Текст книги "Гарриет"

Глава 14

Слово Кори сдержал. Он стал пить и курить гораздо меньше, и хотя в его комнате иногда допоздна звучала музыка, к полуночи он почти всегда укладывался в постель.

По вечерам, когда Гэрриет кормила перед сном Уильяма, Кори обычно спускался вниз. Вообще они теперь проводили много времени вместе – разговаривали, читали, слушали пластинки, обсуждали наброски к новому сценарию. Гэрриет нравилась работа, которую Кори ей поручил: кажется, впервые после Оксфорда ей пришлось работать головой, а не только руками. Она стала больше следить за собой: ей надоело откладывать каждый заработанный фунт на черный день, хотелось купить себе что-то новое сегодня.

Народу в «Доме на отшибе» прибавилось. Во-первых, из Ирландии прибыла наконец вороная кобыла по кличке Пифия – Кори пришел от нее в восторг и тут же начал готовить к скачкам; во-вторых, появился малыш Смолыш – ягненок с темно-коричневой, почти черной мордочкой. Его мать сгинула где-то на выпасе, и теперь Гэрриет вскармливала Смолыша из соски.

– Будто близнецы в доме, – заметил Кори, наблюдая, как Гэрриет разливает молоко в две бутылки – одну для Уильяма, другую для ягненка.

Однажды в понедельник, в конце марта, когда она готовила детям завтрак перед школой, в кухню вошел Кори. Видеть его в столь ранний час на ногах было непривычно.

– Я знаю, по-твоему, я худоват, но ты не находишь, что это уже слишком? – Он бросил на стол выстиранные трусы. – Это Джона, а не мои.

Гэрриет залилась краской.

– Извини, я нечаянно перепутала. Я собираюсь кормить детей. Хочешь тоже яйцо?

Кори брезгливо поморщился.

– Съешь, это полезно для здоровья, – сказала она.

– Ладно, уговорила.

Он сел и раскрыл газету. В кухню влетел взъерошенный Джон.

– Я не успел доделать задание по общей эрудиции, – размахивая тетрадкой, буркнул он. Один носок у него был натянут, другой болтался вокруг щиколотки. – Кто такая была Флоренс Найтингейл?

– Лесбиянка, – сказал Кори, не поднимая головы.

– Как пишется? – спросил Джон.

– Нет-нет, этого нельзя писать, – вмешалась Гэрриет. – Напиши, что это была знаменитая сестра милосердия, которая ухаживала за ранеными солдатами во время Крымской войны.

– Все равно лесбиянка, – сказал Кори.

– Сделай мне бутерброды, – сказала Шатти. – Каждый понедельник эта противная лапша с фаршем.

– Будешь есть, что дадут, – сказал Кори.

– Угадай: что такое, у чего попа всегда наверху? – спросила Шатти.

– Честное слово, не знаю, – сказала Гэрриет.

– Ноги! – Задрав подол, Шатти продемонстрировала свои красные трусики и залилась довольным смехом.

– Да не мешай ты! – крикнул Джон. – Я и так не могу сосредоточиться. Почему тюремный автомобиль называется «Черная Мария»?

– В честь одной негритянки, – сказал Кори. – Она жила в Бостоне, была толстая-претолстая и помогала полицейским арестовывать пьяных солдат. Она держала публичный дом.

– Что такое публичный дом? – спросил Джон.

– Напиши лучше: дом с дурной славой, – сказала Гэрриет. – О Господи, хлеб уже пережарился! Она выхватила из духовки кусок жареного хлеба.

Разрезала его на три полоски и, сняв верхушки, раздала по одному яйцу Кори, Шатти и Джону.

– Стоят, как три солдата, – сказал Кори. – Три стража здоровья. А верхушку с яйца мне уже сто лет никто не снимал.

– Привычка, – вспыхнув, пробормотала Гэрриет.

– Что значит «дом с дурной славой»? – спросила Шатти.

Гэрриет отвезла в школу Джона, потом Шатти.

– Не забудь покормить Смолыша! – крикнула Шатти и потерялась в шумной толпе подружек.

Возвращаясь от детской площадки к машине, Гэрриет обратила внимание на расстроенную чем-то женщину, которая тащила за собой троих неряшливо одетых ребятишек, а ее, на веревке вместо поводка, тащил большой лохматый пес. Гэрриет в умилении пощелкала языком, и пес вместе с хозяйкой рванулся к ней.

– Славная, славная псинка, – разулыбалась Гэрриет, когда черный в серых пятнах пес оперся лапами ей на плечи и начал лизать лицо.

– Смотреть на него не могу, сердце кровью обливается, – проворчала его хозяйка. – Пойдем, Рекс. – Она попыталась оттащить собаку, не очень, впрочем, настойчиво.

– А что случилось? – спросила Гэрриет.

– Сейчас оставлю этих троих в школе и повезу сдавать его в собачий приемник. Дети захныкали.

– Никак не получается держать его дома, – пояснила женщина. – Я работаю, а он, чуть только я за дверь, начинает жутко выть, и домовладелица сказала: все, чтобы больше его тут не было. Ничего, в приемнике ему подыщут других хозяев.

– Но ведь его могут и не взять, – забеспокоилась Гэрриет. – Тогда через семь дней его просто усыпят. Ах, как жалко, что я не могу его взять…

Рекс тыкался мордой ей в лицо и размахивал лохматым хвостом.

– Какой он породы? – спросила Гэрриет.

– Сеттер, кажется, – сказала хозяйка и поспешно добавила:

– Щеночек еще.

Сердце Гэрриет не выдержало.

– Постойте минутку здесь, – сказала она. – Я схожу позвоню своему хозяину.

Кори уже сел за работу и не очень-то обрадовался звонку.

– Мистер Эрскин… то есть Кори. Тут, около школы… словом, тут совершенно бесподобный щенок.

– Ну? – раздался в ответ бесстрастный голос Кори.

– Если ему не найдут хозяев, его придется усыпить. А он такой славный.

– Гэрриет, – вздохнул он. – Тебе что, мало хлопот со всеми нами? Уильям, Шатти, Джон, я, Тритон со Смолышом… Мы еще ни одного котенка никому не пристроили, а ты уже тащишь в дом щенка? Так звони сразу в зоопарк, предложи им присылать к нам на каникулы всех зверей. Или в Баттерсийский дом собак – скажи, что мы всех берем.

– Прости, пожалуйста, – промямлила смущенная Гэрриет.

– Как его зовут? – спросил Кори.

– Рекс, – сказала Гэрриет. – Он сеттер.

Молчание затянулось.

– Придумай хоть имя поприличнее, прежде чем везти его домой, – сказал наконец Кори и повесил трубку.

Гэрриет не верила своим ушам.

– Мы берем его, – объявила она женщине. – У нас уже есть одна собака, так что ему будет с кем играть.

Она боялась, что хозяйка Рекса сейчас расплачется, но та, кажется, и не думала горевать, а выезжая со школьного двора, Гэрриет успела увидеть, как она очень оживленно рассказывает о чем-то приятельницам. Рекс, в отличие от хозяйки, выл в голос целых две мили, после чего перепрыгнул через спинку и, вздыхая, улегся на переднем сиденье. Поворочавшись немного, он уложил морду к Гэрриет на колени и принялся вздыхать и поскуливать, видимо, жалуясь рычагу переключения скоростей.

– Так. Тебе надо срочно придумать имя, – сказала Гэрриет, остановив машину около дома.

Открыв атлас автомобильных дорог на первой попавшейся странице, она наугад ткнула в него пальцем. Палец попал в местечко с названием Севенокс.

– Поздравляю тебя, Севенокс, – сказала Гэрриет. – У тебя целых два трехзвездочных отеля, и от Лондона всего двадцать пять миль. Базарный день – понедельник, торговля крупным рогатым скотом.

– Гэрриет, – сказал Кори, пока Севенокс кругами мотался по гостиной, волоча за собой шнур от торшера. – Это никакой не щенок – и никакой не сеттер.

– Севенокс, ко мне! – Гэрриет попыталась схватить пса за ошейник, но он вихрем пронесся мимо.

– Это совершенно взрослая собака, – продолжал Кори. – Ему не меньше двух лет, и дрессировать его уже поздно.

Севенокс, вращая глазами, пронесся мимо Кори на второй этаж. Тритон, тоже чрезмерно возбужденный, помчался за ним. За несколько минут, проведенных в доме, Севенокс уже сцепился с Амброзией, которая расцарапала ему нос, успел произвести самое неблагоприятное впечатление на миссис Боттомли и попытался сгрызть ботинки Кори для верховой езды. Сейчас, судя по доносившимся сверху звукам, он лакал воду из унитаза. Скоро он, все так же в сопровождении Тритона, скатился вниз по лестнице и, тяжело дыша, рухнул у ног Гэрриет.

Гэрриет сияющими глазами взглянула на Кори.

– Смотри, как быстро он у нас освоился, – сказала она. – Чувствует, что тут ему будет хорошо.

В целом, однако, Севенокса нельзя было считать стопроцентно удачным приобретением. Если он не удирал с утра пораньше на очередную собачью свадьбу в деревню, то занимался тем, что рыл ямы на лужайке перед домом – причем вовлекая в свои бесчинства Тритона, – грыз все, что оказывалось в пределах его досягаемости, а под конец громоздился с грязными лапами на приглянувшуюся ему кровать или на диван и давал храпака.

И все же главным содержанием его жизни была любовь к Гэрриет. Он словно понимал, что она спасла его от верной смерти. Всякий раз, когда она куда-нибудь уходила, он выя так, что в доме невозможно было находиться, когда возвращалась, заливался радостным лаем, а по вечерам злобно рычал на Кори, который не позволял ему спать вместе с Гэрриет на кровати.

Следующая среда оказалась очередным днем кошмаров. У Кори что-то не ладилось со сценарием, и он с утра был не в духе, Уильям, у которого резались зубки, весь день вопил, не переставая, а Севе-нокс не нашел ничего лучше, как изгрызть единственный в доме французский словарь. Гэрриет, увлекшись тестом «Умеешь ли ты соблазнять мужчин?» из женского журнала, сожгла в духовке бараньи котлетки для Шатти, а когда только что подогретое молоко для Уильяма и Смолыша уже стояло на столе, с подоконника спрыгнула Амброзия и смахнула обе бутылочки на пол. Вдобавок именно сегодня Гэрриет обещала Самми съездить с ней в «Свободный вечер» и от этого пребывала весь день в нервном напряжении.

К половине восьмого она только-только уложила детей и помыла посуду. Времени на ванну уже не было, она успела лишь ополоснуть лицо и подмышки, подушиться и вылить на голову немного одеколона, в надежде хоть немного оживить поникшие немытые волосы.

За пять минут до восьми раздался звонок в дверь. Самми приехала даже раньше, чем обещала. Сознавая, что выглядит нелепо с одним накрашенным и одним ненакрашенным глазом, Гэрриет бросилась открывать и столкнулась в коридоре с Кори.

– Уходишь куда-то? – осведомился он.

– Да, – сказала она и торопливо добавила:

– Сегодня у меня свободный вечер.

Распахнув, дверь, она, однако, увидела на пороге двух совершенно незнакомых женщин с почтенными, хотя и несколько растрепанными сединами. У одной в руках был блокнот, у другой допотопный фотоаппарат.

– Простите, мы опоздали, – заговорила та, что с блокнотом. – В темноте ваш дом не так-то легко отыскать.

На лестнице показалась Шатти в ночной рубашке. Гости всегда означали для нее возможность лечь попозже.

– А вас, юная леди, как зовут? – спросила гостья с фотоаппаратом.

– Меня – Шатти. Я сегодня была в красивом-прекрасивом платье.

– А меня Кэрол Чемберлен, – сообщила та, что с блокнотом. – Мы приехали из самого Лондона, чтобы взять интервью у твоего папы.

– Пожалуйста, пройдите в гостиную, я принесу вам виски с тоником, – важно сказала Шатти.

Бледная, как Джорджи после сигары, Гэрриет поднялась наверх и постучалась к Кори.

Он не отзывался. Она постучала еще раз, чуть громче.

– Да. – Подняв голову, он нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

– Я должна кое-что вам сказать… но, честно говоря, у меня язык не поворачивается.

– О Господи, – вздохнул он с бесконечной тоской в голосе. – Ну, что там еще такое? Прибыли все родственники Севенокса?

Гэрриет еще сильнее побледнела.

– К-кажется, я забыла перезвонить в «Ежемесячник для женщин», и теперь они приехали из Лондона брать у вас интервью… Они уже в гостиной.

– Так что Кори? Очень бушевал? – не унималась Самми. Рассказы о чужих неприятностях доставляли ей неизменную радость. Ее немного задевало, что у Гэрриет с Кори такие дружеские отношения.

– Жутко, – вздохнула Гэрриет. – Не исключено, что завтра мне придется пополнить великую армию безработных.

Стоя перед зеркалом в женском туалете «Свободного вечера», они в последний раз оглядывали себя и друг друга. Девушки, теснившиеся со всех сторон, с остервенением начесывали волосы; одна девушка красила себе пупок губной помадой.

Гэрриет никак не могла решить, что делать со свитером.

– Как ты думаешь, заправить его в джинсы или оставить так? – спросила она у Самми.

– Нет, так он болтается, как балахон, тебя совсем не видно, – сказала Самми. – Заправь-ка, я посмотрю… А так еще хуже. Пусть уж лучше висит. Классно выглядишь! – добавила она с великодушием истинной подруги, которая уверена, что сама выглядит в сто раз лучше.

Сегодня на ней были черные вельветовые брюки в обтяжку и черная кофточка с глубоким вырезом: роскошные белые груди слегка приподнимались над ним, как мороженое над вафельным стаканчиком. Ногти на ее руках и ногах были покрыты черным лаком, а в свежевыкрашенных – на сей раз под красное дерево – волосах красовалась черная роза.

Господи, да со мной и разговаривать-то никто не захочет, подумала Гэрриет, когда, выйдя из туалета и пройдя несколько шагов, они оказались прямо в зале. Все кругом знакомились и кокетничали друг с другом. Среди девушек встречались настоящие красавицы, трудно было поверить, что такие не могут найти себе парней. Видно, им просто захотелось чего-нибудь новенького, решила Гэрриет.

Самми уже зазывно поглядывала на красивого белобрысого немца в синем костюме.

– Спасибо, с удовольствием, лучше всего чинзано, – говорила она, трепеща длинными зелеными ресницами.

Пока немец продирался сквозь толпу, чтобы добыть для Самми чинзано, с другой стороны к ней притерся какой-то худосочный юноша.

– Я работаю в кино, – начал он, что было очевидной туфтой.

– Да? – обернулась Самми. – Какое совпадение. Я тоже.

Гэрриет совершенно забыла, как заигрывать с мужчинами. Она все время пыталась встретиться с кем-нибудь взглядом, но в последний момент сама не выдерживала и отводила глаза. Не бросай меня! – мысленно молила она Самми, но та никого и ничего не замечала, как Севенокс при виде суки, и не собиралась отвлекаться от намеченной цели.

– Разумеется, слышала, – говорила она белобрысому немцу. – Я всю жизнь мечтала попасть в Бейрют… ну да, в Бейрут.

Хуже всего, что Гэрриет не могла даже сбежать: у нее не было денег на такси.

К исходу восьмого чинзано Самми заметно продвинулась вперед в отношениях со своим немцем и вдобавок пленила еще одного – маленького толстенького немчика в очках, приятеля белобрысого. Маленький поблескивал очками и глуповато ухмылялся.

– Гэрриет, иди к нам, – позвала Самми. – Вот, познакомься с Клаусом.

Маленький, все так же ухмыляясь, шагнул к Гэрриет.

– Гэрриет жутко умная, вот увидишь, как с ней интересно, – добавила Самми.

Гэрриет, цепенея до идиотизма, с трудом выдавила из себя, что в последние дни сильно похолодало, не правда ли.

– Правда, зато северные холода дарят нам северных красавиц, – галантно вывернулся Клаус, после чего сообщил Гэрриет, что приехал в Йоркшир на конференцию по текстилю и что после Рождества он похудел уже на десять килограммов. Насчет последнего Гэрриет не совсем поняла, хорошо это или плохо.

– Он просто душечка, правда? – сказала Самми и оттащила Гэрриет в сторону.

– Они хотят пригласить нас в «Черный тюльпан», – громким шепотом заговорила она. – Это шикарный ресторан, там кормят и можно потанцевать. Говорят, там играет классная группа.

– Но мы же вернемся страшно поздно… – неуверенно начала Гэрриет.

– Да ты что! – Выпитое чинзано прибавило Самми напористости. – Я еще ни разу не была в таком заведении. Может, это мой единственный шанс!

Придется ехать, подумала Гэрриет. Нельзя же быть такой предательницей.

«Черный тюльпан» оказался даже хуже «Свободного вечера». Перекатывая по тарелке переспелую грушу, Гэрриет чувствовала, как ее улыбка становится все более натянутой.

– Сначала я ограничил углеводы, – говорил толстенький Клаус.

Самми с белобрысым не переставая оглаживали друг друга под столом. Оба были уже готовы, и Гэрриет, к своему ужасу, понимала, что ни один из них уже не сможет отвезти ее домой.

– Потом я отказался от хлеба и картошки, – бубнил Клаус.

Неужто он был еще толще? – думала Гэрриет, танцуя с Клаусом, вернее, с Клаусовым брюшком. Ей вдруг отчаянно захотелось домой, к Кори и детям. А вдруг Уильям проснется? Миссис Боттомли не услышит, ее пушкой не разбудишь. Если Кори в довершение всего придется вставать и кормить Уильяма – он просто озвереет. Интересно, долго ли ему пришлось отбиваться от этого женского «Ежемесячника»?

– Саманта, спорим на Денежку, я сейчас угадаю твои мысли? – говорил белобрысый.

– О, мои мысли стоят много денежек! – отвечала Самми, и все начинали безудержно хохотать.

– Потом я исключил пирожные и вообще сладкое, – продолжал Клаус.

– «Меня вино не веселит, и градус душу мне не жжет», – подвывал певец у микрофона.

Похоже на то, мысленно согласилась Гэрриет.

Самми наклонилась вперед, и маленький Клаус жадным взглядом впился в ее груди.

– Так что, поедем кататься? – спросил он.

– Нет! – решительно выпалила Гэрриет. – То есть, – поправилась она, – вы, конечно, можете ехать, но не могли бы вы сначала завезти меня домой?

– Нет, сначала мы все поедем с Генрихом, поднимемся к нему в номер и чего-нибудь выпьем! – вставая, объявила Самми. Она не очень твердо держалась на ногах.

– Нет-нет, – Гэрриет замотала головой. – Мне надо домой. Уильям может проснуться.

Попрепиравшись немного, Самми махнула на нее рукой.

– Ладно, посадим тебя в мотор, – сказала она. – Вообще-то в такое время такси тут не найдешь, но местный гробовщик по вечерам подрабатывает извозом.

Пока машина неслась сквозь беззвездную ночь, Гэрриет безуспешно боролась со слезами. Она предпочла бы сейчас оказаться дневной клиенткой своего таксиста: все равно для нее все было кончено. Она больше не интересна мужчинам, и она никогда не найдет отца для Уильяма.

Не успела она вставить ключ в замочную скважину, как Севенокс, который обычно дрых где-нибудь на кровати без задних ног и ничего не чуял, сперва свирепо облаял ее, а потом, поняв, что это она, взвыл от восторга и начал кругами носиться по дому, вероятно, ища, что бы ей принести.

– Севеноксик, тише, я тебя умоляю, – просила Гэрриет.

А когда она, еле волоча ноги, поднялась наверх, из ванны вышел Кори, в одном набедренном полотенце. Его мокрые черные волосы были зачесаны назад, на теле еще держались остатки прошлогоднего загара.

– Что «Ежемесячник»? – спросила Гэрриет. – Долго они тут сидели?

– Долго не то слово, – сказал Кори. – Журналистки месячные! В конце концов мне пришлось вышвырнуть их за дверь. Я слышал раньше, что перед месячными должна болеть голова, но не думал, что так сильно.

У Гэрриет не было сил даже улыбнуться.

– Извини, что так вышло, – сказала она.

Севенокс, вихляя задом, забежал в комнату Кори и уже поставил передние лапы на кровать.

– Забери его немедленно, – рявкнул Кори, – а не то я его вышвырну, как этих ежемесячниц! Выл не переставая все время, пока тебя не было. – Заметив ее покрасневшие глаза, он тотчас умерил гнев. – А кстати, где ты была?

– Ездила с Самми в тот бар – «Свободный вечер». Там мы познакомились с двумя немцами. Один высокий и красивый, другой маленький и толстенький. Красивый облюбовал Самми, маленький тоже, но ему пришлось довольствоваться мной. Я пыталась от них отколоться и найти себе кого-нибудь помоложе, да не вышло. Не приглянулась никому. – И, всхлипнув, она бросилась в свою комнату.

Когда она откинула покрывало и забралась в постель, выяснилось, что ее электрическое одеяло включено, а к подушке прищпилена записка.

"Дорогая Гэрриет! – говорилось в ней. – Что бы Он там ни говорил, ты лучше всех – мы точно это знаем. Он, кстати, тоже. Целуем.

Тритон, Амброзия, Севенокс".

Гэрриет засмеялась, и вся ее сегодняшняя трагедия вдруг показалась не такой уж страшной. Лежа в постели с открытыми глазами, она думала о Кори. Ей мерещилось, будто она, маленькая девочка, пытается составить картинку из разнокалиберных квадратов и треугольников. Она знает, что на картинке должен получиться Кори, – но треугольники никак не укладываются в свободные места.

Глава 15

Гэрриет гладила на кухне белье, когда прямо напротив окна остановился незнакомый автомобиль.

– Ой, давай спрячемся! – возбужденно зашептала Шатти. – Это противная, противная Арабелла. Она приезжает, только когда папа дома.

Из машины выбралась высокая плечистая девушка.

– Спрятаться не получится, – возразила Гэрриет. – Она нас уже видела.

– Есть кто дома? – послышался из прихожей типично театральный голос, и на пороге кухни возникла загорелая красавица с русыми, зачесанными назад волосами. На вид ей было около тридцати.

– Привет, Шатти, как дела? – с беззаботностью ветерка пропела она и, не дожидаясь ответа, повернулась к Гэрриет. – А вы, вероятно, их новая няня? Я Арабелла Райд-Росс. Кори наверняка обо мне говорил. – Но, не успела Гэрриет открыть рот, как она уже отвернулась и стала разглядывать Уильяма, который сейчас самозабвенно колотил деревянной ложкой по подлокотнику своего креслица.

– Какой милашка! Неужто новый отпрыск Ноэли?

– Нет, это мой ребенок, – сказала Гэрриет.

– О-о?.. – протянула Арабелла, вложив в один этот звук редкостное даже для сцены богатство интонаций. – И ваш муж позволяет вам тут работать?

– Я не замужем.

– О, вы удивительно храбрая женщина. – Выдержав паузу, Арабелла снова взглянула на Уильяма. – Кори у нас просто святой, у него хобби собирать под свое крыло всех несчастных.

– Раз, два, четыре, пять. А, черт! Три забыла, – сказала Шатти, считавшая котят Амброзии.

Гэрриет едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Шатти! – в ужасе отшатнулась Арабелла. – Разве можно так выражаться? Беги играй. Я хочу поговорить с няней.

– Она тебе не няня, а Гэрриет. И потом, я не хочу играть. – Тут личико Шатти приобрело неожиданно лукавое выражение. – Арабелла, хочешь конфетку?

– А что ж ты няне не предложишь?

– У меня только одна, – сказала Шатти. – И я решила отдать ее тебе.

– Спасибо, моя милая, – сказала Арабелла, засовывая конфетку за щеку. – Я всегда нахожу с детьми общий язык, – заметила она, оборачиваясь к Гэрриет. – Все говорят, что из меня получится прекрасная мать.

В этот момент в кухню зашел Кори, и смуглые щеки Арабеллы приобрели малопривлекательный красно-коричневый оттенок.

– Привет, Арабелла, – сказал он. – Как ты загорела.

– Да, но этот загар так быстро сходит. Жаль, что ты не видел меня неделю назад. Я только что вернулась из Сент-Морица, а то бы появилась раньше. У нас в пятницу небольшая вечеринка, приедешь?

Кори нахмурился, припоминая.

– Кажется, на пятницу уже что-то есть.

– Тогда в субботу.

Зачем заманивать так в лоб, подумала Гэрриет.

– Впрочем, нет, пятница тоже сгодится, – сказал Кори. – Я вспомнил: у Гэрриет в эту пятницу день рождения. Вот и прекрасно, пусть развлечется немного, с кем-нибудь познакомится. Спасибо, мы обязательно приедем.

Гэрриет не смела поднять глаза.

– Арабелла, тебе понравилась конфетка? – спросила Шатти.

– Да, милая, спасибо.

– А Тритону не понравилась. Он ее три раза выплевывал.

После ухода Арабеллы Гэрриет пыталась пристыдить Шатти, но та лишь пожала плечами.

– Я терпеть ее не могу. А мама сказала, что она заманивает папу в какие-то сети. Хорошо бы он в них не попался, – добавила она довольно угрюмо. – Она нам никогда ничего не дарит и говорит, что мы испорченные.

– Ну, положим, в этом она не очень ошибается, – заметила Гэрриет.

– А только что она говорила папе, чтобы он тебя выгнал, потому что мы совсем не умеем себя вести, – сказала Шатти, поднимая с подстилки одного котенка. – Но он сказал, чтобы она не лезла не в свое дело и что за нами никто еще ни разу в жизни так хорошо не смотрел. Ой, Гэрриет, какая ты стала красная!..

Гэрриет проснулась от дребезжания стекол. Поднялся сильный ветер, и ветки стучали в окно ее спальни. Она разглядывала желтую цветастую занавеску над своей кроватью, и губы ее сами расползались в улыбке. Уильям с каждым днем радовал ее все больше, да и с детьми Кори они теперь гораздо лучше понимали друг друга. В ногах храпел верный Севенокс. Гэрриет еще раз внимательно прислушалась к собственным ощущениям. Что ж, возможно, она не безумно счастлива здесь, но все же гораздо счастливее, чем раньше.

– С днем рождень-я те-бя!.. – перевирая мотив, затянул детский голосок. – С днем рожде-ни-я, Гарри-ет, с днем рожденья те-бя!

Не сводя глаз с подноса, на котором, рядом с кусочком поджаренного хлеба, покачивались вареное яйцо, чашка кофе и букетик золотистых нарциссов, Шатти прошла от двери до самой кровати Гэрриет.

– Шатти, милая ты моя! – выдохнула Гэрриет. – Давай поставим кофе на столик. – И она сняла дрожащую чашку с подноса.

– Папа уже накормил Уильяма, – сказала Шатти, – и сейчас тоже придет сюда со всеми подарками. Гэрриет, а почему ты плачешь?

– Папа, а Гэрриет плачет, – сообщила она, когда в дверях появился Кори с Уильямом на руках. Из-за плеча Кори выглядывала миссис Боттомли.

Спустив Уильяма на пол, Кори поднял голову и взглянул в полные слез глаза Гэрриет.

– Ее дело, – сказал он. – Это ее день рожденья, черт побери, и она имеет право делать все, что ей заблагорассудится. Севенокс, ну-ка брысь с постели!

– Дайте ей хоть халатик накинуть, – проворчала миссис Боттомли, оглядывая полупрозрачную ночнушку Гэрриет. – С днем рожденья тебя, милая!

Разворачивая пакеты с подарками, Гэрриет не могла поверить своим глазам. Амброзия с Тритоном «подарили» ей шелковую блузу горчичного цвета. Севенокс оказался на мели и «подарил» всего-навсего точилку для карандашей, Шатти – коробку шоколадных конфет, в которой уже не хватало нескольких штук.

– Я же должна была проверить, хорошие они или нет, – пояснила Шатти.

Джон вручил ей горшок с бордовой цинерарией, выбранной им самостоятельно и купленной на собственные карманные деньга, а миссис Боттомли преподнесла широкий ярко-розовый мохеровый палантин: она связала его сама, чтобы Гэрриет одевалась теплее, а не ходила в чем придется. Кори подарил ей серый бархатный блейзер с черными отворотами и светло-серое платье из ангорки.

У Гэрриет перехватило дыхание.

– Какое красивое, – прошептала она. – У меня в жизни не было таких красивых вещей.

– Честно говоря, я уже видеть не могу это твое тоненькое пальтишко, – буркнул Кори.

– Папа любит делать подарки, – радостно сказала Шатти. – А дарить их теперь некому, мамы ведь нет.

Позавтракав в постели, Гэрриет встала и пошла искать Кори. Он стоял возле стола у себя в кабинете и просматривал написанное вчера.

Гэрриет откашлялась.

– Кори, – заливаясь краской, начала она. – Я просто хотела поблагодарить вас, то есть тебя… за то, что мы с Уильямом так счастливы у вас, и за все эти прекрасные подарки. На самом деле я, конечно, ничего этого не заслуживаю: один Севенокс чего стоит, не говоря уже обо всех телефонных звонках, о которых я забыла тебе сообщить…

Привстав на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку и почти бегом устремилась к двери.

– Во класс! – послышался восхищенный голос Шатти из коридора.

С приближением вечера Гэрриет все больше волновалась. Она потерпела полное фиаско в баре для одиночек, так с какой стати рассчитывать на то, что с охотниками у нее дела пойдут лучше? Главное – не путать гончих с ловчими, думала она.

Завернувшись в полотенце, она сидела перед зеркалом и красилась, когда в дверь постучалась Шатти.

– Пойдем, я что-то тебе покажу. Только закрой глаза.

Неужели еще один подарок? – думала Гэрриет. Нет, не может быть. Под ногами был ковер, значит, они шли по коридору в сторону лестницы. Потом резко свернули вправо. Комната Джона, догадалась Гэрриет. Тут на нее дохнул ледяной ветер.

– Нет, еще пока рано, – говорила Шатти, подталкивая ее вперед. – Все, уже можно.

Открыв глаза, Гэрриет увидела прямо перед собой распахнутое окно и за ним, над самыми верхушками вязов, тоненький серпик молодого месяца.

– Загадывай, – торжественно сказала Шатти. – Если смотреть через стекло, то ничего не получится, я уже проверяла. Загадай, чего бы ты хотела больше всего на свете. Я загадала свою любимую жвачку.

Из открытого окна донеслись печальные грачиные крики. Гэрриет вдруг смутилась.

Впервые за много месяцев ставшее уже привычным желание – вернуть Саймона – не загадалось у нее само собой. Он был ее наркотиком, ее виски для алкоголика, и встреча с ним неминуемо разрушила бы и без того хрупкое равновесие, сложившееся в ее жизни, – а она сейчас не хотела ничего разрушать. На какой-то миг мысли ее переметнулись от Саймона к Кори, но она тут же приструнила сама себя. «Хочу, чтобы нам с Уильямом было спокойно и хорошо, все равно где», – мысленно произнесла она.

Когда она обернулась, в дверях стоял Кори и молча смотрел на нее. По его лицу невозможно было определить, о чем он думает.

– Надеюсь, что это окажется какое-нибудь разумное желание, – ехидно заметил он. – Например, чтобы у нашего драгоценного Севенокса появилось хоть немного собачьего соображения. Он только что сгрыз задники у моих единственных парадных туфель.

Он пнул Севенокса ногой, и тот пополз к Гэрриет, жалобно закатывая глаза, но при этом довольно игриво виляя хвостом.

Шатти обняла его за шею.

– Севенокс у нас такой умный, – сказала она. – Он просто не хочет, чтобы ты уходил, вот и сгрыз твои туфли.

– Он отличный пес, па, – вступился Джон, только что приехавший на выходные.

– Ага, отличный, – кивнул Кори. – Отличный от всех приличных.

– У Райд-Росс блохастый пес, – пропела Шатти.

Дом Райд-Россов был большой и старый – вероятно, начала прошлого века. От шоссе к нему вела длинная подъездная дорога.

В прихожей женщины прижимались друг к другу щеками и обменивались надушенными поцелуями. Одна из них – в черном платье с глубоким остроконечным вырезом – была, как люстра, увешана ослепительными бриллиантами. Это оказалась Элизабет, хозяйка Самми.

Гэрриет раздевалась наверху в одной из спален, где кровать уже была завалена шубами.

Осмотрев себя в высоком золоченом зеркале Арабеллы Райд-Росс, Гэрриет снова убедилась, что ее новое платье из ангорки ей к лицу. Скромное и неброское, оно тем не менее очень мило обхватывало ее бедра, что смотрелось довольно пикантно. Господи, только бы кто-нибудь со мной заговорил, думала она, спускаясь вниз по лестнице; только бы не быть обузой для Кори.

Он ждал ее в прихожей – высокий, худощавый, с бледным и бесстрастным, как мрамор, аристократическим лицом.

Когда они вошли в гостиную, все обернулись и уставились на них.

– Кори, дорогой! – Навстречу им выпорхнула Арабелла в длинной, похожей на попону юбке и розовой блузе. Ее волосы были стянуты большим бантом на затылке. – Я уж думала, ты не приедешь!

Пальцы ее мертвой хваткой вцепились в руку Гэрриет.

– Я провожу твою няню в соседнюю комнату, пусть немного пообщается с ровесниками.

В соседней комнате она подвела Гэрриет к толстой молодой немке и сказала:

– Хельга, познакомься, это няня Эрскинов. Хельга у нас смотрит за моими племянниками. Можете пока обсудить какие-нибудь свои дела.