Текст книги "Три минуты до судного дня"

Глава 19
В Гнезде Антенн

Чуть позже Марк снова к нам присоединился, и мы вчетвером отправились в АНБ на взятой в штаб-квартире машине. По дороге мы ненадолго остановились пообедать, а затем с трудом пробились на парковку Гнезда Антенн – преодолеть систему безопасности оказалось не так-то просто, особенно мне. У меня был высочайший уровень допуска, однако в компьютерной системе АНБ я почему-то был записан как «Джозеф», хотя во всех моих документах значилось имя «Джо».

В конце концов, потеряв целых полчаса драгоценного времени, мы решили проблему и были допущены в святая святых. Там нас встретили женщина и двое мужчин, которые велели нам оставить все, кроме бумаги и карандашей (не ручек), и привели в такое стерильное помещение для работы с секретными документами, какого я в жизни не видел. Когда дверь закрылась, а наши уши привыкли к перепаду давления, наши спутники наконец представились.

Сотрудники АНБ использовали только личные имена: Эмили явно была главной, хотя узнать их должности мы не могли; старший из мужчин назвался Леонардом, а младший, у которого из кармана рубашки торчало сразу три карандаша, – Генри. Я же представил всех членов нашей команды, сообщив имена, фамилии и должности: все мы были специальными агентами, за исключением Марка, который работал старшим научным сотрудником.

Как только я закончил, Эмили сразу перешла к делу. В ее голосе слышались начальственные нотки.

– Спасибо, что приехали. Мы благодарны вам за помощь. Само собой, мы крайне озабочены нарушением интересов АНБ.

– Конечно.

– Леонард и Генри – наши лучшие технические специалисты в этой области и помогут вам с расследованием, проверкой сведений и поиском подтверждений. Если ваш источник не врет, мы никогда еще не сталкивались с одновременным нарушением безопасности такого количества систем. Мы обеспокоены, но в то же время относимся к информации крайне скептически.

– Я бы тоже в ней сомневался, – сказал я, – если бы это был не Родерик Джеймс Рамси.

– Мистер Наварро, вы верите всему, что он говорит? – спросил Генри.

Он сильно нервничал. На его левой брови почти не осталось волос, а кожа вокруг покраснела.

– Нет, – ответил я, – не всему. Моя работа заключается в том, чтобы заставить Рамси раскрыться, зафиксировать [служебное словечко] все его слова и затем проверить их подлинность.

– Понимаю, – сказал Леонард, которому, судя по походке, речи и стилю одежды, было уже под семьдесят. Он был похож на гарвардского математика, работающего в подвальном кабинете без окон, где висят старые, истертые, как заплатки у него на локтях, огромные доски, на которых пишут мелом, а не маркером.

Эмили выглядела напряженной – даже пучок у нее на голове был стянут слишком сильно. По ее манере речи я решил, что у нее несколько докторских степеней, но не в области математики. Скорее всего, она была инженером. Если бы я мог поспорить, я поставил бы на MIT[33]33
  Massachusetts Institute of Technology (MIT) – Массачусетский технологический институт.


[Закрыть]. Она говорила сквозь зубы, что было типично для жителей северо-восточных районов страны, но при этом стояла, высоко подняв голову и держа руки за спиной. Из этого я сделал вывод, что она, возможно, некоторое время жила в Англии, наример работая в Центре правительственной связи, британском эквиваленте АНБ.

– Мы видели ваши отчеты, так называемые формы FD-302, – начал Генри. – Очевидно, вы записывали все слова Рода. Но слова порой врут. У нас есть к вам ряд вопросов.

– Задавайте.

– Прежде всего скажите, знали ли вы о системах АНБ? О предохранительных устройствах, о…

Я перебил Генри:

– Как я понимаю, вы хотите проверить, не могли ли мои знания ваших «систем» каким-то образом передаться Роду по воздуху? Не отравил ли я источник? Вопрос хороший, но мой ответ – нет. Я никогда прежде не знал об этих системах. Все, что я написал, я узнал от Рода.

Следующей в разговор вступила Эмили. В ее голосе слышалось некоторое высокомерие или академическое превосходство. Я подозревал, что она смотрит свысока на всех, не исключая даже Леонарда и Генри.

– Зачем ему рассказывать вам об этом? Если он действительно так умен, как вы говорите и как подтверждает армейский тест его IQ – хотя этот тест вряд ли можно назвать эталонным способом определения уровня интеллекта, – он не мог не понимать, что дает вам улики против самого себя.

Не успел я ответить, как Рич, который обещал мне молчать, вдруг встал на мою защиту.

– Потому что Джо относится к нему с уважением, – сказал он.

Я взглянул на Рича так, как мой отец смотрел на меня, желая поставить меня на место, и продолжил сам:

– Рич прав, я действительно считаю, что Род меня уважает, к тому же он мне доверяет. Сейчас я, пожалуй, его единственный друг.

– И только? – озадаченно спросила Эмили, не в силах принять доверие в качестве фундаментальной человеческой мотивации.

– Я бы хотел сказать больше, – ответил я, – но этим дело и правда ограничивается. Я ему нравлюсь, и мы неплохо ладим.

По лицу Эмили я понял, что это шло вразрез со всеми принципами допроса, которые она почерпнула из телепередач, а возможно, и со всем ее пониманием человеческой природы. АНБ нанимало инженеров и математиков. Они все были экспертами по вычислениям и абстрактным мирам, но не слишком хорошо разбирались в социальной инженерии. Если бы я сказал Эмили, что одной из причин, по которым Род признался мне во всех своих грехах, даже рискуя собственным благополучием, было то, что я помог ему избавиться от триппера, возможно, она бы и вовсе упала в обморок от шока.

Леонард Старший, как я успел его прозвать, оторвался от своих заметок и продолжил расспросы. Я подумал, что эти ребята готовились к разговору не меньше моего, вот только я задавал такие вопросы подозреваемым и обвиняемым в преступлениях.

– Род утверждает, что предохранительные устройства были скомпрометированы. Он хоть раз описывал их – рассказывал, как они выглядят?

– Да, и у вас есть эти данные, однако мы не знаем, насколько точны его описания. Мы запросили копию в целях обеспечения доказательной базы, но пока не получили никаких документов, которые позволили бы нам подтвердить его слова.

Прежде чем задать следующий вопрос, Генри взглянул на Эмили, и нам всем пришлось вытерпеть неловкую паузу, пока она наконец не кивнула ему в ответ.

– Что ж, – сказал Генри, – само собой, мы изучили ваши отчеты. Должно быть, Рамси действительно видел эти материалы и инструкции к ним. В этом у нас сомнений нет. Но точно ли они попали в руки противника?

– Все, что крали Род, Конрад и неизвестные подельники по просьбе Конрада и Рамси, продавалось за границу, порой даже не раз. Такой ответ вас устроит?

Похоже, ответ их устроил, поскольку трое сотрудников АНБ переглянулись, с трудом скрывая свой страх. Если бы они еще плотнее сжали челюсти, зубы не выдержали бы.

– Что насчет ламинированных указателей подлинности сообщений с разрешением на применение ядерного оружия? – продолжил Генри. – Думаете, он украл и их?

– Да, Генри. Я думаю, что они и были его основной целью, основным источником дохода. Поэтому он оставил один себе – он должен был стать предметом его последней сделки. Но затем он запаниковал и уничтожил его, когда я появился. Он в мельчайших подробностях описал, как именно уничтожал эту вещь. Поэтому у меня нет оснований ему не верить, даже если эти сведения вгоняют здоровенный гвоздь в крышку вашего гроба.

Теперь снова настал черед Леонарда. Его голос смягчился, но от этого почему-то стало еще страшнее.

– Должен сказать, сначала мы ничему из этого не поверили – ни вам, ни Рамси. Затем мы воссоздали процесс сжигания. Эти материалы всегда либо разрезаются на части, либо уничтожаются химическим путем, но мы сожгли образец ровно так, как вам описал Рамси, даже вышли на улицу и воспользовались одноразовой зажигалкой. Мы разломали образец и воссоздали все по пунктам. Все материалы – их немало, и некоторые весьма специфичны – горели точно так, как он сказал: каждый по-разному, в соответствии со свойствами химикатов, которые используются при его изготовлении. Мы считаем, что он не мог такое придумать.

– Я рад это слышать, – признался я, – потому что этот аспект мы сами проверить не могли.

– Еще кое-что, – продолжил Леонард. – Рамси описывал, как он избавился от двух хранителей сейфа. Честно говоря, нам показалось, что это, так сказать, отдает голливудщиной. Дело в том, что в центр управления не положено впускать никого, кроме хранителей документов.

– Банки тоже грабить не положено, – возразил я. – Не положено ни убивать, ни растрачивать деньги работников, ни перевозить через границу миллионные партии кокаина. Но знаете, Леонард, такое случается сплошь и рядом. Хотите знать, что я думаю?

Он кивнул, не сверяясь с Эмили. Видимо, это была привилегия сотрудника, которому оставалось немного до пенсии.

– Я думаю, этим парням там так скучно, что они забывают о правилах. Отсюда и наркотики, и алкоголь, и измены, и проститутки, и что угодно еще. Род либо сам заметил комбинации замков, либо, как он и сказал, эти парни действительно настроили их таким образом, чтобы в случае войны сейф можно было открыть с одного оборота. Как бы то ни было, насколько я знаю и могу судить по вашим словам, Род действительно получил доступ к этим материалам. А для него главное было, не какую опасность эти материалы представляли для Америки, Запада или всего мира, а какую цену за них готовы были заплатить – и платили в этом случае Советы.

– Русские, – поправила меня Эмили.

– Русские они сейчас, но Советы неискоренимы. Мы их главный враг и всегда им останемся, как бы они себя ни обозвали.

– Как насчет ключей шифрования? – спросил Генри.

– Считайте их утраченными, – ответил я. – Украсть их было проще всего, потому что в холодные дни ребята из центра управления не носили документы на сжигательную установку, как и сотрудники отдела коммуникаций. Зато услужливый Род Рамси не упускал случая им помочь, ведь он все равно шел туда же.

К этому моменту наши товарищи из АНБ казались еще более обеспокоенными, чем когда мы вошли в защищенную комнату. В голове крутился вопрос: «Неужели это я вас так расстроил?» Но, к счастью, я не успел его задать, потому что инициативу перехватила Эмили.

– Такого прорыва безопасности у нас еще не случалось, – сказала она. – Это хуже дела Джона Уокера[34]34
  Джон Энтони Уокер (1937–2014) – дежурный офицер связи штаба командующего подводным флотом США в Атлантическом регионе, агент внешней разведки СССР.


[Закрыть]. Уокер поставил под удар наш флот. Дело было серьезным, но оно меркнет в сравнении с этим. Теперь у противника есть все. Если Рамси не врет, они могут провести полный инженерный анализ нашей системы управления ядерным вооружением. – Эмили искусала все губы, и ее помада совсем стерлась.

– На самом деле, Эмили, дела еще хуже, – заметил Леонард, вставая. – Они могут не только провести инженерный анализ системы. Они читают наши сообщения, имея ключ к шифру. Это плохо сейчас, когда они перехватывают все сообщения в реальном времени, но станет еще хуже, если дело дойдет до ядерного противостояния.

Теперь он полностью завладел моим вниманием, а также вниманием Марка, Рича и Сьюзен.

– Разрабатывая систему, мы не предполагали такой ситуации, – продолжил Леонард с уверенностью человека, который сам принимал участие в этой разработке. – По очевидным причинам мы работали над скоростью и гибкостью системы. Но если кто-то заменит ядерный аутентификатор на подделку, которая выглядит точно так же, но содержит другой набор цифр, запуск станет невозможен. Мы не сможем ничего сделать, если в нашу сторону полетят ракеты. Здесь даже не понадобится шпион, который будет все воровать, как воровал Рамси. Достаточно человека, который просто заменит реальный аутентификатор поддельным, что в миллион раз проще.

Мне и так было не по себе, но после этого сердце и вовсе упало. Подтверждались мои худшие страхи, а у нас до сих пор не было права на арест Рода.

– Этого человека нужно немедленно арестовать, – сказал Генри. Леонард и Эмили согласно закивали.

– Согласен, – ответил я, – но здесь решать не мне.

– Понятно, – сказала Эмили. – Мы можем продолжать работу здесь, в столице. Но, если вы не возражаете, мы готовы приехать в Тампу и помочь с подтверждением всего остального.

– Чем больше народу, тем веселее, – ответил я, не думая, что Джейн Хейн из Вашингтонского регионального отделения скажет хоть слово против. – Но вам следует знать, что я буду давать показания по делу Конрада в Германии и кое-что из этого всплывет на суде.

– Почему?

– Потому что это правда и потому что меня могут обязать сообщить обо всем, что рассказал нам Рамси.

– Плохи дела, – сказал Леонард и снова сел.

– Думаете? Вы переживаете за свои системы, и я это понимаю, но сам я боюсь, что Рамси сбежит со всеми знаниями, которые хранятся у него в голове.

Вернувшись в образ уверенной начальницы, Эмили вынесла итоговый вердикт:

– На следующей неделе мы прилетим в Тампу и привезем кое-какие документы, которые можно показать Рамси, чтобы проверить, не врет ли он. Мы должны получить научные доказательства.

– Прекрасно. Рич позвонит вам и сообщит контактную информацию. Но я могу сэкономить вам время – все, что поддается проверке, окажется правдой.

– Посмотрим, – ответила Эмили заносчиво.

После этого нас поблагодарили за визит и проводили к выходу.

Мы ехали по старому шоссе Балтимор – Вашингтон, направляясь обратно в столицу, чтобы вернуть машину в Бюро. Я вдруг снова осознал масштабы этого дела.

– Как они объяснят все это президенту? – сказал я. – И когда?

Ответ Марка стал квинтэссенцией цинизма.

– Все просто. Когда они поймут, как свалить все это дерьмо на тебя, милый Джо. Так и работают в Вашингтоне.

Глава 20
Варианты выбора

Эмили не прилетела во Флориду, но Леонард и Генри сдержали слово и приехали в Тампу, хотя и не через одну, а через две недели после нашей встречи в АНБ. Они по-прежнему использовали лишь личные имена и настояли, чтобы я встретил их с самолета. К запястью Генри, прямо как в кино, был наручниками прикован огнеупорный дипломат, сделанный из материала, которого я никогда прежде не видел. Внутри лежали фотокопии всех секретов нашей национальной безопасности.

Не теряя времени даром, мы сели в машину, доехали до Орландо и сняли номер в «Эмбасси Сьютс». По дороге к лифту Генри удивился, что сотрудники отеля уже обращались ко мне по имени.

– Еще бы, – сказал я. – За последние полгода я здесь останавливался больше двадцати раз.

Первым делом нам нужно было поселить Леонарда и Генри в номер, который сообщался с нашим обычным номером 316. Мы пришли к такому решению по трем причинам. Во-первых, Род не должен был их видеть. Во-вторых, что важнее, привезенные ими материалы «технически» не могли оставаться вне их поля зрения. Однако они могли немного нарушить правила, если находились в смежном номере. В-третьих, что важнее всего, им велели не смотреть на нас, не слушать беседу и никоим образом не наблюдать за взаимодействием Рода с привезенными материалами. Иначе их могли вызвать в качестве свидетелей в суд, а это страшный сон любого сотрудника Агентства национальной безопасности.

Пока Генри отстегивал дипломат от своего запястья, оба наших гостя признали, что их впервые привлекли к «работе над расследованием». Они так нервничали, что я дал им мою радиоустановку с наушниками, чтобы они могли прослушивать частоту нашего наблюдения. Я велел им сидеть на полу все время, пока за стенкой будет Род.

– На полу? – переспросил Леонард, явно переживая, как это воспримут его семидесятилетние кости.

– Так тише всего, – объяснил я. – Мебель скрипит. Ваши кости скрипеть не будут, пока вы не захотите встать.

Он улыбнулся. Когда я закрывал дверь в соседний номер, они были похожи на двух ребятишек, получивших в подарок первую в жизни рацию.

Двадцать минут спустя Род постучал в дверь номера, когда я изучал буклет с фотокопиями. Я заманил его сюда, пообещав новый тест – это было все равно что размахивать мясом перед носом у льва.

– Род, спасибо, что пришел, – по традиции я обнял его и пригласил на обычное место на диване. – У меня к тебе важное и срочное дело.

Я выбрал эти слова не случайно. Мне хотелось, чтобы он сосредоточился на «важности и срочности» моих вопросов, а не на том, что он в итоге увидит.

– Вот как мы поступим. Ты посмотришь на эти фотокопии и покажешь мне все, что ты видел, брал, крал и/или передавал венграм. Выбирай только те предметы, которые ты можешь идентифицировать по собственному опыту.

Род взглянул на меня, словно спрашивая: «Это вообще законно?» Я утвердительно кивнул, и он, не раздумывая, принялся изучать фотографии. АНБ составило буклет, полный интересных объектов, но я понятия не имел, какие из них настоящие, а какие поддельные. Я подозревал, что Рамси было интересно разглядывать картинки, но он, как радар, замечал лишь реальные цели.

– Страница два, A4, страница три, B6, страница четыре, C7, – скороговоркой произнес он, после чего закрыл буклет и направился к двери. – Мне надо бежать. Я сегодня работаю.

Я знал, что таким образом Род набивает себе цену, как гроссмейстер, перепрыгивающий от стола к столу и ставящий всем шах и мат.

– Ты уверен? Проверить свои ответы не хочешь? – спросил я, когда он взял одну из бутылок с водой, прежде чем выйти из номера.

– Нет. Это ведь все?

– Конечно, – сказал я, и он убежал, закончив самый короткий наш разговор.

Я постучал в соседнюю дверь, и Леонард с Генри удивленно вскочили с пола. (Правда, вряд ли можно сказать, что Леонард «вскочил».)

– Что случилось?

– Он изучил буклет и сказал, что ему пора.

– Что? Он вернется?

– Не за этим. Он сегодня работает.

Как только я сказал это, мой пейджер известил, что за Родом установлено наблюдение на парковке. Все еще слушавший канал связи Генри подтвердил это.

– И что он сказал?

– Страница два, A4, страница три, B6, страница четыре, C7.

– О боже, – пробормотал Генри, когда я передал ему буклет. – Он нашел все три.

– Все три, – эхом повторил Леонард, который так низко опустил голову, что я побоялся, как бы он не отключился. – Все три.

– Джентльмены, – сказал я, когда Генри принялся упаковывать буклет обратно в свой огнеупорный дипломат, – я понимаю, что вы должны вернуть буклет обратно. Но теперь он служит правительственной уликой, поэтому я запишу, что он находится у вас на хранении. Вам необходимо сохранить его до суда и подписать расписку в его получении. Прошу вас, не вносите никаких изменений в буклет. Как улика, он подпадает под действие федеральных норм, регулирующих уголовное судопроизводство.

– Что? – почти одновременно воскликнули они.

– Добро пожаловать в мой мир, ребята.

Сам я не мог не думать о более серьезных последствиях проведенной проверки. Род не только подтвердил, что сказал нам несколькими неделями раньше, но и снова перевернул наш мир с ног на голову. Сомнений больше не осталось. Все было хуже, чем кто-либо мог предположить. Это был самый страшный прорыв системы безопасности в американской истории.

Глава 21
Лицом к лицу

Список дел перед отъездом в Германию:

Связаться с Генри и Леонардом [без фамилий] из АНБ и сообщить им, что в период моего отсутствия с ними будет контактировать Рич Лихт. С того первого визита сотрудники АНБ прилетали в Орландо чуть ли не каждую неделю, привозя с собой какой-нибудь тест для Рода в надежде (как я догадывался) опровергнуть факт, что он на самом деле украл секреты АНБ и продал их противнику. Каждый раз они улетали лишь более подавленными и более убежденными, что Род действительно сделал то, о чем говорил.

Покрыть мое трехмесячное отставание по стрельбам и прочим тренингам, пока Ширли и инструктор Брайан не начали писать кипятком. К несчастью, с этим у меня не сложилось. Сдать зачет по стрельбе я мог и во сне, но когда Брайан начал читать мне лекцию о том, как сохранять профессионализм в рукопашном бою, я сказал ему: «Иди в задницу и не мешай мне». Я слишком устал и вымотался, чтобы выслушивать все это дерьмо. «Ты ведь знаешь, мне придется об этом донести», – промямлил Брайан. «Отлично, – ответил я. – Может, тогда меня наконец снимут с этого дела и я смогу отдохнуть».

Подготовиться к суду над Клайдом Конрадом. От источников в военных кругах я знал, что в деле Конрада зияют огромные дыры, которые можно залатать лишь историей Рода Рамси. Поскольку на суде я фактически должен был заменить Рамси, удар придется держать именно мне. Целую неделю я изучал тридцать шесть томов материала и сотни страниц показаний Рамси, сверяя имена и даты и освежая память, прямо как перед важным представлением. Впрочем, суд и есть представление: он напоминает театр, где надо заставить зрителей тебе верить.

Возможно, самое важное: сказать Роду, что я делаю. Я долго обдумывал это. Было бы гораздо хуже, если бы он узнал о моем выступлении на суде против Клайда из прессы или через давнишний контакт. Я должен был признаться ему сам. В любом случае риск был невероятно высок. Род свободно говорил по-немецки, по-японски и по-испански; он мог затеряться в десятке мест, не исключая Россию. Он был весьма непостоянен и уже не раз проявлял безрассудство и поспешно принимал судьбоносные решения. В конце концов я решил сказать обо всем прямо. «Род, – заявил я ему за обедом на Интернейшнл-драйв, – начальство приказало мне лететь в Германию и давать показания на суде по делу Клайда. Мне этого делать вовсе не хочется».

Я ждал любых признаков тревоги – сведенных бровей, поджатых губ, подпрыгивающего кадыка, – но Род лишь сглотнул, откинулся на спинку стула и сказал: «Привези мне хорошего рислинга, ладно?» Как я и говорил Эмили на встрече в АНБ, все дело было в доверии. Однако, чтобы обезопасить себя, я велел Сьюзен Лэнгфорд каждый день звонить Роду в мое отсутствие, надеясь, что ее сладкие словечки вроде «милый», «дорогой» и «красавчик» не позволят Роду соскочить с крючка.

В день отъезда все пошло не совсем по плану. С утренней почтой поступило сообщение из штаб-квартиры, в котором говорилось, что я вошел в список из шести агентов (из двенадцати тысяч по всей стране), выбранных для работы в самом элитном подразделении всего ФБР – новом подотделе поведенческого анализа Отдела национальной безопасности. Это была большая честь (я даже не знал, что мою кандидатуру рассматривали), которая доказывала, что хоть один человек в верхах штаб-квартиры по-прежнему любил меня или хотя бы уважал мои способности. Но это также означало, что меня ждет больше работы, больше командировок и меньше времени на все остальное, включая семью. Сказать об этом я не мог никому, даже Корнеру. Планировалось, что мы будем подчиняться напрямую заместителю директора по национальной безопасности, а в его отсутствие – самому директору ФБР.

Когда я наконец осознал все это и сообщил заместителю директора, что я в деле, мне уже пора было спешить в аэропорт. Я планировал по пути заехать домой и поцеловать Лусиану на прощание, ведь утром я успел лишь помахать ей, пробегая мимо кухни. Но теперь времени не осталось – мне пришлось ограничиться звонком из аэропорта. Открыв багажник, чтобы вытащить чемодан, я вспомнил о двух лежащих там подарках для маленькой Кейтлин Муди, появившейся на свет 18 апреля. Одним из них были ползунки, которые я купил месяц назад в сувенирном магазине ФБР и так и не достал из пластикового пакета, а другим – тщательно упакованная коробочка от Лусианы, о содержимом которой я не догадывался.

Сопровождавший меня в Германию Игорь Котлярчук из отдела национальной безопасности, вероятно, получил приказ проследить, чтобы я не сел в лужу по дороге на суд, во время него и после. Мне было бы чертовски не по себе в присутствии любого другого прокурора, но Игорь был моим любимым сотрудником ОНБ и единственным, кто всегда мне перезванивал. Он также обладал прекрасным чувством юмора, ценил еду, вино и женщин и (храни его Бог) честно рассказывал, что на самом деле происходит в его отделе.

Когда мы приземлились во Франкфурте, я уже неплохо понимал, до какой степени меня ненавидят сотрудники ОНБ и как они негодуют, что несколько дней назад их заставили привлечь к делу Грега Кехо. Последнее меня не удивляло. Грег имел прекрасную репутацию обвинителя, но привлечь его к делу означало признать, что Отдел национальной безопасности потерял контроль над ситуацией.

Из Франкфурта нас привезли в войсковую часть в сорока пяти милях от Кобленца, где уже несколько недель шел процесс по делу Конрада. Одним из первых я встретил там Гэри Пеппера, военного следователя, без которого Клайда Конрада никогда бы не обвинили в шпионаже. Гэри еще не было тридцати, но он уже демонстрировал поразительное мастерство в своем деле. Пока он описывал мне долгие дни, в течение которых сам давал показания, я понял, что мы с ним поладим. Он по кирпичикам строил свой рассказ, помещая Конрада в самый центр шпионской сети, что собирался сделать и я.

Это были хорошие новости. Плохие же, по словам Гэри, заключались в том, что пресса никому проходу не давала. «Нью-Йорк таймс», «Старз энд страйпс», «Шпигель», «Гардиан», «Ле Монд» – все сидели в зале суда. Даже свободная Россия прислала несколько аккредитованных «журналистов», которые почему-то выглядели совсем как агенты КГБ.

– «Шпионский суд века», – сказал Гэри. – Именно так его называют. Поэтому нас и поселили в военной части, но завтра, когда ты войдешь в зал суда, о секретности и анонимности уже не будет и речи.

Редко услышишь слова точнее этих.

В утреннем свете Кобленц оказался красивым, даже прекрасным городом. Здание Государственного верховного суда было одним из самых заметных – эта старая громадина возвышалась неподалеку от слияния Рейна и Мозеля. Один из моих спутников сказал, что обычно в Кобленце тихо и мирно и никто никому не мешает. Но стоило мне попытаться незаметно проскользнуть в здание суда, как один репортер окликнул меня по имени. Американский акцент трудно было с чем-то спутать: «Эй, Джо, посмотри-ка сюда!» Но я проигнорировал журналиста.

Обитому деревом залу суда было, пожалуй, никак не меньше века. Такое же солидное впечатление производила обстановка. В американских залах судья сидит по центру, присяжные – сбоку, а между сторонами остается немало места. В Германии дела такого уровня рассматривала коллегия шести судей, возглавляемая председателем. Эта коллегия имела право задавать любые вопросы и часто этим правом пользовалась.

Я сумел осмотреться, только когда меня провели сквозь скопление публики к свидетельскому креслу. Последним я заметил худого и изможденного человека, которого с трудом узнал. Род показывал мне армейские фотографии, и я представлял Клайда Конрада светловолосым и круглолицым, уверенным руководителем теневого предприятия. Но тот Клайд Конрад, который сидел сейчас слева от меня, был седым и сбросил как минимум тридцать фунтов в сравнении со своим армейским фото. Он неловко положил подбородок на большие пальцы, а указательные прижал к носу.

Род больше года рассказывал мне об этом демоне, и у меня в голове давно сложился образ зловещего титана. Но Конрад напоминал одного из бывших тюремщиков-нацистов, которых до сих пор арестовывают и судят за преступления, совершенные во время Второй мировой. Он был ничем не примечателен.

Усевшись на свидетельское место, я мог гораздо лучше изучить Клайда, причем лицом к лицу. В Штатах свидетелей и обвиняемых разделяет приличное расстояние, чтобы они не могли затеять драку. Но в Верховном суде Кобленца свидетель и обвиняемый сидели всего в полутора метрах друг от друга. Если бы Клайд немного наклонился вправо, а я влево, мы могли бы даже взяться за руки.

Рядом с Конрадом, немного сгорбившись, сидел его адвокат. Чуть поодаль, за собственным столом – два прямых, как палка, обвинителя.

– Герр Наварро, – начал один из них, – пожалуйста, сообщите суду, как именно вы связаны с этим делом?

Так и началось представление. В течение следующих полутора дней я провел на свидетельском месте ровно девять часов и рассказал суду обо всем. Я описал свою первую встречу с Родом Рамси, которая состоялась в тот самый день, когда арестовали Конрада; рассказал о допросах при поддержке Линн Тремейн, о годе задержки, о том, как Род начал раскрываться нам с Терри Муди, сначала неохотно, но с каждым разом сообщая все больше информации, пока его признания и откровения не посыпались на нас золотым дождем; и, наконец, сообщил, как всего несколько дней назад я встретился с Рамси, чтобы сказать ему, что лечу в Германию.

– И как он отреагировал на это, герр Наварро? – спросил адвокат Конрада.

– Он попросил привезти ему хорошего рислинга.

Двое судей сочли это забавным, но Конрад сидел с каменным лицом. Однако, давая показания, я время от времени замечал у него на губах намек на улыбку. Она появлялась на левой, более честной стороне его лица, особенно если я озвучивал то, в чем он не сомневался. Например, это случилось, когда я описывал, как Конрад отправил Рода в хранилище документов, чтобы украсть бумагу, а затем принялся колотить в дверь, надеясь его испугать. Конраду явно хотелось рассмеяться – он заново переживал тот момент и гордился своей проверкой, – но в последний момент он успел одернуть себя.

Не стоит думать, будто я один говорил все девять часов. Адвокат защиты, коллегия судей и даже обвинители закидывали меня вопросами. Адвокату Конрада особенно не нравилось, что я отвечаю без конспекта. Он усердно записывал мои ответы, а затем задавал мне те же вопросы час-другой спустя, желая проверить, изменю ли я факты, время или формулировки. Я не вносил в ответы никаких изменений, по крайней мере, тех, что имели бы значение в суде.

– Как вообще возможно давать такие показания без записей? – воскликнул адвокат на второй день, театрально всплеснув руками. – Это невероятно. Просто невероятно.

Я мог ему объяснить: дело было не в моем недюжинном уме, а в том, что я жил с этим делом два года. Слова Рода, его голос, его история намертво запечатлелись у меня в голове. Лусиана не зря жаловалась, что я цитирую допросы Рамси во сне. Она даже стала спать в соседней комнате – хоть кому-то из нас нужно было отдыхать. А может, ей просто не нравилось, что каждый вечер в нашу постель ложились трое, включая Рода.

Когда я дошел до самой важной части своих показаний – материалов из центра управления действиями в чрезвычайной обстановке, тех самых «систем» АНБ, – судьи задали мне кучу вопросов. И все же у меня сложилось впечатление, что это осталось за пределами их понимания. Они не могли поверить, что Род действительно все это провернул и украл все, что перечислил. Если бы я имел право сказать, что АНБ уже подтвердило слова Рамси, мы бы положили конец всем сомнениям. Но тогда нам пришлось бы признаться, как именно Леонард, Генри и другие смогли доказать правдивость показаний Рода. Это был скользкий путь, в конце которого у нас не осталось бы выбора, кроме как обсудить на открытом процессе совершенно секретные вопросы особой важности. Здесь очко начислялось команде Конрада – и его усмешка подсказывала мне, что он знает о своем преимуществе. Однако он все сильнее втягивал шею, тем самым давая понять, что он понимает и другое – кража материалов из центра управления не слишком сильно влияет на его судьбу в ближайшем будущем. Я уже подтвердил исчезновение всех остальных документов, включая планы OPLAN и CONPLAN, которые так хотелось продать Конраду и Рамси. Кража ПУЯБов и «вафель» лишь подливала масла в адский огонь.