Текст книги "Дом Судьбы"

XXV

Впоследствии Нелла будет много раз вспоминать утро свадьбы Теи и Якоба и задаваться вопросом, что же она упустила. Не только в тот день, конечно, но и во все дни, которые были до него, вплоть до момента, когда она вошла в комнату Теи с восходом солнца. В течение нескольких дней, месяцев и лет ее жизни с Теей, в самой Тее – был ли какой‐то намек или знак, который мог бы подготовить Неллу к тому, что произошло?

Они с таким усердием готовились к этому дню. Все они. Отбросив сердечную боль и сомнения, готовились с тем же тщанием, с каким серебряных дел мастер отчеканил фигурки жениха и невесты на полноразмерном свадебном кубке Теи. Правда, они все еще не были знакомы с семьей Якоба. Им пришлось взять ссуду в двадцать тысяч гульденов и пообещать отдать дом, чтобы устроить эту свадьбу. Но в церкви ждал пастор, а Якобу была отправлена толстая пачка банкнот. Жизнь – это умение приспосабливаться. И Тея, кажется, была к этому готова.

Тем утром Нелла проснулась до восхода солнца. Настойки Каспара Витсена закончились, и она плохо спала из-за беспокойства, вдруг что‐нибудь пойдет не так. Жених не появится, отец невесты не позволит ей произнести клятву. Пока Нелла куталась в простыни, эти образы проносились в ее голове вместе с воспоминаниями о том, как она ждала свадьбы в Ассенделфте, прислушиваясь к стуку копыт, возвещающему о прибытии Йохана. К тому времени у нее уже не было отца, который мог бы запретить церемонию. На самом деле, расточительность и любовь к выпивке Герта Ортмана были главными причинами, по которым вообще состоялась свадьба его старшей дочери. Скоропалительная свадьба: ни гостей, ни кубка, ни застолья, ни танцев. По крайней мере, благодаря стряпне Корнелии и букету от Хендриксона у Теи все пройдет лучше.

В предрассветных сумерках Нелле снится сон. Здесь, в комнате, ее отец: первый известный ей мужчина, умерший более двадцати лет назад. Вот он, сидит в углу на стуле у бельевого шкафа. На нем мягкие лайковые бриджи, которые он всегда носил, те самые, с масляными пятнами, потертые черные ботинки, чересчур мешковатое пальто. Его волосы растрепаны. Он едва ли выглядел бы презентабельно в кожевенной мастерской, не говоря уже о доме на Золотой излучине. Никто бы не догадался, что он потомок аристократического рода. Ортманы владели землями по всему Ассенделфту более двухсот лет. Всегда и страстно стремились развиваться, пока Герт Ортман не достиг совершеннолетия и все не разрушил.

Что случилось? Он продолжает что‐то говорить, но Нелла не понимает, о ком – о нем самом, о его дочери, о Тее? Она пытается заговорить, но не может и просыпается в замешательстве. «Я не такая, как он, – думает Нелла. – Я ничего не разрушала».

Если бы ее отец не умер. Если бы ее муж… Если бы Марин… Если бы ее мать и сестра. Если бы мертвые не толпились вокруг. Что ж, тогда они и не пошли бы сегодня в Старую церковь. Нелла уверена, не будь ее отец пьяницей, ее жизнь была бы другой, не такой заполошной, менее зависимой и более насыщенной. Он продавал поместья, чтобы угождать своим привычкам, пока не остался единственный дом с фруктовыми садами и озером. Даже сейчас, этим счастливым свадебным утром, Нелла слышит, как звякают запонки на кухонном столе в Ассенделфте, как глухо бьется его череп о дерево, как скребут подошвы его ботинок по каменным плитам, когда ее зовут помочь Карелу и матери отнести его в постель. Его тело всегда было неспокойным, ему хотелось больше впечатлений, чем могли дать жена и дети.

«Что ж, – Нелла тихо обращается к нему в своей спальне, прислушиваясь к крикам чаек за окном, – ты не оставил нам ничего, кроме тревоги».

Она уехала из деревни Ассенделфт, чтобы выйти замуж за Йохана, но мать отказалась покидать разрушающийся дом Ортманов, где зимой потолки протекали прямо им на головы, а вода просачивалась сквозь пол. «Это все, что у меня осталось», – говорила она, с вызовом цепляясь за эти комнаты. Когда‐то это был прекрасный дом, и в глазах миссис Ортман он таким и остался. Маленькая Арабелла, оставшаяся дома, писала сестре письма в Амстердам, но Нелла никогда не отвечала. Арабелла рассказывала старшей сестре, как их мать клялась, что слышит голоса в комнатах с высокими потолками. «Она разговаривала с ними, обращаясь к воздуху», – писала Арабелла.

Мать Неллы водила пальцами по грязным панелям из розового дерева, как будто их только что натерли воском. Она улыбалась, стоя на кухне, словно там витали чудесные ароматы. Ее чувства создали дом, которого больше не существовало, но тем не менее она жила в нем. Когда ее разум ослаб, мать Неллы больше не видела озера, заросшего водорослями. Вместо этого она смотрела на сверкающую воду, рассекаемую семейством уток. Его поверхность была ровной и прозрачной, как зеркало, и она вошла в него, чтобы увидеть себя.

И все же Нелла так и не вернулась. Нелла была замужем за Йоханом, жила в своем новом амстердамском доме, сухом и дорогом, идеально расположенном на Золотой излучине. Она начала все с чистого листа. Но тот дом, те люди, места, где она родилась, всегда были рядом.

Нелла снова закрывает глаза. Она думает о Каспаре Витсене, разрисовавшем ее детство черными линиями завоеваний. Вспоминает планы построить на ее земле теплицы и вскипевший в ней гнев. Она думает об этом доме, о том, как штукатурка осыпается от городской сырости. Отто отдал этот дом и всю свою жизнь в руки ростовщиков ради будущего Якоба и Теи ван Лоос. Нелле кажется невероятным, что их огромный памятник может замереть на такой тонкой грани. Мысленно она видит, как все пошатнулось. Ей невыносимо думать, что может произойти, стоит кому‐то из них сделать неверный шаг. Думать о том, как рухнет этот дом, столько лет служивший им опорой.

Нелла берет себя в руки. Это всего лишь обычное ее состояние, когда она слишком много думает. Она заставляет себя сосредоточиться на предстоящем дне. На том, что скоро надо будет поднимать с постели невесту, кормить, одевать и сопровождать ее в церковь. В половине одиннадцатого Тея Брандт выйдет замуж.

* * *

Едва Нелла, постучав, входит в комнату Теи, она понимает – что‐то не так. На кровати лежит какая‐то фигура, и в комнате тихо. Ставни закрыты, и длинный луч света, пробивающийся сквозь щель, тянется к ногам Неллы. Вокруг него танцуют пылинки. Свадебное платье Теи, отглаженное и надушенное, перешитое и украшенное, накинуто на спинку стула, хотя до этого висело в шкафу. В полумраке рукава платья свисают над сиденьем, широкие юбки приподняты: завязки на лифе и плотная ткань делают его похожим на полную женщину, с головой бросающуюся навстречу судьбе. Свадебный букет стоит на полке, неподвижный и совершенный, как одна из цветочных картин Якоба, рядом с подаренной им книгой про театр. Нелла чувствует растущий ужас, глядя на пустые рукава платья. Они словно бы тянутся к этим пышным лепесткам и срезанным стеблям, вытягивая из них последнюю влагу. Во рту все пересыхает. Нелла не решается повернуть голову обратно к кровати.

Но на кровати что‐то двигается. И она смотрит, ожидая увидеть, как Тея – взъерошенная, невыспавшаяся – садится и распахивает ставни, чтобы впустить свет. Но это Лукас, который, проснувшись, потягивается на простынях, выгибая длинную спину в голубых тенях. Он тут же спрыгивает с кровати и подходит к Нелле, трется об ее юбки. И она уже все знает, как знает и кот.

Нелла подбегает к кровати и тянется к тому месту, где спал Лукас. Страх так сильно гонит кровь по ее телу, что сердце, кажется, застряло где‐то в горле. Нелла сражается с простынями, чтобы увидеть две подушки, которые образовывали форму тела. Теперь ее племянница – это два мешка перьев, мягких и зловещих. Таких же безголовых, как платье, от которого она отказалась.

Нелла падает на горку подушек, пытаясь дотянуться до защелок ставен. Она зовет Тею по имени. Снова и снова. Наконец ей удается открыть ставни, и глаза Неллы наполняются зеленовато-золотым светом, когда она, прищурившись, смотрит на канал. Внизу никого нет – ни единой живой души, – но как только она собирается отойти от окна, то замечает кого‐то, стоящего на дальнем углу их перекрестка с Вийзелстраат, в тени здания напротив. Этот человек поднял капюшон, он глядит в направлении их дома.

Когда Нелле удается сфокусировать на нем испуганный взгляд, она судорожно пытается разглядеть под капюшоном светлые волосы, но видит лишь убегающие ноги. Фигура растворяется в пространстве над Вийзелстраат. Это мог быть кто угодно. Что угодно. Собака, обман зрения. Нелла разрывается на части: стоит ли бежать из дома вслед за исчезнувшей фигурой? Пока она добежит до перекрестка, ее будет уже не догнать.

Страх Неллы достигает предела, и она мечется по комнате в поисках ответа. Пошатываясь, подходит к шкафу Теи. Ботинок, юбок, рубашек там больше нет, только пустота там, где раньше была одежда. Рассвет открыл только одну истину: Теи нет в ее постели. Ее одежда пропала. Ее нет на улице.

«Тея, – шепчет Нелла. – Тея». Ответа нет, только звуки открывающихся дверей и топота ног по коридору. Корнелия и Отто врываются в спальню Теи, а Нелла кричит, что все знала, почувствовала еще до того, как проверила постель. Корнелия застывает при виде плачущей Неллы.

– Где Тея? – спрашивает Отто.

– Пропала.

Мужчина спотыкается на месте.

– Что значит – пропала?

Нелла указывает на пустую кровать.

– Моя девочка, – едва может выговорить она. – Моя девочка пропала.

Исчезнувшая

XXVI

У них есть всего несколько часов, чтобы изменить историю. Кажется невероятным, что по ту сторону этих каналов, в своем доме на Принсенграхт, Якоб ван Лоос по-прежнему считает, что все идет, как должно быть. Что скоро он женится на Тее и станет немного богаче, хотя они здесь жарятся в аду. Есть две реальности: история мира за пределами этих четырех стен и история внутри этого дома. Серые лица, гложущее беспокойство, в то время как снаружи разгорается обычный день, оскорбительно ясный и солнечный.

Отто выглядит так, словно исчезновение Теи лишило его части души. Измученный, он бродит по дому из одной пустой комнаты в другую, зовет дочь, и его безответный голос стелется по доскам пола. Нелла судорожно прикидывает: Якоб с семьей скоро будут выходить из дома. Она совершенно не знает, что делать. Они с Корнелией стоят, уставившись на неубранную постель. Служанка подходит к ней и опускается на колени, словно желая молитвой вернуть свою любимую воспитанницу. Корнелия кладет голову на матрас, раскидывает руки, а Нелла беспомощно смотрит ей в спину.

– О боже, – внезапно произносит Корнелия глухим и хриплым голосом. – О нет, господи, нет.

Нелла чувствует, как внутри у нее что‐то сжимается.

– Что такое?

Корнелия шарит в простынях. Выдернув руку, она поворачивается и с трудом поднимается на ноги. Медленно, со страхом разжимает ладонь, глядя на хозяйку воспаленными глазами.

– Смотрите, мадам, – в ужасе шепчет Корнелия. – Боже милостивый, смотрите.

На ладони Корнелии лежит крошечный сияющий золотой домик. Он красив, он искусно выполнен, покрывающее его сусальное золото поблескивает в утреннем свете. Обе они смотрят на домик, и время вокруг останавливается. Нелла ощущает холодный трепет узнавания: все становится на свои места, до которых она не могла дотянуться. Вернувшийся Отто застыл на пороге комнаты дочери. Он смотрит на сверкающую миниатюру на ладони Корнелии так, словно надеялся никогда в жизни больше не видеть подобного, словно оно может его ослепить. Но Нелла подходит и берет двумя пальцами домик с дрожащей ладони Корнелии.

Это работа миниатюристки. Нелла уверена в этом, так же как Отто и Корнелия. Ничто другое не притягивает их так, как крошечная копия реального мира, поглощая их страх и внимание. Они парализованы его присутствием здесь, в комнате Теи, таким необъяснимым и мощным.

Нелла чувствует, что вот-вот расплачется, сразу и от узнавания, и от облегчения, и от ужаса. Восемнадцать лет она ждала знака, и вот он пришел вместе с одним из худших рассветов в ее жизни. Пока Отто и Корнелия молча смотрят на домик, Нелла проводит кончиком пальца по крошечным окошкам, по дымоходным трубам. Она толкает входную дверь, и та легко распахивается, Нелла заглядывает внутрь. Но там ничего нет, пустой двухэтажный дом. Как давно он у Теи и почему она оставила его? Нелла ощущает, как под ее пальцами переливается мощь миниатюры.

Внезапно Нелла переносится в эту самую комнату, но на несколько недель назад, в апрель. У Теи жар, она ворочается на влажных простынях, бормоча что‐то о золотом доме. Этот тот самый дом, о котором говорила Тея? И если да, то чей он? Это Тея писала миниатюристке или наоборот? Нелла обводит взглядом стены. «Я была права, – думает она. – Я знала это». Миниатюристка вернулась. Есть ли еще крохотные вещицы здесь, в комнате, или с собой у Теи, которые могли бы все объяснить? Нелла только знает, что Тея ушла, а маленький золотой домик остался.

Она поднимает голову и видит, что Корнелия пристально смотрит на нее. Нелла пытается подать молчаливый знак. Отто не должен узнать, о чем она грезила все эти месяцы. Не должен узнать, что Нелла ходила на чердак и доставала из сундука их с Марин куклы, надеясь на то, что миниатюристка вмешается и поможет. Он не должен узнать, как истово Нелла молилась об этом моменте, о вещественном доказательстве возвращения миниатюристки, – ведь теперь его дочь пропала.

Но Корнелия, похоже, поглощена своими собственными сомнениями. Она бросается к окну в надежде увидеть светлую шевелюру под капюшоном. Нелла уверена, что сейчас там никого нет, но, когда Корнелия поворачивается к ним, выражение ее лица ожесточается.

– Это то… о чем я думаю? – произносит Отто. – Поверить не могу. Вот только, глядя на этот домик, верю.

– Отто, – начинает Корнелия, но он ее обрывает.

– Миниатюристка, – тяжело заканчивает он, и в его голосе слышен страх; он медленно и с трудом подходит к крошечному домику, словно пробираясь сквозь толщу воды навстречу врагу, которого не победить. – Эту поделку я узнаю где угодно.

Нелла сжимает домик в кулаке, желая защитить его от пристального изучения.

– Мы не знаем, откуда он у Теи. – Она раскрывает ладонь, домик выжидающе лежит, маня искусно вырезанными деталями. – Она могла купить его на рынке.

– Ничего подобного на рынке не продают, – отрезает Отто. – И почему он был спрятан в ее постели? Почему она держала его при себе?

Он берет домик у Неллы.

– Отто, нет.

– Скажи мне правду, Нелла, иначе, помоги мне Господь, я брошу его в огонь. Ты связывалась с миниатюристкой?

Нелла немеет от изумления.

– Конечно нет. Она уехала из этого города много лет назад. С тех пор я ее не видела и ничего о ней не слышала.

Корнелия обхватывает голову руками и оседает на кровать.

– Если ты мне лжешь…

– Отто, я не видела эту женщину восемнадцать лет.

– Она ее забрала! – кричит Корнелия.

Нелла и Отто в ужасе поворачиваются к служанке. Нелла забирает домик из руки Отто. Он удивлен, но она отступает на шаг, прикрывая миниатюру свободной рукой. Ей спокойнее, когда домик у нее, потому что она верит – Отто способен сжечь его дотла. И Корнелия, скорее всего, поддержит его.

Отто смотрит на Корнелию:

– Что значит – она ее забрала?

– С чего бы Тее бежать? – раздавлено вопрошает Корнелия. – И куда ей бежать? Тея была готова к свадьбе.

Служанка вскакивает и начинает метаться по комнате.

– Тея была готова. А потом эта ведьма вернулась и забрала наше дитя.

Они потрясенно смотрят на Корнелию. «Это просто выдумки», – уверяет себя Нелла. Она не может знать наверняка. Лукас сидит в дверях спальни и наблюдает за ними, вылизывая лапы.

– Нет, – говорит им Нелла, пытаясь взять себя в руки. – Посмотрите на кровать Теи. На ее пустой шкаф. Она все спланировала. Может, она в театре? А может, уже в церкви, с вещами? Миниатюристка не вернулась. Это не в ее духе…

– Пожалуйста, не строй из себя знатока, – презрительно хмыкает Отто. – Большинство наших проблем началось с твоей одержимости ею. Ты понятия не имеешь о том, что у нее на уме.

Нелле очень хочется огрызнуться. Спросить, разве это миниатюристка виновата в поведении Йохана? Или в тайном романе Отто и Марин? Или в бедности, в которую они скатываются все глубже? Но она прикусывает язык. Ей хочется удержать миниатюристку в пределах досягаемости.

– Надо рассуждать логически, – говорит она. – Входная дверь не взломана. Тея ушла по собственной воле…

– Послушайте меня. – Корнелия тяжело дышит, и Нелла никогда еще не видела ее такой бледной. – Приходила посылка.

Нелла чувствует головокружение.

– Посылка? Когда?

– Несколько месяцев назад, – признается Корнелия; Нелла видит, каких усилий стоит ей это признание, это предательство доверия Теи, противоречащее самой сущности Корнелии. – После бала у Саррагон. Все выглядело… выглядело как тогда. Когда вам, мадам, было восемнадцать. И… возможно, посылок было несколько.

На долгое мгновение воцаряется тишина.

– И… Тея забирала эти посылки? – спрашивает Нелла.

– Да, – с несчастным видом отвечает Корнелия.

– Было похоже, что они от миниатюристки?

– Да.

– Почему ты ни слова мне не сказала? – пораженно спрашивает Отто.

– Или мне? – добавляет Нелла.

– Тея уже не дитя! – срывается в крик Корнелия. – И я не хотела даже думать об этом. Я пыталась ее расспросить! Пыталась предупредить, но не смогла толком объяснить. Как я могла подступиться, чтобы рассказать ей обо всем случившемся до ее рождения? Она сказала, что посылка была с подарком от Элеонор Саррагон. Что это было кольцо. И я хотела ей верить. Хотела, чтобы это оказалось правдой.

Нелла смотрит на домик в руке.

– Возможно, так оно и было. Вполне возможно, что Элеонор Саррагон…

– Нет! Прекратите, мадам! Хватит притворяться, что этим людям есть до нас дело. И хватит защищать эту ведьму! – восклицает Корнелия, ее глаза наполняются слезами, и в отчаянии она откидывается на постель.

– Как ты могла не рассказать мне об этом, – шепчет Нелла. – После всего, что я тебе сказала…

Корнелия поднимает глаза, внезапно приходя в ярость.

– Но ведь это не я пыталась вызвать ту ведьму! Не я ходила на чердак и копалась в сундуке мадам Марин, бередя прошлое и доставая этих проклятых кукол.

– Что? – Отто недоверчиво смотрит на Неллу. – Ты открывала сундук Марин? Ты пыталась вызвать миниатюристку?

– Конечно нет.

– Ей нужны были не вы, – продолжает Корнелия. – Ей нужна была Тея. Теи нет ни в театре, ни в церкви. Она пропала. Ее забрала миниатюристка.

Отто тяжело садится на стул Теи. Нелла мечтает, чтобы пол разошелся и поглотил ее. Кажется невероятным, что Тея может быть с миниатюристкой. Но глядя на золотой домик, в это очень легко поверить.

– Мы найдем ее, – произносит Нелла. – Я обещаю. Где бы она ни была, мы ее найдем.

* * *

Спустя четверть часа Нелла, все еще в ночной рубашке, и Отто, полностью одетый, стоят вдвоем в холодных тенях холла. За входной дверью уже вовсю разгорается новый день. Жители Амстердама проходят мимо огромных окон их дома, не подозревая о том, какая катастрофа происходит за ними. Тея растворилась, как утренний туман. Нелла с тошнотворным ужасом думает о сцене, которая ожидает ее в Старой церкви. Ей нужно отправиться к Якобу ван Лоосу. Она начала все это, и она должна положить этому конец.

С колотящимся сердцем Нелла думает о двадцати тысячах гульденов и о том, что они отдали в залог Якобу этот дом. Что бы на это сказала Марин? Как она была бы разочарована… По выражению лица Отто Нелла догадывается, что он думает о том же.

– Мы не справимся в одиночку, – говорит он. – Нужно вызвать дозорных.

– Дозорных?

– Надо поймать эту назойливую женщину раз и навсегда.

– Ты не любишь дозорных. И я не люблю. Они забрали Йохана, пришли за тобой. И теперь ты хочешь на них положиться?

– А какой у нас выбор? – говорит Отто срывающимся голосом. – Я должен с ними поговорить. Они так и так постучат к нам в двери.

Нелла растирает виски. Скоро все узнают о случившемся. Этим дозорным вечно нечем заняться, кроме как расхаживать по улицам в доспехах, которые никогда не видели поля боя, с пиками, которые никогда не пронзали оленя, не говоря уже о преступниках. И если кто‐то удерживает Тею, он услышит лязганье этих доспехов за милю.

– Нам нужно сходить в доки, – говорит Нелла.

У Отто такой вид, словно он увидел привидение.

– В доки?

– Она вполне может быть на корабле.

Они замолкают, думая о могучей амстердамской верфи и о том, как легко девушка может ускользнуть незамеченной. Огромная бухта, пирс за пирсом, тянущиеся с востока на запад, вдоль пирсов – сотни кораблей. Корабли похожи на дома, покачивающиеся на воде, неустойчивые зеркала стабильного города, стремящиеся к горизонту. Нелла представляет себе, как Тея пробиралась сегодня утром на один из английских торговых кораблей или на флейт [18]18
  Морское парусное транспортное судно Нидерландов XVI–XVIII веков.


[Закрыть]– самое большое и быстрое судно. К восходу солнца она была бы уже далеко от огромного залива. Ветер приподнимал бы полы ее жакета, обдавал щеки прохладой, она впервые ощутила бы привкус соли на губах, а вокруг сверкало бы море, образуя мозаику из солнечно-золотых осколков. Я хотела бы увидеть Париж и Лондон. Сходить в Друри-Лейн. Посетить Гранд-оперу.

– Если она на корабле, – озвучивает Отто мысли Неллы, – мы никогда ее не найдем.

Нелле нечего на это ответить. Но она не признает своего поражения вслух.

– Я пойду в Старую церковь, – говорит она. – Скажу Якобу, что свадьба отменяется.

Отто бросает на нее косой взгляд.

– Там будет его семья. Уверена, что справишься?

– Я вполне способна выдержать унижение.

– Интересно, сможешь ли ты, – качает он головой. – Сможем ли мы все, ведь именно поэтому мы в таком затруднительном положении.

– Отто, – неуверенно говорит Нелла, – не забывай, что одежда Теи пропала. Ее никто не… похищал, даже если она с миниатюристкой. – Она поднимает руки, чувствуя его гнев. – Я знаю, что Корнелия в это верит. И вы оба сердитесь на меня, что я вытащила миниатюры из сундука Марин. Но велика вероятность, что Тея сделала все сама.

Отто собирается что‐то сказать, но передумывает. Он опускает взгляд на свои руки и тяжко вздыхает.

– Тея спрашивала меня о своей матери, – говорит он. – О том, как мы с ней познакомились.

– И… ты рассказал ей?

– Не все. Но я сказал ей правду.

Нелле становится дурно от беспокойства. Неужели что‐то из сказанного отцом навело Тею на мысль сбежать? Представив, как Тея уходит прочь от них в этом ясном безликом дне, наполняет Неллу ужасом, с которым она не может справиться.

– Отто, я придумала этот брак еще до того, как увидела Якоба ван Лооса, – говорит она. – Я учла все детали. Тея не любила Якоба, я это знала. И все же настаивала на своем.

– На самом деле, – снова вздыхает Отто, – ты все сделала по уму.

– В любом случае это моя обязанность.

– Я предложил отдать ему дом, Нелла. И я подписал соглашение о ссуде, – хрипло говорит Отто. – Моим запасным вариантом было только выращивать ананасы.

– Решение куда безобиднее моего. За ананас не требовали сто тысяч гульденов в начале брачных переговоров.

– Нет, но я в равной степени виноват. И ананасы стоят по-прежнему дорого.

Он идет к входной двери, торопясь покинуть дом и отправиться на поиски дочери.

– Отто, ты помнишь, что Марин говорила тебе о вашем ребенке? – останавливает его Нелла.

Он поворачивается к ней спиной. Сегодня никто не вспоминал Марин. Отто легко улыбается.

– Конечно. Его жизнь должна быть такой, какой он пожелает. Марин была уверена, что Тея – мальчик.

– По крайней мере, она не ошиблась в том, что Тея сама устроила свою жизнь.

– Что ты имеешь в виду?

Нелла глубоко вздыхает:

– Я доверяю Тее. Не думаю, что она подвергла бы себя опасности.

Но Отто лишь мрачнеет. Он распахивает дверь, и солнечный свет устремляется внутрь.

– Значит, ты не помнишь, как бывает, когда тебе восемнадцать.