Текст книги "Дом Судьбы"

XXVIII

– Мы должны рассказать Отто, – говорит Корнелия.

– Ни в коем случае, – отрезает Нелла.

Она спешно вернулась на Херенграхт и, обнаружив, что Корнелия по-прежнему одна и в еще более ужасном состоянии, не нашла другого выхода, кроме как сесть за кухонный стол и рассказать обо всем, что произошло в Старой церкви.

– Корнелия, Вальтер Рибек – это секрет Теи. Я запрещаю о нем рассказывать.

– Но дозорным надо это знать!

– Ребекка Босман сказала, что он и его жена уехали! Не нужно его преследовать. Мы должны доверять Тее. И только представь, если все вылезет наружу? Наша Тея связалась с парой каких‐то мелких шантажистов? Мы не можем с ней так поступить. И мы этого не сделаем. Подумай, какой урон это нанесет ее репутации, гораздо хуже, чем сорванная свадьба с Якобом.

Корнелия бледнеет.

– Покажите мне еще раз записки, – просит она. – Актриса могла солгать.

– С чего бы? Она не лгала, Корнелия. Тебя там не было. – Нелла вздыхает, опускает голову и толкает записки по деревянной столешнице. – Нет. К сожалению, Вальтер Рибек вполне реален.

– Но Отто…

– Корнелия! – Нелла поднимает голову. – Как, думаешь, Отто отреагирует на известие о любовнике? Да к тому же еще и женатом? Этот Рибек уехал, давай не будем впутывать Отто. Тея может никогда больше с тобой не заговорить.

– Это если мы еще ее найдем. – Корнелия оседает. – Мы ни на шаг не приблизились к ней с раннего утра.

– Это так.

– Ни один ребенок не может быть в безопасности, – жалобно бормочет Корнелия, – с момента своего рождения.

Нелла думает, что они слишком долго «душили» Тею. Чересчур опекали, не рассказывая, как устроен этот мир, и строили излишне много планов на ее будущее. «Я бы тоже сбежала, – думает Нелла. – Я бы тоже полетела над крышами. И, возможно, тоже нашла бы себе Вальтера, чтобы излить свои фантазии с помощью его недостойного, но желанного тела.

Но если посмотреть с другой стороны, вот что случается, когда ты сбегаешь. Ты оставляешь после себя полную разруху.

Как она сумела? Как мы вообще могли все проглядеть?» Нелле поразительно осознавать, что Тея могла испытать все то, чего она хотела для себя с Йоханом, но получила тогда решительный и болезненный отказ. С тех пор Нелла постоянно задавалась вопросом, каково это – чувствовать прикосновение мужчины, который жаждет тебя. Она вспоминает Тею, сидящую в ложе Якоба в театре и рассказывающую, что нарисованные пальмы декораций Схаубурга жили в ее сердце и значили для нее больше, чем любое настоящее дерево. Тею, блистающую на балу у Саррагон, не обращающую внимания на едва сдерживаемые насмешки других девушек. От нее исходила уверенность, какая возникает только у тех, кто знает, что любим. И Нелла не могла этого понять.

Но самое ужасное, что, возможно, Тея тоже не могла понять этого должным образом. Она была счастлива, потому что предложила свое сердце и думала, что предложение принято. А потом все пошло наперекосяк.

Нелла могла бы убить этого Вальтера Рибека, что бы там она ни проповедовала Корнелии. Она могла бы разорвать в клочья его дурацкие нарисованные пальмы.

– Вы злитесь на нее? – спрашивает Корнелия, прерывая ее размышления.

– Я злюсь на него, – вздыхает Нелла.

– Это я понимаю. А на Тею?

Нелла обдумывает ответ.

– Легко было бы сказать, что злюсь. Во многих кварталах этого города поступок Теи сочли бы непростительным. Пренебречь добродетелью в погоне за любовью? Но в этих кварталах и без того никогда не одобряли нашу семью.

Перед Неллой снова проносится утренняя сцена в Старой церкви. Властная мадам ван Лоос, самодовольная в суждениях и с полными карманами, ее трусливый сын Якоб, женщины Саррагон, почуявшие возможность сокрушить чужака в своем кругу. В венах Неллы вновь вскипает гнев. «Ван Лоосы и Саррагоны не знают всей правды, но, если бы знали… легко ценить добродетель, когда она приносит столько пользы, но не могут все люди этого города доживать до восемнадцати без единого компромисса. Мы об этом просто не говорим».

– Нет, – продолжает Нелла. – Я не злюсь на нее. Я просто хочу, чтобы она вернулась домой.

Нелла прикидывает, стоит ли рассказать Корнелии о брачном контракте, двадцати тысячах гульденов, обещанном пособии и доме, который перейдет в другую семью после смерти Отто. Сейчас они не отдадут дом Якобу – свадьба же не состоялась. И все же на них висит долг в двадцать тысяч. Было бы облегчением снять эту ношу, поделиться, но Корнелия вряд ли сможет решить проблему, лишь начнет еще больше тревожиться. Зачем говорить ей сегодня, что место, где она с детства жила, теперь лишь вода, утекающая сквозь пальцы? «Кажется возмутительным, что и без того настолько богатые люди могут оставить себе такую сумму. Но я так отчаянно этого хотела, – думает Нелла. – Так мечтала, чтобы Тея вышла замуж. Чтобы была защищена. И Отто хотел того же, что и Тея. А Тея даже не поняла, что произошло».

От внезапного стука в дверь обе женщины подскакивают на месте. Корнелия бросается вверх по лестнице, Нелла следует за ней по пятам. Они открывают дверь и видят Каспара Витсена.

– Я обошел весь город, – устало говорит он. – И не смог ее найти.

– Входите, – говорит ему Нелла.

– Я не могу.

– Вам нужно что‐нибудь съесть, – настаивает Корнелия.

– Прошу вас, – добавляет Нелла.

Каспар позволяет затянуть себя внутрь дома. Он словно борется с чем‐то внутри себя, расхаживая туда-сюда, запуская пальцы в гриву волос.

– Тея писала мне, – наконец говорит Витсен. – Она спрашивала о цветах.

Нелла и Корнелия изумленно переглядываются.

– Тея вам писала?

– Это было после объявления помолвки. Сначала я подумал, что это как‐то связано со свадьбой, но она спрашивала, как самостоятельно приготовить настойки. Сказала, что очень благодарна за те, что я принес, и что она заинтересовалась ими.

– Настойки? – На мгновение в голове Неллы проносятся мысли о ядах, белладонне и болиголове, о чрезмерной дозе валерианы. – И… вы ответили?

Каспар болезненно морщится:

– Я был так занят. У меня не было времени. – Он лезет в карман и вытаскивает письмо.

У Неллы возникает ощущение, что она собирает племянницу по кусочкам. Это новая Тея, о существовании которой она и не подозревала.

Почерк Теи ни с каким другим не спутаешь.

«Настойки нам всем очень помогли, но я уверена, что процесс приготовления очень сложный, – писала она. – Это самое лучшее, что можно придумать: наблюдать, как из ничего прорастает семя. Стоять посреди фруктового сада и видеть, как плод твоего тяжелого труда расцветает».

Письмо датировано прошлой неделей. Нелла возвращает его Витсену.

– Вы должны оставить его у себя. Оно ваше.

Каспар берет письмо, он выглядит как человек, находящийся в полном отчаянии.

– Мадам, я сделал бы все, лишь бы помочь вам.

– Вы и так сделали достаточно, когда она болела, мистер Витсен. Мы вам так благодарны за вашу бесценную помощь.

– Если вам когда‐нибудь что‐нибудь понадобится, у Отто есть мой адрес.

– Будьте уверены, – Нелла успокаивающе кладет руку на его плечо; Каспар смотрит на нее, словно хочет добавить что‐то, но не смеет, – мы вам напишем, как только узнаем, где она.

Они смотрят вслед уходящему мужчине, и Нелла думает, что никакая настойка не сможет вернуть пропавшую девушку.

* * *

К десяти часам вечера того же дня тридцать человек из ополчения Святого Георгия и еще несколько, включая служанок из близлежащих домов Золотой излучины, разыскивают Тею. Семья не смогла найти девушку самостоятельно, поэтому ее объявили в розыск. Отто возвращается в сопровождении офицера, и Нелла впускает обоих мужчин в дом. Корнелия внизу на кухне подогревает пирог с курицей, чтобы Отто мог подкрепить силы.

– Сеньор Кобелл, мадам, – представляется офицер.

Нелла думает, что он молод, а впрочем, теперь так много людей моложе нее.

– Мы искали несколько часов, – говорит Кобелл. – И поиски были тщательными. Моим людям нужно отдохнуть.

– Но я заплатил деньги, – вмешивается Отто.

– Позвольте им поспать, сеньор Брандт, – качает головой офицер. – Отдохнув, они проведут весь завтрашний день в поисках.

– Но к тому времени мы до нее никогда не доберемся.

Кобелл проводит рукой по лицу:

– Мы ее найдем. – Помолчав, он продолжает: – Но вы должны настроиться на долгие поиски. Пока ваша дочь не хочет, чтобы ее нашли, дело осложняется.

– С чего вы решили, будто бы она не хочет, чтобы ее нашли? – спрашивает Нелла, вспоминая, что сказал Каспар этим утром в Старой церкви.

У нее ощущение, что с тех пор прошло недели две.

Кобелл хмурится:

– Если она хочет, чтобы ее нашли, зачем убегать?

Нелла мысленно вздыхает оттого, что он ничего не понимает. Он и вправду слишком молод. А Каспар все сказал верно: в человеке, который сбежал, всегда есть частичка надежды, что кто‐нибудь придет и спасет его от самого себя. Нелле и самой знакомо это чувство. Она лелеет надежду, что Тея не хочет, чтобы это продолжалось вечно. Она хочет, чтобы они нашли ее.

Нелла замечает, что Отто тоже устал, и думает о Вальтере Рибеке, о порочном содержании его записок и о боли разбитого сердца. Ее гложет совесть, что даже сейчас, при таких ужасных обстоятельствах, у них появляются новые секреты друг от друга. Отто действительно верит, что Тея – с миниатюристкой? Если она не с Рибеком, то, может, и правда с ней? Нелла гадает: говорил ли Отто Кобеллу про миниатюристку? Нет, вряд ли, ведь у него нет никаких доказательств, а он предпочитает, чтобы его воспринимали всерьез. Миниатюристка – это их личное дело. Нелла чувствует себя как никогда вымотанной.

– Довольно, – говорит Отто, прерывая ее размышления. – Эти часы решающие. Мы не должны останавливаться.

Но тут снизу поднимается Корнелия со своим пирогом. Он пахнет так по-домашнему восхитительно, что вытесняет стылый страх, охватывающий всех. Корнелия наклоняет голову:

– Вы должны поесть, сеньор Кобелл, – предлагает Нелла.

Она, как и Корнелия, понимает необходимость еды, в отличие от Отто.

– Уже ночь, – упрямится он. – Уже ночь, а мы все еще не нашли ее. Она моя дочь. Она моя жизнь. Никто в городе не дал ни одной подсказки!

– А конюшни? Доки? – спрашивает Нелла, оглядываясь на Корнелию.

У служанки ввалились глаза, но в них все еще горит огонь. Она привыкла мало спать.

– Мы направляли туда людей. Пришли отчеты из четырех доков, – сообщает Кобелл, глядя на листок бумаги, вытащенный из кармана. – Сегодня утром должны были отплыть пятьдесят кораблей. Из тех, что мы перехватили до Те`ксела [19]19
  Остров в Нидерландах, в провинции Северная Голландия.


[Закрыть], ни один капитан или казначей не сообщил о девушке или юноше телосложения, внешности и возраста Теи, которые искали бы место на судне.

– Из тех, что вы перехватили, – повторяет Нелла, и Кобелл виновато пожимает плечами. – Когда был прилив?

– Сразу после семи.

– Значит, у нее было достаточно времени пробраться на корабль, будь она достаточно отчаянна.

– Тея не пошла бы к воде, – говорит Корнелия. – Ее нога никогда не ступала на палубу корабля. Я чувствую, она все еще в городе.

– Необязательно, – качает головой Нелла. – А что с конюшнями?

– Там тоже никаких следов, – отвечает Кобелл.

– Вы узнавали в монастырях? – спрашивает Корнелия.

– Монахини сообщают, что у них нет такой девушки.

– Возможно, они ее охраняют.

– Господи Боже! – восклицает Отто. – Ну какие монастыри?!

– Тея ни за что не пошла бы к монахиням, – соглашается с ним Нелла. – А даже если бы и пошла, не смогла бы остаться там навсегда.

Кобелл отказывается от пирога и распахивает входную дверь. Корнелия в изумлении застывает, все еще держа в руке тарелку для него.

– А теперь отдохните, – говорит на прощание офицер. – Ночная стража продолжит ее искать, и я сам вернусь через несколько часов.

Прежде чем Отто успевает возразить, Кобелл отвешивает им быстрый поклон и исчезает в темноте. Они остаются втроем.

– Он прав, – первой нарушает молчание Нелла. – Нам нужно поспать. В таком состоянии от нас нет никакого толка. Тея, скорее всего, тоже спит.

Но где спит Тея и с кем – вот те вопросы, о которых никто из них не может даже думать. Отто все равно не согласился подняться к себе в спальню. Он ни за что не сможет уснуть, не узнав, что случилось с его дочерью. Нелла прекрасно его понимает: он будет сидеть в прихожей на стуле все эти несколько часов. С прямой спиной, подложив под голову подушку. А рядом будет остывать пирог.

* * *

Полностью одетая Нелла лежит в своей комнате без сна. Как бы она ни была настроена против ополченцев Святого Георгия после ареста Йохана, похоже, дозорные действовали основательно. Корнелия ошибается – Теи нет в городе. Но при этом невозможно представить Тею в плавании. Нелла закрывает глаза, ее разум перескакивает от образа к образу. Пустая кровать Теи. Корнелия с выражением ужаса на лице достает миниатюрный домик. Якоб в церкви, увядающая улыбка Каспара. Ребекка – актриса, вышедшая из роли, – рассказывает ей правду о сердце Теи.

Нелла поворачивается на бок и смотрит на алоэ Каспара, который поставила у кровати. Протянув руку, она трогает огрызок листа – Каспар срезал его, чтобы заварить ей успокаивающий чай. Это самое лучшее, что можно придумать, – наблюдать, как из ничего прорастает семя. Нелла думает, зачем Тея оставила золотой домик в скомканных простынях. Случайно? Или же она хотела сообщить семье, что тоже знает про миниатюристку? Нелла снова закрывает глаза. Не важно, одна Тея или с миниатюристкой, она очень хочет, чтобы девушка вернулась.

Под ребрами болезненно ноет, когда Нелла думает, что это она могла стать причиной побега Теи, а не Вальтер Рибек. Сколько раз они ссорились! Сколько раз Нелла говорила своей племяннице, что та не понимает, как устроен мир. Все эти дни Нелла подталкивала Тею к Якобу, попутно изливая на нее жалобы на безденежье, упоминая жертвы, на которые пришлось пойти. Она представляет, как Тея достает на чердаке куклу своей матери, как ее вопросы, на которые ей не дали ответы, воплощаются в крошечной миниатюре.

Марин, тоже ненавидящая ограничения, царящие в этом доме, все‐таки любила его. В первый день, когда Нелла приехала сюда восемнадцать лет назад, еще до рождения Теи, Марин спросила:

– В вашем особняке в Ассенделфте тепло и сухо?

– Там бывает сыро, – ответила тогда Нелла.

«Но теперь, смотри, Марин, именно этот дом может выпасть из наших рук и кануть в мутные воды Херенграхта. И твоя дочь освободилась от него раньше меня».

Нелла запускает руку в карман, чувствуя, как крошечный младенец трется о позолоченный домик. «Вернись ко мне», – шепчет она на этот раз не миниатюристке, а единственному человеку, которым дорожит больше всего на свете.

«Ты слышишь меня, Тея? – шепчет она. – Вернись».

* * *

Только перед рассветом Нелла осознает, что случилось. Она резко садится в постели. Мысль внезапно становится такой очевидной, что невозможно поверить, как они до этого не додумались. В агонии паники от исчезновения Теи, миниатюристки, тяжелого испытания в Старой церкви, за которым последовало разоблачение Вальтера Рибека и задранные носы ополченцев, они упустили самое очевидное решение. Нелле понадобились несколько часов одиночества и свернувшиеся спиралью мысли. Понадобился Каспар Витсен с письмом от Теи и маленький золотой домик, чтобы она прозрела.

Нелла встает с постели с сильно колотящимся сердцем. Она чувствует, как внутри нее встречаются две истории, конец и начало, замыкая бесконечный круг. Она знает, где Тея, и должна отправиться на ее поиски одна. Она не поедет на лодке, не так, как уезжала восемнадцать лет назад. Она одолжит в конюшнях лошадь. Именно лошадь, ведь, что бы ей ни доводилось переживать за эти годы, Нелла никогда не забывала, как ездит верхом сельская девушка.

Зеленое золото

XXIX

Утром в день своей свадьбы с Якобом ван Лоосом, еще до рассвета, пока никто в доме не проснулся, Тея садится в постели. Она оглядывает комнату, в которой спала всю свою жизнь. Белые стены. Темные голые доски пола. Длинная полка, на которой она оставила книгу, подаренную будущим мужем, и свадебный букет, ожидающий своего часа в воде. Букет именно такой, как обещал Хендриксон: лепестки теперь раскрываются в полную силу, яркие и красочные даже при свете одинокой свечи. Цветы выглядят невинными, не подозревающими, что их стебли срезаны и уже завтра они начнут увядать.

Тея почти не сомкнула глаз. Коробка с тремя миниатюрами лежит у нее на коленях. Девушка смотрит на ее содержимое, и внутри нее нарастает отчаяние. Вот Вальтер и его пустая палитра. Вот золотой домик с закрытой дверью. А вот и крошечный ананас. Она смотрит на них, пытаясь понять их язык. Но больше всего на свете Тея хочет остановить этот день.

Она не может себе представить, как облачится в свадебное платье и пойдет по каналам до Старой церкви, чтобы увидеть Якоба, предстать перед пастором Беккером и принести свои клятвы. А потом снова вернуться сюда, держа Якоба за руку, замужней женщиной. Испить из свадебного кубка. Пировать, а потом уйти.

Но Тея обещала это сделать. Это спасет ее семью, позволит им существовать в приемлемых условиях. Тея вот-вот воплотит этот план в жизнь, и все же ей это кажется таким невозможным, неправильным. Она думает о еде, которую приготовила Корнелия. Вспоминает отца, который в этой комнате сказал ей, что она может начать все сначала. И тут девушка вспоминает предупреждение Ребекки, что Гриета Рибек может преследовать ее и дальше. Тея думала сбежать в этот брак, воздвигнуть стены, защищающие ее от внешнего мира. Но все может стать только хуже. Это новое начало для Теи: жизнь в качестве жены. И она не может так поступить.

Встав с кровати, Тея быстро надевает свою обычную юбку и блузку. Кладет куклу Вальтера и ананас в карман, бросая взгляд на единственную миниатюру, к которой не притрагивалась. Первый порыв – оставить домик в шкатулке, а шкатулку убрать под кровать. Но Тея сомневается. Она снова берет крохотный домик и подносит ближе к свече. Девушка тянет маленькую дверку, но она по-прежнему заперта. Внутри точно что‐то есть, если бы она только знала, как его открыть и узнать этот секрет!

Когда Тея объявила, что они должны договориться о заключении брачного контракта с Якобом, она не сомневалась, что домик послан ей как знак. Домик – портрет дома Якоба, послание Тее: она должна искать его надежной защиты и покинуть запятнанное место, где провела всю жизнь. Девушка пыталась увидеть в этих миниатюрах то, что видела в них ее тетя, – руководство к действию. Но теперь ей не нужен этот маленький особняк. Для Теи это напоминание о ее неудаче, предвестник будущего, которое ей не принадлежит.

Тея ставит домик на маленький стол у кровати. Она хочет, чтобы тетя Нелла увидела его и поняла, что племянница тоже знает про миниатюристку. Но Вальтер и ананас принадлежат Тее. Представить себе, что отец увидит куклу Вальтера! Она воплощает все то, что Тея хотела бы скрыть в своей жизни. И, конечно, не нужно, чтобы ее тетя увидела ананас, который так ненавидит. Даже сейчас Тея стремится защитить свою семью. В спешке и рассеянности, складывая подушки и устраивая постель так, чтобы казалось – в ней кто‐то спит, девушка не замечает, как домик оказывается в ловушке теплого мягкого гнезда.

Сложив одежду и оставшиеся после продажи карты гульдены в полотняный мешок, Тея, не оглядываясь, выходит из комнаты и спускается по главной лестнице, стараясь, чтобы скрип дерева не выдал ее. На цыпочках она крадется к буфету Корнелии. Берет буханку хлеба, головку сыра, большую фляжку эля, несколько кусков холодного мяса и кексы с корицей. Тея с трудом заставляет себя находиться в этой маленькой комнате, в окружении стольких блюд, приготовленных к ее свадебному торжеству.

Вернувшись наверх из кухни, Тея складывает продукты в сумку с одеждой и очень медленно отодвигает засов на входной двери, вздрагивая от каждого скрежетания. Совсем скоро проснется Корнелия.

«Все к лучшему», – убеждает себя Тея. Она и так уже всех разочаровала.

Что‐то прикасается к ее юбкам. Глянув вниз, девушка видит Лукаса, который смотрит прямо на нее и трется о ее ноги.

– Прости, – шепчет Тея. – Я не могу взять тебя с собой.

Лукас садится на белую мраморную плитку, продолжая наблюдать. Тее тяжело от этой внимательной привязанности. Она не может представить, что больше никогда не увидит Лукаса. Тея смотрит на голубоватый рассвет, а затем на гостиную, думая обо всех днях рождения, которые она отмечала в этой комнате, сидя на этом ковре. Воздушный омлет, булочки на розовой воде: искатели приключений, которые никогда не выходили за пределы Херенграхт.

На сердце Теи ноет шрам, и еще один, и еще. Она хочет избавиться от этого чувства, но не может. Она мечтает снова стать пятилетней девочкой и играть в исследования, которые ни к чему не приведут. Быть окруженной любовью семьи.

«Довольно, – окорачивает себя Тея. – Ты все растратила впустую. Все в прошлом».

Но Тею словно околдовали, она никак не может заставить себя выйти в грядущий день. Девушка наклоняется, чтобы поцеловать Лукаса, и снова думает о Якобе как о муже, об Элеонор Саррагон и ее насмешливых глазах. Она думает о Гриете Рибек, но прежде всего о предательстве Вальтера, его словах любви, его обещаниях. Это самое скверное. В этом городе у нее нет будущего. Тея должна найти его где‐нибудь в другом месте.

И все же, несмотря на то что Тея заставила себя выйти из дома, тихо прикрыв за собой дверь, она стоит на углу Херенграхт и Вийзельстраат, ожидая, что предпримет ее семья. Выглянет ли кто‐нибудь из окна ее спальни, когда заметят, что она пропала?

«Если выглянут, я вернусь», – думает Тея.

Девушка жаждет, что так и будет – они распахнут окна, выбегут на улицу, упадут на колени в мольбе, сказав, что им жаль, что они никогда больше не заставят свою малышку так поступать. Потому что Тея ужасно боится того, что собирается сделать. Это не пьеса. Знатные дамы Херенграхт просто так не исчезают. Она вернется, войдет в эту дверь и выйдет замуж за Якоба, станет женой в доме на Принсенграхт.

Но когда личико тети Неллы все‐таки появляется в окне, оно кажется Тее маленькой испуганной луной. Настоящая аристократка с Херенграхт, оглядывающая дорожку вдоль канала, ее рука на стекле застыла в жесте прощания. Она похожа на заключенную, которая надеется, что кто‐нибудь явится, освободит и ее тоже.

Тея понимает, что не сможет вернуться и войти в эту дверь.

* * *

На мосту на окраине Йордана каждый день стоит множество возниц, которые за плату перевозят грузы и пассажиров. Все, что потребуется. Картошку, мясную вырезку, полотняные мешки, наполненные жизнью молодой женщины. Небо над каналами уже расчерчено розовыми полосами, солнце окрашивает облака в золотой цвет. Один старик соглашается за гульден отвезти ее из города, куда она хочет. По дороге они не разговаривают, Тея сидит позади в повозке, а не на козлах рядом со стариком. В такой ранний час он не горит желанием общаться, и девушка этому только рада. Побыть наедине с вещевым мешком – вот репетиция будущей одинокой жизни.

Мимо проплывают фасады домов Амстердама. Город просыпается, горничные и слуги направляются на ранний рынок, владельцы магазинов ловко убирают ставни, клерки спешат по булыжной мостовой, чтобы успеть в конторы раньше своих хозяев. Вся эта привычная Тее суета остается позади. Проходит час, затем другой. Полей становится все больше, а жилых домов все меньше. Старик переспрашивает, уверена ли она в цели своего путешествия, и Тея говорит, что уверена. Потому что, если сказать «нет», ей придется вернуться, а она не может сейчас этого сделать.

Солнце пробивается сквозь ее чепец, лошадь разгоняет хвостом мух. Стук колес телеги завораживает, и Амстердам кажется не более чем сном. Тею тошнит от страха, потому что она уезжает все дальше и дальше от всего знакомого и, возможно, медленно катится в никуда. Но даже пусть так, Тея не осмеливается оглянуться. Как будто если бросишь назад один взгляд, дорога тут же исчезнет. В любой момент земля по обе стороны от нее может провалиться в небытие, прихватив повозку и лошадь, – и тогда Тея поймет, что осталась без помощи, незаметная никому, без будущего и прошлого.

Тея думает о том моменте, когда Корнелия поймет, что она исчезла, и слезы наворачиваются на глаза, грозя пролиться, но она не может плакать в этой повозке. Она должна держать все в себе, иначе слезы никогда не остановятся.

Судя по положению солнца, свадьба вот-вот начнется. Тея представляет Якоба, стоящего в Старой церкви, его семью, пастора, может быть, даже Ребекку: все они ждут появления невесты. Тея смотрит в затылок извозчика, на пряди его седых волос, на две родинки над воротником. Вместо торжества у нее вот такая картина перед глазами – и только сейчас до Теи начинает доходить, как чудовищно она поступила. К тому же у нее нет никакого плана. Девушка гадает, пойдет ли тетя Нелла в церковь, чтобы сообщить об исчезновении племянницы.

Конечно пойдет. Только у тети Неллы и есть силы.

Повозка катится дальше. В глубине кармана Тея нащупывает куклу Вальтера и ананас – атрибуты ее жизни, которые до сих пор сбивают с толку. Она отдала Ребекке две записки Гриеты Рибек, а теперь избавила родной дом и от этих двух талисманов. Странный способ вести домашнее хозяйство, к тому же Тее ненавистна мысль, что Вальтер все еще с ней. Она не может оставить куклу, чтобы ее обнаружили, но не может и найти в себе силы, чтобы ее уничтожить. Что касается ананаса, то теперь он кажется ей самой красивой миниатюрой из трех. Убедившись, что возница внимательно следит за дорогой, Тея достает из кармана крошечный фрукт и перекатывает его между указательным и большим пальцами. К ее изумлению, оказывается, что плод стал немного больше.

«Быть того не может», – думает Тея, потирая глаза. Наверняка все это из-за солнечного света. В ясный полдень, а не при свете свечи ранним утром, размеры ананаса видны отчетливее. Невозможно представить, что миниатюрный фрукт вдруг вырос. Скорее всего, из-за того, что Тея трогала его, материал разбух. Но своей красочности ананас не утратил. Даже наоборот, стал более сочным и ярким. Его привлекательность напоминает Тее об увлечении Каспара Витсена ананасовым джемом и то, как он превращал свои знания в настойки. Скорее всего, тете Нелле эти настойки снова понадобятся.

«Когда она поймет, что я уехала, – думает Тея, – она захочет погрузить весь город в сон на сотню лет». Девушка вздыхает, пряча маленький ананас обратно в темный карман. Колокола Старой церкви, должно быть, уже отзвонили. К этому моменту Тея была бы уже женой. Тетя Нелла, наверное, в ярости.

Они углубляются в сельскую местность. Дома исчезают, лошадь бежит рысью мимо кустов черной смородины, за которыми открываются новые и новые поля. Солнце окрашивает их в изумрудные, горчичные, топазовые, золотые тона. У Теи такое чувство, будто она движется вдоль одной из безупречных декораций Вальтера, по его буколическим сюжетам, которые театр всегда использовал для комедийных постановок.

– Вы уверены, что вам сюда? – спрашивает старик-возница через плечо.

Тея неуверенно оглядывается по сторонам.

– Да, – отвечает она. Как быть уверенной, если она ни разу здесь не была?

Старик натягивает поводья и осматривается. Вокруг слышно только жужжание насекомых на обочине, а сверху – пение множества птиц. Здесь нет городских чаек, только какофония птичьих голосов, которых Тея не знает. Вокруг никаких признаков человеческой жизни. Только бесконечное небо, бескрайняя земля, величественные облака и легкий ветерок, который играет с завязками чепца Теи.

– Я городской человек, – говорит возница. – Мне не нравится эта тишина.

«Здесь нет тишины, – хочет сказать Тея. – Разве ты не слышишь птиц?»

– Говорят, пираты забираются так далеко в глубь материка, чтобы спрятать свои сокровища, – продолжает старик, крутя головой, словно ждет, что кто‐то выскочит из-за изгороди и приставит ему нож к горлу.

Странно, но страх старого возницы успокаивает Тею. Она представляет себе просоленных седых мужчин, похожих на ее дядю, которые выходят из воды, чтобы прятать жемчуг и золотые слитки под живыми изгородями. Она думает, что эта земля прекрасна.

– Я дальше не поеду, – вторгается в ее мысли голос старика. – Я поворачиваю назад. До места еще с милю, но вам придется идти пешком.

– Почему? Вы сказали…

– За гульден только досюда. – Старик пристально смотрит на девушку. – Если только у вас еще есть?

Тея медлит, мысленно подсчитывая, сколько денег в ее сумке. Она могла бы заплатить ему больше, но понятия не имеет, как надолго придется растягивать оставшееся.

– Хорошо, я выйду здесь.

Но возница, похоже, всерьез задумывается.

– У вас тут родственники?

Тея выпрыгивает из повозки и тащит за собой сумку.

– В некотором роде.

Старик прищуривается.

– И что это значит? – Вдруг на его лице проступает понимание. – Ты убегаешь. За тобой гонятся дозорные?

– Дозорные?

– Если ты думаешь, что ты первая девушка, пытающаяся убежать на моей повозке…

– Моя семья живет неподалеку, – говорит Тея дрожащим голосом, упоминание дозорных тревожит ее больше, чем пираты.

– Они всегда жалеют об этом, – сурово говорит старик. – Считают, что могут сами справиться.

– Кто?

– Девушки, – отвечает он, – которые убегают.

Старик смотрит на Тею, словно она слабоумная.

– Я не…

– С чего ты решила, что чем‐то от них отличаешься?

Прежде чем Тея успевает что‐либо ответить, возница хлещет лошадь кнутом по боку. Щелчок кислой нотой разрезает наполненное птичьим пением утро. Старик уезжает, развернув повозку на широкой дороге. Тея наблюдает, как повозка, лошадь и человек становятся все меньше и меньше, исчезая в направлении, откуда они приехали. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Постояв немного, она отправляется покорять последнюю милю. Небо – огромное. Трава уже покрылась росой. Тея продолжает идти, объемистый полотняный мешок бьет ее по бедру. Голова под чепцом потеет, спина ноет, шея горит, а ноша оказывается тяжелее, чем она ожидала. Молодая женщина, одиноко идущая по сельской тропинке, хочет остановиться, но боится это сделать. Даже если вокруг никого нет, остановка здесь кажется ей разоблачением – в городе такое было бы немыслимо. Презрительные слова старика все еще звучат в голове:

С чего ты решила, что чем‐то от них отличаешься?

«Прямо сейчас, – представляет себе Тея, – я могла бы быть единственной оставшейся женщиной на земле».

«Сейчас было бы неплохо поплакать», – думает девушка, отмахиваясь от сонной мухи и вглядываясь в теплый, мерцающий впереди воздух над тропинкой. Было бы хорошо дать волю грозе рыданий, которая раскатами грохотала внутри с того момента, как Тея ушла из дома, прочь от судьбы, которой никогда не хотела. Она может рыдать и кричать, никто не узнает.