Текст книги "Дело чести"

24

Они снова тронулись в путь в длинной веренице грузовиков, тянувшейся так далеко, как только могло протянуть ее во тьме воображение. Их машина находилась отнюдь не в хвосте. Сзади шли другие грузовики, присоединившиеся к ним на перекрестках. Ехали медленно, с частыми остановками, которые сознание Квейля машинально отмечало, как переход от овладевавшего им сна, приятного тепла и чувства сытости к случайным обрывкам разговоров между австралийцами.

В грузовиках были сплошь австралийцы. Раздавались взрывы смеха – смеялся Макферсон, который время от времени заговаривал с Еленой. Раз Елена спросила Квейля о большом греке. Квейль ответил:

– Он ушел в горы.

Она сказала:

– Они все решили уйти в горы.

Так он продолжал смутно витать между полупробуждением и полусном, пока не наступило яркое утро.

– Славно вздремнули, – сказал Квейлю Макферсон, когда тот проснулся.

– Где мы?

– Ночью миновали Ферсалу.

– Скоро Афины? – спросила Елена.

– Нет. Мы еще не доехали до Ламии. А потом надо будет перевалить через те горы.

– Где получился затор?

Они стояли на месте.

– Не знаю, – ответил Макферсон. – Вот уже несколько часов, как тянется эта канитель.

– Пойду посмотрю, – сказал Квейль. – Ты тут поосторожнее, Елена.

Он перебрался через Елену и спрыгнул с высокой кабины грузовика. Утро было тихое и холодное. Вереница машин тянулась до самого поворота и исчезала за ним. Квейль и его спутники были в самой середине остановившегося потока. Среди машин были и греческие, но больше австралийских. Были также два больших размалеванных для маскировки автобуса со знаком греческого Красного Креста, полные раненых.

Шагая по обочине грязной дороги, Квейль прислушивался к разговорам шоферов о причинах задержки.

– Где же дорожная охрана? – спрашивал один из австралийцев.

– Она не поможет. Это все чертовы греки. Забивают дороги машинами с беженцами.

– А что если налетят фрицы? Мы неплохая мишень.

– Вы не из Ларисы?

– Нет, из Элассона. Где свернуть на медицинский пункт?

– Эх, беда. Ну, что тут поделаешь… Ехал за снарядами. Там должен был быть знак над складом. Но будь я проклят, если видел его.

– Настоящая чертовщина. Кое-кто поплатится за это…

– Где теперь фронт?

– Где-то у Ларисы. Не знаю.

– Укрепления возводят к югу от Фермопильской равнины.

– В этом проклятом горном проходе?

– Ну да. Если фрицы упустят такой случай для бомбежки, они будут ослами.

– Прошлый раз упустили. У тебя есть бензин?

– Конечно. Два галлона. Сколько тебе надо?

– Четверть галлона хватит.

– Бери. Да вы кто такие?

– Санитарная машина. Мы из Южной Австралии. А вы не седьмой дивизии?

– Нет, шестой. А из какой части Южной Австралии?

– Из Южной Аделаиды.

– Хотел бы сейчас туда?

– Все бы отдал… Смешно – у нас там пропасть греков.

– В Джилонге их тоже сколько угодно.

– Надо отдать им должное. Я всегда считал их бродягами и шарманщиками. Оно так и есть – там у нас. Но здешним надо отдать должное.

– Они чертовски здорово дрались, бедняги. А мы теперь сматываемся и оставляем их.

– Какого дьявола мы не двигаемся?

– И как это проклятые фрицы не пронюхали.

– Погоди, еще налетят.

Проходя мимо, Квейль слышал, как один из австралийцев сказал:

– Видишь этого? Это летчик.

– Хорошо его обработали. А я не знал, что у нас есть самолеты.

– В том-то все дело: нет самолетов.

– Да. Нет как нет.

Квейль больше ничего не слышал; он осторожно шагал по грязи. Дошел до поворота и пошел дальше. Тут он увидел, что вереница машин тянется еще на четверть мили. Это были большие тяжелые машины с шоферами-австралийцами; они стояли, тесно сбившись, в хвост одна другой. Некоторые шоферы сошли с машин и беседовали, другие хлопотали у себя в кузове около примусов, торопясь вскипятить чай. Попадавшиеся кое-где греческие грузовики были столетней давности, и люди на них сидели, взгромоздившись на горы узлов и всяческого скарба. Они молчали; у женщин лица были закрыты шалями. Дети, подавленные всем происходящим, сидели смирно, завернувшись в одеяла.

Дойдя до головы колонны, Квейль увидел причину затора. Это был тяжелый четырехосный грузовик английских воздушных сил. Задняя половина кузова – на двух осях – оторвалась и опрокинулась на дорогу. Рядом завяз в грязи грузовик меньших размеров. Какой-то чин военной полиции, на мотоцикле, с белой повязкой на рукаве, объяснял группе австралийцев, что надо делать. Квейль остановился и молча стал смотреть, как они подталкивали маленький грузовик, чтобы поставить его впереди большого. Но машина только уходила еще глубже в грязь.

– Что вы хотите сделать? – спросил Квейль полицейского.

– Поставить этот грузовик вперед и оттащить развалившуюся машину в сторону. А он увяз.

Они опять стали толкать грузовик; шофер дал полный газ. Толстые резиновые шины забуксовали; но вдруг они уперлись в грунт и обдали Квейля и остальных грязью; грузовик закачался, задел крылом за сломанную машину и сорвал крыло, но сдвинулся с места и прошел вперед. Солдаты поспешно привязали к нему сломанную машину проволочным тросом. Шофер ее сел в кабину – рулить. Австралийцы стали толкать ее сзади, понемногу сдвинули, и маленький грузовик оттащил сломанную машину с дороги. Квейль пошел обратно, навстречу медленно двигающейся вперед колонне. Начало ее представляло узкую вытянутую линию с большими промежутками между машинами, но дальше машины опять шли, сбившись в группы; после непродолжительной ходьбы он увидел свой грузовик. Квейль взобрался в кабину. Елены там не было.

– Она пересела на греческую санитарную машину, – объяснил Макферсон.

В это время кто-то стал дубасить по задку кабины. Макферсон остановил машину. Послышались крики.

– Бомбардировщики, – сказал Макферсон и выскочил. Из других машин тоже выскакивали люди и бежали в поле. Квейль на бегу поглядел вверх. Он услышал знакомый гул; самолеты выходили из-за тянувшихся впереди невысоких гор, из сияния утреннего солнца.

– Времени не теряют, – крикнул ему один из австралийцев.

Квейль всюду искал глазами Елену. Когда шесть бомбардировщиков пролетели вдоль дороги на высоте около тысячи футов и сбросили первые бомбы, он лег. Он почувствовал судороги земли под собою, услыхал воющий свист и слившийся в одно грохот первой порции стофунтовок, упавших по другую сторону дороги, и затем уходящий вверх рев удаляющихся самолетов. Квейль поднялся и снова стал оглядываться, ища Елену. Он надеялся, что она не побежит на ту сторону дороги.

– Промазали! – заметил австралиец.

Колонна не пострадала. Только у некоторых машин брезентовый верх был прорван осколками. Квейль направился к греческим санитарным автомобилям. Он нашел Елену в первом же из них.

– Где ты была? – спросил Квейль. Он был зол на нее.

– Здесь. Эти ведь не могут бежать. Посмотри на них, Джон.

– Ну их к черту! К чему это геройство? Ты их не спасешь тем, что останешься здесь.

– Но ведь они не могут бежать, как другие.

– Тем хуже.

– Не сердись, – сказала она.

– Я не хочу, чтобы ты торчала здесь и тебя убило бомбой.

– Они такие жалкие. Врача нет. Взгляни на них.

Он увидел шесть носилок и засохшую кровь на полу и услыхал ее запах. Двое раненых глядели на него. Лица у них были черные. У одного гноились глаза. У другого была забинтована голова. На остальных носилках виднелись изможденные тени, а дальше – лицо шофера, который, обернувшись, смотрел на них.

– Все равно, – сказал Квейль. – Ты ничем не можешь помочь.

– Некоторым я могу помочь, перебинтовать их. А вон тот умер.

Она указала на последнего в ряду.

– Ты просто упрямишься. Наш грузовик пойдет за вашим.

– Не сердись, Джон.

– Я не сержусь. Мы поедем за вами.

Квейль чувствовал, что сердится на нее, чуть не ревнует ее, сам не зная почему. Он влез в кабину к Макферсону, который потихоньку что-то насвистывал. Макферсон улыбнулся ему.

– Нашли ее? – спросил он.

– Да, – ответил Квейль.

– Очень красивая девушка.

И он опять улыбнулся.

Квейль посмотрел на него и мысленно рассмеялся.

– Что скажут ваши, когда узнают, что вы женитесь на гречанке? – улыбаясь, спросил Квейль.

– О, наверно пошлют меня ко всем чертям и лишат наследства. Впрочем, у них гроша за душой нет. Так какая разница?

Макферсон засмеялся:

– Эти фрицы – страшное мазло, сэр.

Квейль почувствовал юмор, заключенный в словечке «сэр».

– Верно, – ответил он. И опять начал беспокоиться.

– Будет цела, – сказал Макферсон.

– Но она не выходит из машины во время налетов.

Макферсон ничего не ответил; он глядел на подъем впереди. Они все время поднимались в гору и теперь находились на высоком перевале. Квейль опять услышал стук в кабину.

– Опять! – сказал Макферсон, поспешно затормозил машину и выпрыгнул. Квейль выпрыгнул в другую сторону и на бегу увидел самолеты. Они шли низко. Сделав заход над дорогой, они перешли на бреющий полет и открыли огонь. Квейль видел, как комья грязи, словно тяжелые водяные брызги, шлепаются на поле между ним и дорогой, и услыхал сперва раздельный, отрывистый, а затем слитный треск нескольких пулеметов и, наконец, проносящийся мимо и возвращаемый эхом рев мчащихся прямо над колонной самолетов.

Квейль вскочил и побежал к санитарным машинам. На бегу он смотрел во все стороны, нет ли где Елены. Где-то впереди горела одна из машин, а бок у второй санитарной машины был пробит пулями. Он рванул большую дверь. Елена лежала на полу.

– Елена! – воскликнул он. – Господи боже!

Она подняла голову.

– Улетели? – спросила она.

Он сурово посмотрел на нее. Она не спускала с него глаз.

– Да, – ответил он.

Она медленно поднялась.

– Ты сумасшедшая, – сказал Квейль. – В следующий раз не смей оставаться здесь.

– Здесь так же безопасно, как и снаружи. Погляди на них. А снаружи кто-нибудь пострадал?

– Как будто да. Слушай, – продолжал он, – брось эти глупости…

– Кажется, нам придется убрать того… на последней койке. Можно будет похоронить его здесь?

– У нас нет времени на это, – ответил он.

– Откуда дым?

– Попало в один грузовик.

Дверь открылась. Это пришел Тэп с маленьким греком.

– Оба целы? – спросил Тэп.

– Да.

– Кажется, впереди кого-то хлопнуло.

– Тэп, – обратилась к нему Елена. – Не вынесете ли вы того, в конце ряда? Он умер.

– А что я с ним буду делать?

– Надо его похоронить. На остальных плохо действует, что он здесь.

Тэп поглядел на Квейля. Квейль вышел из машины и пошел вперед посмотреть, что там горит. Колонне преграждал путь полыхающий грузовик. Один из австралийцев, защитив лицо шляпой, старался повернуть колеса грузовика, чтобы можно было оттащить его с дороги. Грузовик был привязан тросом к другой машине, приготовившейся буксировать его. Когда она дернула, горящий грузовик свалился набок в канаву, и от воды поднялись большие клубы белого пара. Два австралийца принесли с поля на край дороги какого-то человека. У него текла кровь из шеи.

– Ранило осколком, – сказал один из них Квейлю, когда тот подошел.

– Вон там санитарная машина, – ответил Квейль.

Они отнесли раненого к греческому санитарному автомобилю и подняли его в машину в тот самый момент, как маленький грек и Макферсон выносили мертвого грека.

– Вот тебе еще один, Елена, – сказал Квейль.

Он пошел с Тэпом посмотреть, куда отнесут мертвого грека. Оба австралийца достали из своих машин лопаты и принялись рыть яму. Когда получилась достаточно глубокая могила, они опустили в нее мертвого грека. Квейль вынул у него из карманов бумаги и хотел отыскать опознавательный жетон, но не нашел.

Австралийцы стали зарывать мертвеца, и Квейль смотрел, как черная земля засыпает желтое лицо с неподвижными открытыми глазами. Потом он вернулся к санитарному автомобилю.

– Вот его бумаги, – сказал он Елене.

Шофер санитарной машины помогал ей прибрать внутри.

– Спасибо, – ответила она и спрятала бумаги в карман. – У меня ничего нет, – продолжала она. – Не можешь ли ты достать чистые бинты или что-нибудь годное для перевязок? Я израсходовала все мои бинты на тебя. И мне нужна еще марля.

– Поищу.

– Тэп пошел искать, – сказала она.

Квейль, задетый тем, что она обратилась к Тэпу, остался на месте и стал смотреть, как она прижимает к шее австралийца пропитанный кровью бинт. Раненый был юноша с тонкими чертами лица и длинными черными волосами, которые ей приходилось каждую минуту откидывать с его лица. Глаза его были широко раскрыты, и он следил взглядом за ее движениями; он ничего не говорил, но глядел широко раскрытыми глазами, потому что боялся закрыть их. Тэп вернулся с марлей и бинтами. С ним пришел и ехавший из Ларисы пилот-офицер.

– Может быть, я могу помочь? – сказал офицер. – Я немного знаком с этим делом.

– У него сильное кровотечение, – объяснила Елена.

Офицер наклонился и посмотрел на австралийца. Он взял из рук Елены бинт и снял его с шеи раненого, чтобы как следует рассмотреть рану. Потом, еще раз взглянув на австралийца, вышел из автомобиля.

– Недолго протянет, – сказал он совершенно спокойно и пошел к своей машине.

Колонна медленно двинулась. Квейль сказал Макферсону, что поедет вместе с Еленой в санитарной машине. Он устроился на полу и молча сидел, то и дело выглядывая наружу, чтобы посмотреть, не появились ли опять самолеты. Грек, лежавший на ближайших к нему носилках, похлопал его забинтованной рукой по плечу и знаком показал, что хотел бы покурить. Квейль отрицательно покачал головой. Пока машина спускалась по склону, австралиец издавал короткие стоны, потом умолк. Машина остановилась. Квейль услыхал стрельбу и увидел, что все опять бегут в поле; он услыхал гул самолетов и закричал Елене:

– Идем!

Она не двинулась с места. Разрывы бомб потрясли землю. Квейль растянулся на полу и заставил лечь Елену, не позволяя ей подняться, а земля дрожала от бомбежки и пронзительного стрекотанья пулеметов. Сквозь мутные окна Квейль видел разрывы, но бомбы падали слишком далеко от дороги, чтобы причинить ущерб. Наконец самолеты ушли. Квейль открыл дверь; за дверью стояли двое австралийцев.

– Как Флип? – спросил один из них.

– Неважно, – ответил Квейль.

– Он поправится? – спросил другой. Он был в стальном шлеме.

– Трудно сказать. Вы пока возвращайтесь к себе. Эта машина сейчас тронется.

Австралийцы ушли.

Когда санитарная машина тронулась, Квейль почувствовал стоящий в ней запах. Это был запах гниения и смерти, и он вспомнил, как еще школьником постоянно думал, что настанет день, когда придется умереть, и этот день настанет неминуемо, и тогда конец всему, и это самое худшее, – ты не будешь больше ходить, пить, спать, а другие останутся в живых, – и это самое худшее, потому что все останется, хотя тебя не будет.

– Почему ты не перейдешь обратно в ту машину? – спросила Елена. – Я чувствую себя хорошо.

– А почему мне не остаться здесь? – возразил он.

– Не будь упрямцем.

– Ты нелепо ведешь себя. Зачем ты остаешься в машине во время бомбежки?

– А ты почему остался?

– Я не успел выйти.

– И я тоже.

– Ну ладно, – уступил он.

– Это только до Ламии, – объяснила она. – Там есть госпиталь.

– Тебе лучше не появляться в госпитале.

– Я выйду до того, как мы приедем туда.

– А далеко это?

– Шофер говорит – почти приехали. Он знает моего брата.

– Правда?

– Правда.

И опять Квейль увидел, что машина остановилась и шоферы бегут в поле. Он лег на пол, и Елена легла рядом с ним. Он обвил ее рукой свою шею и повернул ее лицом к себе. Он поцеловал ее совсем спокойно, просто, уверенно; она вспыхнула и задрожала, и он прижал к себе все ее тело. Земля опять сотрясалась от бомб, и он чувствовал, как это сотрясение передается им, и ему уже ничего не надо было – только оставаться вот так и чувствовать, что Елена отдает ему то, что и он отдает ей. Так они лежали, пока не кончилась бомбежка. Потом Елена медленно встала и вернулась к австралийцу.

До Ламии растянутая колонна подверглась бомбежке еще раза два. Спустившись по склону, машины въехали в город. Он представлял собой пожарище, по которому еще гулял огонь. Дым и пламя стелились по земле.

– Скажешь австралийцам, что их товарищ остался здесь в госпитале.

– Если только госпиталь еще существует.

– Он за городом. А мы вернемся в нашу машину.

И она предупредила шофера, что уходит. Она приложила к шее австралийца толстый слой ваты и откинула с его лица длинные волосы. Теперь глаза его были закрыты, лицо отекло и побледнело, и она не могла понять, жив ли он еще. Она обошла остальных и сказала им, что их сейчас отвезут в госпиталь. Они поблагодарили ее на прощанье. Она вернулась в прежнюю машину и села рядом с Макферсоном. Когда пришел Квейль, Макферсон быстро погнал грузовик по разрушенному городу, проскочил мимо часового, который что-то кричал ему, и догнал другой грузовик на гладкой, ровной, прямой дороге за городом.

– Это и есть Фермопильская равнина, – сказал Макферсон.

– Да, – подтвердил Квейль.

Он поглядел на расстилавшееся по обе стороны пространство. Это была плодородная земля. Она была вспахана и зеленела; холмов было немного, но впереди вздымались высокие, царившие над всей равниной горы и высокий пик Менендиссы.

– Будет чудом, если этот старый рыдван перевалит через те горы, – заметил Макферсон. Он низко склонился над рулем и всматривался в темноту. Дорога впереди была забита отступающей колонной. Макферсон покачал головой и откинулся на спинку сиденья. Они достигли подошвы горы и начали подъем по извивающейся широкими петлями дороге. Они не успели далеко отъехать, как появились самолеты. Теперь вокруг не было полей, куда можно было бы бежать от бомбежки; только кусты терновника на склоне горы сулили какую-то защиту. Квейль и Тэп помогли Елене взобраться на склон над дорогой.

Бомбы сыпались у подножия горы на равнину. Та часть колонны, где находилась машина Макферсона, не пострадала, но Квейль стоя мог видеть разрывы. Это было похоже на то, как если бы мальчишка кидал камни в пруд.

И это повторялось все время, пока они совершали подъем. Каждый раз им удавалось подняться лишь на несколько футов. Когда они достигли первого перевала, перед глазами Квейля открылась вся ширь фермопильской равнины, и Ламия, и морской залив, и широкая гладь впадающих в него рек. Было уже за полдень, и по временам над ними появлялось до шестидесяти и даже до ста самолетов, и Квейль видел отступающие части, растянувшиеся, как гигантская гусеница, вдоль дороги по обе стороны перевала. Они двигались медленно, с остановками из-за жестокой бомбежки и пулеметного обстрела, которые продолжались весь день до позднего вечера. К концу дня они почти миновали горы и выехали к равнине Ливадии.

Когда стемнело, первый грузовик круто свернул с дороги. Макферсон повернул за ним, а потом отъехал в сторону и поставил свою машину на некотором расстоянии от него. Квейль вышел и помог выйти Елене. Он не понимал, чем вызвана остановка, и пошел к первому грузовику узнать. Тэп и старший лейтенант стояли возле машины и смотрели по сторонам. Шофер, подняв кожух мотора, копался в его внутренностях.

– Что случилось? – спросил Квейль.

– Придется постоять, – ответил офицер. – Что-то неладно с подачей бензина.

– И сколько это займет времени?

– Вероятно, повозимся до рассвета.

Елена пошла полем к лесу. Квейль поглядел ей вслед, потом вернулся к своему грузовику. Ему не хотелось торчать здесь целую ночь. Он чудовищно устал, но готов был отложить сон до Афин. Теперь, когда они почти у цели, ждать здесь – значит зря терять время.

– У них бензин не поступает в бак, – объяснил он Макферсону. – Может быть, мы поедем?

– А они без нас справятся? – спросил Макферсон.

– Не знаю, – ответил Квейль. – Пойдите взгляните сами.

Макферсон пошел посмотреть. Возле первого грузовика разожгли примус. Квейль слышал, как сержант крикнул, чтобы дали плоский котелок, а солдат ответил, что котелок завален инструментами, его не достать и можно обойтись без него.

– Нам лучше остаться на случай, если придется брать их на буксир, – сказал Макферсон вернувшись. – Далеко они на своей колымаге не уедут.

– Ладно, – ответил Квейль и пошел к первому грузовику.

Елена уже вернулась из леса и сидела рядом с Тэпом на брезенте, который расстелили возле машины. Старший лейтенант вытащил из своей сумки кружку.

– Хэлло, Джон, – воскликнул Тэп. – Мы тут поим Елену чаем. У тебя есть чашка?

– Меня можешь не считать, – ответил Джон. – Мой сержант тоже готовит там чай.

На дороге непрерывно слышалось громыханье и мелькали длинные тени – бесконечная вереница грузовиков продолжала свое отступление.

– Мы, кажется, только и делаем, что останавливаемся пить чай, – прибавил Квейль.

Задержка раздражала его.

– На этот раз из-за подачи бензина, – возразил Тэп. – Тут ничего не поделаешь.

– Вздор. Мы могли бы пересесть на другой грузовик.

– Из-за одной ночи ничего не случится. Я совсем разбит и Елена тоже.

– А где маленький грек? – вдруг спросил Квейль.

– Где-то здесь.

– Он пошел походить, – сообщила Елена и передвинулась к Квейлю, который продолжал стоять. Она оказалась у его ног и потянула его за брюки, чтобы он тоже сел, но он только дотронулся до ее плеча.

– Интересно, остался еще кто-нибудь в Афинах или нет? – заметил Тэп.

– Это еще что за новости? – спросил Квейль.

– Ты смотри, что делается. Вся армия отступает, – продолжал Тэп.

– Тогда Афины, вероятно, переполнены войсками, – заметил Квейль.

– Нет, я не то хочу сказать. Я думаю, что бомбардировочная эскадрилья эвакуировалась.

– Если от нее что-нибудь осталось.

– Не понимаю, где все «Харрикейны»?

– Еще в Египте, – вмешался старший лейтенант. Он погладил светлую щетину на своем подбородке и лег на спину.

– Нас, видно, здорово поколотили, – сказал Тэп.

– А ты на что рассчитывал? – спросил Квейль.

– Не знаю. Во всяком случае не на такое отступление.

– Нам все время придется отступать, – возразил Квейль. – Что еще можно делать, если не имеешь такой четкости, как у немцев? Или такой армии, как у них?

– Может быть, – ответил Тэп. – Но я продолжаю утверждать, что при равенстве сил мы их поколотим.

– Чепуха. Все наши методы устарели. И вообще все.

– Какая муха тебя укусила?

– Бросим, – сказал Квейль и пошел к своей машине.

– Как насчет чая? – обратился он к Макферсону, чтобы заглушить овладевшее им раздражение.

– Сейчас будет готов, – ответил сержант. – Барышня будет пить с нами?

– Она будет пить там, – ответил Квейль. Он сам не понимал причины своего упорного озлобления. Он испытывал его в присутствии Елены и Тэпа и когда разговаривал с Тэпом о происходящем. Зато Макферсон опять делал его самим собой.

– Что вы думаете насчет этого отступления? – задал он Макферсону неожиданный вопрос.

Макферсон помедлил, потом сказал:

– Скверно. Но мы ждали этого.

– А чем кончится, по-вашему?

– Дюнкерком. Мы всегда сумеем выбраться сухими из воды.

Макферсон говорил шутливым тоном, но Квейль знал, что он думает это серьезно.

– Пейте чай. – Макферсон протянул ему полную кружку. – Только сахару нет.

– Я пью без сахара.

– Мне кажется, нужно только крепко держать в руках то, что у нас есть, и мы возьмем немцев измором.

– Я тоже так думаю, – ответил Квейль, глотая горячий чай.

– Мы будем лучше драться на своей земле.

– Вы думаете, они вторгнутся в Англию?

– Не знаю. – Он вдруг заговорил с особенно резким шотландским акцентом. – Но если сунутся, ничего у них не выйдет.

– Я думаю, вы правы.

– Я тоже так думаю, – сказал Макферсон улыбаясь.

Сержант и некоторые из рядовых слушали эту беседу, не принимая в ней участия, так как Квейль к ним не обращался. Сами вступить в разговор они не решались. Квейль вдруг заметил, что они молчат; он понял, что его беседа с Макферсоном является исключением из общего правила, и почувствовал себя чужим среди этих людей. Он бы ушел, но не хотел возвращаться к Тэпу. Ему захотелось, чтобы Елена была здесь, – и он неожиданно обратился к Макферсону:

– Подите спросите мисс Стангу, не хочет ли она выпить чаю с нами.

Макферсон встал и пошел. Квейль прислушивался к глухому шуму непрерывного потока отступающих и голосам вокруг него – голосам, которые сдерживало его присутствие. Макферсон вернулся с Еленой.

– Я пила чай, – сказала она. – Но меня беспокоит твоя повязка. Как она?

– В порядке, – ответил он.

– У меня есть бинты, если вам надо, – сказал Макферсон.

– Не надо, – ответил Квейль.

– Нет, надо. Дайте, пожалуйста; я перебинтую утром, когда будет видно.

Квейль лежал на большом брезенте. Небо было подернуто дымкой, и лицо Квейля слегка покрылось росой. Елена села возле него, пощупала повязку и при этом нежно погладила его по голове. Его физическая усталость дала себя знать, и он заснул. Поворачиваясь на другой бок, он услыхал опять непрерывный грохот отступления. Все остальное молчало. Кто-то лежал на брезенте, завернувшись в одеяло. Квейль наклонился над спящей фигурой. Это была Елена.

– Елена, – позвал он тихо.

Она проснулась.

– Что такое?

– Идет дождь, – сказал он.

Она накрылась одеялом с головой. Он протянул к ней руку, и она взяла ее. Когда он лег, она тихонько накинула на него край одеяла.

– Ты промокнешь, – сказала она.

Теперь ничто не разделяло их, и он почувствовал ее тепло. Он подложил ей под голову руку, а другой рукой обнял ее за талию. Она спокойно положила руку ему на грудь. Он прижался к ней и почувствовал все ее тепло.

– Веди себя как следует, Джон. Пожалуйста, веди себя как следует.

– Я буду вести себя как следует, – тихо и послушно ответил он.

– Люблю, когда ты такой, – сказала она.

– Да, – ответил он. – Да. В этом все.

И потом была тишина, и прохлада влажного одеяла на лице, и его тепло, смешанное с ее теплом. И тишина.