Текст книги "Лонгборн"

Часть вторая

Глава 1
«Около месяца назад я получил вот эту эпистолу, на которую ответил две недели спустя. Дело казалось настолько тонким, что я предпочел его предварительно обдумать»

Джейн и Элизабет наконец воссоединились с семьей, Сара мало-помалу начала выздоравливать, и миссис Хилл могла позволить себе надеяться на возобновление привычного уклада жизни.

Однако если подобные упования и затеплились в ее душе, то уже на другой день угасли. За завтраком мистер Беннет сообщил, что во второй половине дня приедет его кузен, мистер Коллинз, и погостит до вечера следующей субботы. Поделившись новостью с членами семейства, мистер Б. оставил их допивать кофе, эффектно удалился в библиотеку, дабы в одиночестве смаковать собственный coup de théâtre[8]8
  Эффектное выступление, сенсация (фр.).


[Закрыть]. Впрочем, ему не удалось осуществить задуманное. Миссис Хилл последовала за ним. Она вошла не постучав.

– Этот джентльмен собирается задержаться у нас на двенадцать дней, мистер Беннет?

Мистер Беннет кивнул.

– И ожидается, что он прибудет прямо сегодня?

Мистер Беннет расправил свой «Курьер».

– Совершенно точное замечание.

– Хочу поставить вас в известность, сэр, что я совершенно не готова к приему гостей.

– И все же, – ответствовал мистер Беннет, – если не случится землетрясения или нападения разбойников, он явится сюда в четыре часа. – Он неторопливо извлек из жилетного кармана часы и изучил циферблат. – А теперь уже без четверти одиннадцать. Время не ждет, миссис Хилл. Время не ждет!

– Это просто бессердечно, сэр!

Мистер Беннет убрал часы.

– Вы ко мне несправедливы, миссис Хилл. Это обычная проза жизни, а мое добросердечие здесь ни при чем. Все, что от вас требуется, – это выполнять то, для чего вас наняли. – Спрятав подбородок в шейный платок, он снова расправил газету. – А сейчас не лучше ли вам приняться за дело, как вы полагаете?

Миссис Хилл набрала воздуху, чтобы возразить, но сдержалась: спорить с ним сейчас – как, впрочем, и всегда – было бесполезно. Пустая трата времени. Это расплата. Мистер Беннет отложил ее до сего дня, но заслужила она наказание давно, еще несколько месяцев назад, позволив себе высказаться начистоту, когда Джеймс впервые появился в доме. Если снова вступить в пререкания, он не ответит, но сделает очередную приписку к ее счету в своей мысленной долговой книге. Так что пусть празднует эту маленькую победу. А она просто выполнит все, что следует, и притворится, будто это нисколько ее не задело. Присев в реверансе, экономка затворила за собой двери библиотеки и поднялась в комнату для гостей.

Мистер Беннет прекрасно понимал, что для миссис Хилл и для остальных обитателей нижнего этажа означает имя мистера Коллинза. Они могли чувствовать себя в безопасности лишь до тех пор, пока бьется сердце мистера Беннета: после его кончины их дальнейшая судьба полностью зависела бы от воли этого чужого человека. Потому для миссис Хилл было так важно загодя узнать о его приезде и подготовиться наилучшим образом: за месяц обдумать меню, две недели проветривать и гладить лучшее постельное белье. Она уделила бы не один день уборке в спальне гостя, наводя блеск и глянец, отчищая обивку и ковры с помощью уксуса, хорошего спитого чая и лучшего воска.

Вот тогда мистер Коллинз, несомненно, пришел бы к неизбежному выводу о том, что, когда он вступит во владение этим поместьем, ему не обойтись без столь усердной и прилежной прислуги. Ведь в его власти всех их выбросить на улицу после смерти мистера Беннета, и тогда их маленький уютный мирок рассыплется и пойдет прахом. Бедный мистер Хилл такого не переживет, умрет сразу, в этом нет никаких сомнений. Малышка Полли непременно попадет в какой-нибудь переплет, уж очень она юна и легкомысленна, чтобы за себя постоять, а Сара просто слишком доверчива, чтобы остаться один на один с этим миром. Джеймс с ними без году неделя, но нельзя допустить, чтобы от него взяли да избавились. Только не теперь, когда все они так привыкли к его присутствию и помощи.

Так размышляла миссис Хилл, тяжело поднимаясь по крутым ступенькам в гостевую комнату, открывая ставни и поднимая оконную раму. В комнату ворвался ледяной ноябрьский ветер. Нет, словами и протестами тут ничего не добьешься. Единственный способ досадить мистеру Беннету – не подать виду, что она задета его злорадством. Мистер Коллинз будет приятно удивлен и высоко оценит работу прислуги в Лонгборне, даже если это будет стоить ей жизни. Даже если это будет стоить жизни им всем!

При зимнем освещении спальня казалась унылой и заброшенной. Убогая кровать не была застелена, на туалетном столике пушился толстый слой пыли, в камин из трубы насыпалась сажа. Пахло сыростью.

К четырем часам комнате следует стать теплой, светлой и гостеприимной, а в столовой гостя должен ожидать превосходный обед, который, заметьте, еще и не принимались готовить. И ведь в доме, как назло, нет ни кусочка приличной рыбы. Придется зарезать курицу, вот что. Сара и Полли займутся комнатой. Разожгут камин, сотрут пыль, подметут, приготовят постель. В вазу – ветки остролиста с ягодами. Сара основательная, она со всем справится, да и за Полли присмотрит, на нее можно положиться. Надо распорядиться, чтобы Джеймс поднял наверх кресло с подголовником из библиотеки. Такие кресла нравятся мужчинам, к тому же оно украсит комнату. Благодаря их совместным усилиям она скоро станет теплой и уютной, а запах сырости исчезнет.

Она запечет курицу с пастернаком, приготовит белый суп с миндалем. На десерт можно подать орехи и фрукты. Все пройдет без сучка без задоринки. Как ни старайся мистер Беннет, ему не удастся вывести ее из себя. Больше она такого не допустит.

Сара выслушала распоряжения и отправилась собирать все необходимое: графит, уксус, банку со спитым чаем, тряпки и метелку. Бывают дни, когда нужно просто стиснуть зубы и делать свое дело. Она отнесла корзину наверх и, опустившись на колени, с помощью Полли скатала турецкий ковер. Затем подмела пол и до блеска начистила каминную решетку. Вместе с Полли они стащили ковер вниз. Какой же он тяжелый и громоздкий, и почему ткачи не додумаются пришивать к нижней стороне петли, недоумевала Сара. Им пришлось волочить ковер через узкие места и огибать углы, обдирая костяшки пальцев о дверные косяки, обламывая и без того короткие ногти о грубые нити основы. Добравшись донизу, девушки вынесли ковер на выгон, повесили на веревку и как следует выбили. От пыли Сара раскашлялась так, что закололо в боку. Прижав руку к больному месту, она почувствовала, что совсем обессилела.

Полли вытерла глаза.

– Видно, он какой-то особенный, этот мистер Коллинз.

– Да уж, наверное.

Взгромоздив ковер наверх, девушки бросили его у порога и занялись полом. Отодвинув кровать к стене, подняли на нее кресло и умывальник. Затем разбросали влажный спитой чай, горстями, будто сеятели, и смотрели, как темные чаинки падают на пол. Потом сгребали их в кучки и сметали эти кучки – пыльные, с налипшими волосами и дохлыми пауками – к дверям.

– Ну, что скажешь? – спросила Сара, придирчиво осматривая пол.

– Хорошо, – кивнула Полли.

Наверх поднялся Джеймс с дровами и щепой на растопку. Сара проскользнула мимо него и, цокая каблуками по ступеням, потащила вниз мусор. Вернулась она с теплой водой, плеснула в нее уксусу – для окон и зеркала. Полли медленно передвигалась по комнате с мокрой тряпкой.

Когда часы прозвонили три четверти часа, миссис Хилл в перепачканном куриной кровью фартуке поднялась наверх проверить их работу. Провела пальцем по каминной решетке, дотронулась до белоснежной простыни, ковырнула завитушки на красном дереве туалетного столика. Принюхалась. Пахло пчелиным воском, чуть-чуть уксусом, и тянуло дымком от потрескивающих поленьев.

– Все хорошо. Умницы, девочки. Такой работой можно гордиться.

Сара не гордилась. Она пребывала в панике. Вся прислуга собралась на крыльце для встречи гостя, поскольку это был, возможно, их будущий хозяин – в случае, если удастся убедить его в своей незаменимости. Мистер Коллинз рисовался Саре таким суровым и требовательным, что воображение отказывалось признать его в рыхлом и довольно полном молодом человеке лет двадцати пяти, который кое-как сполз с сиденья коляски и принялся отвешивать неуклюжие поклоны сначала семейству Беннет, затем мистеру и миссис Хилл, ей самой, Джеймсу и даже Полли, что таращилась на него во все глаза.

Сара ткнула Полли в бок:

– Реверанс. И прикрой рот.

Оказалось, что мистер Коллинз готов восторженно восхвалять все, что видит, начиная с размера вестибюля и заканчивая шириной лестниц. Он отдал должное даже дверям гостевой комнаты, весьма удобно растворяющимся. Гость, как удалось вытянуть из Джеймса, относившего наверх багаж, был восхищен превосходным устройством обиталища и осведомился, кому он обязан таким вниманием и заботой о его удобстве.

– Что ты ему сказал?

– Что это потрудились горничные, Сара и Полли, под вашим заботливым руководством, миссис Хилл.

– Вот молодец. Хорошо. Сара, не забудь отнести ему горячей воды. Он захочет умыться перед обедом.

Когда Сара принесла наверх кувшин для умывания, мистер Коллинз стоял у окна. Сцепив руки за спиной, он плавно покачивался, переваливаясь с носков на пятки, и любовался открывающимся видом. Сара поставила кувшин на умывальный столик. Услыхав звяканье, гость обернулся. Адресовавшись к ней несколько сухо, но вполне учтиво, он осведомился, не она ли одна из тех горничных, кого ему следует поблагодарить. Сара сделала реверанс и кивнула. «Было чрезвычайно приятно, – сказал мистер Коллинз, – проделав долгое путешествие по зимней непогоде, найти здесь столь теплый, – он с тонкой улыбкой кивнул в сторону камина, – прием».

Девушку смутила простота его обращения: джентльмены обыкновенно не ведут разговоров с горничными. Во всяком случае, с ней такого не случалось. Правда, в «Памеле» они заговаривали… но нет, ничего подобного их гость наверняка не замышлял! Невозможно представить, чтобы он, с такими пухлыми ручками и неуклюжей походкой, стал носиться за нею по комнате, подобно мистеру Б. из «Памелы». А лучше и не представлять себе такого.

– А что же, скажите, другие опочивальни… так же превосходны, как эта?

Сара не знала, что и ответить. Комната Лидии и Китти была сплошь завалена разбросанными платьями, так что приходилось пробираться между ними, точно через лесные заросли. У Мэри комнатушка слишком тесная из-за фортепиано, сосланного туда по воле миссис Беннет, не говоря уже о вечно оползающих стопах книжек и нот. В спальне Элизабет и Джейн уютно и относительно прибрано, но даже там приходится потрудиться, чтобы закрыть дверцы гардероба… Да полно, неужели и в самом деле мистер Коллинз, в своем черном, как у священника, сюртуке, намерен обсуждать с ней опочивальни юных леди? Что же до спальни хозяев, мистера и миссис Б., высказываться на сей счет и подавно неуместно!

– Все они примерно таковы, осмелюсь заметить.

– В самом деле! Восхитительно! – Он потер руки. – О, горячая вода! Просто превосходно.

На фазанов напала лисица. Что за глупые птицы! Уже полностью оперившись, они по-прежнему собирались в роще Беннетов у загона для подрастающих птиц в надежде подкрепиться. Лисица передушила не меньше дюжины, одного за другим, а прочие тем временем рылись в земле и квохтали как ни в чем не бывало. Еще парочку она, наверное, утащила с собой.

Земля от постоянных дождей раскисла, ноги в ней вязли. Ручей вздулся и бурлил водоворотами. Джеймс собрал птиц и держал их за шеи; головы изумленно разевали мертвые клювы, тела бились друг о друга. Оставшиеся в живых бежали за ним по пятам, тихонько кудахча. Он отпихнул их ногой: нельзя быть такими доверчивыми. Нужно научиться осторожности, если хотите дожить до той поры, когда господам будет угодно на вас поохотиться.

Подобрав всех фазанов, он засунул в мешок мягкие окровавленные тельца. Миссис Хилл несомненно найдет им применение. Что ж, так или иначе, птиц все равно ожидала жаровня, просто конец настиг их значительно раньше. Упущено только одно – удовольствие, которое испытали бы джентльмены, убивая птиц. Впрочем, лисе охота, возможно, тоже доставила радость – да и пусть, Джеймсу все равно.

Но отчего в таком случае ему так грустно?

Наверное, потому что он их кормил, допустил, что они к нему привыкли, зависели от него. Смотрел, как они роются в корме, кудахчут, хлопают крыльями. Он и себе позволил к ним привязаться.

Джеймс оторвал глаза от мешка с помятыми и изломанными тушками, взглянул выше, на опушку рощи, деревья и открывающиеся за ними холмы, освещенные холодным зимним светом. На миг открылся простор, далекий бескрайний мир.

Не хочет он привыкать и от кого-то зависеть. Нельзя ни к кому привязываться.

У насоса Джеймс отмылся со щеткой, потом поднялся к себе в каморку и переоделся в ливрею. Сменил рубашку, задирая подбородок и прикрыв глаза, тщательно повязал галстук. Нынче предстоял обычный семейный ужин, а значит, не такое уж страшное испытание для его нервов. Бывали уже – и еще предстоят – куда более удручающие оказии. Джеймс засунул перчатки в карман, одернул рукава. Здесь, в тиши, можно не бояться встречи с полком милиции; едва ли возможно скорое сближение между семейством Беннет и этими офицерами. Кроме того, можно надеяться, что мистер Беннет едва ли пожелает его им показать.

Связку молодых фазанов он положил на холодную каменную полку в судомойне. Повернулся и встретился глазами с Полли. Девчушка сидела прямо у него за спиной, греясь у теплой стены. Видно, схоронилась тут от миссис Хилл. Джеймс подсел к ней.

– Их лиса передушила? – спросила она.

Он кивнул.

– А ты прячешься?

– Там такой бедлам.

Она мотнула головой в сторону кухни. Там звенели котлы и стучали ложки по кастрюлям. Потом кто-то неловко повернулся и с грохотом уронил что-то на каменный пол.

– Сара!

– Простите!

– Какая же ты неловкая!

До них донесся шум, возня, беготня: миссис Хилл поднимала с пола то, что уронила Сара, потом подтирала, шлепая мокрой тряпкой; все это время она ни на миг не переставала бранить Сару. Про фазанов, решил Джеймс, лучше сказать экономке попозже. В конце концов, ничего срочного.

Немного погодя в судомойню влетела Сара, красная и сердитая. С глухим стуком она с маху уселась на доски перед Полли и Джеймсом, скрестила вытянутые ноги и с такой силой выдохнула, что оборка на ее чепце затрепетала.

– Ох уж эта миссис, ну просто злыдня!

Джеймс отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

Они посидели немного молча, слушая, как миссис Хилл ворочает какие-то посудины у очага, совсем рядом с ними, по другую сторону стены. До них донесся запах жареной курицы и сладкий, почти цветочный аромат запеченного пастернака. У Полли заурчало в животе. Она прижала к нему руки и округлила глаза, отчего Джеймс заулыбался уже открыто, а Сара подавила смешок.

– Куда вы подевались?! – крикнула миссис Хилл.

Вся компания вздрогнула.

– Никуда, миссис, – нерешительно откликнулась Сара.

– Шевелись, лентяйка. Джеймс, ступай накрывать на стол! Девочки, скорей сюда.

Троица обменялась взглядами и потянулась из судомойни.

В недавнем прошлом обедать означало для Джеймса жадно глотать все, что ни попадет в немытые руки: ворованные овощи, после которых на зубах часами скрипел песок, или кусок засохшего хлеба, синий от плесени и твердый, как ореховая скорлупа, или соскобленные со дна горшка объедки, определить природу которых было невозможно. А запихивать добычу в глотку приходилось торопливо: пока еда не в животе, она еще не твоя.

Здесь под обедом разумели нечто совершенно другое. За этим словом крылись полдня тяжелой работы для двух женщин. Обед означал начищенный до блеска хрусталь и серебро, смену нарядов обедающих и особые костюмы для тех, кто прислуживал за столом. Здесь обед означал ожидание: из-за сложности подготовки и из-за всех этих церемоний увеличивался разрыв между голодом и его удовлетворением. Казалось, сам голод можно смаковать и получать от него удовольствие, ибо прекращение его было гарантировано: в поместье всегда были и будут в достатке мясо, овощи и клецки, пироги, пирожные, ножи и вилки, «пожалуйста» и «благодарю вас», а также бесчисленные тарелки с хлебом и маслом.

И все это за короткий срок сделалось для Джеймса естественным, он уже начинал к этому привыкать.

Поэтому, если лисица, вернее, некое подобие лисицы, некто ловкий и востроглазый, имеющий нюх на чужую беду, выйдет на его след, что тогда? Что, если к тому времени он слишком пристрастится к уюту, размякнет, разжиреет, утратит бдительность и чувство опасности? Успеет ли он понять, что происходит, прежде чем попадет в зубы врага?

Из гостиной, пока Джеймс накрывал на стол, доносились голоса, все члены семьи собрались там вместе с гостем, этим рыхлым молодым мистером Коллинзом. Джеймс рассматривал свои чистые пальцы, сжимающие ножку бокала, вглядывался в мерцание хрусталя. Не так давно он был уверен, что эти руки никогда больше не станут чистыми. И все же, все же… не превратился ли он сейчас в животное в большей степени, нежели когда-либо в прошлом? Стал рабочей скотиной, которая с удовольствием тянет лямку, таскает тяжести, служит, блаженно предвкушая награду – полное брюхо и теплое местечко для спокойного отдыха.

Миссис Беннет вела с мистером Коллинзом нечто вроде доверительной беседы. Оштукатуренная перегородка лишь слегка приглушала голоса. Судя по всему, они уютно расположились на диване. Джеймс раскладывал столовое серебро, стараясь не вслушиваться.

– …вы сами понимаете, как это ужасно для моих бедных девочек…

За чем последовал взрыв смеха – смеялась Лидия, а мгновение спустя послышалось хихиканье Китти.

– Я вовсе не считаю вас виноватым – такие вещи зависят только от случая…

Неужели миссис Б. не догадывается, что звуки ее голоса разносятся за пределы гостиной? Как ей не приходит в голову, что именно в этот час кто-то накрывает здесь на стол? Он погремел приборами, но намек, кажется, остался не понят.

– Когда имение наследуется по мужской линии, оно может достаться кому угодно…

Теперь заговорил мистер Коллинз. Голос у него был несколько ниже, но громкостью не уступал хозяйкиному:

– Я, сударыня, вполне сочувствую моим прелестным кузинам в связи с этим неблагоприятным обстоятельством и мог бы нечто сказать по этому поводу. Однако, чтобы не опережать событий, я пока воздержусь…

Так значит, молодой Коллинз здесь для того, чтобы выбрать одну из девиц, как выбирают яблоко на лотке у торговца. Окидывают горку фруктов быстрым взглядом и берут то, что покрупнее и поспелее, – вот это подойдет, пожалуй. В конце концов, они ведь все одинаковы, правда? Все хорошего сорта, все от одной яблони. К чему же тратить время, разглядывая остальные, зачем внимательно изучать каждое яблоко в отдельности?

Вот глупец. Джеймс нарочно уронил на пол стул, надеясь, что после такого грохота мистер Коллинз все-таки замолчит, но тот продолжал как ни в чем не бывало:

– Могу только заверить молодых леди, что я прибыл сюда готовый восхищаться их красотой. Сейчас я ничего не прибавлю, но…

Бедный невинный юноша, его стоило бы пожалеть, а не презирать. Он и не догадывается о том, как необычна, своеобразна каждая женщина, не подозревает, что можно любить и быть любимым, а душа его до такой степени практична и холодна, что при мысли об этом у нормального человека стынет кровь. Как мало он знает о любви, а уж о ее видимых приметах и вовсе не имеет ни малейшего представления.

– …когда мы познакомимся ближе…

Джеймс более не мог этого выносить. Он выскочил в коридор и направился к дверям гостиной. Рывком распахнул их настежь, так что все семейство воззрилось на него.

– Кушать подано!

Мистер Коллинз вскочил, возмущенный такой резкостью прислуги. В Розингсе подобного не потерпели бы, не будет такого и в Лонгборне, когда он станет здесь полноправным хозяином… Однако он вдруг понял – и эта новая мысль быстро вытеснила остальные, – что очень проголодался после долгого путешествия. Наспех позавтракал в Бромли, причем так давно и далеко отсюда, что это успело выветриться из памяти. От голода в сочетании с пытливыми расспросами миссис Беннет у мистера Коллинза пошла кругом голова, он занервничал и приоткрыл свои намерения в несколько большей степени, чем собирался. Приглашение к обеду, хотя и преподнесенное лакеем в излишне резкой форме, подоспело как нельзя более кстати.

Глава 2
…Карета в надлежащее время доставила молодого человека и его пять кузин в Меритон…

Сестра миссис Беннет и ее супруг пользовались, надо полагать, популярностью среди офицеров милицейского полка. Дом Филипсов, выходящий фасадом на улицу, так что свет из окон лился на мостовую, нынче прямо-таки кишел военными, их было не меньше, чем вшей в голове нищего. Офицерам предстояло поужинать и провести вечер за картами в скромном, чтобы не сказать убогом, доме в провинциальном английском городишке, с постным старичком-адвокатом и его пышнотелой миссис. Потчуют на таких ассамблеях тостами с сыром, орешками, хересом из рюмочек-наперстков да скучнейшими банальностями из уст матрон и старикашек. Местные скверно выбритые щеголи теснятся у стен, не решаясь поднять глаза на бесцветных барышень, уверенных, что их божественное предназначение – быть объектом ухаживаний, но при этом строящих из себя недотрог. Джеймс не видел решительно ничего привлекательного в подобном времяпрепровождении. Уж лучше оставаться на улице и дожидаться под дождем.

Офицеров, впрочем, все это не смущало, они охотно покидали свои городские квартиры, собирались на тротуаре, стремительно взбегали по ступенькам парадного входа – ни дать ни взять мухи, слетевшиеся на мед.

Кое-кто из них, проходя, поглядывал на Джеймса, вынуждая его отворачиваться, однако офицеры были настроены дружелюбно. Один кивнул ему, другой пожелал доброго вечера, Джеймс в ответ коснулся полей шляпы и занялся лошадьми. Он застегивал на них клеенчатые попоны, пока все военные в своих нарядных мундирах не прошли мимо. Мелкий дождь сеялся не переставая, и капли на гривах лошадей и на их длинных ресницах сверкали, точно бриллианты.

Молоденькая служанка Филипсов, симпатичная веснушчатая девчонка, смущенно сплетая пальцы, спросила Джеймса, не хочет ли он пройти на кухню перекусить и погреться, поскольку он, должно быть, промерз до костей. На кухне полно народу, сказала она, там тепло и весело: другие кучера все уже там.

Джеймс невольно улыбнулся ее провинциальному выговору, смущению и дружелюбной болтовне, но, поблагодарив, отказался, объяснив, что останется при лошадях.

Вскоре девушка подошла снова, принесла ему кружку пива и кусок пирога со свининой.

Джеймс опять поблагодарил, съел свой ужин, а пустую кружку и тарелку поставил на подоконник. Сквозь струйки дождя на стекле он разглядел гостей, стоящих группками, заметил, что молодой офицер приблизился к мисс Элизабет и сел на стул рядом с нею. Видно было, как офицер что-то говорит, подкручивая усы, сначала один, потом и другой. Джеймс наблюдал: Элизабет оживленно отвечала, щеки ее заливал горячий румянец. О чем у них шла речь, можно было только догадываться. Наверняка всего-навсего о погоде: о да, вечер выдался на редкость дождливый, да, она полагает, что и вся осень будет такой же, но мисс Элизабет определенно находила беседу весьма приятной. Офицер улыбнулся, показав желтоватые зубы. Возможно, дело было в промозглой сырости, это от нее у Джеймса холодок пополз по спине, заставив поднять воротник, а возможно, в ощущении и осознании реальной опасности. Как бы то ни было, он ничего не мог поделать ни с тем ни с другим. Джеймс снял с крюка фонарь и забрался в карету, отгородившись дверцей от непогоды и треволнений. Завернулся поплотней в попону, отчего заскрипели рессоры, и достал книгу. Он прихватил с собой «Наблюдения» Гилпина, позаимствованную из библиотеки мистера Беннета. Читая эту книгу, он уже мысленно проделал путь на север до Ланкастера и остался не вполне доволен воззрениями автора.

Время было позднее, становилось все холоднее, а шум в доме Филипсов то нарастал, то слабел, то снова усиливался. Джеймс задремал было, откинув голову на спинку, когда из дому, радостно переговариваясь и смеясь, выпорхнули барышни, увлекая за собой мистера Коллинза. Джеймс встрепенулся, проворно выскочил из кареты и, выдвинув ступеньку, встал наготове с фонарем, чтобы помочь девицам подняться. Он почувствовал теплое, влажное, волнующее пожатие пяти белых замшевых перчаток поочередно. Мистеру Коллинзу он предоставил забираться в карету самостоятельно.

Обратно ехали весело и шумно. Лидия тараторила о номерах в лото, о ставках, которые она проиграла, и ставках, которые выиграла. Затем басовито зажужжал мистер Коллинз, он превозносил любезность Филипсов и отменное качество подававшихся блюд, рассказывал о своем проигрыше в вист. Об офицерах по дороге домой никто, кажется, не упомянул, хотя это отнюдь не означало, что никто о них не думал. Джеймс трясся на козлах, в лицо ему бил встречный ветер с дождем, и чувствовал он себя неуютно. Один меткий удар – и от него останется мокрое место. Лошади, почуяв его тревогу, прядали ушами и подергивали шкурой на боках, словно их одолевали оводы.