Текст книги "Лонгборн"

– Можно мне тоже пойти? – спросила девочка.

– Нет. Я не могу отпустить всех на прогулку. Ты нужна мне здесь, чистить и мыть. Вынеси коврики и приготовь спитой чай. Будем прибираться в вестибюле и мыть пол в холле.

– Подумаешь! – фыркнула Полли. – Вот мисс Джейн выйдет за мистера Бингли, тогда не придется бегать в Меритон за сахаром. У нас будет целая гора сахарных голов, хоть дом из них строй. А в сиропе купаться будем.

– Это, – заметила Сара, – было бы ужасно противно.

Она сняла передник и поспешно, пока миссис Хилл не передумала, надела капор.

Зажав под мышкой истрепанный, похожий на мокрую ворону зонт и накинув на плечи старенький голубой плащ, Сара с легким сердцем покинула кухню – можно считать, выдался выходной. Вырваться на свободу, прошагать целую милю, вдыхая свежий ветерок полей, а обратно нести всего лишь какую-то сахарную голову, и при этом никто не будет указывать, что делать, – да разве это не радость? Миссис Хилл не заметит, если от сахарной головы убудет самую чуточку. Значит, обратный путь можно будет подсластить. А уж мысль о том, что дома будет ждать обед, приготовленный не ею, и вовсе наполняла душу восторгом.

Башмаки очень скоро намокли и отяжелели, и Сара стерла левую ногу до волдыря. И все же идти лучше было полями, чем дорогой, по которой то и дело проносились дилижансы и почтовые кареты, заставляя отскакивать в канаву, чтобы не попасть под колеса или копыта.

Пригожему лакею – завороженная Сара всякий раз забывала узнать его имя – грязь не нравилась. Он был изящной птичкой, попугайчиком, в скверную погоду его перышки намокали. А если он попугайчик, то мистер Смит – овчарка колли, такому любая непогода нипочем. Не важно, холод, грязь или дождь: его мысли и заботы – только о службе, которую он несет. А она сама? Что ж, ее непогода тоже не удручает. Пусть сейчас вымокла, потом ведь просохнешь. Так к чему огорчаться и жаловаться?

Она подумала, впрочем, что после дождя этот самый сад Воксхолла, должно быть, очень красив.

Тропинка сбежала к берегу реки и повернула к Меритону. Река от дождя вздулась и покрылась рябью, запруда у мельницы до краев наполнилась водой, и колесо с грохотом молотило по ней, поднимая пену.

Дождь утих, но небо затянули тяжелые низкие тучи, от этого закоулки города, казалось, погрузились в сумерки. Тени казались багровыми, словно кровоподтеки, а на камни, стены и булыжник мостовой падал тошнотворный зеленый отсвет.

Сара миновала зловонную сыромятню, смердящую смертью и собачьим пометом, потом глухую стену работного дома, где не зажигали фонаря, несмотря на то что день был пасмурный и темный. То справа, то слева открывались узкие проулки, там полуголые ребятишки строили в канавах плотины и пруды, а на крылечках женщины, горбясь, кутались в платки и качали на руках младенцев. Бойни, мимо которых проходила Сара, сейчас пустовали, но воздух здесь, как всегда, наполняли отвратительные миазмы аммиака и крови.

Было удивительно тихо.

Сара шла задворками. Обычно тут кипела жизнь, такая привычная: ткачи на крыльце обсуждали политику, у водяного насоса весело щебетали женщины. Сару они знали и помнили, чья она дочь. Сегодня никто без крайней нужды и носа из дому не высовывал. Кругом царила унылая тишина, нарушаемая лишь звуком капель, падающих с черепичных крыш.

Снова пошел дождь, мелкая водяная пыль. Сара раскрыла зонт. Впереди на углу высилась одна из лучших гостиниц Меритона. Фахверковый фасад ее был обращен на оживленную Маркет-стрит, а боковая стена выходила на эту слякотную улочку. Только завернуть за угол, и она окажется на широких, людных улицах. Сара прибавила шагу. Первым делом она пойдет прямиком к бакалейщику, за сахаром, затем заглянет в аптеку и послушает, что скажет мистер Джонс о здоровье Джейн. А потом – для этого у нее было припасено собственное пенни – купит у пирожника сдобную булочку и отправится домой. Пойдет прямо по широкой дороге и по пути будет лакомиться булочкой, неторопливо пропуская экипажи. Лучше так, чем снова пробираться по этим темным закоулкам.

Сара приблизилась к гостиничному двору. В прошлый раз, когда она здесь проходила, был ярмарочный день, туда-сюда сновали фермеры со своими смирными приземистыми лошадками. Сегодня двор выглядел совсем иначе: в пространстве между неровными стенами с известковой побелкой появилась постройка. Небрежно выведенные стены, непросушенные доски в пятнах от сырости – сооружение, больше походившее на коровий хлев, занимало полдвора.

Казармы, говорил мистер Беннет. Строят казармы для солдат.

Звуки, которые доносились до нее, тоже были непривычными, она только сейчас обратила на них внимание. Гул множества голосов. Мужских.

Сара ускорила шаг, наклонила зонт так, чтобы ее не приметили. Девушка вошла в подворотню и, хотя видно ничего не было, почувствовала, что там что-то происходит… назревает, бурлит, словно вот-вот взорвется.

Ну да ничего, всего несколько шагов, и она выйдет на Маркет-стрит, а оттуда рукой подать до бакалейщика. Там она купит сахар, перемолвится парой слов о погоде и слякотной дороге. Сара даже и не глядела во двор, где собрались мужчины. Уж лучше не смотреть, потому что, если посмотришь, тогда есть опасность, что и тебя наверняка заметят. Все же она приподняла зонт, совсем чуточку, и глянула украдкой.

Двор из-за новой постройки стал тесным, превратился в узкий проход между мокрыми досками и беленой стеной. Солдаты в красных мундирах толпились в дальнем углу, словно за невидимой изгородью. Сара продолжала идти, но время, казалось, замедлилось, каждый миг растянулся. Она сделала шаг, и картина изменилась, ее взгляду открылось наконец то, из-за чего собрались здесь эти люди, к чему были обращены их лица. Там, прямо в подворотне, была коновязь – между ними и Сарой.

Некоторое время ее разум отказывался воспринимать увиденное. Потом она поняла: свинья. Свиная туша. Огромная, еще не освежеванная. Но тут все снова изменилось, прояснилось, разум уловил действительную картину: она различила очертания человеческого тела, спину, лопатку, длинную прядь темных волос, вздувшиеся на шее жилы.

Сара мгновенно отвернулась, но слишком поздно: картина запечатлелась прочно, как на сургучной печати. В жутком тусклом свете кожа человека казалась мертвенно-бледной, припорошенная светлой щетиной щека прижата к потемневшему выветренному дереву. Глаза дико вытаращены, зубы стиснуты. Прикованный, он рвался что было сил, пытаясь высвободиться, мышцы на руках взбугрились, ноги ударяли в булыжную мостовую, точно конские копыта.

В дальнем конце двора взволнованно переговаривались солдаты. Были среди них совсем юные; один, на вид мальчишка лет четырнадцати, чуть не плакал, но никто не отводил взгляда от закованного. Толпа зашевелилась, и вперед вышел человек; без мундира, в одной рубашке, он поигрывал плетью и не смотрел в сторону арестанта.

Теперь Сара уже почти миновала гостиничный двор, ледяной дождь стекал у нее по щеке. И только сейчас она наконец увидела то, что так поглотило внимание собравшихся, – ей открылась последняя деталь запутанной головоломки. По ту сторону подворотни, прислонясь к стене, стояло несколько офицеров, бравых и нарядных в своих полковых мундирах. Один или два среднего возраста, остальные моложе. Лицо самого молоденького, нежное, как у девушки, позеленело.

Офицеры непринужденно переговаривались. Все прочие – человек с плетью, арестант, солдаты – ждали их команды.

– Ну а вы что скажете, Чемберлен? – спросил офицер постарше. – Вы готовы?

– Так точно, полковник Форстер, сэр, – отозвался Чемберлен, тот самый юнец с гладкими щечками.

– Да его вот-вот стошнит.

– Нет. Просто… эль вчера был нехорош.

– Вам нехорошо не от этого! Кишка тонка, вот что.

– Оставь его, Денни. Двадцать плетей – это не шутка.

– Так точно, сэр. Виноват, капитан Картер.

– С ними только так и можно, запомните, Чемберлен, – произнес тот, что постарше, – полковник. – Без дисциплины нет армии. Они неспособны к самоконтролю, следовательно, контролировать их – наша обязанность. Пренебрегать этим означает не исполнять свой долг. Он не отдал честь офицеру, то есть проявил неподчинение вышестоящему. Подобного допускать нельзя.

Сара прошла дальше, вдоль длинной беленой стены, и больше не видела, что там происходит, только голоса по-прежнему доносились до нее в тишине сквозь шелест дождя.

Вот снова писклявый голос Чемберлена:

– Давайте покончим с этим, со мной все будет в порядке.

– Что ж, прекрасно, сержант. Слушайте офицера, вы знаете, что делать.

– Так точно, сэр.

Она почувствовала в воздухе что-то такое, от чего по коже побежали мурашки. Солдаты построились, все стихло. Потом просвистела плеть. Звук удара.

Арестант закричал. Сара зажала рот рукой.

– Раз, – сосчитал сержант.

Снова свист и удар плети. Арестант вопил. Сара, уронив зонтик, оперлась рукой о мокрую каменную стену.

Снова затишье. Потом новый удар. И новый крик.

Сара почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Она застыла на месте, сердце колотилось. Двадцать? Если они будут продолжать, то убьют его. Надо вернуться, броситься туда, заслонить его от боли, им придется прекратить. Снова просвистела плеть. Сара зажмурилась и погрузилась во тьму. Голова шла кругом. Удар, крик. Опять и опять. Крики теперь звучали слабее.

И она кое-как поплелась прочь на дрожащих ногах, путаясь в мокром подоле, держась за стену. Зонтик наклонялся в ослабевшей руке, и струи дождя били прямо в лицо.

Вскоре после ухода Сары заявился мулат (и почему всегда он? неужели мистеру Бингли больше некого послать месить раскисшие тропки?) с новой запиской от мисс Элизабет.

Он ущипнул Полли за подбородок, потряс неохотно протянутую руку Джеймса, с любопытством оглядел кухню:

– А где э-э?..

– Прислуга? – спросила миссис Хилл.

– Э, да, я полагаю. Та милашка.

Миссис Хилл передала письмо от мисс Элизабет Джеймсу и указала головой в сторону гостиной. Тот удалился.

– Нет дома, – буркнула она тогда.

Экономка не предложила посыльному ни выпить чаю, ни даже присесть и явно не желала делиться сведениями о Саре. По дороге они как раз могли встретиться, вдруг сообразила она, просто счастье, что разминулись. Следовало придумать более надежный способ уберечь Сару от его цепких лап. А ему придется впредь обходиться быстрыми ответами в виде сложенной записочки от миссис Беннет. Получил, и отправляйся, скатертью дорожка.

Глядя в спину удаляющегося мулата, миссис Хилл похвалила себя за избранную линию. План-то, кажется, удался: скоро он потеряет интерес и найдет кого-нибудь подоступнее. Такие, как он, времени терять не любят.

Добравшись до лавки, Сара сложила зонт и попросила сахарную голову. Бакалейщик же, вместо того чтобы просто упаковать товар и записать его на счет Беннетов, вгляделся в ее лицо и участливо спросил:

– С тобой все в порядке, милая?

– Да, все хорошо, спасибо.

– Ты бледная как полотно. Так нельзя, непременно нужно перекусить.

Он покричал дочери, и та, пухленькая и темноглазая, потащила Сару на кухню, погреться и выпить чаю.

Немного погодя бакалейщик сунул голову в приоткрытую дверь, проверить, как у них дела. Вот теперь другое дело, сказал он, Сарины щечки хоть немного порозовели, и это хорошо, а то прямо страшно было отпускать ее одну в Лонгборн. Путь неблизкий, глядишь, еще найдут ее утром мертвую в канаве.

Джеймс, что было на него непохоже, вертелся у миссис Хилл под ногами и неожиданно разговорился. Он ездил в Незерфилд, возил туда миссис Беннет и полную коляску барышень, и дважды они проезжали через Меритон. Почему она не ему велела привезти сахар, к чему было посылать туда Сару? Он все поглядывал в окно, а когда экономка отогнала его, чтобы поставить на подоконник кастрюлю с сельдереем, только слегка посторонился и, стоило ей отойти, снова прирос к окну.

– Позвольте-ка, мистер Смит, еще разок.

Джеймс снова отодвинулся, пропуская ее, и тут же вернулся на пост. Протер ладонью запотевшее оконце:

– Темнеет.

– Это от туч. Сегодня весь день было пасмурно.

– Было. А теперь темнеет.

Миссис Хилл сняла с плиты котел для рыбы.

– В запасе у нее еще целый час, пока солнце не сядет.

Он нахмурился, но кивнул. А через минуту снова начал:

– К этому времени ей бы уж пора было вернуться, как вам кажется? Нет, в самом деле, она должна бы прийти уже давным-давно.

От Джеймсова мельтешения у миссис Хилл рябило в глазах, как от целой стаи скворцов. Выуживая рыбину из котла и перекладывая ее на блюдо, она размышляла: вот оно как, девчонка-то задела его за живое. Ну надо же. А если Сара снова обратит на него внимание, когда мулат наконец выветрится у нее из головы, тогда все может устроиться наилучшим образом. Джеймс с Сарой поженятся. Она бы не возражала, вовсе нет, а если уж она не против, то остальные и подавно.

– Ну вот, – произнесла она вслух, постучав по блюду коротким ногтем, – рыба готова. Принимайте, прошу.

Джеймс рассеянно взглянул на линя и отвернулся к окну.

– Она вернется еще до того, как вы закончите обедать. Не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь.

Но его тревога была заразительна: в душе миссис Хилл тоже шевельнулось беспокойство. Уж не попала ли Сара и впрямь в какую-то передрягу?

– Обед простынет.

Джеймс оторвался от окна, схватил полотенце и поднял блюдо.

– Она девушка благоразумная, – проговорила миссис Хилл, – а округа у нас спокойная. Ничего дурного отродясь не случалось.

– Да, – откликнулся он. – Конечно.

– Да и кто посмеет обидеть приличную молодую женщину, когда в городе расквартирована милиция?

На миг Джеймс заколебался, но потом кивнул в знак согласия.

– Нам с этим очень повезло, – продолжала миссис Хилл. – Теперь мы под надежной защитой.

Джеймс рассматривал рыбу на блюде, раздувшуюся, с мутными глазами. Он бы предпочел пока повременить с обедом, а если Сара так и не появится, то пойти ее искать.

Далеко идти не пришлось. Едва поднявшись на холм, Джеймс приметил Сару. Девушка брела по тропинке, вившейся у подножия холма. Почему она предпочла этот долгий, изматывающий путь и не пошла напрямик через поля, этого он понять не мог. Но, увидев ее, почувствовал, как внутри развязался какой-то тугой узел, – Джеймс вздохнул полной грудью, и ветер унес вздох.

Присев на корточки у изгороди, Джеймс наблюдал, как она сражается с грязью, как липнет к ногам мокрый перепачканный подол. Она казалась ему такой хрупкой и тоненькой, того и гляди ветром унесет.

Когда Сара миновала его убежище, Джеймс вскочил на ноги и спустился с холма. Он шел за ней по пятам до самого дома, не сводя глаз, пока она не скользнула в калитку. Постоял у ворот, дожидаясь, пока она выйдет на гравийную дорожку и скроется за углом дома. Было заметно, что она очень замерзла и смертельно устала. Когда девушка завернула за угол, он бегом подлетел к дому и остановился, глядя, как она пересекает двор. Она вошла, и дверь за ней захлопнулась.

Джеймс поплелся в конюшню. Лошади беспокоились, их тревожил резкий, порывистый ветер. Он потрепал каждую по холке, приласкал: так он успокаивал не только их нервы, но и свои. Насухо вытерев волосы, повесил на гвоздь плащ, с которого ручьями текла вода.

Он о ней волновался, только и всего. Казалось, здесь ни у кого вообще нет ни малейшего представления о реальном мире. Их невинность была настолько бездонной, что могла бы сравниться с шахтой в каменоломне, – и столь же опасной. Но он-то, он знал. Он знал, на что способны люди, и давно пришел к выводу: некоторые из них на самом деле и не люди вовсе. И что с того, что они ходят, разговаривают, молятся, едят, спят и одеваются, как люди? Дайте им время и подходящий случай, и они покажут свою истинную сущность. Этим холодным тварям с неестественными потребностями было безразлично, что, удовлетворяя их, они могут причинить кому-то вред.

Пока Джеймс слонялся под дождем, выглядывая Сару, миссис Хилл медленно поднималась по лестнице с полным подносом. Плечом она приоткрыла дверь в гостиную. При виде кофе и бисквитов временно уменьшившееся семейство Беннет просияло. Китти и Лидия побросали рукоделие (если распарывание красивых капоров с целью сделать их менее красивыми заслуживало такого названия) и подбежали к столу. Миссис Б. и Мэри, щурясь, придирчиво осмотрели угощение. Даже мистер Б. отложил в сторону сложенную газету, приговаривая: «Прекрасно, прекрасно». Все, казалось, было чудесно. Но в душе миссис Хилл поселилась тревога: видя волнение Джеймса, она и сама разволновалась. Что такое он повидал, чем занимался, что было ему известно такое, чего не знали они?

Сара, как и следовало ожидать, вернулась целая и невредимая, только страшно устала, вымокла и замерзла. Поставив на стол сахарную голову, она подсела к огню. Тихонько подошла Полли, грызя ноготь.

– А мы уж беспокоиться о тебе начали, мисси. – Сзади подошла миссис Хилл.

Сара обернулась. Прошла целая вечность с тех пор, как она отправилась в город. Сейчас дом казался ей другим миром.

– По дорогам сейчас быстро не походишь, миссис. Все из-за этой грязищи.

Сара дрожала. Полли прижалась к ней, обняла, ища ласки. Большой палец она сунула в рот.

– Не делай так, Полли, малышка. Ты же большая девочка.

Не вынимая пальца, Полли улыбнулась и придвинулась к Саре поближе. Буркнула невнятно:

– Ох, какая ты горячая!

– Разве? Да у меня зуб на зуб не попадает!

Услышав это, миссис Хилл с озабоченным видом положила ладонь Саре на лоб. И нахмурилась еще сильнее. Сара не возражала, когда ей дали горячего молока с медом и велели идти спать.

Когда немного позже на кухне появился Джеймс, сухой и опрятный, как будто и не выходил никуда, Сары там уже не было, а миссис Хилл отвечала на вопросы о ней сдержанно и неохотно. Оробевшая Полли поведала, что Сара, пока ходила, так устала и промерзла до костей, что ее отправили в постель пораньше.

Сахарная голова, тщательно упакованная бакалейщиком и весь путь совершившая у Сары за пазухой, стояла на столе неразвернутая. Он пальцем дотронулся до гладкого белоснежного бока, ожидая ледяного прикосновения, но сахар оказался совсем не холодным, по-видимому согретый во время путешествия горячим телом Сары.

Наверху, на чердаке, избавившись от мокрого платья, Сара, дрожа, лежала под одеялом в ночной сорочке, на плечах платок, на ногах – теплые шерстяные чулки. Закрыв глаза, она видела мертвенно-бледную кожу того мужчины. Она слышала его отчаянные крики и замирала от ужаса, вспоминая, как они стали слабеть и наконец совсем стихли.

Глава 11
Бингли принялся настаивать, чтобы немедленно послали за мистером Джонсом. Его сестры стали уверять, что в глуши нельзя получить должной помощи, и советовали послать экипаж за известным врачом из столицы

В пятницу оказалось, что Сара вся так и горит, голова ее металась по подушке, девушка бредила. Миссис Хилл поочередно с Полли, улучив минуту, поднимались к ней с бульоном или чаем и поили понемногу, просовывая ложечку сквозь стучащие зубы. Но бегать с кухни на чердак несподручно, а оторваться от дел удавалось нечасто, да и побыть с ней они могли только совсем недолго.

Если через день-другой Саре не станет лучше, сказала миссис Хилл, она попросит у миссис Б. разрешения послать за аптекарем. Или выклянчит у хозяйки капельку целебного галаадского бальзама. Это чудесное снадобье никогда не подводило миссис Беннет, но кто же станет без веской причины раздавать слугам лекарство, если за него плачено по полгинеи за флакон?

Джеймс весь день кусал губы от волнения, но свою работу исполнял добросовестно. Разве что справлялся о Саре чаще, чем миссис Хилл и Полли успевали к ней подняться. Знай миссис Хилл, что на самом деле заданные вопросы составляли лишь малую толику тех, что он хотел бы задать, но удерживался, она, вероятно, сочла бы, что ее предположения насчет чувств Джеймса к Саре полностью подтвердились.

В субботу горячка немного спала, и Сара уже могла сидеть в кровати. Полли принесла яблоки и орехи, а когда оказалось, что Сара есть не хочет, с удовольствием взялась за них сама и грызла и хрустела, задумчиво посматривая на старшую подругу.

– Ну, может, тебе хоть чего-нибудь хочется?

– Ничего в голову не приходит.

Полли воздела вверх палец, поднялась и выскочила. Спустя несколько минут она вернулась с банкой ежевичного джема и ложкой.

– Миссис не хватится, – успокоила Полли.

Как у Господа наперечет каждый воробышек, так у миссис Хилл содержимое кладовой. Каждая мелочь сочтена, Саре ли этого не знать. Она заставила Полли пообещать, что та вернет банку на место, не открыв.

– Только если ты пообещаешь поскорее поправиться. Так скверно, когда ты тут. Я скучаю.

На время болезни Сары Полли приходилось делить спальню с Хиллами. Для нее на пол клали соломенный тюфяк.

– Они оба храпят, как боровы! А он к тому же мерзкий старый бздун!

– Полли!

– Я правду говорю. Ветры пускает хуже лошадей.

В воскресенье, когда миссис Хилл вошла на кухню, чтобы развести огонь в очаге, поставить чайник да выпить чашку чаю до начала утренней службы, она обнаружила, что Сара уже спустилась и замешивает тесто на булочки к завтраку. Правда, она делала это сидя, ей, вероятно, пока еще трудно было долго стоять на ногах. Да и бледненькая очень. Лучше бы ей не ходить в церковь, а посидеть дома.

– Ну, – сказала миссис Хилл, положив руку Саре на лоб и обнаружив, что жара нет, – я рада, что тебе лучше.

– Захотелось заняться делом, устала сидеть сложа руки, – призналась Сара.

Долгое и хмурое воскресное утро было ознаменовано появлением кареты Бингли, доставившей домой Джейн и Элизабет.

Сара, укутанная в платок, стояла, дрожа на ветру, пока барышни не поднялись по лестнице и не вошли в дом. Джейн выглядела измученной и слабой, однако упреки матери – Джейн-де причинила неудобства Бингли, воспользовавшись их каретой, – выслушала со свойственными ей спокойствием и стойкостью. Шум, суматоха кипели вокруг Сары, не задевая ее. Заботы семейства сейчас казались мелкими и несущественными, они не имели никакого значения.

Чернокожий лакей передал Джеймсу саквояж, и тот унес вещи в дом. Тогда Сара, быстро оглядевшись и удостоверившись, что все в доме и на нее никто не смотрит, приблизилась к нему.

– Давно вас не было видно, – сказал он. – Уже несколько дней. А я ведь носился туда-сюда, как смычок по струнам.

– Я хворала.

– Как ваше имя? Никто не согласился мне его назвать.

– Сара.

Он приподнял шляпу:

– Птолемей Бингли. К вашим услугам.

И имя-то чудное, а уж фамилия!

– Отчего вы Бингли?

– В тех местах все носят фамилию хозяина, так уж принято. – Он вскочил на запятки кареты и внимательно посмотрел на нее. – Вы устаете здесь, не так ли?

– Я простудилась. – Сара почувствовала, что покрывается гусиной кожей, и плотнее завернулась в платок.

– Вам следует поберечь себя, детка. Никто другой о вас не побеспокоится.

Сара только сейчас обратила внимание на двух других слуг из Незерфилда, второго лакея и кучера, и заметила, что они переглядываются и поднимают брови.

– Что же это за место такое, – спросила она, – где все зовутся Бингли?

– Ручаюсь, уж там бы вы нипочем не простудились.

– Значит, там тепло?

– Как в бане.

Она замялась. Кучер цокнул языком, и лошади тронулись с места.

– Надеюсь, вы еще к нам наведаетесь, мистер Бингли, – сказала Сара.

– Птолемей. Тол. Похоже, хозяева найдут для этого повод.

Колеса вращались все быстрее, захрустел гравий. На прощание он еще раз коснулся шляпы, и карета умчалась. Сара смотрела ей вслед со странным ощущением удовлетворенности. Сейчас она была уверена только в одном – в том, что отныне все будет по-другому. Все менялось, становилось иным, и ничто не могло продолжаться так, как прежде.

Конец части первой