Текст книги "Соблазн"

4

Стиви задумала все это, а уж Бен помог сделать реальностью. Стиви выбрала место, а Бен ликвидировал свои акции и облигации, чтобы купить восемьдесят акров земли возле Таоса и построить здание из необожженного кирпича, которое стало как нервным центром, так и сердцем того, что должно было там возникнуть. Она прочитала в книге по народной медицине, что Нью-Мексико, по древним повериям, было центром вселенной; и ей показалось самым подходящим, что путешествия пилигримов в поисках обретения потерянной души будут направляться именно сюда.

– Я просто взяла у тебя эти деньги как ссуду, – настаивала Стиви. – И я найду способ, чтобы когда-нибудь вернуть их тебе, обещаю.

– Я считаю это капиталовложением. Мы ведь договорились участвовать в этом вместе, помнишь? Как партнеры, – отшутился он, нежно взъерошив ей волосы.

Неужели она сможет это забыть? Если бы не Бен, то она, возможно, и до сих пор брела бы наугад в темноте, в поисках жизни и самопознания.

– Все это хорошо по двум причинам, – сказал Бен, словно угадал ее мысли. – Ты помогла мне найти множество убедительных причин для того, чтобы не пить, Стиви… да еще заботиться о важном деле.

Когда они обсуждали вопрос, как можно назвать это место, Бен предложил слово «Гавань». Стиви покачала головой.

– Гавань напоминает о месте, где можно укрыться, спрятаться… а ты уже старался это сделать, да и я тоже. Нет, – заключила она, – мы не можем прятаться, мы, заблудившиеся и уставшие, должны получать нужную нам помощь, чтобы идти дальше.

Так и родился Оазис посреди пустыни в Нью-Мексико, а те, кто приезжали сюда, чтобы обновиться, стали называться «путниками».

– Тут еще одна вещь, – после некоторых колебаний заявила Стиви. – Я думаю, что Оазис должен стать местом только для женщин…

– Эй, какого черта тебе пришло это в голову? – спросил Бен, и его недоверие сменилось подозрениями. – Вот уже не думал, что ты феминистка.

– Да нет. Женщины, может быть, и равны – а я сказала «может быть», – но все равно они не такие, как мужчины, а когда дело доходит до лечения алкогольного или наркотического пристрастия, то, кажется, никто не замечает – или не задумываться кое над чем. Ты только посмотри на эти цифры, – сказала она, сваливая Бену на колени кипу бумаг. – Ты только посмотри! Женщины составляют пятьдесят процентов алкоголиков в стране, восемьдесят процентов наркоманов, поглощающих пилюли, треть кокаинистов. И такие женщины становятся социальными изгоями… Мы можем долго спорить, Бен, но все-таки уместней пить мужику, чем женщине! Бен дождался, когда из Стиви выйдет весь пар.

– Я вижу тут следы твоих домашних дел, – проговорил он задумчиво, отметив решительно выдвинутую вперед челюсть и воинственно напрягшееся тело. – Скажи мне, чем вызваны эти мысли, Стиви. Всеми женщинами в целом… или одной женщиной?

– Не понимаю, – удивленно подняла она брови.

– Видимо, так оно и есть, – настойчиво повторил он. – Слушай, Стиви, ничего нет необычного, что ты испытываешь грусть, раз не можешь помочь собственной матери. И ты, возможно, абсолютно права, выбрав своей жизненной задачей помощь таким, как она, – сказал он, перекладывая на место бумаги. – Мне просто хочется, чтобы ты ясно и честно разобралась в своей душе, вот и все.

– Это очень важно, – спокойно ответила она. – Но если я могу рассчитывать на тебя, если ты поможешь мне оставаться честной перед самой собой…

– Я буду с тобой столько, сколько ты будешь во мне нуждаться, – ответил он, взяв обе ее ладони в свои, с молчаливым вопросом в глазах.

Стиви и Бен, работая вместе, заставили Оазис расцвести жизнью, нередко приглашали художников-декораторов, мастеров по созданию ландшафтов, чтобы создать спокойные сады и прудики и этим смягчить или, наоборот, подчеркнуть природную каменистую красоту местности.

Вместе они обшаривали мастерские и маленькие фабрики Нью-Мексико в поисках мебели, которая представила бы лучшие работы местных ремесленников. Никогда не забывая про свои впечатления от Бельвю, Стиви была полна решимости создать здесь атмосферу красоты и покоя, которые ускорят процесс излечения.

Вместе они беседовали с будущим персоналом, искали баланс между профессиональностью и способностью сочувствовать и, более того, готовностью учиться и расти вместе с людьми, которых они станут лечить. Не раз они отвергали претендента, который предъявлял безукоризненные свидетельства об образовании из престижных университетов, и предпочитали таких, кто обладал любопытством исследователя и готовностью прокладывать новые пути.

И когда их приготовления близились к завершению, Стиви решила созвать пресс-конференцию.

– Мы должны показать людям из окрестных городов, кто мы такие, – сказала она Бену. – Ведь нам потребуется их поддержка и сотрудничество. – Вместе они набросали простой пресс-релиз, подчеркивая в нем, что работа Оазиса будет посвящена лечению алкогольной и наркотической зависимости.

Она ожидала, что на пресс-конференцию явится лишь горстка представителей местной прессы и властей. К ее удивлению, аудитория оказалась почти до отказа забита репортерами и фотографами. В какой-то момент Стиви ощутила панику. Она-то планировала неформальную беседу за чашкой кофе и пирожными! в одной из комнат, а тут перед ней собрался полный набор телевидения и печати – практически то, что так любил Самсон.

– Ты справишься с этим, – уверял ее Бен. – Просто вспомни, сколько раз ты работала перед камерой… только в этот раз будет нечто настоящее, не придуманное.

– Вот почему я так и боюсь, – запротестовала она. – Все слишком важно, нельзя это портить.

– Ты и не испортишь, – сказал он, целуя ее, чтобы подбодрить. – А теперь отправляйся и устрой им нокаут.

Шум разговоров усилился, когда появилась Стиви. Она подняла руки, требуя тишины, затем сильно сжала трибуну – упражнение, которое ослабляло напряжение.

– Леди и джентльмены, – начала она, – добро пожаловать в Оазис. Вам уже известно, почему мы здесь собрались, так что позвольте рассказать вам о наших основных принципах, которые у нас очень простые. Первый принцип – объяснять, что алкогольная и наркотическая зависимость нуждается в контроле и что человек не в состоянии излечить сам себя. Второй – учиться быть честными сначала с собой, затем с другими. Третий – проговаривать, обсуждать свои проблемы с группой и в процессе беседы находить правду. Это решающий фактор лечения, – продолжала она, – поскольку жизнь алкоголика и наркомана – это монолог, он общается со своей больной душой, вот и все. Выздоравливающий алкоголик – это тот, кто понимает значение диалога и пользуется им.

– Мисс Найт… – Какой-то репортер поднялся с места и махнул рукой.

– Да? У вас вопрос?

– Да, – ответил он, широко ухмыляясь. – Я слышу, что вы употребляете слово «он», говоря об алкоголиках и наркоманах, но ведь, согласно имеющейся у меня информации, Оазис собирается стать клубом для леди, и только для них. Чем вы это объясняете? – В зале зашумели, и Стиви внезапно испугалась, что, может, поэтому тут собралось столько представителей прессы, чтобы выявить и представить на всеобщее обозрение именно эту особенность Оазиса.

– Я не обязана объяснять это, – быстро ответила Стиви. Затем, пожалев о своей спешке, поправила себя: – Я имею в виду, что Оазис, по нашему замыслу, будет выполнять такие задачи, которые пока не выполняет никто. Женщины-алкоголики и наркоманы страдают от депрессии, отсутствия самоуважения и от сексуальных проблем гораздо больше, чем мужчины. Женщины-алкоголики подвергаются большему физическому ущербу, поскольку в их теле содержится меньший процент воды, чем у мужчин. Алкоголь не разбавляется так же быстро, поэтому требуется меньшее количество, чтобы нарастить содержание алкоголя в крови до того же уровня, когда создается серьезная угроза для тела и мозга. Повреждения внутренних органов, особенно почек, бывают намного более серьезными у женщин, чем у мужчин.

Все еще стоя, репортер выпалил второй вопрос:

– А разве не правда, что вы сама бывшая наркоманка? Не в этом ли состоит истинная причина, почему вы заинтересованы в лечении женщин?

– Да, я наркоманка, – ответила Стиви, и ее голос задрожал от гнева, а глаза запылали, как шутил Бен, мессианским пламенем. – Я наркоманка, которая не употребляет наркотиков, но если вы пришли сюда, чтобы искать грязь в моей личной жизни, то зря теряете время. Впрочем, я могу вам сказать, что когда я была наркоманкой, то узнала очень много о женщинах. Беременные наркоманки и алкоголички боятся обращаться за помощью, боятся, что им не отдадут детей. Таким образом не получают лечения и подвергают риску новорожденных детей, часто рождая наркомана нового поколения.

Когда чувство вины, стыда и страха все-таки преодолевается, когда женщины все-таки пытаются отыскать помощь и идут за ней в специальные заведения, то сталкиваются там с сексуальными притеснениями со стороны мужчин-пациентов.

Даже для сильных, здоровых женщин такие вещи бывают достаточно неприятными, а тут речь идет о таких, у кого накопился печальный опыт вследствие инцеста, изнасилования или неудачного брака. Ну, теперь… может, кто-нибудь еще хочет объяснить мне, почему Оазис не должен быть лечебным центром для женщин?

В комнате стало очень тихо. Затем в одном углу раздался взрыв аплодисментов, затем к нему присоединились в другом углу, потом в середине, пока все не встали с мест и не начали в унисон хлопотать.

Держась на чистом адреналине, Стиви продолжала отвечать на вопросы, которые задавались ей целый час.

– Мои сотрудники покажут вам тут все, – сказала она затем и выскочила наружу, чтобы отыскать Бена. Его мнение интересовало ее прежде всего.

– Ты была великолепна, – похвалил он, однако выражение его лица противоречило этим словам.

– Я про что-нибудь забыла сказать? Ответь мне, Бен. Я не в состоянии даже вспомнить половину из того, что говорила…

– Стиви, – перебил он ее, – тут один человек хочет тебя видеть… – Бен указал на высокого молодого офицера-моряка в форме, что стоял в коридоре.

Не может быть, подумала она. Неужели Адмирал и в самом деле прислал ей весточку… или даже приехал сам?

Когда она подошла к офицеру, тот четко отсалютовал:

– Мисс Стефания Найт?

– Да.

– Мэм, – сказал он спокойно. – Я с сожалением сообщаю вам, что ваша мать, Ирэн Найт, скончалась в прошлом месяце.

Шок ударил Стиви, словно удар кулаком. Колени у нее подкосились, и она едва не упала, если бы Бен не поддержал ее сильными руками. Все радостное возбуждение от происходящего рассыпалось пеплом.

– Как? – спросила она, нащупывая реальность в тумане неверия.

– Тут все сказано, мэм, – сказал офицер, вручая напечатанный документ, и его глаза были полны сочувствия. Это была копия свидетельства о смерти Ирэн, подписанное врачом госпиталя базы. Причиной смерти назывался цирроз печени. Приводился перечень сопутствующих осложнений… все эвфемизмы, на которых, видимо, настоял Адмирал. Однако Стиви слишком хорошо знала, что это он убил ее мать.

– У меня имеется еще что-то для вас, мэм, – сказал офицер, доставая из кармана маленькую коробку. – Ваша мать оставила это вам по завещанию. Адмирал Найт дал мне инструкцию доставить это вам.

Стиви сразу же узнала старый ювелирный ящичек из бархата. Там лежала гранатовая брошь, которую в день венчания подарила Ирэн ее мать.

– Благодарю вас, – прошептала она, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Офицер снова отдал честь, повернулся на каблуках и вышел.

Бен увел Стиви подальше, под укрытие уединенного «сада для медитации», и обнял.

– Как он мог? – рыдала она. – Как он мог дать ей умереть, не сообщив ничего мне? Ведь я даже не попрощалась с ней, Бен, даже не попрощалась… Как он мог быть таким жестоким? Зачем таким людям, как он, дети, Бен?

– Я не знаю, – пробормотал Бен, уткнувшись ей в волосы. – Он, должно быть, жалкий одинокий человек.

Но Стиви не слушала. Прильнув к Бену в поисках утешения, она могла думать лишь о собственной страшной утрате.

– Это несправедливо, – рыдала она, – это просто несправедливо. Я все еще надеялась… О, Бен, я так ужасно переживала, но каждый раз, когда я посылала письмо, где просила меня простить, он отправлял мне эти письма назад. Она так никогда и не узнала, Бен, так и не узнала, что я прошу у нее прощения…

– Не надо так думать, – вмешался он. – Может она и понимала, Стиви. Может, она понимала, что твоя работа здесь делается ради нее.

– Ты так думаешь? – спросила Стиви, и крошечный огонек надежды вспыхнул в ее опухших, красных глазах. – Ты правда так думаешь?

Бен кивнул:

– Я думаю, что она любила тебя, как только могла, Стиви. Возможно, она и не была такой матерью, какая тебе требовалась, но если ты сможешь простить ее теперь, тогда, может, сумеешь простить и себя тоже.

Стиви глубже зарылась в укрытие, которое давали ей руки Бена. Они оставались там, в тенистом уединении сада, долгое время. А когда холодок сказал им, что солнце садится, Бен отвел Стиви в ее комнату, уложил в постель и дал чашку чая с травами.

Он просидел рядом с ней все долгие часы ночи, держал за руку, когда она плакала, бормотал слова утешения, заботился о ней, как делал это и раньше. И когда у нее все слезы были выплаканы, Бен все сидел с ней рядом, как это и было до сих пор с того самого дня, как они встретились.

Когда робкий, неверный свет зари просочился через окна, Стиви лежала без сна, уставшая до изнеможения и в то же время удивительным образом окрепшая от силы заботы Бена.

Она коснулась его лица, расслабившегося во сне, кончиками пальцев проведя по аристократическим чертам, которые стали ей едва ли не такими же знакомыми, как и ее собственные. Темные глаза Бена резко открылись от удивления, а затем растаяли от любви при виде Стиви, ее взъерошенных светлых волос, обрамленных золотым нимбом солнечного света. Он поцеловал высохшие слезы, которые остались на ее щеках. Ее руки обняли его за шею, притянули ближе к себе. Ее рот нашел его губы в сладком, долгом поцелуе.

– Я люблю тебя, Стиви, – прошептал он, – с того первого…

«Я люблю тебя…» Слова казались естественными и самыми верными, как и любовь, которая расцвела в то утро нового дня, утверждая жизнь посреди темной тени смерти.

Если прежде Стиви искала облегчения от горя и боли в магических эликсирах забвения, то теперь им на смену пришла работа – упорная, требовательная, все поглощающая работа. И рядом был Бен, жизненно необходимый партнер в этой работе. До сих пор они брели по жизни вместе, ведя друг друга из темноты к свету. Он был ее другом и наставником, а с недавних нор еще любовником и отцом, которого она никогда не знала.

Пресс-конференция вызвала волну репортажей и статей; некоторые были хвалебными, другие скептическими. В одной ее даже изображали святой покровительницей падших женщин, намекая, что она годится для этой роли, поскольку сама Побывала в свое время в их положении.

Публикации, в свою очередь, вызвали целую лавину писем, некоторые были от групп защиты женщин, возникавших по всей стране, а большинство от наркоманов, алкоголиков и их семей. На каждое из первых пятидесяти мест в Оазисе претендовало по дюжине заявлений. Столкнувшись с такой острой нехваткой мест, Стиви наняла экономиста, чтобы тот хлопотал о получении пожертвований и вкладов больших корпораций, в надежде когда-нибудь расширить это место, оказавшееся с первого же дня слишком маленьким.

Через две недели после того, как она приняла свою первую группу, у Стиви рано утром зазвонил телефон. Голос на другом конце провода принадлежал Самсону, и он пробудил в ней воспоминания о прошлом, которое казалось ей теперь странным и сюрреалистическим.

– Я читаю про тебя все, – сообщил он. – Вот уж никогда бы не подумал, что Милая Стиви Найт превратится в спасительницу заблудших душ. Поздравляю – или выражаю соболезнование, – что тебе больше нравится…

Хотя его манера говорить выглядела легкой и непринужденной, голос показался Стиви усталым и напряженным.

– Почему бы тебе не приехать к нам в гости, – предложила она. – Тут очень красиво, Самсон… Ты сможешь отдохнуть и…

– Ты приглашаешь меня на лечение, Милая Стиви? А я-то думал, что твои двери открыты только для женщин.

– Приезжай как добрый друг, – настаивала она, желая, чтобы Самсон нашел здесь то, что нашла она для себя, чего не в состоянии была дать Ирэн, – силу против соблазна. – Я хочу тебе показать, что мы делаем в Оазисе. Просто дай себе шанс, Самсон. Дай себе шанс.

– Может, и приеду, – произнес он со вздохом. – Может, когда-нибудь и приеду. Но ты знаешь… так много мест, куда нужно съездить, столько людей повидать…

Самсон не приехал, но вместо этого прислал с аэропочтой посылку. В ней оказался маленький портрет, забавно старомодный и написанный по памяти; на нем была изображена красивая молодая женщина с печальными, беспокойными глазами, облаченная в классические одеяния римских богинь, замахнувшаяся мечом на демоническую фигуру, лицо которой носило поразительное сходство с его собственным лицом. Как странно, подумала она. Неужели Самсон действительно воображает себя Князем Тьмы и никем иным? И неужели видит в ней нечто вроде Немезиды, в то время как ей хотелось бы стать его другом, настоящим другом?

Печальная и горькая история с Ирэн подтолкнула ее; Стиви села и написала длинное письмо Самсону. Не получив возможности сделать это в письме к матери, тут она объяснила, что было хорошего в их отношениях. Вспоминая того напуганного мальчика, которого показал он ей однажды, она протягивала ему руку, подчеркивая, что ему достаточно будет только позвонить, и она тут же приедет. Подписав письмо словами «с любовью», она отправила его, надеясь, что рано или поздно Самсон примет ее предложение.

Ощущая поддержку Бена, она отдавала себя тем, кто был готов получить помощь. И все последовавшие годы она часто находила в себе сходство с той мифической фигурой на картине Самсона, что боролась, изгоняя демонов, державших ее «путниц» в заложниках, пожиравших их жизни – а зачастую и жизни тех, кто был к ним близок.

Оазис не выдвигал никаких претензий или философских догматов, и все же, как и Анонимные алкоголики – общество, основанное самими людьми в отчаянной жажде помощи, – он работал.

Тем не менее при всех успехах Стиви никогда не позволяла себе успокаиваться. Ее приверженность своей работе все возрастала и возрастала, она ясно понимала, что никогда не перестанет учиться, что будет всматриваться в уроки жизни до конца своих дней.

Порой идеи приходили из книг и журналов, а иногда – неожиданно болезненным образом от самих женщин, которые нуждались в помощи.

На примере Вирджинии Фолсом, жены миллиардера из Денвера, попавшей в Нью-Мексико в разгар шумного бракоразводного процесса, который смаковала вся пресса, а также последовавший вслед за этим драматически неудавшейся попытки покончить с собой, Стиви поняла, что иные «путники» иногда попадают в Оазис с тайной целью, как деструктивной, так и грязной. Не успела Вирджиния приехать, как в прессе стали появляться сообщения, детально изображавшие ее моральные страдания от притеснений супруга и ее болезненные попытки покончить со всеми проблемами разом. Когда ей все это показали, Вирджиния упорно, со слезами отвергала всякую свою причастность к этим материалам. Однако после тщательного расследования Стиви установила, что, пытаясь увеличить размер суммы, которую она должна была получить в результате развода, та подкупила служащую из столовой, чтобы передавать в прессу сумбурную, истерическую клевету на мужа и сфабрикованные описания ее собственного лечения. Стиви уволила служащую и, с огромной печалью, отправила Вирджинию домой.

– У меня такое чувство, будто я что-то проглядела, – сказала она Бену. – Видимо, я должна была с самого начала догадаться, что с Вирджинией что-то неладно. Нужно было…

– Ты ведь не можешь читать чужие мысли, – решительно оборвал ее он. – У тебя замечательное чутье, но ведь ты доведешь себя до сумасшествия, если будешь стараться читать мысли каждой персоны, которая проходит через твои двери. Ты обречена на ошибки, Стиви, от них никуда не денешься… Так что смирись с этим и постарайся привыкнуть.

Хотя совет Бена звучал весьма здраво, Стиви смогла принять его лишь частично. Она воспринимала каждую ошибку как личный просчет, даже крах, и, как ни больно было это сделать, была вынуждена признать, что попадались люди, которым Оазис не мог помочь. В результате горького опыта она выучила сигналы опасности, которые помогали распознавать их: женщин, изолированных и замкнутых, пусть даже они не пили и не употребляли наркотики; упорно требовавших, чтобы в них видели важных персон, не таких, как все; не желавших и не умевших отказаться от своего деструктивного поведения, неспособных слышать ничего, что могло бы им помочь; женщин, постоянно злых, одержимых паранойей.

Хоть ее работа и предполагала непрестанную борьбу, Стиви находила в ней покой и полноту жизни, даже смысл своего существования. Ее отношения с Беном давали ей то чувство безопасности и надежности, о которых она всю жизнь тосковала, но никогда прежде не знала. Впервые в своей жизни она начинала думать, что у нее есть все, что ей нужно.

Уверенная в том, что она и Бен похожи на две половинки одного целого, действующие в совершенной гармонии, она была удивлена, когда в разгар совещания, на котором они каждую неделю обсуждали свои достижения и промахи, заметила, что он уставился в окно. Она замолчала, но он, казалось, долго не замечал этого. Неожиданно он обернулся и с горячностью, которую она до этого не замечала за ним, выпалил:

– Выходи за меня замуж, Стиви… прямо сейчас. Она недоверчиво посмотрела на него. Откуда это у него? – удивилась она. И почему такая спешка? Он запоздало улыбнулся и взял ее за руку.

– Понимаю, что это не самое романтическое объяснение в мире, но я предлагаю тебе руку и сердце. Просто скажи, что ты согласна выйти за меня замуж…

– Ничего не понимаю, – удивилась она. – У нас ведь все и так идет хорошо, Бен. Почему тебе так внезапно понадобилось жениться?

– Это вовсе не внезапно… Если бы я не был тебе безразличен, ты бы заметила.

Упрек, прозвучавший в голосе Бена, показался ей таким же поразительным, как и его предложение. Она отодвинула в сторону бумаги извиняющимся жестом.

– Хорошо, – сказала она, – прости меня, если я была слишком занята своими делами. Расскажи мне, Бен. Расскажи, в чем дело?

Он провел рукой по своим серебряным волосам, хотя выглядел при этом волнующимся мальчишкой.

– Мне требуется какая-то определенность в моей жизни, Стиви. Я не хочу, чтобы все продолжалось вот гак, как сейчас… ведь я просто плыву по течению.

– Как ты можешь так говорить, Бен? А я-то думала, что мы вместе создаем эту жизнь.

Он покачал головой:

– Оазис… это твоя жизнь, Стиви. Я же просто был твоим союзником… принцем-консортом, – добавил он с ноткой разочарования.

– Нет, – перебила его она. – Ты был жизненной необходимостью с самого начала.

– Не буду спорить, – мягко согласился он. – Но этого для меня недостаточно, Стиви. Я хочу иметь настоящую семью, не просто… договоренность. Я хочу, чтобы мы были семьей… может быть, даже родили ребенка…

С каждым его словом Стиви все меньше верила своим ушам. То, что предлагал Бен… все это так отличалось от того, что было нужно ей.

– Ты дашь мне какое-то время подумать над этим? – попросила она. – Мне нужно…

– Время… – ответил он тихо. – Я думаю, что это и есть ответ.

– Не надо так, – умоляюще сказала она, не в состоянии понять настойчивость Бена. После всех лет терпения и взаимопонимания почему он ведет себя так?

Когда администратор компании «Уолш Фаундейшн» позвонил Стиви и спросил, не может ли она приехать в Вашингтон, чтобы обсудить пожертвования на Оазис, каковые компания намеревается сделать в следующем году, она немедленно согласилась, с облегчением получив законное извинение для отсрочки ее ответа Бену. Его предложение совершенно выбило ее из колеи; Стиви не только начала догадываться, что не знает Бена вовсе, хотя была до сих пор уверена в обратном; еще ее угнетало открытие, что он хотел и надеялся на коренные изменения в их отношениях.

Поездка в Вашингтон необходима, сказала она Бену, так же как и ему необходимо остаться тут и присматривать за Оазисом в ее отсутствие. Поверил ли он ей, думала она, или понял, что опрокинул ее и без того хрупкое ощущение жизни, уверенность, что все у нее идет так, как нужно?

И все же лишь только она оказалась в самолете, как сознание вины охватило ее. Мольба Бена о настоящем доме и семье глубоко тронула ее. Он заслуживал большего, чем отговорки и увертки, и она видела, что обидела его, не ответив сразу спонтанным и радостным «да». Как могла Стиви рассчитывать на то, что он поймет ее колебания, когда и сама она не вполне их понимала? Было ли это из-за того, что предложение Бена застало ее врасплох – или в этом было нечто, что обидело бы его еще больше… мечта, которую она отодвинула далеко, но все-таки не забыла, мечта о любви другого человека?

Когда Стиви прилетела в Вашингтон, в аэропорту ее встретил Винсент Сазерленд, администратор «Уолш Фаундейшн», и пригласил в ожидавший их лимузин.

– Надеюсь, вы не станете возражать, – сказал он, – но я взял на себя смелость включить ваше имя в список приглашенных на сегодняшний банкет.

– Разумеется, нет, – вежливо ответила она, хотя на самом деле надеялась воспользоваться представившейся возможностью и как следует выспаться перед долгой и утомительной процедурой предполагаемого распределения фондов, жертвуемых компанией «Уолш», пункт за пунктом, завтра утром.

– Хорошо, – сказал он. – Моя жена с нетерпением ждет встречи с вами. А также, могу добавить, остальные члены правления. Это исключительно дело общественных связей, – добавил он с извиняющейся улыбкой. – Коль скоро вы пользуетесь поддержкой миссис Уолш, правление обязано в той или иной степени одобрить пожертвования, запланированные на будущий год, но…

– Я понимаю, – сказала она. – Правление желает посмотреть на персону, пользующуюся благосклонностью миссис Уолш. Не могу сказать, что осуждаю их, мистер Сазерленд. Вероятно, мне следовало бы совершить подобную поездку раньше, однако у меня всегда проблемы с временем.

– Ну, так вы приехали сейчас, – вежливо вмешался Сазерленд. – Надеюсь, что мы сможем сделать ваше пребывание в Вашингтоне приятным настолько, что вы охотно приедете к нам еще раз.

Сазерленд высадил Стиви у отеля «Майский цветок» и обещал заехать через три часа. И лишь обосновавшись в номере и начав распаковывать вещи, она обнаружила, что не привезла с собой ничего даже отдаленно пригодного, чтобы надеть на торжественный прием. За все это время она как-то утратила навык одеваться соответственно стилю той жизни, что едва не погубила ее. Спешно она побежала вниз, взяла такси и попросила водителя отвезти ее до ближайшего универмага.

Минут через десять она бродила по отделу у «Гарфинкеля», где продавалась одежда для приемов. Уже много лет она не покупала ничего более изысканного, чем рубашки и брюки; ей необходимо было произвести благоприятное впечатление на правление «Уолш», однако ничего из выставленных экземпляров не казалось ей подходящим для той женщины, в которую она превратилась.

После уговоров продавщицы она неохотно примерила и отвергла с полдюжины нарядов и то, что стояло за ними, – сногсшибательные одежды ярких цветов; изысканные платья, отделанные бисером, которые, казалось весили больше, чем она; платья для коктейлей из провоцирующих прозрачных тканей.

– Может, у вас найдется еще что-нибудь? – с отчаяньем спросила она. – Я ищу не какой-то особый наряд… просто мне нужно что-то надеть на серьезный прием.

Продавщица исчезла в запасниках универмага и вернулась с простым платьем кремового цвета без бретелек и таким же жакетом. Помимо того что оно безукоризненно сидело и оттеняло круглогодичный загар Стиви, оно еще и привлекало внимание к ее развевающимся выгоревшим на солнце волосам. Заплатив за платье, она задержалась у прилавка с косметикой и купила оттеночный шампунь, обещавший «потрясающие световые эффекты и моментальную податливость волос».

Вернувшись в отель, она вымыла волосы, затем нежилась минут двадцать в душистой воде ванны, размышляя, как давно она не позволяла себе такие женские слабости и как когда-то, в бытность моделью, долго наряжалась и прихорашивалась.

Когда она накрасила лицо и влезла в новое платье, то женщина, отразившаяся в зеркале, была определенно привлекательной… и все же чего-то ей не хватало, чего-то не забытого окончательно. Не хватало, как подумала Стиви с уколом ностальгии, света ожидания, стремления женщины увидеть себя отраженной в глазах мужчины, который ее любит. У нее был дома такой мужчина, напомнила она себе, человек, любивший ее, наряженную в джинсы и рабочую одежду. Почему ей недостаточно этого? – спросила она себя. Почему она не может всем сердцем принять дар любви Бена?

Прием в главной резиденции «Уолш Фаундейшн» на Эмбассироу уже начался, когда лимузин компании высадил Стиви, вместе с мистером и миссис Сазерленд, у главного входа. Официанты в белых пиджаках разносили шампанское и закуски, а небольшой оркестр играл в главной галерее танцевальную музыку.

Сазерленд представил Стиви каждому из пяти членов правления, и хотя она никогда не была сильна в дипломатии, но все же постаралась выразить свою признательность за их постоянную поддержку. Потягивая содовую, она старательно участвовала в легкой светской беседе, от которой совершенно отвыкла. Грациозно улыбаясь, танцевала с неженатыми членами правления и надеялась, что производила впечатление женщины счастливой, довольной и находящейся в мире с самой собой.

Как только появилась возможность отлучиться, Стиви с вежливыми извинениями покинула Сазерлендов и пошла поискать телефон. Хотя она и оставила Оазис в надежных руках Бена, ей все-таки хотелось удостовериться, что там все идет нормально в ее отсутствие.

Проходя через комнату, показавшуюся ей библиотекой, она заметила знакомую фигуру, появившуюся из слабо освещенного угла. Ее сердце подпрыгнуло, узнавая, тело рванулось вперед, а на лице засветилась сияющая улыбка. Это судьба, подумала она, судьба привела меня сюда сегодня.

Но через секунду Стиви застыла на месте, а улыбка заморозилась в гримасу боли. Ли был не один… он был с женщиной, красивой женщиной в ослепительном наряде. Она глядела в его глаза с той тайной уверенностью, какая бывает у любовников. Ее рука скользнула к нему на шею, она ожидала поцелуя.

Стиви быстро отвернулась. Ей не хотелось больше ничего видеть, и она не вынесла бы, если бы он ее увидел. Она не могла бы сделать вид, что они всего лишь старые друзья, когда ее сердце говорило: это могла бы быть ты, должна была бы быть ты… если б только…