Текст книги "Колдунья"

Когда она подошла к нему, Хьюго обхватил ее бедра и притянул к себе, зажав между коленями. Его бедра сильно сжимали ее ноги, а оленья кожа бриджей мягко и нежно терлась о ее кожу.

Откинувшись назад, Хьюго взглянул на нее:

– Где ты была?

– В Биллингзгейте, ела устрицы. – Каким облегчением было сказать правду. Его пальцы, такие теплые и сильные, крепко обхватили мягкое податливое тело, и ее кожу начало покалывать. Огонь в камине разгорелся, и она чувствовала его тепло справа, жар медленно стал растекаться по телу, знакомое щемящее ощущение появилось внизу живота.

Вздрогнув, Хлоя поняла, что возбуждается от собственной наготы, и это чувство еще более усиливалось оттого, что Хьюго был одет. Его руки обвили ее, разминая бархатный изгиб ее спины, скользнули вниз по бедрам. Она задрожала.

– И кто возил тебя в Биллингзгейт? – Его руки совершили обратный путь, медленно поглаживая ее.

– Думаю, мне не хочется сообщать тебе это, – сказала она чуть охрипшим голосом.

Удерживая ее бедра, он наклонился вперед и поцеловал ее живот, а языком коснулся пупка.

– А я думаю, что ты должна сказать, – сказал он, легко подув ей на живот, отчего ее желание стало еще более сильным; он держал ее по-прежнему крепко.

– Но это не важно, – слабо возразила она. – И было бы несправедливо, если бы ты сердился на них. Это моя вина.

– О, я знаю это, – сказал он, нежно проведя языком по чувствительной коже бедер. – Твоя вина, девочка, тебе и отвечать. И все же я хочу знать.

Плоская ладонь проскользнула между ее бедрами, и она вновь задрожала. Что он имел в виду, говоря об ответе? Но разум отказывался повиноваться ей, бедра сжались вокруг его ладони. Почти отстраненным голосом она сообщила ему, кто был с ней.

– Понятно. – Горячий язык жег ей кожу. – И который из твоих кавалеров снабдил тебя этим неприличным костюмом?

– Этого я не скажу, – ответила она со всей твердостью, на которую была способна. – Это не может иметь для тебя значения. – Она ахнула, сильно прикусив губу, когда его пальцы проникли в затененную расщелину, а большой палец стал дразнящим движением гладить ее.

– Хорошо, можешь оставить этот секрет при себе.

Что-то было не так. Даже сквозь быстро нараставшее возбуждение Хлоя почувствовала это. Это ощущалось, прежде всего потому, что его голос был ровным и спокойным, хотя Хьюго проделывал с ней такие чудесные вещи и наверняка чувствовал ее страсть.

И вдруг, когда ее возбуждение достигло предела, Хьюго убрал руки.

– Тебе пора спать, – сказал он, как ни в чем не бывало. – Тебе нужно отдохнуть после прогулки в Биллингзгейт в Бог знает какое время, – вставая, он оттолкнул ее.

Хлоя замерла, широко открыв глаза от растерянности.

Хьюго легко подхватил ее на руки и без дальнейших слов понес в спальню. От неожиданности Хлоя потеряла дар речи, она не могла понять, что происходит.

В комнате он поставил ее на ноги и бодро сказал:

– Спокойной ночи, Хлоя. Теперь ты можешь подумать над последствиями своего поведения в духе распутной девки.

Она поняла, что он смеется над ней, и пустота, образовавшаяся от неутоленного желания, мгновенно заполнилась гневом.

– Ты… ты… как ты мог сделать со мной такое! – Она кинулась на него, стуча сжатыми кулачками по его груди, босые ноги так и норовили ударить его по твердым, как железо, икрам ног.

Хьюго схватил ее руки, завел их за спину, удерживая запястья одной рукой. Другой рукой он приподнял ее негодующее лицо за подбородок. Нарочито медленно он опустил голову и поцеловал ее, прижимая ее тело к себе. Он целовал ее до тех пор, пока желание сопротивляться не покинуло ее, и она снова не стала мягкой и податливой, как воск. Только тогда он поднял голову и отпустил ее руки.

– Спокойной ночи, Хлоя, – повторил он так же спокойно, как и раньше.

Она посмотрела на него потрясенно; лицо раскраснелось, губы распухли. Она растерянно встряхнула головой, не в силах вновь рассердиться, но, смутно понимая, что Хьюго совершенно переиграл ее, одержав победу в ситуации, которая должна была стать ее триумфом.

Как ей вообще могло прийти в голову, что она может с ним тягаться? Он придумал жестокое наказание за ее вызывающее поведение, и теперь она чувствовала себя несчастной и совершенно пристыженной. Но как же он мог оставаться таким холодным и спокойным, после того как довел ее до полной беспомощности от неутоленного желания?

Дверь за Хьюго закрылась, и она услышала его тихий смех. Схватив домашнюю туфлю, в бессильной злобе она швырнула ее в дверь, потом упала на кровать и спряталась под одеялом.

Глава 23

Утром следующего дня Хьюго вел себя так, как будто ночью между ними не было никаких недоразумений. Он весело приветствовал свою подопечную, когда она вышла к завтраку со слегка припухшими глазами, и поинтересовался, не захочет ли она покататься с ним верхом в Ричмонд-парке.

Хлоя настороженно смотрела на него, пытаясь уловить хоть какой-либо признак самодовольства, но его улыбка была доброй, а глаза спокойными. Он сидел, свободно откинувшись на спинку кресла, положив ногу на ногу; на коленях у него лежал бюллетень новостей «Газетт».

– У меня другие планы, – ответила она, повернувшись к стоявшим на буфете блюдам.

– А я могу в них участвовать? – Хьюго сложил газету, пробежав глазами страницу.

– Это просьба или приказ? – Она вернулась к столу с доверху наполненной тарелкой.

Хьюго с усмешкой взглянул на ее тарелку – огорчение, и раздражение никак не повлияли на ее аппетит.

– Я просто хотел бы знать, – спокойно сказал он.

– Ну, я еще окончательно не определилась. Обязательно сообщу тебе, когда приму решение. – Хлоя подцепила вилкой бекон и принялась за свой завтрак, ничуть не заботясь о том, что может показаться капризной в лучшем случае и грубой – в худшем. Она провела ужасную ночь и не собиралась мириться с ним, не выразив возмущения.

– Буду признателен, если ты сделаешь это, – сказал он с подчеркнутой вежливостью, словно не замечая ее вызова. – А где твоя дуэнья сегодня?

– Завтракает в постели чаем и тостом… Хотя, кажется, ей подали и тарелочку с мясным филе – вдруг к ней вернется аппетит. У нее приступ подагры, и она винит в этом сырой воздух. – В ее глазах против воли загорелись озорные огоньки, а в голосе зазвучал смех. – Как ты думаешь, может быть, она… о, как это называется? ипохондрик?

– Думаю, это вполне вероятно, – сказал Хьюго серьезно, но глаза его тоже смеялись. Он оттолкнул стул и встал. – Ты уверена, что не хочешь покататься со мной, девочка? – Он наклонился и приподнял ее подбородок. – Раз уж у тебя нет твердых планов. – Кончиком пальца он убрал крошку с уголка ее губ и улыбнулся.

Эта улыбка могла бы преодолеть даже самое упорное желание перечить. Ее губы задрожали, и, хотя она еще пыталась сконцентрироваться на своей обиде, это удавалось ей все хуже.

– Не знаю, достаточно ли ты мне нравишься, чтобы поехать с тобой, – сказала она все еще сухим тоном, но глаза ее говорили совсем другое.

Хьюго засмеялся.

– Сдавайся, Хлоя. Ты была неправа, и знаешь это. Я не буду просить тебя признать ошибку, но с удовольствием забуду обо всем, если и ты это сделаешь.

Она не смогла бы поступить иначе, обладай даже самой сильной волей в мире. Во-первых, ей было невыносимо тяжело ссориться с ним, и, во-вторых, она понимала, что если будет упрямиться и держать его на расстоянии, то ему будет легче расстаться с ней.

Она взяла его за руку, глаза ее потемнели.

– Мы могли бы покататься… но мы могли бы и…

– Среди бела дня? – насмешливо спросил он, пытаясь скрыть охватившее его желание, которое он с таким трудом сумел побороть прошлой ночью.

– Но нам не впервой.

– Да, но это Лондон, а не Ланкашир; это дом на Маунт-стрит, где полно слуг, а не Денхолм-Мэнор с одним Самюэлем.

Спорить было бесполезно. Хлоя вздохнула, смирившись:

– Значит, Петрарка и Ричмонд-парк.

Они провели день в полном согласии, а ночью, когда Хлоя пришла к нему, Хьюго ласкал ее с такой неистовой страстью, которая не уступала бушевавшему в ней огню, и между ними вновь восстановилась гармония, а боль от его наказания осталась в прошлом.

Эту ночь Хлоя потом не раз вспоминала, когда потянулись долгие недели отчуждения и взаимонепонимания.

Дэнис де Лейси, казалось, был вездесущим. Его голос постоянно звучал в доме на Маунт-стрит, и повсюду, куда бы ни направлялась Хлоя, Дэнис сопровождал ее.

Хьюго никак не мог решить, как отнестись к их отношениям. Хлоя совершенно не реагировала на его намеки, а потом и на прямые предупреждения о том, что не следует слишком явно выделять де Лейси и что если она хочет избежать сплетен, то ей не нужно быть столь подчеркнуто внимательной к нему. Она пренебрегала его советом, отвечая, что Дэнис может стать замечательным мужем: он достаточно богат, у него хорошие связи в свете, он забавен, умен, добродушен и, возможно, его удастся уговорить на равное партнерство. Однако всякий раз, когда ее опекун пытался выяснить, действительно ли она решила выйти замуж за Дэниса, Хлоя увиливала от ответа.

Хьюго не мог примириться с их растущей близостью не только потому, что флирт Хлои привлекал внимание всего города. Каждый раз, когда он слышал ее смех, видел, как она касается руки Дэниса своим нежным воздушным движением, у него внутри все переворачивалось.

Что это, ревность? Конечно, он ревновал ее к Дэнису де Лейси. Это было горько и неприятно, но, тем не менее Хьюго Латтимер вынужден был признать: в тридцать четыре года он безоглядно влюбился в прекрасную семнадцатилетнюю девочку. А она явно предпочитала молодого человека своего возраста. Как ее опекун он должен поддержать ее выбор – Дэнис был прекрасной партией для Хлои Грэшем.

Ему придется отступить – иного выбора у него просто нет. Ради них обоих. Совершенно ясно, что, пока продолжается их связь, Дэнис имеет не так много шансов добиться руки Хлои. Видимо, именно это и удерживает девушку от принятия окончательного решения. Необходимо полностью отдалиться от нее: так он сам сможет обрести хоть какой-то покой, и она получит возможность сделать выбор. Он не собирается повторять прошлое, не хочет вновь страдать от безответной любви.

Безо всякой радости, но с большим упорством он принялся расширять круг общения и окунулся в водоворот светской жизни. Ночь за ночью он возвращался домой только с рассветом, когда Хлоя наконец забывалась беспокойным сном. Днем он пропадал то в салоне Джексона, то в галерее стрелков Мэнтона. Хьюго стал завсегдатаем студии фехтования Анджело и коринфского клуба, где усиленными занятиями спортом пытался преодолеть страсть. Среди мужчин, посещавших клубы в районе площади Святого Джеймса, он всегда выделялся успехами в спорте, а сейчас с каждым днем становился здоровее, сильнее и… мрачнее.

Самюэль все видел, все понимал и молча ждал развязки. Он видел не только то, как несчастлив Хьюго; он видел растерянность и страдания Хлои, скрывавшиеся за веселостью, которую она изображала на людях. Он слышал слезы в ее часто звучавшем смехе, замечал неуверенность ее улыбки, видел тоску в ее глазах, которые были постоянно устремлены на Хьюго, когда он оказывался рядом.

Самюэля не ввел в заблуждение ее флирт с Дэнисом де Лейси, и он не мог понять, почему Хьюго не видит того, что происходит в действительности. Как и в недавнем прошлом, он прислушивался к мелодиям, доносившимся из библиотеки. Но теперь там играла Хлоя, пытаясь в музыке выразить свою боль, и Самюэль научился узнавать ее настроение по тому, что она играла, так же, как раньше это было с Хьюго.

Хлоя не могла понять, почему ее план перестал действовать, ведь поначалу все шло хорошо. Некоторое время Хьюго проявлял, как она и ожидала, признаки недовольства, когда она флиртовала с Дэнисом. Однажды он даже так рассердился, что запретил ей танцевать с Дэнисом больше одного танца за вечер. Она пренебрегла этим запретом, надеясь, что открытое столкновение завершится долгой и восхитительной ночью, но неожиданно Хьюго вообще перестал касаться этой темы, как будто ее непослушание больше не имело для него значения. Однажды он, правда, спросил, намерена ли она выйти замуж на Дэниса, и у нее возникло ощущение, что ее ответ был очень важен для него; но сейчас он, казалось, перестал интересоваться их отношениями и вообще старался не бывать там, куда приглашали его подопечную. А в тех редких случаях, когда они оказывались в одном месте, он всегда был в компании какой-нибудь светской львицы его возраста. Хлое стало казаться, что он пытается сделать все, чтобы их пути разошлись.

От растерянности и огорчения она стала еще более безрассудно флиртовать с Дэнисом. А он отвечал ей с такой готовностью, что вскоре в клубах стали заключать пари на то, как скоро де Лейси поведет к алтарю прекрасную наследницу Грэшемов.

В маленькой гостинице вблизи Стрэнда двое мужчин с особым интересом обсуждали происшедшие события.

– Почему бы нам не начать действовать сейчас? – Криспин мерял шагами небольшую гостиную. За окном шел густой снег, и комнату заполнила сероватая мгла.

– Терпение, – посоветовал его отчим, подсыпав мускатного ореха в серебряную чашу для пунша. Он долго и придирчиво пробовал пунш из бренди, затем потянулся к блюду с нарезанным лимоном и положил в чашу несколько ломтиков.

– Но почему? – требовательно спросил Криспин, глядя на дорогу под окном. Повозка с бочками эля застряла в сугробе, и вокруг собралась кучка людей, дававших советы вознице, который хлестал изнемогавшую лошадь и ругался так громко, что его крик доносился до Криспина.

– Потому что вряд ли разумно отправляться в Ланкашир в такую метель, – рявкнул Джаспер. – Подумай сам, парень.

– Мы могли бы какое-то время подержать ее здесь. Тут ее можно уговорить с таким же успехом, что и в Шиптоне. Мы могли бы пожениться в Лондоне. – Криспин злился оттого, что главную роль в их плане должен сыграть де Лейси, а ему приходится держаться в тени. Ему не терпелось включиться в игру.

– Иногда я думаю, что у тебя в голове опилки, как и у твоей матери, – заявил Джаспер, наливая пунш в бокалы. – Вот, выпей-ка. Может, твои умственные способности обострятся. – Он протянул Криспину бокал.

Криспин взял его, вспыхнув от презрительного тона отчима.

– Где, скажи на милость, мы будем держать девчонку? – продолжал Джаспер тем же тоном. – Почему-то я не представляю, что моя маленькая сестричка станет спокойно сидеть в одной из спален гостиницы, пока мы отыщем священника. Да и где, по-твоему, мы найдем в Лондоне священника, который согласится обвенчать девушку против ее воли? Неужели ты, черт побери, можешь сомневаться в том, что она устроит жуткий скандал, как бы я ни старался ее убедить подчиниться. А я намерен быть очень убедительным, – добавил он со злобной ухмылкой. – Да, нам придется нелегко.

– Можно же дать ей кое-что, чтобы она не сопротивлялась, – сказал Криспин, все еще злясь.

– Да, нам придется это сделать, отправляясь в путь, – ответил Джаспер. – Я не намерен провести целую неделю в тесной карете с девчонкой, которая бесится и орет. Наш план таков: Дэнис привезет ее в Финчли, где мы пересадим ее в карету и все вместе отправимся в Шиптон. А там, мой нетерпеливый, похотливый сынок, старый Эдгар в приходе Эджкомба все сделает так, как я ему скажу, он свяжет нерушимыми узами тебя и эту овечку. И ты проведешь брачную ночь в часовне.

– А Дэнис?

– Он получит награду, но не беспокойся: никто не помешает тебе первому исполнить свои супружеские обязанности.

Джаспер сделал большой глоток пунша и почувствовал внутри тепло. Его отец погиб от руки Хьюго Латтимера из-за матери Хлои. Четырнадцать лет он ждал случая отомстить и не собирался упустить эту возможность из-за безмозглого пасынка, которым руководила одна похоть. При этом он не хотел, чтобы Хьюго Латтимер отстал от них больше чем на один день, когда бросится в погоню. Этого дня будет вполне достаточно, чтобы устроить свадьбу и подготовить к оргии часовню. Он намеревался сделать все точно так, как в ту ночь, когда там появилась Элизабет, но только на сей раз Хьюго ничего не сможет сделать: он будет только наблюдателем. А потом Джаспер убьет его, и круг кровной вражды замкнется.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Дэнис, стряхивая снег с бобровой шапки.

– Чертовское невезение, – заявил он с отвращением. – Я все подготовил, и надо же такому случиться. – Он махнул рукой в сторону окна.

– Терпение, – вновь повторил Джаспер. Он налил пунш в третий бокал. – Мы ничего не потеряем, подождав день-другой.

Дэнис взял бокал, пробормотав слова благодарности.

– Я просто боюсь: вдруг что-нибудь случится. Сейчас она у меня в руках… сделает все, что я предложу. Но у меня такое чувство, что… Я не знаю… она, как туго натянутая струна, которая может лопнуть в любой момент.

Джаспер резко вскинул голову.

– Почему? Что с ней?

– Я не знаю. Ничего конкретного… Но я чувствую это. Что-то за всем этим есть. – Он отпил пунш из бокала, пытаясь подобрать слова, и медленно сказал: – Иногда у меня возникает ощущение, что она просто использует меня. Порой мне кажется, я ее вообще не интересую, даже в те моменты, когда она – само внимание.

– А, ерунда, – успокоил его Джаспер. – Дурацкие фантазии. Глупый цыпленок влюбился в тебя по уши. Она – дитя, у которого опыта не больше, чем у пятилетнего ребенка. Ты просто приводишь ее в трепет.

Дэнис рад был бы поверить в это, но не мог. Но он не мог и объяснить яснее, чем вызваны его подозрения, поэтому решил оставить пока эту тему.

– Ты целовал ее? – требовательно спросил Криспин. В голосе его прозвучали раздражение и зависть.

– Едва коснулся щеки, – сказал Дэнис. Он не стал ничего говорить о том, что был убежден: при всей готовности заигрывать с ним Хлоя никогда не переступит определенную черту. По крайней мере, по своей воле.

– Не хочу испугать ее чрезмерным напором, – объяснил он, заметив, что Криспин ждет объяснения.

– Для этого еще будет достаточно времени, – усмехнулся Джаспер. Он выпрямился и направился к окну.

«Когда же метель утихнет? Действительно, чертовское невезение – снегопад в декабре. Но вряд ли он продлится долго: не пройдет и недели, как они будут в пути», – подумал он.

Примерно в это же время Хьюго вернулся домой, решив, что этот вечер они проведут здесь. Никто в здравом уме не выведет своих лошадей в такую погоду, если только это не будет вопросом жизни и смерти.

Он закрыл дверь, недоумевая, куда подевался Самюэль. Два отпрыска Беатриче, гонявшиеся друг за другом в холле, скользя по полированному полу, проскочили мимо него и кинулись вверх по лестнице. Хьюго взял письма со столика и бегло просмотрел их. Через мгновение он понял, что в доме было необычно тихо. «Что-то в этот раз к нам не явился де Лейси», – мрачно подумал он, пройдя в библиотеку.

Огонь в камине почти потух, и он нахмурился, нагнувшись, чтобы подбросить полено в тлевшие угли. Куда все подевались? У него было небольшое хозяйство, но все же кто-то должен был заботиться о том, чтобы в камине горел огонь, особенно в такую погоду.

Он вышел в холл и позвал Самюэля. Ответа не было, но вдруг на верхней площадке лестницы появилась Хлоя.

– Хьюго! – ее голос, полный слез, дрожал. Он решительно направился к лестнице.

– Что такое, любимая? – Нежные слова, так редко теперь произносимые, остались незамеченными ими обоими.

Она буквально слетела вниз по лестнице и бросилась к нему в объятия.

– Пэг… – прорыдала она у него на груди. – Она ушла.

– Ушла… куда ушла?

– Я не знаю! Она не умеет ни писать, ни читать, поэтому не могла оставить записку… И ничего никому не сказала. Она просто исчезла.

– Так, подожди минутку. – Хьюго вытащил носовой платок. – Я не могу разобрать ни слова, когда ты бормочешь что-то, опустив голову. Начни сначала.

– Да нет никакого начала, – сказала она, взяв его платок, но, так и не воспользовавшись им по назначению, – слезы по-прежнему струились по ее щекам. – Она просто ушла, вот и все. На улицу, в метель. И она оставила ребенка. Почему? Как она решилась на такую глупость? Она же замерзнет.

– Она оставила ребенка? – Хьюго пытался переварить эту новость.

– Да, просто ушла и оставила девочку.

– Боже милосердный, – пробормотал он. – Теперь у меня на руках еще и подкидыш!

– Как ты можешь быть таким бессердечным! – воскликнула Хлоя сквозь слезы. – Пэг на улице, в такой снег…

– Но она сама так решила, девочка моя, – напомнил ей Хьюго. Взяв ее за руку, он провел ее в библиотеку. – Она не была здесь счастлива.

– Я знаю, но почему? – Хлоя сжалась у камина. – Я не понимаю. У нее было вдоволь еды, теплая одежда и… и дом. Почему вдруг она ушла?

– Иди сюда. – Хьюго сел на кушетку и усадил Хлою к себе на колени. – Я знаю, с этим трудно смириться, но ты не в силах спасти весь мир, хотя у тебя такое большое сердце.

– Я знаю, что не могу, – сказала она, глотая слезы, – но хоть кого-то все же хочется спасти.

Хьюго крепко обнял ее на мгновение, потом взял у нее из рук платок и стал вытирать ей слезы.

– Вытри нос.

Она подчинилась и откинулась назад, положив голову ему на плечо.

– Как бы мне хотелось, чтобы она никуда не уходила. Почему же она, не подождала… Я не понимаю, Хьюго. Что могло заставить ее?

– Я, право, не знаю, – сказал он, убирая волосы с ее лица. – Но люди иногда совершают поступки, которые мы не в силах понять. Пэг живет на улице. Она знает только такую жизнь. Там должны быть люди, которых она знает… Ведь у нее есть какая-то бабушка, да?

– Ее няня, – ответила Хлоя. – Она сказала, что иногда могла спать в прачечной… Но отчего же она поступила так, если могла жить здесь в тепле и сытости. Это же неразумно.

– А импульсивные поступки редко бывают разумными. Тебе следует вспомнить, что Пэг не погибнет на улице. Это ее мир. – Кончиком пальца он обвел изящный контур ее бровей.

– Я знаю, что невозможно заставить людей принять помощь, – сказала Хлоя, вновь продемонстрировав поразительную способность мыслить зрело, что всегда удивляло и радовало Хьюго. – И поскольку я не думаю, что помогала ей только для того, чтобы успокоить свою совесть, то, значит, я не должна переживать из-за того, что она предпочла поступить по-своему.

Она помолчала с минуту, а затем продолжила, чуть повеселев:

– Ладно, по крайней мере, она оставила ребенка. И, во всяком случае, она родила девочку в нормальных условиях… но… – Она резко отстранилась, пораженная новой мыслью. – Но ты же знаешь, что случится с ней: она опять забеременеет, ведь она ничего не знает об отварах или… или, ну… как раньше прервать… и все такое… Не успеешь оглянуться, как она окажется в таком же положении, она ведь так молода. Она сказала мне, что даже точно не знает, сколько ей лет, – тяжело вздохнув, Хлоя вновь прижалась к нему.

Хьюго сразу не ответил, удивляясь тому, что маленькая филантропка, сидевшая у него на коленях, слишком много знает об отварах и обо «всем таком», как она выразилась с простодушием и наивностью, которые так контрастировали с ее чувственностью и с только что высказанными суждениями.

Он неожиданно вспомнил, что не обнимал ее уже целую вечность, и близость ее легкого тела, каждый изгиб которого был знаком ему, вызывал у него непреодолимое желание, хотя сейчас в ней не было ничего чувственного. Она же совсем не ощущала этого, настолько была потрясена и сбита с толку бегством Пэг. Она, наверное, даже не чувствовала, как он играет прядями ее золотистых волос, водопадом спадавших ей на плечи.

Внезапно дверь библиотеки распахнулась.

– Ой, Боже мой… Я не думала… – Леди Смолвуд замерла в проеме двери, растерянно глядя на пару, сидевшую на диване. – Я искала Хлою.

– И вы нашли ее, – сказал Хьюго спокойно. – Девочка очень расстроена из-за Пэг. – Мягко и, как он надеялся, с совершенно безмятежным видом, он помог Хлое встать с коленей и поднялся. Долли не придаст этому никакого значения, она подумает, что опекун просто утешал свою подопечную.

– Да, и сколько суматохи, – заявила Долли. – Какая неблагодарность… Какая черная неблагодарность…

– Мы говорим совсем не об этом, – резко перебила ее Хлоя. Но дуэнья, сердито шмыгнув носом, с обычным для нее отсутствием такта, продолжила:

– Самюэль вернулся. Он говорит, что все обыскал, но ее нигде нет. И, слава Богу, если хотите знать мое мнение.

– Вряд ли мне когда-нибудь захочется узнать его, – заявила Хлоя, поджав губы. – Ваше мнение, мадам, не имеет ни малейшего…

– Хлоя, достаточно, – вмешался Хьюго, пока гневную тираду еще можно было остановить.

К счастью, в этот момент в библиотеку вошел Самюэль. Его пальто было в снегу, на густых бровях блестели снежинки.

– Все напрасно. Никто ее не видел. Я расспросил всех на улице. Хотя разве ж что увидишь в такую погоду, – добавил он, подойдя к окну и посмотрев на густую пелену снега.

Он оглянулся на заплаканную Хлою и ворчливо сказал:

– Послушай-ка, девочка, ты только не волнуйся. Она наверняка знает, куда пойти. Пэг совсем не дурочка. И я думаю, что она сейчас довольна, как сверчок: от ребеночка избавилась. У нее есть деньги, что ты ей дала, и все эти хорошие вещи. Она сейчас, должно быть, в какой-нибудь пивной, в тепле, и гуляет на всю катушку.

– Пока не закончатся деньги, – ответила Хлоя, отказываясь радоваться нарисованной Самюэлем картине, которая, как ей следовало бы признать, вполне соответствовала желаниям самой Пэг. – Может быть, она вернется, когда деньги кончатся.

Самюэль пожал плечами.

– Мне кажется, сейчас надо бы прежде подумать о ребенке.

– Нужна кормилица, – сказала Хлоя. – Но где мы ее найдем в такую погоду?

– Жена старшего грума только что родила. Думаю, она не откажется взять еще одного малыша за несколько гиней.

– О, Самюэль, ты просто чудо. – Хлоя кинулась к нему и расцеловала его в обе щеки, не обращая внимания на возмущенные причитания леди Смолвуд.

– Да полно тебе, – сказал Самюэль, покраснев. – Принеси-ка лучше ребенка, а я отнесу его на конюшню, там уж Тэд дожидается:

– А потом, когда ей больше не нужна будет кормилица, она может жить с нами, – заявила Хлоя.

– Если, конечно, твой муж не будет иметь ничего против ребенка неопределенного происхождения, – заметил Хьюго довольно сухо.

У Хлои дрогнуло сердце, когда она поняла, что невольно выдала свою надежду на то, что у них все-таки будет общее будущее, несмотря на нынешнюю отчужденность.

Пытаясь скрыть замешательство, она сказала, небрежно пожав плечами:

– О, я уверена, что Персефона смягчит даже самого жестокосердного человека.

– Персефона! Господи ты, Боже мой! Что же это за имя для несчастного незаконнорожденного ребенка из трущоб? – воскликнул Хьюго, отвлекаясь от размышлений о том, как Дэнис де Лейси отреагирует на предложение усыновить чужого ребенка.

Губы Хлои упрямо сжались.

– Не понимаю, почему подкидыш из трущоб не может иметь красивого имени?

– Хьюго, – вмешалась леди Смолвуд, – Боже мой, что же она заявит дальше? Хорошо, что ее никто больше не слышит! О, мое бедное сердце, как оно бьется! – Она опустилась в кресло и открыла ридикюль в поисках нюхательной соли.

Хьюго перехватил взгляд Хлои, полный озорного веселья. За ее спиной расплылся в улыбке Самюэль. Хьюго, с трудом сдерживая смех, принялся сильно кашлять.

– Ну, так я принесу Персефону, – заявила Хлоя, глядя на своего опекуна с притворной озабоченностью. – Хьюго, как ужасно ты кашляешь.

Он, наконец справился с приступом смеха.

– А она обязательно должна быть Персефоной?

– Да, – коротко ответила Хлоя, поворачиваясь к двери. – И раз уж я иду на конюшню, я подумала, что в такую ужасную погоду ему одиноко и холодно, может…

– Нет, – сказал Хьюго.

– Но я обещаю держать его на поводке; он очень спокойно к этому относится. Я впущу его только сюда, не дальше. Они с Данте смогут поиграть и полежать у огня…

– Нет.

– О, Хьюго, пожалуйста.

– Она говорит о том диком звере? – Леди Смолвуд, едва оправившись от сердцебиения, снова заволновалась. – Я не… я ни за что не останусь под одной крышей с диким зверем.

– Но, мэм, он будет в библиотеке, – сказала Хлоя. – Вы его даже не увидите. – Она обратила к Хьюго глаза цвета темной фиалки. – Демосфен целый день не играл с Данте. И ему так одиноко.

Огромный пятнистый пес и медвежонок действительно подружились. Правдой также было и то, что в мгновение ока эта парочка могла устроить в комнате нечто невообразимое.

– Нет, – повторил Хьюго.

– Но я обещаю, что буду держать его на поводке. И если он будет шуметь, я тут же уведу его обратно на конюшню. – На бархатной коже ее еще были заметны следы слез, глаза все еще не успели просохнуть, а прекрасный ротик умоляюще дрожал.

Хьюго рассеянно спросил себя, зачем он вообще затеял этот спор, если заранее знал, что ему ни за что не победить. Он неоднократно запрещал приводить медвежонка в дом, но на это, кажется, никто не обращал ни малейшего внимания. Демосфен все равно появлялся в библиотеке.

Покачав покорно головой, он нагнулся, чтобы подбросить дров в камин.

– Хьюго, я собиралась поговорить с тобой о молодом де Лейси, – сказала леди Смолвуд, окончательно оправившаяся от сердцебиения, когда за ликующей Хлоей закрылась дверь. – Он оказывает девочке такие знаки внимания!

– Я знаю. И, насколько я понимаю, их взаимную симпатию заметили все вокруг.

– Кажется, Хлоя находит его приятным.

– Думаю, если мне позволено будет высказать свое мнение, это чересчур сдержанная оценка, мэм.

– Но это вполне хорошая партия… Не блестящая, конечно: с такой красотой и наследством можно было бы надеяться…

– Мы оба знаем, мэм, что Хлоя отвергла блестящие предложения.

– Да. – Леди Смолвуд поднесла нюхательную соль к носу. – Ей уже давно пора остепениться. Вся эта чепуха с дикими животными, бродяжками… это никуда не годится. Удивительно, что в свете до сих пор терпят ее выходки. Но я убеждена, что, когда у нее появятся муж, дом, семья, она изменится, забудет о своих капризах.

– Я бы не назвал это капризами, – пробормотал Хьюго. – Но, кажется, я вас понял. Так, что вы предлагаете, Долли?

– Чтобы ты поинтересовался у де Лейси, каковы его намерения, – ответила дуэнья. – Он должен ясно изложить их. Этот флирт продолжается довольно долго, а у Хлои слишком мало опыта, и она не знает, как добиться предложения.

«Если бы вы только знали», – подумал Хьюго, ощущая холод в груди: потеря Хлои, похоже, стала неизбежной. Пытаясь не выдать своих чувств, он изобразил глубокую заинтересованность и спросил:

– Вы думаете, его следует подтолкнуть?

– Безусловно. Я не выполнила бы свой долг, если бы не попросила тебя об этом. Девочка очень живая, иногда это заводит ее в… ну, об этом не будем… И все равно ее невозможно не любить. Я действительно желаю ей счастья, и, если она хочет этого брака, мы должны сделать все возможное, чтобы помочь ей добиться своего.