Текст книги "Обещание"

Конечно, им следовало бы пересесть за стол побольше – Джордан принес целую кучу бумаг. Но адвокату почему-то не хотелось находиться в этих более степенных, консервативных комнатах, в особенности обсуждать дело, которое требовало недюжинной гибкости ума.

– Поместимся, – заверил он, складывая кончики пальцев, и перевел взгляд с Гас на Джеймса, – Сегодня я пришел, чтобы обсудить ваши показания.

– Показания?

Вопрос задала Гас. Джордан скользнул взглядом по ее лицу.

– Да, – ответил он. – Нам понадобятся ваши свидетельские показания, чтобы рассказать, каким человеком является Крис. А кто знает его лучше, чем собственная мать?

Гас побледнела и кивнула.

– А что мне нужно будет говорить?

Джордан ободряюще улыбнулся. Совершенно естественно, что люди боятся давать показания в суде, – в конечном итоге, к тебе прикованы взгляды всех присутствующих в зале.

– Ничего нового, Гас, – заверил он ее. – Мы рассмотрим вопросы, которые я задам вам, прежде чем вы выступите в суде. В основном мы обсудим характер Криса, его интересы, их отношения с Эмили. Мог ли, по вашему мнению, Крис совершить убийство?

– Но разве обвинитель… разве она не будет задавать вопросы?

– Будет, – успокоил Джордан, – но мы, с большой долей вероятности, можем предположить, о чем она будет спрашивать.

– А если она спросит, был ли Крис склонен к самоубийству? – выпалила Гас. – Мне придется солгать.

– Если спросит, я буду возражать. Поскольку вы не являетесь специалистом в вопросах подросткового самоубийства. Поэтому Барри Делани придется перефразировать вопрос и спросить: «Крис когда-либо говорил о том, что хочет покончить с собой?» На что вы просто ответите: «Нет».

Джордан обернулся к Джеймсу, который продолжал таращиться в окно.

– Что касается вас, Джеймс, мы не будем вызывать вас в качестве свидетеля, характеризующего моральный облик подзащитного. Я бы хотел вызвать вас в суд, чтобы вы подтвердили возможность того, что Эмили могла сама взять пистолет. Эмили знала, где в вашем доме хранится оружие?

– Да, – негромко ответил Джеймс.

– Она когда-нибудь видела, как вы достаете оружие из сейфа? Может быть, видела, как его доставал Крис?

– Уверен, что видела, – сказал Джеймс.

– Значит, существует вероятность того (поскольку никто лично при этом не присутствовал), что это Эмили, а не Крис вытащила кольт из сейфа?

– Существует, – подтвердил Джеймс.

Джордан улыбнулся.

– Вот! – воскликнул он. – Именно это я и хочу от вас услышать.

Джеймс поднял руку и пальцем толкнул ангелочка из цветного стекла, висящего на окне.

– К сожалению, – произнес он, – я не буду давать показаний.

– Что-что? – не поверил собственным ушам Джордан. До этой минуты он полагал, что Харты будут использовать любую возможность, включая подкуп судьи, чтобы вытащить своего сына. – Вы не станете свидетельствовать в суде?

Джеймс покачал головой.

– Я не могу.

– Понятно, – сказал Джордан, хотя на самом деле ничего не понимал. – Можно узнать почему?

На часах ожила беззастенчивая кукушка: крошечная обитательница часов высунулась наружу семь раз подряд.

– Вообще-то нет.

Первым нашелся Джордан.

– Вы, надеюсь, понимаете, что единственный способ оправдать Криса – это посеять в душах присяжных обоснованные сомнения. А ваши показания как хозяина оружия уже сами по себе могут заронить зерна сомнения.

– Я понимаю, но отказываюсь, – стоял на своем Джеймс.

– Ах ты сволочь! – перед ширмой, скрестив руки на груди, остановилась Гас. – Эгоистичная, жалкая сволочь! – Она подошла к мужу настолько близко, что ее злость наэлектризовала его волосы. – Объясни ему, почему ты не станешь этого делать. – Джеймс отвернулся. – Объясни! – Она обернулась к Джордану. – Дело вовсе не в том, что он боится выступать в суде, – категоричным тоном заявила она. – Дело в том, что, если Джеймс предстанет перед судом, он больше не сможет делать вид, что все происходящее лишь ужасный ночной кошмар. Если он выступит в качестве свидетеля, то ему придется активно защищать собственного сына… а это означает, что изначально существовала проблема. – Она с отвращением фыркнула.

Джеймс рванулся мимо жены из комнаты.

Некоторое время Джордан и Гас хранили молчание. Потом она снова опустилась на стул напротив адвоката и принялась перебирать столовое серебро, стоящее в пивной кружке, отчего оно звенело о керамический край.

– Я могу внести его в список свидетелей, если он передумает, – заверил Джордан.

– Не передумает, – ответила Гас. – Но вы можете задать мне все вопросы, которые собирались задавать моему мужу.

Джордан удивленно приподнял брови.

– Вы видели Эмили с Крисом, когда они входили в кабинет, где хранится оружие?

– Нет, – ответила Гас. – Честно признаться, я даже не знаю, где Джеймс держит ключи. – Она поскребла ногтем большого пальца по дутой кружке. – Но ради Криса я скажу все, что нужно.

– Да, – пробормотал Джордан, – не сомневаюсь.

Неписаное тюремное правило: убийцы детей не знают покоя. Если они идут в душ, их вещи бросают в душевую кабинку. Если сидят на унитазе, к ним вламываются без предупреждения. Если они спят, их будят.

Количество пребывающих в режиме средней изоляции сократилось – предположительно всему виной большой приток арестованных после рождественских праздников. Двоих сокамерников Криса и Стива тоже перевели. Одного отправили в режим строгой изоляции за то, что плюнул в надзирателя, второй отсидел свой срок и был отпущен. Когда эти двое были уже вне игры, Гектор снова начал кампанию по травле Стива.

К несчастью, Крис продолжал делить с ним камеру.

Однажды в понедельник, когда Крис спал, Гектор принялся стучать по прутьям камеры. Об уединении в тюрьме можно было только мечтать, особенно в те периоды, когда камеры не запирались. Но даже если двери камеры открыты, не станешь же без приглашения входить внутрь. А если заключенные спят, их оставляют в покое.

И Стив, и Крис подскочили на койках от стуков Гектора который решил поиграть ножками складного стула на прутьях решетки, как на ксилофоне.

– О-о! – ухмыльнулся он, словно только что их заметил. – Вы, ребята, спали?

– Господи, – воскликнул Крис, свешивая ноги с койки, – да что с тобой?

– Нет, профессор, – сказал Гектор, – это с тобой что? – Он перегнулся через порог, стало слышно его несвежее после ночи дыхание. – Похоже, теперь все логично. Делитесь впечатлениями?

Крис потер глаза.

– О чем, черт побери, ты говоришь?

Гектор наклонился ближе.

– А ты думал, я не узнаю, что ты убил свою девушку, потому что она носила твоего ребенка?

– Ублюдок! – воскликнул Крис, и его руки сомкнулись на шее Гектора.

Он почувствовал, как его оттягивает Стив, и сбросил его руки, всю силу и волю сосредоточив на том, чтобы удавить этого урода, который посмел озвучить такую грязную ложь.

Ему даже не пришло в голову подумать, каким образом эта информация получила огласку. Может быть, Джордан сказал об этом медсестре, а в это время за дверью мыл пол один из заключенных. Может быть, их разговор подслушал надзиратель. Возможно, эта информация просочилась в газеты, которые лежали в комнате отдыха.

– Крис, – раздался из-за спины слабый голос Стива, – отпусти его.

Но внезапно Криса взбесило то, что все здесь – в этом аду – будут считать его таким же, как Стив. Огромная разница – общаться со Стивом по собственной воле или потому, что больше не с кем общаться.

Гектор выпучил глаза, его щеки надулись и стали синюшного цвета, однако Крису казалось, что он никогда не видел ничего прекраснее. Но неожиданно ему заломили руки за спину и надели наручники, а от удара по шее он упал на колени. К Гектору, которого держал второй надзиратель, постепенно возвращались обычный цвет лица и речь.

– Ах ты, сучонок! – заорал он, когда Криса тащили из блока. – Ты за это еще ответишь!

Только оказавшись у пропускника, Крис смог поинтересоваться, куда же его ведут. Но даже тогда ему никто не ответил.

– Ты ведешь себя, как животное, – сказал конвоир. – И обращаться с тобой будут, как с животным.

Он завел Криса в одиночную камеру. Прежде чем снять наручники, надзиратель заглянул под матрас. Подушки на койке не было.

Без лишних слов конвоир освободил его от наручников и вышел из камеры.

– Эй! – крикнул Крис, бросаясь к крепкой стальной двери со щелью для подносов с едой. – Вы не можете меня тут оставить! Вызовите мне врача!

Где-то в глубине коридора раздался смех.

Крис опустился на пол и безрадостно огляделся. В конечном итоге, надеялся он, во всем разберутся – после того как он отбудет наказание. А пока он застрял в этой дыре одному Богу известно насколько. Эту крошечную камеру не убрали после предыдущего узника. В углу – лужа блевотины, по одной из стен размазаны фекалии.

Он подтянул колени к груди и сел, прижавшись к двери. Его мутило от каждого вздоха.

В 12.15 в щель просунули обед.

В 14.30 мимо карцера в спортзал отправились заключенные из режима строгой изоляции. Один из них плюнул в щель, слюна попала Крису на спину.

В 15.45, когда в спортзал отправились заключенные из режима средней изоляции, Крис снял рубашку и просунул ее под дверь – плоская «лужа» из ткани. Он дождался, пока под топот ног на рубашку что-то упало, и аккуратно втащил ее назад. Кто-то – он решил, что Стив, – бросил ему ручку.

Крис попытался писать на стене, но ручка по бетону не писала.· Равно как и на металлической койке, и на душевой кабинке. Оставалось одно. Следующие три часа, оставшиеся до ужина, Крис исписал свои тюремные штаны и рубашку – беспорядочные рисунки, напомнившие ему художественную мазню Эмили.

После ужина он лежал на спине и вспоминал все учебные этапы эстафетного заплыва, которые его тренер рисовал на доске в раздевалке. Он скрестил руки на груди и представил, как его кровь течет от сердца в артерию и дальше по венам.

Когда он услышал по ту сторону поскрипывание резиновых подошв, то решил, что ослышался.

– Эй! – закричал он. – Эй, кто там?

Он попытался приоткрыть заслонку над щелью, но ничего не увидел. Он напряг слух и услышал, как вращаются колеса и хлюпает в воде тряпка. Сторожа.

– Эй! – крикнул он. – Помогите!

Швабра перестала елозить по полу. Крис опять склонился над щелью, но тут же отскочил, когда что-то ударило его в висок.

Он наклонился, надеясь найти еду, и нащупал толстый переплет Библии, который ни с чем не спутаешь.

Крис вздохнул, улегся на койку и стал читать.

Рождественские каникулы начинались в четверг, поэтому Селена была чрезвычайно признательна, когда миссис Бертран согласилась побеседовать с ней в среду во второй половине дня. Селена сидела на неудобном маленьком деревянном стульчике и удивлялась: кто это, черт побери, придумал, что такая мебель способствует процессу обучения? Крис Харт был таким же высоким, как и Селена, почти метр восемьдесят. Как ему вообще удавалось втискивать ноги под такую парту? Неудивительно, что сегодняшние подростки не могут дождаться, когда закончат школу…

– Я так рада, – заявила миссис Бертран, – что вы позвонили.

– Рады?

Селена была озадачена. За свою профессиональную карьеру она могла по пальцам одной руки пересчитать людей, которые не смотрели бы подозрительно, когда она сообщала, что работает на защиту.

– Да. Я, разумеется, имею в виду, что читала газеты. И сама мысль, что такой, как Крис… Это же просто смешно! – Она широко улыбнулась, как будто одного этого было достаточно. – Чем же я могу быть вам полезна?

Селена достала из кармана куртки ручку и блокнот.

– Миссис Бертран… – начала она.

– Пожалуйста, зовите меня Джоан.

– Джоан, нам нужна информация, которую можно было бы сообщить присяжным, чтобы они сочли обвинение против Криса, как вы выразились, смешным. Как долго вы знаете Криса?

– Года четыре. В девятом классе я преподавала ему английский, и потом мы так или иначе пересекались, даже если он и не был непосредственно в моем классе, – он из тех учеников, о которых учителя говорят постоянно. Ну, знаете, с хорошей стороны. К тому же в этом году он опять оказался в моем классе.

– Вы занимаетесь английским с отличниками?

– С продвинутыми школьниками, сдающими английский, – ответила она. – В мае у ребят экзамен.

– Значит, Крис был хорошим учеником.

– Хорошим? – Джоан Бертран покачала головой. – Крис удивительный ученик. У него талант изъясняться доходчиво, проникать в самую суть сложнейших вещей. Я бы не удивилась, если бы он поступил в колледж и стал писателем. Или адвокатом, – добавила она. – Подобный ум вот так… бездарно проводит месяцы в тюрьме.

Она покачала головой, не в силах продолжать.

– Вы не первая, кто так думает, – пробормотала Селена. Она нахмурилась, взглянув на шкаф с документами. На ящиках были наклеены буквы алфавита.

– Личные дела учащихся, – объяснила Джоан. – Их письменные работы. – Она вскочила со стула. – Сейчас я покажу вам работы Криса.

– А Эмили Голд тоже была вашей ученицей?

– Да, и опять-таки, еще одна отличница Но более замкнутая, чем Крис И естественно, они всегда были вместе – даже директор школы скажет вам то же самое. Просто Криса я знаю лучше.

– Она не казалась подавленной?

– Нет. Как обычно, очень внимательная к своей работе.

Селена подняла голову.

– Можно посмотреть и ее дело?

Учительница английского вернулась с двумя пластиковыми папками.

– Вот Эмили, а это Криса.

Сначала Селена открыла папку Эмили. Внутри было два стихотворения – нигде не упоминалась смерть – и сочинение в стиле произведений Артура Конан Дойла. Абсолютно ничего полезного. Она захлопнула папку и посмотрела на учительницу.

– А Крис выглядел удрученным?

Она обязана была задать этот вопрос, хотя и знала, каким будет ответ. Маловероятно, чтобы посторонний человек мог заметить склонность к суициду там, где ее не было.

– Господи, нет, конечно!

– Крис когда-нибудь обращался к вам за помощью?

– По учебе нет. Он и сам отлично справлялся. Он расспрашивал меня о колледжах, когда решил поступать. Я написала ему рекомендацию.

– Я имела в виду, по личным вопросам.

Джоан нахмурилась.

– Я предлагала ему прийти поговорить после… после смерти Эмили. Я понимала, что ему необходимо выговориться. Но он так и не пришел, – тактично ответила она. – У нас состоялось памятное собрание в честь Эмили. К всеобщему удивлению, когда Криса попросили выступить с речью, он начал смеяться.

Селена задумалась о том, стоит ли вызывать миссис Бертран в качестве свидетеля.

– Разумеется, я, отлично зная Криса, списала это на счет перенесенного потрясения, – сказала она. Явно испытывая неловкость от нахлынувших воспоминаний, учительница потянулась за папкой Криса и открыла ее. – Я посоветовала учителям, которые стали шептаться, прочесть вот это, – произнесла она. хлопнув ладонью по сочинению-рассуждению. – Человек с такой жаждой жизни неспособен на убийство.

Селена, вообще-то говоря, повидав на своем веку преступников-интеллектуалов, была не согласна с учительницей, но послушно взглянула на сочинение.

– Задание заключалось в том, чтобы занять какую-либо из сторон в спорном, больном вопросе, – пояснила Джоан. – Привести убедительные аргументы своей точки зрения и разбить доводы оппонентов. Подобное задание большинству выпускников колледжа не осилить. Но Крис блистательно справился с задачей.

Аккуратные абзацы, распечатанные на компьютере.

– «В заключение хочу сказать, – прочла Селена, – право женщины самой выбирать, делать или не делать аборт, – неверная терминология. В действительности выбора не существует. Лишать человека жизни – противозаконно. Точка. Возражение, что плод не человек, – это отговорки, поскольку к тому времени, когда делается большинство абортов, функционируют основные органы и системы. Возражение, что женщина имеет право выбирать, тоже спорно, поскольку это не только ее тело, но и тело другого человека. В обществе, в котором так рьяно отстаиваются интересы ребенка, вообще кажется странным…»

Селена подняла голову, и ее лицо озарила белозубая улыбка.

– Счастливого Рождества, миссис Бертран, – пожелала она.

Казалось пережитком предлагать для успокоения Библию в мире, где бутылочка винца была бы более кстати, но Крис, на удивление, увлекся. Он никогда по-настоящему не читал Библию. Одно время он недолго посещал воскресную школу, но только потому, что отец настоял: школа, по словам организаторов, относилась к местной епископальной церкви. В конечном итоге их семья стала посещать церковь только по праздникам, когда там можно было встретить весь цвет общества.

Знакомые высказывания выпрыгнули со страниц книги, и Крис почувствовал, что его крошечная камера наполнилась старыми Друзьями. «Ищите и обрящете, просите и дастся вам, стучите и вам откроют». Он взглянул на тяжелую дверь. Чертовски маловероятно.

Когда погасили свет – без всякого предупреждения, просто все погрузилось в туманную темноту, – Крис встал с койки и опустился на колени. Пол под тонкой тканью брюк казался ледяным, а в наступившей темноте вонь от размазанного по стенам дерьма чувствовалась еще сильнее. Но Крис сложил руки и наклони голову.

– Сейчас я отхожу ко сну, – прошептал он, ощущая себя ребенком. – Да хранит Господь мою душу! – Он наморщил лоб пытаясь припомнить остальное, но не смог. – Давно я этого не делал, – сказал Крис, чувствуя себя ужасно глупо. – Надеюсь, Ты меня слышишь. Я не виню Тебя за то, что оказался здесь. Вероятно, я не заслужил снисхождения.

Он прислушался к замирающим отголоскам своего голоса, думая о том, чего желает больше всего. Если он попросит только об одной вещи, вполне вероятно, его желание сбудется.

– Я хочу помолиться за Гектора, – негромко произнес он. – Молюсь, чтобы он поскорее отсюда вышел.

Интересно, а Эмили уже встретилась с Всевышним? Он закрыл глаза, вспоминая, как обертывал вокруг рук ее длинные волосы. Ее подбородок, нежную ложбинку на шее, которой он мог коснуться губами и почувствовать, как бьется ее пульс. Он вспомнил слова, прочитанные вечером: «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам». Он надеялся, что сейчас Эмили это получила.

Крис задремал прямо на полу, стоя на коленях, словно кающийся грешник, и услышал Господа. Он явился звуком шагов, лязгом ключа, нервным ожиданием. От Его шепота у Криса зашевелились волосы. «Прости и будешь прощен».

Гас проснулась оттого, что ей на грудь упало что-то тяжелое, и в испуге начала отбиваться, когда поняла, что это на нее навалилась Кейт.

– Мама, вставай! – позвала она.

Глаза дочери сияли, на губах играла такая заразительная улыбка, что Гас тут же забыла, что пробуждение означает, что ей придется пережить еще один бесконечный день.

– Что такое? – сонно спросила она. – Ты опоздала на автобус?

– Какой автобус! – Кейт села, скрестив ноги. – Спускайся вниз. – Она ткнула под одеялом отца, в ответ Джеймс что-то промычал. – И ты тоже! – велела она и выбежала из комнаты.

Через десять минут одетые, но заспанные Гас и Джеймс спустились в кухню.

– Сделаешь кофе или мне сделать? – спросила Гас.

– Какой кофе! – воскликнула Кейт, прыгая перед носом родителей. Она схватила обоих за руки и потянула к ширме, отделяющей кухню от гостиной. – Та-да-да-дам! – пропела она, отступая в сторону, чтобы было видно тощий эвкалипт в горшке, густо украшенный стеклянными шарами и мишурой. – Счастливого Рождества! – пропела она, обнимая мать.

Гас взглянула на Джеймса поверх ее головы.

– Дорогая, это ты сама украшала? – услышала она свой голос.

Кейт застенчиво кивнула.

– Знаю, что это может показаться глупым… взять цветок из прихожей и все такое, но я решила, что если срублю что-то в лесу, вы с ума сойдете.

У Гас мгновенно промелькнул в голове образ дочери, которую придавило упавшей сосной.

– Очень красиво, – заверила она. – Правда.

На цветке мигали маленькие рождественские огоньки. Они вспыхивали и гасли, напоминая Гас огни машин «скорой помощи», стоящих у больницы, куда ее вызвали забрать Криса.

Кейт вошла в гостиную и радостно уселась под деревце.

– Я решила, что вам, ребята, не до елки. – Она протянула один подарок Гас, другой Джеймсу. – Вот, открывайте! – велела она.

Гас подождала, пока Джеймс развернет новый ежедневник, обтянутый искусственной крокодиловой кожей. Потом сорвала упаковку со своего подарка – пары серег из нефрита. Гас с изумлением смотрела на улыбающуюся дочь и не могла понять, когда же та успела побывать в магазине. Интересно, почему ее Дочь решила во что бы то ни стало отпраздновать Рождество, как все люди?

– Спасибо, дорогая, – поблагодарила она, крепко обнимая Кейт. И шепнула ей на ухо: – За все.

Кейт снова села на место, всем своим видом показывая, что чего-то ждет. Гас стиснула кулаки в карманах халата и взглянула на Джеймса. Как признаться четырнадцатилетней дочери, что в этом году они совершенно забыли о Рождестве?

– Твой подарок, – тут же придумала она отговорку, – еще не готов.

Улыбка мгновенно слетела с лица Кейт.

– Его… подгоняют под твой размер, – добавила Гас.

Между ними выросла стена, твердая и непреодолимая, хотя и абсолютно невидимая.

– Что за подарок? – спросила Кейт.

Гас, не желая обманывать дочь, повернулась к мужу, который только пожал плечами.

– Кейт… – взмолилась Гас, но дочь уже вскочила на ноги.

– Вы мне ничего не приготовили, верно? – хрипло спросила она. – Ты врешь! – Она махнула рукой в сторону эвкалипта. – Если бы я не нарядила эту худосочную рождественскую елку, вы бы сегодня, как обычно, с неприкаянным видом бродили по дому.

– Этот год для нас непростой, Кейт. Ты же понимаешь, все, что произошло с Крисом…

– Знаешь, из-за того, что произошло с Крисом, ты просто перестала меня замечать! – Она выхватила из рук матери коробочку с серьгами и швырнула ее о стену. – Что мне сделать, чтобы ты обратила на меня внимание? – заорала она. – Убить кого-нибудь?

Гас отвесила дочери оплеуху.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тихим шипением вспыхивающих и гаснущих огоньков. Кейт, прижав руку к пылающей щеке, развернулась и выбежала из комнаты. Дрожащая Гас, покачивая словно ставшую чужой руку, повернулась к Джеймсу.

– Сделай что-нибудь! – взмолилась она.

Он секунду пристально смотрел на жену, потом кивнул и вышел из дома.

Это был один из тех редких случаев, когда Рождество и Ханука совпали. Весь мир праздновал, а это означало, что у Майкла был выходной. И он точно знал, чем хочет заняться.

Он уже несколько месяцев спал на диване, поэтому не знал, проснулась ли Мэлани. Он принял душ в ванной на первом этаже, приготовил себе в дорогу оладьи и поехал на кладбище к Эмили.

Припарковался неподалеку, предпочитая пройтись в одиночестве и покое, которым здесь веяло. Под ногами скрипел снег, за уши щипал ветер. У ворот кладбища он остановился и поднял голову к бескрайнему голубому куполу неба.

Могила Эмили находилась за холмом, у его подножия. Майкл шел и размышлял над тем, что скажет дочери. Он не испытывал никакого смущения, разговаривая с могилой. Он постоянно разговаривал с созданиями, которые, как считалось, не способны понимать, – с лошадями, коровами, кошками. Он наконец преодолел последние метры длинной тропинки, откуда уже была видна могилка. На ней лежали цветы, теперь уже ломкие стебельки, оставшиеся после последнего посещения Майкла. На снегу виднелись ленты и куски бумаги. А прямо на замерзшей земле в ногах могилы сидела Мэлани и разворачивала подарки.

– Ой, взгляни на это! – воскликнула она. Майкл подошел уже достаточно близко, чтобы расслышать ее слова. – Тебе понравится.

Она надела кулон с сапфиром на высохшие стебельки принесенных Майклом роз.

Майкл перевел взгляд с мерцающего украшения на остальные подарки, разложенные, словно подношения, по обеим сторонам памятника. Кофейник на одну чашку, роман, несколько тюбиков масляных красок и дорогие кисти, Эмили любимые.

– Мэлани! – резко окликнул он. – Что ты делаешь?

Она медленно, как во сне, обернулась.

– Майкл, привет!

Майкл стиснул зубы.

– Это все ты принесла?

– Конечно, – словно бестолковому, объяснила ему Мэлани. – Кто же еще?

– Для… кого они?

Она недоуменно уставилась на мужа.

– Для Эмили. А что?

Майкл присел рядом с женой.

– Мэл, – мягко сказал он, – Эмили умерла.

Глаза ее тут же наполнились слезами.

– Я знаю, – хрипло произнесла она. – Но понимаешь…

– Нет.

– Просто это ее первая Ханука вне дома, – сказала Мэлани. – И я хотела… хотела…

Майкл обнял жену, прежде чем увидел, как по ее щекам заструились слезы.

– Я понимаю, что ты хотела, – успокоил он. – Я тоже хочу. – Он зарылся лицом ей в волосы и закрыл глаза. – Поедешь со мной?

Он почувствовал, как она кивнула, ощутил ее теплое дыхание. Они пошли по тропинке, оставив на могиле краски и кисти, кофеварку и кулон, – на всякий случай.

В аэропорту Манчестера на Рождество было не протолкнуться: люди носились с коробками с фруктовыми кексами и пакетами, рвущимися от подарков. В зале ожидания рядом с Джорданом вертелся в кресле Томас. Адвокат нахмурился, когда сын в тысячный раз уронил свои билеты.

– Ты точно запомнил, как делать пересадку?

– Да, – ответил Томас – Если меня не проводит стюардесса, я попрошу кого-нибудь из пассажиров на выходе.

– Один нигде не ходи… – в очередной раз сказал Джордан.

– Только не в Нью-Йорке, – хором закончили оба.

Томас нетерпеливо ерзал, ударяя ногой по металлической спинке кресел.

– Прекрати! – велел Джордан. – Сидящим впереди неприятно.

– Папа, как думаешь, в Париже лежит снег? т – спросил Томас.

– Нет, – ответил Джордан. – Поэтому лучше возвращайся домой, покатаешься на коньках.

Он намеренно подарил Томасу на Рождество коньки – в качестве откровенной взятки – и вручил их сыну до отлета на праздники к Деборе.

Они пару раз перезванивались через океан, горячо спорили, достаточно ли вырос Томас, чтобы лететь так далеко одному, ставили тысячи условий. Вообще-то несколько дней Джордан просто отказывался отпускать сына. Но однажды ночью проснулся, пошел в комнату Томаса, чтобы посмотреть, как сын спит, и поймал себя на том, что думает над вопросом, который доктор Фейнштейн задал Крису Харту: «И что из этого пугает тебя больше всего?» И понял, что его ответ совпадает с ответом Криса. До этого момента жизнь Томаса была наполнена только Джорданом. Что, если, когда появится выбор, все изменится? На следующее утро он позвонил Деборе и дал свое согласие.

– Объявляется посадка на рейс 1246 до Нью-Йорка, аэропорт «Ла-Гуардия». Третий терминал.

Томас так поспешно вскочил с места, что споткнулся о багаж.

– Эй, не гони! – воскликнул Джордан, протягивая руку, чтобы удержать его.

Собираясь поднять большую спортивную сумку, он замер, глядя на сына. И внезапно понял, что это мгновение навсегда врежется в его память, как, впрочем, и череда других: легкий пушок на щеках Томаса – признак раннего полового созревания; болезненная, «лагерная», худоба его рук; оранжевый «детский» билет, выглядывающий из кармана джинсов. Джордан откашлялся и поднял багаж.

– Боже, какой тяжелый! – воскликнул он. – Что ты там понабрал?

Томас усмехнулся, в его глазах прыгали чертики.

– Всего десяток экземпляров «Пентхауза», – сказал он. – А что?

Эта тема все еще оставалась открытой. Обсуждение ее они не закончили и время от времени наступали на больную мозоль. С облегчением Джордан заметил, что напряжение последней недели спало.

– Иди уже… на посадку, – сказал он и обнял сына.

Томас крепко обнял отца в ответ.

– Поцелуй от меня маму, – велел Джордан.

Мальчик отстранился.

– В щеку или в губы?

– В щеку, – ответил Джордан и легонько подтолкнул Томаса к посадочному трапу.

Потом глубоко вздохнул и направился к раздвижным дверям как раз напротив фюзеляжа самолета. «Подожду, – подумал он, – на случай, если в последнюю минуту Томас передумает». Засунув руки в карманы, Джордан стоял и смотрел, как летающее «такси» разгоняется на взлетно-посадочной полосе и поднимается в воздух. Наконец самолет исчез из поля зрения.

– Веселого Рождества, – поздравил надзиратель, отпирающий двери карцера.

Крис поднялся с пола и сел. Библия упала под койку, и он тут же засунул ее за пояс штанов.

– Да.

– Хочешь сидеть тут до Нового года? – проворчал надзиратель.

Крис непонимающе посмотрел на него.

– Вы намекаете, что все, я свободен?

– Сегодня начальник тюрьмы необычайно щедр, – объяснил надзиратель, придерживая дверь.

Крис быстро прошел по коридору и остановился у распределителя.

– Куда теперь?

– Прямо в тюрьму, – засмеялся надзиратель собственной шутке.

– Я имел в виду, на какой режим?

– Обычно после карцера идут в режим строгой изоляции, – ответил надзиратель, – но принимая во внимание рассказ твоего сокамерника о том, что тебя спровоцировали и не отвели к врачу, перед тем как отправить в карцер, ты возвращаешься назад в среднюю изоляцию. – Он открыл перед Крисом дверь. – Кстати, твоего приятеля Гектора перевели назад в «строгач».

– В «строгач»?

Конвоир кивнул. Крис на мгновение прикрыл глаза.

Когда он вошел в камеру, Стив что-то читал. Крис упал на койку и зарылся головой в подушку, вдыхая ужасный тюремный запах моющего средства, но испытывая блаженство уже оттого, что имеет подушку. Он чувствовал на себе взгляд Стива, но тот никак не мог решиться завести разговор.

Наконец, понимая, что рано или поздно заговорить придется, Крис убрал подушку с лица.

– Привет! – сказал Стив. – Веселого Рождества!

– И тебе тоже, – ответил Крис.

– Ты как?

Крис пожал плечами.

– Спасибо за то, что рассказал о Гекторе.

Он говорил вполне серьезно: Гектор не из тех, кто прощает стукачей.

– Да брось ты, – сказал Стив.

– Что ж, в любом случае спасибо.

Стив отвернулся и уставился в катышек на потертом рукаве своей рубашки.

– Я приготовил тебе кое-что, – как ни в чем не бывало произнес он, – на Рождество.

Крис испугался. Запаниковал. Он и подумать не мог, что здесь, в тюрьме, делают подарки.

– А у меня для тебя ничего нет, – ответил он.

– По правде говоря, – сказал Стив, засовывая руку под койку, – кое-что ты мне можешь подарить. – Он достал ужасного вида инструмент, сделанный из стержня ручки «Бик» и длинной, устрашающей иглы. – Татуировку, – прошептал он.

Крис хотел спросить, где он взял иглу: трудно было представить, что какой-то сиделец пронес ее в заднем проходе. Позже он обязательно поинтересуется, но пока на это не было времени. Татуировки в тюрьме – равно как и инструменты для ее нанесения – запрещены. Если у тебя на видном месте татуировка, к тебе тут же проникаются уважением, потому что ты осмелился выставить напоказ свои прегрешения прямо под носом у надзирателей.

На самом деле Стив дарил ему на Рождество шанс сохранить лицо.

Крис протянул руку, не зная, хочет или нет наносить татуировку, но ему хватило здравого смысла, чтобы поняты если он не хочет подхватить СПИД, нужно, черт возьми, сделать тату первым. Быстро взглянув на делавшего обход надзирателя, Стив вытащил зажигалку – еще один полученный незаконно сюрприз – и подержал иглу над огнем.