Текст книги "Три минуты до судного дня"

На этот раз Род не играл ни в какие игры, и я понимал, почему он подождал, пока Муди уйдет. Теперь шел мужской разговор, но мне все равно следовало быть осторожным. В отсутствие свидетелей слово Рода теперь было против моего слова.

– Род, – сказал я, глядя ему прямо в глаза, – никто не отдавал приказа о твоем аресте. По крайней мере, я об этом не знаю, а я единственный агент в этом деле, не считая миссис Муди. Даю тебе слово.

Род изучал мое лицо, пытаясь понять, не лгу ли я, но я не лгал. Я говорил чистую правду, хоть и не всю.

– Господи, Род, – продолжил я, пытаясь воспользоваться кажущимся преимуществом, – хватит общаться с «Эй-би-си ньюс»! Они специально ищут новости, а ты им только помогаешь. Я думал, ты удачно их отбрил еще при первом разговоре. [Он согласно кивнул.] Но должен предупредить: они не оставят тебя в покое, пока ты сам не пошлешь их куда подальше.

Не знаю почему, но пассаж о том, чтобы «послать их куда подальше», тотчас успокоил Рода.

– Я просто хотел удостовериться, – сказал он чуть ли не виновато.

– Род, я первым сообщу тебе, если тебя арестуют. А теперь пойдем уже отсюда. Честно говоря, я устал и голова раскалывается, а тебе тоже есть чем заняться – к подружке, например, заглянуть.

– И не напоминай.

– Готов еще раз встретиться завтра с Муди? – спросил я.

– Конечно, – ответил он и просиял почти так же, как за ужином. – В то же время?

– Да, и не перебивай аппетит.

– Еще кое-что, – сказал Род, когда двери лифта открылись в фойе. – Извини, что я усомнился в твоих словах.

– Род, да ладно тебе, это ведь твое право, – ответил я, после чего он приобнял меня по-мужски – такое объятие на Кубе называют abrazo – и тотчас удалился.

Когда он вышел на улицу, я набрал на пейджере код 11 – объект идет.

Крупная авария на шоссе I-90 вынудила меня искать другой путь домой. Когда полтора часа спустя я ехал по 60-му шоссе мимо клубничной столицы мира, городка Плэнт-Сити, длительное недосыпание, наконец, дало о себе знать. Я отключился мгновенно, даже не запомнив момент перехода от бодрствования к сну. Ничего не соображая, я съехал с шоссе – слава богу, я двигался по правому ряду и мне не пришлось пересекать другие полосы, – и проснулся через несколько секунд, прокатившись метров шестьдесят по вспаханному полю. Машина забуксовала, на лобовое стекло налипла грязь.

Глава 13
Когнитивный диссонанс

9 ноября 1989 года

Мне повезло: когда я добрался до дома и забылся коротким, тревожным сном, на улице разразился ливень. Наутро машина стояла на подъездной дорожке почти чистая. Мне осталось лишь убрать несколько травинок с решетки радиатора и хорошенько пройтись шлангом по днищу. Я не видел причин сообщать об этом инциденте или вообще кому-либо о нем рассказывать.

Мне повезло не только в этом: ничего не сломалось – целехонька была и машина, и я сам. Разве что на лбу у меня красовалась небольшая шишка в том месте, которым я ударился о руль. Да плечо побаливало, видимо, от резко натянувшегося ремня безопасности, который не позволил мне врезаться головой в ветровое стекло. Не было ни трупов, ни дымящихся каркасов машин, оставшихся от лобового столкновения, произошедшего по вине Джо Наварро, уже почти бывшего агента ФБР. Я трясся, как прокаженный, всю дорогу домой с того поля, с ужасом представляя, что могло произойти. Боже, что могло случиться!

Я бы еще немного подумал об этом, но первым делом нужно было заполнить все бумаги. Без бумаг в Бюро ничто не делается, а больше всего их приходится заполнять по делам о шпионаже. В уголовных делах заполнить формы FD-302 легче легкого. В них перечисляют все, что было замечено и выявлено в ходе допроса. Как правило, все ограничивается минимумом, который необходим, чтобы доказать факт преступления, а это от силы две-три страницы. Но в шпионаже дело обстоит иначе, потому что здесь важно не только то, что было сказано и подмечено, но и как это было сказано, когда и в каком порядке. Порой нюансы контрразведки и вовсе кажутся абсурдом.

Ни в одном другом преступлении не участвует так много факторов: методы разведки, государства, конкретные дипломаты или сотрудники разведслужб, зоны работы, средства связи, способы сокрытия и перевозки, политика, контакты, внутриэтническая сплоченность, время суток, дни недели, даже история. Помимо самого преступления есть дополнительная информация, которая подсказывает, как именно противник организует шпионаж: где, как и что его интересует; как вербуются шпионы; где происходят встречи; где ведутся и не ведутся операции; сколько платят за сведения и как оценивают конкретную информацию; кто входит в число лучших оперативников и так далее.

Агенты по уголовным делам вечно обвиняют нас, контрразведчиков, в том, что наши FD-302 похожи на «Войну и мир». И правда, они гораздо длиннее отчетов по уголовным делам – составленный в то утро рассказ о последней встрече с Родом растянулся страниц на двенадцать. Но нам приходится быть въедливыми и соответствовать более высокому критерию доказательности. К тому же не всякая бумажная работа скучна.

К примеру, эту форму FD-302 заполнять было одно удовольствие. Подозреваемый Рамси признался, что говорил по собственной воле и не думал, будто ему гарантировали или хотя бы пообещали отказ от преследования. Подозреваемому Рамси сообщили его права Миранды и подчеркнули их наличие. При этом присутствовала агент Терри Муди, которая выступит свидетелем вышеописанного. Мне нужно было добавить еще немало деталей, но юридического минного поля, по которому я бродил последние несколько дней, теперь как не бывало. Я представлял, как вытянутся лица агентов Вашингтонского регионального отделения, когда они получат этот отчет по телетайпу. Что? Наварро не такой идиот, как мы думали? Вот черт!

Набрасывая черновик FD-302, я вспомнил о Греге Кехо. Наверняка эти новости его обрадуют. Я прекрасно справился с его заданием разгрести все дрова, которые наломал. Теперь мы оба могли быть спокойны. Кроме того, я подумал об адвокате Рода, кто бы он ни был. Я хотел бы, чтобы этот адвокат почувствовал всю насыщенность наших бесед, всю тяжесть признаний Рода. Пусть он даже не усомнится, что это дело основано на огромном количестве компрометирующей Рода информации, и выход только один – заявить о виновности подзащитного.

Когда я перешел к описанию последних минут разговора с Родом у лифта – его (действительно) трогательном извинении, нашем кратком abrazo, – телефон у меня на столе зазвонил. Думая, что это Муди хочет узнать, как обстоят дела, я снял трубку и чуть не нараспев воскликнул:

– Терри!

– Нет, это Род. – Его голос звучал ужасно и заметно дрожал.

– Род?

– Джо, – сказал он. – Ты должен мне помочь. У меня триппер.

Программа Академии ФБР в Куантико, Вирджиния, весьма разнообразна. Курсантам подробно рассказывают, как нейтрализовать стрелков, определять время смерти, осуществлять наблюдение, даже как снимать отпечатки пальцев с двадцати различных поверхностей, включая кожу. Но я уверен, что Академия никогда не проводила – и вряд ли когда-нибудь проведет – учебный курс, где расскажут, что делать, когда твой главный подозреваемый по делу о шпионаже звонит тебе ранним утром и сообщает, что подхватил венерическое заболевание.

Первым делом я подумал: «Черт, как мне об этом сообщить? Как озаглавить отчет? Что включить в текст, а что опустить?» Таковы реалии работы в государственных бюрократических структурах. Каждый агент контрразведки при работе с ценными источниками информации сталкивается с тем, что люди не идеальны и в дело всегда вступает человеческий фактор. Даже если человек на другом конце провода вам омерзителен, вам приходится ему помогать, потому что так поступают все хорошие агенты. Я работал с источниками более десяти лет. Половину этого времени мне приходилось играть в психоаналитика, какими бы крепкими орешками ни казались мои объекты, ведь рано или поздно у каждого возникают трудности. Но это было что-то новенькое – инфекция мочеиспускательного канала могла на время или навсегда остановить критически важное расследование.

Поэтому я забыл о своем положении агента ФБР и на время стал отцом – или его подобием.

– Боже, Род, и давно он у тебя?

– Ну, пару дней назад у меня появился зуд, а теперь все адски жжет всякий раз, когда я отливаю.

– Как по учебнику, – сказал я, вспоминая курсы фельдшеров. – И в каком же бассейне ты его подхватил?

– Очень смешно, – огрызнулся Род. – Что я могу сказать: мне было одиноко. Я ездил на Саут-Оранж-Блоссом-Трейл – знаешь, там есть пара мотелей…

«Да, – подумал я, – наш агент наблюдения ехал за тобой, когда ты завернул в один из них, тупой ты недоумок, и ради чего? И сорока минут не прошло, как ты заверил нас, что будешь лучше питаться и чаще звонить маме». Но вслух я ничего не сказал, потому что: (а) в этом не было никакого толку и (б) мне вовсе не хотелось намекать Роду, что мы за ним следим. Вместо этого я продолжил притворяться несколько разочарованным, но заботливым отцом.

– Род, – сказал я, – ты ведь слышал о СПИДе?

– Конечно.

– И ты знаешь, что количество заболевших СПИДом уже достигло уровня эпидемии как в нашей стране, так и в мире? – Я сообразил, что говорю с ним, как говорил бы с собственным сыном.

– Джо, я слежу за новостями. И довольно внимательно.

– Молодец, баранья башка, – сказал я. – Тогда тебе, наверное, известно, что, вопреки ранним предположениям, СПИД передается не только через гомосексуальные контакты?

– Нечего читать мне лекции по эпидемиологии! – рявкнул Род, вдруг обретя уверенность доктора наук из Центра по контролю за заболеваниями. – Я все это знаю.

– И что, умник, ты об этом не подумал? – ответил я уже не так по-отечески.

– Нет, – признался он.

– Точнее говоря, ты подумал, но не головой – так случается, когда кровь приливает к маленькому генералу у тебя в штанах.

Род печально усмехнулся в ответ, но я прекрасно понимал, что он действительно переживает.

– Ладно, шутки в сторону, насколько все плохо? – спросил я, понизив голос до шепота, словно разговаривая с женой о домашних делах. Я представлял, как люди проходят мимо моего кабинета, бормоча себе под нос: «Какого черта ты еще натворил, агент Наварро?»

– Слушай, Джо, – ответил Род с такой дрожью в голосе, что даже я почувствовал жжение в штанах, – плохи дела. Когда я писаю, все огнем горит. Я спать не могу.

Я ни разу не слышал в его голосе такого отчаяния.

– Что еще?

И вот, вместо того чтобы дописывать последние радостные абзацы моей триумфальной формы FD-302, я принялся делать подробные заметки о зудящем пенисе Рода, его опухших яичках, желтовато-зеленых выделениях, которые появились у него на трусах и покрылись твердой корочкой.

– Ага. Похоже на гонорею, – подытожил я, когда он перечислил все симптомы. – Поздравляю!

– Ну, спасибо.

– Слушай, это ты не можешь удержать своего дружка в штанах, да еще и дождевичок на него надеть забываешь, – сказал я, все еще пытаясь его образумить.

– Я бы посмеялся, но мне больно.

– Где именно?

– Не знаю. В животе, в кишках, везде.

– Так, дело дрянь, – заметил я. – Это значит, что инфекция добралась до мочевого пузыря, а может, и до почек.

Род не отвечал, но я слышал его дыхание – длинные, прерывистые вдохи, которые свидетельствовали, что он был не на шутку перепуган.

– Что мне делать?

– Подожди у телефона, пока я сделаю пару звонков. Пей как можно больше воды и принимай аспирин раз в четыре часа.

– Зачем?

– Потому что я так сказал! – рявкнул я и бросил трубку на рычаг.

У меня не было времени объяснять, что его мочеиспускательному каналу пойдет на пользу такая промывка, которая к тому же поможет не допустить почечного застоя. ФБР, Совету национальной безопасности, Агентству национальной безопасности, нашим приятелям из Лэнгли, немцам и НАТО не терпелось узнать, что может сообщить Род. Но пока мне предстояло стать сиделкой для мистера Суперчлена, который в лучшем случае подхватил гонорею, а в худшем – и вовсе СПИД. Листая страницы своей телефонной книжки, я вспомнил, почему мы, агенты, так ценим гибкость. Без гибкости в нашем деле никуда.

Первым делом я позвонил врачу, который дал самую крупную рекламу в телефонном справочнике, предположив, что врач, столь откровенно зазывающий к себе пациентов, обладает довольно низким этическим порогом. Однако тот отказался говорить со мной, пока я не запишусь и не заплачу за «полный» трехэтапный осмотр, включающий анализ крови, а потому я так и не пробился дальше ассистентки в приемной.

После этого я связался с одним из врачей, у которых каждые несколько месяцев повышал квалификацию, чтобы не лишиться статуса фельдшера. Но он не поверил мне на слово.

– Слушай, Фред, – начал я, – один мой друг…

– Друг? – уточнил он.

– Да, друг. И этот друг подумывает, что подцепил триппер.

– То есть твой друг [огромные воздушные кавычки, по крайней мере, как мне показалось] страдает от болей при мочеиспускании?

– Очень страдает… как он говорит.

– Значит, болезненное мочеиспускание, – сказал он, напоминая мне верный термин для описания этого состояния.

– Да, спасибо, Фред, но сейчас не время для педантизма, – ответил я, закатив глаза.

– Яички опухли? – спросил он.

– Именно.

– Выделения?

– Желто-зеленые.

– Джо, – сказал Фред, – может, просто перейдем к делу? Давно ты это подхватил? И почему мы обсуждаем это по телефону?

Мы еще немного поиграли в вопросы и ответы. Фред явно ставил под сомнение мою историю, но допускал, что, поскольку я работаю в ФБР, я, возможно, все же не вру.

– Давай поступим так, – сказал он. – Я выпишу рецепт на двадцать один день тетрациклина. Он все убьет, но твоему другу придется принять полный курс. Если не уничтожить гонорею, она может затаиться на неделю, а потом вернуться с новой силой. Понимаешь?

Я заверил Фреда, что все понимаю, и от всего сердца поблагодарил его за помощь. Но стоило мне повесить трубку, как я засомневался в успехе своего предприятия. Прежде всего, если тетрациклин будет выписан на мое имя, а я передам его Роду, я фактически окажу ему медицинскую услугу. Во Флориде ведение медицинской практики без лицензии считается уголовным преступлением третьего порядка, даже если ты носишь жетон.

В связи с этим у меня возникло второе, гораздо более серьезное опасение. Я задумался, светит ли нам с Лусианой провести свою старость в относительном комфорте или в полной нищете. Работая в ФБР, состояния не сколотишь, но двадцать пять лет стажа дают тебе право на пенсию в размере трех четвертей последнего годового заработка. Они будут выплачиваться ежегодно до конца твоих дней, даже если когда-нибудь ты выиграешь в лотерею, заработаешь миллиарды в собственной компьютерной компании или просто будешь каждый день греться под солнцем Флориды.

Лично я надеялся лет на тридцать спокойной жизни после выхода на пенсию – я был должен их жене после всех пропущенных ужинов, школьных утренников, праздников и дней рождений Стефани. Но осуждение по статье за уголовное преступление третьего порядка могло поставить крест на моей карьере, особенно учитывая количество нажитых врагов, занимавших высокие посты в штаб-квартире и за ее пределами.

Я представил, как меня ведут в наручниках после ареста за распространение лекарственных средств и как я делаю бургеры (после освобождения под честное слово) в какой-нибудь захудалой забегаловке возле Буш-Гарденс, потому что больше никто не берет меня на работу.

Ничего хорошего в этом не было ни для меня самого, ни для моей семьи. Я также вспомнил, как на курсах авиаподготовки меня учили никогда не принимать решения в состоянии крайней усталости, когда ненормальное кажется нормальным. Именно в такой ситуации пилоты садятся на шоссе вместо взлетной полосы или набирают высоту, когда нужно снижаться.

Когда я снова снял трубку, то нашел общественную клинику в Орландо, подчеркнул свой статус специального агента ФБР и взмолился, чтобы директор клиники в тот же день приступил к лечению Рода, заверив, что федеральное правительство берет все расходы на себя. В итоге платить федералам не пришлось. Расходы взял на себя округ Оранж, а директор клиники, бывший флотский врач, нашел в своем расписании окно в три часа дня.

Я тотчас позвонил Роду, который, как я велел ему, торчал возле таксофона рядом с трейлерным парком. Велев ему тащить свою задницу в клинику, я напомнил, что в половине седьмого мы с Муди будем ждать его в «Эмбасси Сьютс», откуда поедем на ужин.

– Постарайся привести себя в порядок, Род, – сказал я. – И не говори никому об этой щекотливой ситуации.

– Ты ведь Муди не скажешь?

– Нет, это останется между нами.

– Хорошо. Но я, наверное, не смогу сегодня с вами встретиться.

– Почему?

– Я вчера не вышел в ноль и даже потерял деньги. Сейчас я в минусе на двадцать три доллара, а у меня в кармане только восемьдесят шесть центов. Этого не хватит на бензин, чтобы к вам приехать.

– Ладно, Род, – сказал я, сделав несколько глубоких вдохов, – план такой. Идешь в клинику, делаешь ровно то, что тебе там скажут, а в половине седьмого я приеду в твой трейлер и привезу ужин. Поедим и поговорим. Агенту Муди дадим сегодня отдохнуть.

На другом конце провода повисло молчание. Когда Род наконец ответил, его голос звучал сдавленно, словно он плакал.

– Спасибо, Джо, – сказал он. – Спасибо огромное. Этот триппер меня убивает, – добавил он и повесил трубку.

– Тебя убивает? – бросил я телефону и своим шкафам. – Да твой триппер меня уже чуть не убил.

Тут в мой кабинет вошла Ширли с планшетом в руке.

– Мистер Наварро! – воскликнула она, словно весь день только и ждала этого момента.

– Что теперь?

– Мистер Наварро! – повторила она еще восторженнее и постучала по планшету указательным пальцем.

– Да, Ширли?

– Ты более шести недель не появлялся на стрельбах!

– Я был немного занят… – начал я, думая, что не брал отгула, чтобы поиграть с дочерью, а также…

– В правилах сказано, что стрельбы нужно посещать каждые четыре недели. Ты [изучая планшет] отстаешь на две недели. А это… [долгая пауза для подсчета] Это на 50 процентов больше нормы!

– Ширли…

– А еще…

– Что еще?

– А еще, – сказала Ширли, наметанным взглядом изучая аккуратные, но высоченные стопки бумаг у меня на столе, на шкафах и всех остальных плоских поверхностях, – тебе не помешало бы прибраться в кабинете и подготовиться.

– К чему, черт возьми?

– К визиту директора тринадцатого числа.

– Судьи Сэшнса?

– Джо, он директор уже более двух лет, – снисходительно ответила Ширли.

– Я знаю! Он едет к нам? В Тампу?

Ширли сказала еще снисходительнее (если такое возможно):

– Разве тебе пришлось бы прибираться в кабинете, если бы он ехал, скажем, в Майами?

А-а-а! Только директора со всей его свитой нам здесь не хватало!

– Мы узнали этим утром, – широко улыбаясь, сказала Ширли, развернулась на каблуках и направилась в соседний кабинет, чтобы обрадовать следующего агента.

Корнера в тот день на работе не было – он улетел в Академию в Куантико на какой-то тренинг для руководителей подразделений. Кто еще мог объяснить мне причины неожиданной экскурсии по нашей системе?

До меня доходили слухи, что старая гвардия в штаб-квартире не слишком довольна Биллом Сэшнсом, его стилем руководства и его женой, которая влияла на его решения. Кроме того, пилоты Бюро – те еще сплетники – поговаривали, что мистер и миссис Сэшнс слишком часто пользуются служебным самолетом, причем далеко не всегда летают по рабочим делам.

Это было не мое дело, но чем больше судья Сэшнс (который настаивал именно на таком обращении) путешествовал по стране, тем больше работы было у ребят из SWAT. В нагрузку к своим основным обязанностям им приходилось подрабатывать телохранителями директора (и его жены).

Я подозревал, что новости о Конраде и Рамси, которые продали противнику военные планы НАТО, потрясли Сэшнса, ведь его Вашингтонское региональное отделение уже объявило дело закрытым. Я слышал по сарафанному радио пилотов, что Сэшнс более политизирован, чем его предшественник, Уильям Уэбстер, а хорошее шпионское дело как нельзя лучше помогает добиться расположения Белого дома и СМИ.

Когда я приехал к Роду, он сидел на пороге своего трейлера. Отлично, подумал я, любовницы и любовника здесь нет, а значит, ничто не омрачит атмосферу. Но все равно настроение у него было на нуле, хотя на время его оживила еда из «Перреры».

Я привез два больших пакета: черную фасоль, курицу с рисом, жаркое с мясом и даже две больших чашки кубинского супа гарбанзо. Такой плотный ужин должен был помочь Роду хотя бы немного прийти в себя.

Но только мы раскрыли второй пакет, как печаль вернулась к нему. Он не просто заплакал, а зарыдал, чуть не захлебываясь слезами, и расстроил его, похоже, этот несчастный трейлер.

– Пойдем прогуляемся, Род, – сказал я, закрыв пакет с едой и убрав его в свою машину, где до него не могли добраться ни грызуны, ни вернувшиеся любовники.

– Я не понимаю, – сказал Род, когда наконец смог совладать с эмоциями. – Знаешь, я ведь дал ей крышу над головой; я делаю все…

– А она трахается с другим парнем под твоей крышей?

– Джо…

– Род, можно кое-что тебе сказать?

Он кивнул.

– Брось ты эту девчонку. Это ненормально. Тебе нужно что-то другое.

– Ага, – сказал он, соглашаясь со мной, – но не могу же я просто выставить ее на улицу.

«Род, – хотел сказать я, – ты можешь не только выставить ее на улицу, но и облить кайенским перцем член ее Ромео, и все равно ни один присяжный тебя не осудит». Но Род не этого хотел. Я не сомневался, что его проблемы в личной жизни – лишь ворота к такой жести, которой мне было и не представить. Я не знал, хочу ли их открывать, но иного способа помочь ему не видел.

– Дело ведь не только в девушке? Да, Род? Не в трейлере?

Он смотрел на меня со слезами на глазах, зажав сигарету тонкими губами. Вряд ли его вес дотягивал до 60 кг. С того момента, как мы с Муди начали встречаться с ним, он таял на глазах. Не будь наших совместных ужинов, он бы и вовсе, наверное, стал собственной тенью.

В этот день Род выглядел хуже обычного – возможно, виной тому был его триппер. От него воняло – иначе не скажешь. Изо рта у него разило куревом и затхлостью. Я привык считать это место парком израненных душ, но теперь, в сгущающихся сумерках, увидел, что Рамси выделяется даже на их фоне.

– Что такое, Род? – спросил я и положил руку ему на плечо, разворачивая его к себе лицом. – Что не так?

И тут он окончательно потерял самообладание.

– Все, Джо, – сказал он. – Все на свете.

Пока Род в буквальном смысле рыдал у меня на плече, мы анализировали его никчемную жизнь. Он толком не знал своего отца. Мать подводила его снова и снова. В восемнадцать они с приятелями ограбили банк. В армии он провалил тест на наркотики, и теперь в этом не было ничего смешного – мне стало очевидно, что он отчаянно скучает по службе. Он вынужден часами стоять в очереди в международном аэропорту Орландо и платить за аренду такси, которую он мог себе позволить, только если клиентов было больше, чем времени. («Почему бы тебе не поработать возле отелей, Род? – предложил я. – Может, будешь возить людей в аэропорт, а не из аэропорта? Расстояние одинаковое, но возле «Эмбасси Сьютс» не бывает больше пары такси». – «В очереди хоть поболтать есть с кем», – возразил он.) Его обманывали даже ребята с «Эй-би-си ньюс», которые давали ему обещания (Род не сказал, какие именно) и никогда не исполняли их.

Мы пошли дальше по трейлерному парку, и тут я понял, какое слово лучше всего описывает жизнь Рода. «Незаконченность». То чувство, когда за многое берешься, но не имеешь ни четкого плана, ни видения. Род вечно к чему-то стремился, но никогда ничего не достигал. Он ограбил банк (по крайней мере, он сам так сказал – мне предстояло это проверить), но остался без гроша в кармане. Он погубил свою армейскую карьеру пристрастием к каннабису. Он привез в свой трейлер подружку, даже не подумав, что она будет трахаться с другим на его кровати. Он арендовал такси, чтобы ждать в долгой очереди и болтать с другими таксистами, без сомнения впечатляя их своей эрудицией. Мы не могли проверить, сколько Роду перепало за его шпионскую работу – сам он сказал, что получил две сотни баксов за перевозку документов и пять сотен за кражу военных планов, – но наверняка ему перепала лишь крошечная доля того, что заплатили Клайду Конраду.

Боже, подумал я, когда мы снова подошли к трейлеру Рода, да Конрад, наверное, считал этого парня подарком судьбы. Род был умным, вечно нуждался в деньгах и не мог довести до конца ни единого дела, но при этом готов был участвовать в самых рискованных мероприятиях.

Беседа шла вовсе не так, как я привык. Не было ни правильно расставленных кресел, ни какого-либо сценария. Я не следил, кто за кем идет. Я импровизировал, а потому, когда мы вернулись к трейлеру Рода, сделал еще один стратегический шаг: вытащил две купюры по двадцать долларов и протянул их ему, не заходя внутрь.

– Вот, держи, – сказал я. – Только не трать на наркотики. Или на алкоголь. Или на нее, – добавил я, качнув головой в сторону двери.

– Само собой, – ответил Род.

Он похлопал меня по спине, поблагодарил за «классный ужин» и беспечно направился к своему трейлеру, подняв хрустящие двадцатки над головой, чтобы я их видел. Тут-то я и понял, что сплоховал: этот негодник вынудил меня потратить больше двух часов на дорогу, только чтобы получить приличный ужин и попрактиковаться в мелодраматическом жанре. Более того, если я правильно разгадал суть этих хлопков по спине и бодрого ухода, Род хотел, чтобы я это понял.

Вот в чем заключалась проблема с Родом: даже если его рыдания были настоящими, нельзя было понять, насколько он искренен.

Прежде чем отправиться обратно в Тампу, я купил паршивый кофе в магазине возле трейлерного парка, решив, что предпочту изжогу еще одному съезду с дороги.

Преодолев четверть пути, я уже не сомневался, что меня обставили, обдурили, обули, обвели вокруг пальца и лишили не только времени и сорока баксов, но и эмоционального, и интеллектуального покоя.

Род хотел выбить меня из равновесия – заставить нервничать, проникнуться сочувствием к нему, а затем сыграть свою шутку. Вот к чему все это было. Ха-ха. Как знать, может, даже триппер – лишь часть игры. Видит бог, я сам не осматривал его член, да это и не имело бы смысла. Но я сделал тот первый звонок и договорился о лекарствах для него. А еще фактически купил его признание.

На полпути к дому я стал думать иначе. Никчемность жизни Рода была слишком реальной, чтобы оказаться игрой, и слишком глубоко продуманной, чтобы быть лишь способом: (а) разрушить жизнь Джо Наварро и/или (б) обеспечить закрытие дела против Рамси.

Поэтому остаток пути я обдумывал парадоксальный характер своих действий. К примеру, было странно, что я приходился Роду и психотерапевтом, и дознавателем. Тем, кто должен помочь ему обрести стабильность, и тем, кому в конце концов предстояло написать обвинительное заключение по этому делу, стать главным свидетелем обвинения и, в идеале, обречь его на остаток жизни за решеткой.

Когнитивный диссонанс? Еще какой.

Но выхода, похоже, не было. На этом этапе никому, кроме меня, было не под силу вытащить из Рода остаток истории. (Пожалуй, даже Муди не смогла бы вывести его на чистую воду, хотя сообщать ей об этом я не собирался.)

Когда вдалеке показались огни Тампы, я включил местную новостную радиостанцию. Бах! Пока мы с Родом бродили по парку потерянных душ на окраине Орландо, почти в 8 тысячах километрах от нас, в разделенном Берлине, немцы снесли знаменитую Берлинскую стену.

Прекрасно, подумал я. Прощай, марксизм/ленинизм/сталинизм и все такое. Но медведь опаснее всего, когда он ранен. У окровавленного советского медведя все еще оставались килотонны ядерных зарядов, чтобы стереть с земли все крупные европейские и американские города, от Вены до Лос-Анджелеса, и более чем достаточно ресурсов, чтобы добраться до Луны и даже дальше. Какие еще козыри были у кремлевских безумцев? Мне приходилось лишь гадать. Запаникуют ли они? Начнут ли какую-нибудь заваруху? В конце концов эти мысли опять привели меня к одному человеку: Роду.