотой домик размером с большую персиковую косточку. Домик мерцает, словно подмигивая со своего мягкого ложа. Но стоит Тее его поднять, как она понимает, что он не отлит из металла, а вырезан из дерева и покрыт сусальным золотом. Он легче, чем Тея себе представляла, и, встряхнув его, она понимает, что он полый внутри.

У домика большая входная дверь и окна по обе стороны. Еще три окошка – на втором этаже, черепичная крыша и шесть дымоходов. Тея крутит домик и видит, что окна есть на всех сторонах. Кирпичная кладка и контуры черепицы вырезаны по дереву. У двери – крохотные петли и ручка, но, как бы Тея ни тянула, она не поддается.

Девушка кладет подарок на стол рядом с собой, завороженная его загадочностью. Домик не вызывает у нее такой тревоги, как кукла Вальтера. Он просто очарователен и сделан с невиданным тщанием. Такого Тея никогда не видела.

Откинувшись на подушки, Тея разглядывает красивый домик, и ей вспоминается удивительная миниатюрная палитра Вальтера. Дотянувшись до шкатулки под кроватью, Тея отпирает замок и извлекает куклу любимого.

Тея делает это каждую ночь, словно совершая ритуал преданности, и уже знает наизусть пропорции его маленьких рук и ног. Кукольный Вальтер безмолвно взирает на нее снизу вверх. Ее возлюбленный, будущий супруг. Тея смотрит то на Вальтера, то на дом. Они не совместимы по размеру. Между ними нет никакой связи. Кто присылает ей эти вещи и зачем? Кто в этом городе, кроме Вальтера, способен на такую впечатляющую детализацию и мастерство?

Мысли Теи переключаются на странное поведение Корнелии. Почему она так лихорадочно требовала, чтобы Тея призналась, кто мог быть отправителем?

В этом доме… кое-что произошло, Тея. До твоего рождения.

«Нет, – убеждает себя Тея, – ты не Корнелия. Ты не живешь прошлым, и тебе не страшно».

Ребекка как‐то рассказывала Тее, что когда она была начинающей актрисой, то зрители часто разочаровывали ее. Они смеялись, когда она хотела их растрогать. Они плакали над пьесой, к которой она относилась легкомысленно. Ребекка призналась Тее, что совершенно не может их контролировать. Если они видели в ней зло, то только под воздействием своего собственного страха. Если сострадали, то чувство порождалось их собственным сердцем, а не тем, что делала она.

Тея очень удивилась, услышав подобное. Ей казалось, что Ребекка обладает огромным влиянием на публику, обладает этой властью. Но Ребекка говорила, что весь секрет в том, чтобы передать эту власть самому зрителю. Дать им зеркало, показать себя самих. И они с жадностью все примут.

Тея держит в одной руке кукольного Вальтера, а в другой – сияющий домик. Она всю жизнь замечала, как на нее смотрят в этом городе, но никто не давал ей зеркала. Жители Амстердама будут глазеть на нее до тех пор, пока она не перестанет ощущать саму себя, растворившись в этих взглядах. Вот почему так льстит это внимание, эти подаренные миниатюры. Они адресованы лично ей. Они поддерживают ее. Это похоже на то, что рассказывала Ребекка: будто они зеркало, в котором Тея видит свое отражение.

И точно так же, как зачарованная публика Ребекки, Тея жаждет узнать больше.

Оранжерея

XII

Нелла не любит театр по нескольким причинам. Например, дороговизна билетов. Жар от свечей. Обилие жестикуляции, вычурность речи. А самое главное – зрители, зачастую самодовольные и напыщенные, они притворяются, будто их вера крепка, но приходят сюда лишь подглядеть за другими, пошалить наперекор ужасу, который нагоняют проповедники. Но из ложи Якоба открывается прекрасный вид, а толпа людей, которая заставляет ее нервничать, далеко, и Нелла вполне довольна. Особенно если все это приблизит возможный брак. Выглядывая с балкона, она думает, как деньги могут возвысить в прямом и переносном смысле слова! Нелла будто ястреб в гнезде, взирающий на маленькие головенки внизу.

Любовником ее мужа был актер, с тех пор она относилась к ним предвзято. Джек Филлипс, молодой человек из Англии, притворился, что умирает на плитках холла, а затем использовал рану как предлог, чтобы обвинить Йохана в покушении на убийство. Из-за его причастности к казни Йохана Нелла могла возненавидеть любого, кто зарабатывает себе на хлеб обманом, но подозревает, что не станет стричь всех под одну гребенку. Джек был Джеком. «И актеры не обманщики, – настаивает Тея, – они творят подобие правды».

Нелла смотрит на сцену. Вот, например, Ребекка Босман. Она хороша. Миниатюрная, музыкальная, очень привлекательная. Нелла украдкой поглядывает на Тею, ожидая увидеть восторг от игры любимой актрисы, но девушка сохраняет каменное выражение лица. Под глазами Теи залегли темные круги. Могла бы хоть изобразить интерес к происходящему на сцене, но племянница в таком состоянии всю неделю, с тех пор как Якоб прислал приглашение.

Что же до самого Якоба, то Нелла не может наклониться вперед, чтобы посмотреть на него. Она видит только руки мужчины, они лежат на его коленях, неподвижные, словно пойманная рыба, и сверкают тремя золотыми перстнями. Отто не любит себя украшать, лишь время от времени надевает серьгу, но этот мужчина отдает предпочтение рубинам.

Нелла закрывает глаза и представляет свадьбу: сияющая Тея, невозмутимый и довольный Якоб, обилие угощения, но никакого тщеславия. Новое начало и – наконец‐то – ощущение безопасности.

Нелла переполнена радостью, горда собой. Еще с прошлой зимы она так старалась, чтобы на пороге февраля они оказались здесь, рядом с мужчиной, которого мечтают заполучить в мужья дочери всех амстердамских купцов. Маленьким потаскухам в юбках и чепцах с иголочки придется уползти ни с чем, потому что Якоб выбрал Тею Брандт. В Схаубурге – премьера новой пьесы, и он решил пригласить в свою ложу Тею. Всем на обозрение.

Время от времени снизу или из соседних лож на них кто‐то смотрит, одна из дам с трепещущим веером в руке определенно похожа на Клару Саррагон. И хотя Нелла с Теей привыкли к постоянным взглядам, теперь все иначе. Совсем по-другому, когда сидишь рядом с Якобом ван Лоосом.

Тея скользит взглядом по людям внизу, словно кого‐то выискивая. Кого она может так отчаянно высматривать, когда всеобщим вниманием мастерски владеет Ребекка? Прежде чем Нелла успевает шепотом задать вопрос, племянница сама к ней поворачивается:

– Разве не прекрасны декорации, тетя Нелла? Видишь, сколько раковин разбросано по берегу?

Нелла всматривается в сцену. На ней изображен чудеснейший пляж. Художник – или художники, Нелла ничего не смыслит в этих вещах, но трудов явно вложено чудовищно много – просто превзошел сам себя. Кажется, декорации существенно изменились, с тех пор как она приводила сюда маленькую Тею. Пальмовые деревья и берега кажутся настоящими, хотя Нелле не с чем их сравнить. В ее воспоминаниях растут только яблони и блестит темное озеро. Со своего места Нелла не может разглядеть раковины и удивляется, откуда Тея про них знает. Может, у Неллы слабеет зрение?

– Вижу, – врет она. – Вся сцена прекрасна. Удивительно, что могут в наши дни. Тот, кто создал эти декорации, воистину талантлив.

И неожиданно Нелла получает в награду лучезарную улыбку племянницы. Маленькие жемчужины в ушах Теи вздрагивают, когда та с восторгом поворачивается обратно к сцене. Она и правда любит театр.

Через пять минут первый акт подходит к концу. Вскоре зал наполняется шумом, оркестр играет веселую мелодию, поднимая зрителям настроение. Все трое ерзают на своих местах, и Якоб поворачивается к Тее:

– Вам понравилось?

Тея лучится счастьем. Сердце Неллы трепещет: племянница показывает себя в самом лучшем свете.

– О, очень, сеньор, – произносит Тея. – Мадам Босман, по-моему, немного переигрывает, но я в восторге от декораций.

Девушка снова смотрит на сцену, а Якоб, кажется, очарован.

– Знаю, вы выражали желание посетить Лондон и Париж, госпожа Тея…

«Он запомнил!» – радуется Нелла.

– …но, возможно, вы когда‐нибудь захотите побывать в месте, подобном тому, что изображено перед нами? Разумеется, не при столь трагических обстоятельствах.

Тея отвечает непонимающим, пустым взглядом, а Якоб проводит рукой над краем ложи, указывая на красочные декорации.

– Я имею в виду пейзаж, который вас так восхищает. Жаркий пляж.

Вся жизнерадостность слетает с Теи, делая ее лицо суровым.

– Нет, – отрезает она. – Для меня эти пальмы настоящие. Я не желаю искать их подобие в другом месте.

Якоб улыбается, не обращая внимания на смену ее настроения.

– А как же цвет неба? Такое вас не манит? Я слышал о таких местах. Жарких, странных. Я бы сам хотел их увидеть.

Нелла ждет, затаив дыхание. Тея прикладывает руку к сердцу:

– Вы не понимаете, сеньор. Я видела их здесь.

Теперь Якоб смотрит на девушку непонимающе. Тея встает.

– Прошу меня извинить. Мне нужно… – Она затихает, словно стесняясь в присутствии Якоба намекать на женские потребности.

Молодой человек вскакивает с места и склоняется в поклоне, хотя Тея уже направилась к портьерам, закрывающим вход в ложу. Исчезла из виду в считаные мгновения.

Нелла, не совсем осознавая, что произошло, но стремясь вернуть атмосферу интимности, продолжить разговоры о путешествиях и удовольствиях, тянется к кувшину с пуншем, который оплатил Якоб. С улыбкой наполняет его бокал, заверяя, что это вполне нормальное поведение для женщины, которую любят и которая видит пальмы своим сердцем.

– Тея уже много месяцев не была такой оживленной, – говорит Нелла. – Вы ее вдохновляете.

Якоб делает глоток пунша.

– Вы растили ее с младенчества, верно?

Вопрос застает Неллу врасплох. Он возникает ниоткуда, возвращая в прошлое, к началу событий, тогда как она предпочла бы остаться в настоящем моменте. Но ей надо быть сговорчивой, показать, что никакой вопрос Якоба не может вывести ее из равновесия.

– Верно.

Нелла на миг вспоминает припрятанного в ее спальне младенца, украденного из мастерской миниатюристки на Калверстраат восемнадцать лет назад. Крошечная фигурка, которая ей не принадлежала. Было бы сейчас по-другому, если бы она оставила все как есть? Кто знает… И нет возможности спросить миниатюристку, заставить ее объяснить.

– Я растила ее не одна, – добавляет Нелла. – Важнейшую роль играл отец Теи. И Корнелия, которая все еще живет с нами.

– Но очень печально, что у Теи нет матери. Она была благородного происхождения? – спрашивает Якоб, сочувствие которого тут же испарилось.

У Неллы кружится голова. О том, что мать Теи умерла, теперь достаточно легко говорить. То, что Тея ее не знала, переносит Марин в ту темную часть воспоминаний, которая не должна иметь отношения к сегодняшнему дню. Но эти слова – лишь тонкая грань. Имя Марин никогда не упоминается на людях. Да, она из благородных. Сестра купца, сама вела дела. А еще она – сфинкс. Жестокая, когда хотела. Умная и заботливая. Она держалась до последнего. Женщина, которая делила постель со слугой своего брата и хранила эти отношения в секрете. С чего начать рассказ?

«Она интересует Якоба, – понимает Нелла. – Ему интересно знать, кем была та пропавшая женщина, что оставила своего ребенка».

«Разве это имеет значение?» – хочет сказать Нелла, измученная.

«Какая разница, была ли Марин прачкой, кухаркой или незаконнорожденной дочерью самого богатого регента города? Марин больше нет. Но рядом с Теей была я, все эти восемнадцать лет».

– Она была из благородной семьи.

В ложе повисает долгое молчание.

– У вас дружная семья, – замечает Якоб.

– Что ж… между нами нет секретов.

Якоб снова устремляет взгляд на сцену и делает глоток пунша.

– В Тее много страсти.

Нелла не может понять его интонацию.

– Все восемнадцатилетние девушки такие.

– Нет, – отвечает Якоб так прямо, что это повергает Неллу в шок.

Скольких восемнадцатилетних девушек он знал?

– У Теи избыток духа, – продолжает Якоб.

Нелла ощущает себя так, словно ее ударили. Она хочет возразить, что Тея прекрасно сдерживает свой дух, хотя в последние недели это вряд ли соответствует действительности. Нелла медленно наливает пунш себе в бокал и осторожно, словно пробуя на вкус ход беседы, отпивает.

– Ее мать была очень деятельной.

Якоб с любопытством поворачивается к Нелле:

– Деятельной?

– Я всегда считала, что лучше жениться на деятельной женщине. Здоровой, интересной. Все эти качества можно назвать избытком духа. Но они необходимы в нашем мире, в нашем городе, сеньор. Никому не нужна слабая больная женщина.

– Никому, – соглашается Якоб. – И все же мать Теи умерла в родах.

Нелла хватается за край ложи. От бессердечности происходящего ей хочется сломать ножку бокала, но она заставляет себя сохранять спокойствие.

– Случилось огромное несчастье. – Вдруг она словно оказывается в той комнате, рядом с Корнелией, восемнадцать лет назад, и с ужасом наблюдает, как ускользает от них Марин. – Ее мать была уже в возрасте для роженицы.

«Прости меня, Марин, – беззвучно шепчет Нелла. – Пожалуйста, прости. Ты бы поступила точно так же».

И сидя в роскошной театральной ложе Якоба, стыдясь собственных слов, Нелла вдруг понимает, что на самом деле часто говорит как Марин. Будто черпает воду из глубокого колодца, который та оставила после себя. Это упорство, это хладнокровное правдоподобие, под которым скрывался такой полет фантазии.

«Хочет ли Якоб, чтобы я продолжала? – недоумевает Нелла. – Ему действительно это интересно? Или он хочет, чтобы я прикусила язык-помело и дала ему спокойно допить пунш?»

Нелла дрожит, словно вокруг гуляют сквозняки особняка на Херенграхт. Возможно, для Якоба ван Лооса все очевидно. То, как она сколачивает жалкие декорации, чтобы произвести впечатление на ухажера, ошеломленного настоящим представлением внизу. Но Якоб держится так, будто это обычный разговор. Нелла мысленно упрекает себя и выпрямляется, думая о бухгалтерских книгах, в которых существенно сократилась статья доходов, потому что теперь они не могут рассчитывать на плату от ОИК. Еще меньше возможностей. И все‐таки: Марин бы поступила так же.

– Тея слишком особенная, чтобы гнить на Херенграхт, – откровенно говорит Нелла.

Ее слова так же прямолинейны, как и его. В них есть правда. Они заставляют Якоба посмотреть на Неллу.

– Я заметила, – продолжает она, расправляя вокруг себя юбки, – что Тея всегда с удовольствием посещает спектакли, которые заканчиваются свадьбой.

– Вот как?

– Да. И, полагаю, она готова. Она этого хочет. Сама не скажет, но если найдется подходящий мужчина, Тея выйдет замуж. И этому мужчине очень повезет.

– Воистину повезет.

Нелла лихорадочно соображает. Куда подевалась племянница? Она вспоминает, как Якоб, войдя в холл, запрокинул голову и восхищенно разглядывал их тромплей.

– Разумеется, Тея – единственная наследница, – говорит Нелла.

И снова долгое молчание. Нелла ждет, едва дыша. Достаточно ли до́ма в лучшем районе города, чтобы убедить Якоба?

– То есть она унаследует недвижимость на Херенграхт.

– Да.

– Не сомневался. – Якоб неотрывно смотрит в зал, выражение лица непроницаемо. – Но как вы считаете, мадам Брандт, что может порадовать Тею кроме походов в театр?

Нелла колеблется. Уже несколько лет она понятия не имеет, что делает Тею счастливой.

– Считаю, что джентльмену, которого волнует этот вопрос, лучше спросить об этом саму Тею.

Якоб бросает взгляд на пустующее место девушки. Ее нет уже долго, и Нелла начинает волноваться.

– Я не очень люблю театр. Предпочитаю кровь и плоть подлинной жизни. И все же я вижу, как Тея наслаждается этим. – Якоб делает паузу. – Вы бы назвали Тею… девушкой с причудами?

– Отнюдь. Вы достаточно проницательны, чтобы сами это видеть. Пусть Тея любит театральные постановки, она благоразумна. Возможно, она сильнее, чем другие девушки, испытывает на себе возможную жестокость общества.

Якоб задумчиво постукивает пальцем по перилам ложи.

– И театр – ее убежище?

Нелла закрывает веер и указывает на оставшуюся публику.

– А разве оно не для каждого, кто может себе позволить билет?

– Полагаю, да.

– Но Тея знает жизнь так, как не знают ее эти люди. В этом ее большое достоинство. Таковым оно будет для любого мужа.

Якоб хмурится:

– Я не хочу, чтобы моя жена была слишком искушенной.

Нелла заставляет себя не смотреть на него. Это он, а не она произнесла слово «жена», и оно повисло между ними словно столб света и жизни. Мира женитьбы, в который Якоб только что вступил.

– Тея не слишком искушенная, – говорит Нелла. – Она видит мир, но не погружается в него с головой. Как и подобает дочери знатных родителей. Вот поэтому она ходит в театр. Она держится на отдалении, в ней воспитано достоинство.

Якоб не отвечает. Нелла держится, ожидая, что будет дальше. Она прекрасно понимает, что вокруг есть невесты без всяких сложностей. Обыкновенные девушки, семьи которых – в сетях амстердамской элиты. Но Нелла помнит, что ван Лоос пригласил в театр именно ее племянницу.

– Странно, – замечает Якоб через некоторое время. – Когда ваша племянница уходит, все вокруг будто чуточку меркнет.

* * *

После спектакля Якоб настаивает, что обязан проводить их вдоль Кайзерсграхт. Нелла старательно отстает на несколько шагов, позволяя паре пообщаться наедине, но соблюдая приличия. Якоб внимательно слушает все, что говорит Тея, и со стороны они уже кажутся супругами, что неспешно прогуливаются, кутаясь в меха среди вечерней прохлады.

Когда Тея вернулась в ложу, она поспешила занять свое место, быстро улыбнувшись Якобу. Щеки ее раскраснелись, она явно догадывалась, что разговоры в ее отсутствие шли именно о ней. Может, именно за этим Тея и оставила наедине поклонника и тетушку? И вот теперь, после представления, Тея увлеченно взмахивает руками в холодном воздухе Золотой излучины. Якоб смотрит на нее сверху вниз, слушая возбужденную речь и принимая ее страсть. Нелла не теряет надежды, вовсе нет.