Текст книги "Обещание"

– Я была сестрой-консультантом у Эмили.

– Вы завели на нее карточку? – спросил Джордан.

– Да.

– Когда вы познакомились с Эмили?

– Впервые мы встретились второго октября.

– Чем вы занимались во время первой встречи?

– Я предварительно побеседовала с Эмили, объяснила результаты позитивного теста на беременность и ее права.

– Когда состоялась следующая встреча?

– Десятого октября. Перед абортом необходима консультация, тогда же и оплачивается сама операция. Мы также интересуемся, приедет ли кто-нибудь из близких, чтобы помочь женщине пережить эту процедуру.

– Например, отец ребенка?

– Именно. А в случае с подростками – их родители. Но Эмили ответила, что родители ее не поймут, а отцу ребенка она ничего не сказала, просто не захотела.

– Как вы на это отреагировали?

– Я сказала, что она обязана сообщить отцу, лишь в этом случае у нее появится человек, на которого можно опереться.

– Когда состоялась ваша очередная встреча?

– Одиннадцатого октября. На этот день была назначена операция. Присутствие сестры-консультанта необходимо до, во время и после процедуры аборта.

Джордан подошел к скамье присяжных.

– Операция состоялась?

– Нет, Эмили вдруг расстроилась и отказалась делать аборт.

Джордан положил локти на перегородку.

– Вас это не удивило?

– Нет. На самом деле такое случается не так уж редко. Девушки часто передумывают в самую последнюю минуту.

– Что вы сделали, когда она решила не убивать ребенка?

Стефани вздохнула.

– Я посоветовала ей рассказать все отцу ребенка.

– Как она отреагировала?

– Еще больше расстроилась, поэтому я сменила тему, – ответила Стефани.

– Когда вы в последний раз видели Эмили Голд, мисс Ньювелл?

– Семнадцатого ноября, в день ее смерти.

– С какой целью?

– У нас была предварительная договоренность на этот день.

– В тот день Эмили Голд была расстроена?

– Протестую! – воскликнула Барри. – Это всего лишь догадки.

– Протест отклонен, – отрезал Пакетт.

– Вам Эмили Голд показалась расстроенной? – перефразировал Джордан.

– Очень, – ответила Стефани.

– Она сказала, в чем причина?

– Эмили призналась, что ей кажется, будто выхода нет. Она не знала, что делать с ребенком.

– Что вы ей посоветовали?

– Я в очередной раз посоветовала сообщить отцу ребенка. Возможно, он мог бы ей помочь больше, чем Эмили думала.

– Сколько времени ушло на ваши разговоры о том, стоит ил нет сообщать отцу ребенка? – поинтересовался Джордан.

– Почти весь сеанс… где-то час.

– На ваш взгляд, когда она покидала ваш кабинет, она собиралась рассказать правду отцу ребенка?

– Нет. Никакие мои доводы не смогли убедить ее передумать.

– За все пять недель вашего знакомства Эмили хотя бы раз колебалась, рассказывать или нет правду отцу ребенка?

– Нет.

– У вас есть причины верить, что она могла передумать после вашей последней встречи?

– Никаких.

Джордан занял свое место.

– Свидетель ваш, – бросил он Барри. Прокурор подошла к свидетельской трибуне.

– Мисс Ньювелл, вы встречались с Эмили семнадцатого ноября?

– Да.

– В котором часу?

– Ей было назначено на четыре. С четырех до пяти.

– Вам известно, что смерть Эмили Голд наступила где-то между одиннадцатью и полуночью?

– Да.

– Между пятью и одиннадцатью, давайте посчитаем… – Барри постучала по подбородку. – Шесть часов. Вы все это время находились рядом с Эмили?

– Нет.

– Вы знакомы с Крисом?

– Нет.

– Вы присутствовали при их беседах все эти шесть часов перед смертью?

– Нет.

– Следовательно, мисс Ньювелл, – подвела итог Барри, – существует вероятность, что Эмили таки решилась рассказать Крису о ребенке?

– Ну, наверно.

– Благодарю, – ответила прокурор.

Майкл Голд приблизился к трибуне для дачи свидетельских показаний с энтузиазмом человека, идущего на плаху. Он не сводил глаз с судьи, намеренно избегая смотреть как налево – на Мэлани, так и направо – на Джеймса Харта. Заняв место свидетеля и положив руку на Библию, он взглянул на Криса. И подумал: «Я делаю это для тебя».

В глубине души он не мог себе представить, что Крис убил его дочь. Если бы обвинение предъявило ему в качестве улики дымящийся пистолет с отпечатками пальцев Криса, даже тогда Майкл с трудом бы поверил. Но в голове у него все же зародилось зернышко сомнения, которое могло вырасти до невероятных размеров, и крутился вопрос: «А откуда ты знаешь?» Он не знал. Никто не знал, кроме самих Эмили и Криса, и существовала вероятность того, что Крис совершил необдуманный поступок. Именно поэтому он не мог сказать Джордану Макфи то, что хотел адвокат.

Майкл встретился с Джорданом четыре дня назад, чтобы обсудить его показания.

– Если вы прямо заявите присяжным, что Крис не убивал вашу Дочь, – сказал Джордан, – у Криса появится крошечный шанс по победу.

Майкл из вежливости обещал подумать. «Но что если? – продолжал нашептывать ему внутренний голос сомнения. – Что если?»

Сейчас он пристально смотрел на юношу, которого любила его дочь. Юношу, который сделал ей ребенка. И беззвучно извинялся за то, о чем промолчит.

– Мистер Голд, – негромко начал Джордан, – спасибо, что согласились сегодня прийти в суд.

Майкл кивнул.

– Должно быть, непривычно выступать свидетелем со стороны защиты, – продолжил адвокат, – ведь это суд над убийцей. Подсудимого обвиняют в том, что он убил вашу дочь.

– Я знаю.

– Я могу спросить, что заставило вас выступить на стороне защиты?

Майкл облизал губы. Его мозг тут же выдал ответ, который они репетировали с Джорданом.

– Потому что я знаю Криса так же хорошо, как знал свою дочь.

– Я буду краток, мистер Голд, и попытаюсь как можно меньше касаться больной темы. Вы не могли бы описать ваши с дочерью отношения?

– Мы были очень близки. Она была моим единственным ребенком.

– Расскажите нам о Крисе. Как давно вы его знаете?

Майкл взглянул на неподвижно сидящего Криса.

– Я знаю его с рождения.

– Какая разница в возрасте у Криса с Эмили?

– Три месяца. Мать Криса в прямом смысле помогала Эмили появиться на свет – я немного опоздал. Крис оказался в больничной палате с моей дочерью еще до меня.

– И вы видели, как они вместе росли?

– Да. Они были неразлучны с первого дня, как лежали вместе в кувезе. Крис настолько же часто крутился у нас в доме, насколько, полагаю, Эмили крутилась в доме Хартов.

– Когда они от дружбы перешли к… большему?

– Они стали встречаться, когда Эмили было тринадцать лет.

– Как вы к этому отнеслись? – задал очередной вопрос Джордан.

Майкл потеребил рукав своей спортивной куртки.

– А как к этому относится любой отец? – пробормотал он. – Хотел ее защитить, она навсегда останется моей маленькой доченькой. Но я не мог представить себе другую кандидатуру, с кем бы Эмили познала все… радости. Когда-то это должно было случиться, а Криса я знал и доверял ему. Я без сомнений доверил ему самое дорогое, что было у меня в жизни, – свою дочь. Откровенно говоря, я доверял ему Эмили уже много лет.

– Что вы думали об их отношениях?

– Они были очень, очень близки. Ближе, чем обычные подростки. Они всегда доверяли друг другу самое сокровенное. Господи. – Не могу представить, что Эмили что-то могла скрыть от Криса. Он был ее лучшим другом, а она его. Их отношения перешли на более взрослый уровень – наверное, пришло время.

– Сколько времени Эмили проводила с Крисом?

– Часы. – Майкл едва заметно улыбнулся. – Иногда казалось, каждую свободную минутку.

– Будет справедливо сказать, что Крис видел Эмили чаще, чем вы?

– Да. – Майкл усмехнулся. – По-видимому, я видел свою дочь ровно столько, сколько любой родитель видит своего ребенка-подростка.

Джордан засмеялся.

– Понимаю, о чем вы. У меня самого сидит дома сын. По крайней мере, я надеюсь, что он сейчас сидит дома. – Он подошел к свидетельской трибуне. – Следовательно, хотя вы не видели Эмили так часто (во временном отношении), однако вы чувствовали, что оставались с ней близки.

– Несомненно. Мы всегда вместе завтракали, постоянно разговаривали.

Джордан понизил голос.

– Мистер Голд, вы знали, что Эмили занимается сексом?

Майкл покраснел.

– Я… подозревал. Но не думаю, что какой-то отец на самом деле хочет об этом знать.

– Эмили обсуждала с вами вопросы секса?

– Нет. Думаю, ей, как и мне, было бы неудобно говорить об этом.

Джордан оперся рукой о перегородку, за которой находился свидетель, как бы перекидывая мостик между собой и Майклом.

– Она призналась вам, что беременна?

– Я понятия не имел.

– По-вашему, она сказала об этом вашей жене?

– Нет.

– Эмили была очень близка и с вами, и с вашей женой, но ничего вам не сказала?

– Нет. – Майкл взглянул на Джордана, делая самое меньшее что мог. – Думаю, о таких вещах Эмили никому не сказала бы.

– Значит, Эмили не упоминала о своей беременности. Она говорила вам, что ее что-то тревожит?

– Нет, не говорила. – Майкл сглотнул, понимая, к чему ведет этот вопрос. – А сам я ничего не заметил.

– Вы виделись с дочерью не так часто, потому что она все время проводила с Крисом…

– Знаю, – глухо произнес Майкл. – Но это не оправдание Она мало ела; на нее все так навалилось… поступление в колледж и всякое такое. Я думал… Я думал, что ее жизнь слишком насыщена событиями. – Он потянулся за стаканом с водой, который поставили для свидетеля, сделал глоток, вытер губы тыльной стороной ладони. – Я постоянно думаю, что вот-вот найду записку. Записку, которая снимет с меня груз вины. Но пока не нашел. Больно потерять дочь. Мне никогда в жизни не было так больно. И из-за этой боли так хочется переложить вину на кого-то другого. Для меня, моей жены… для любого присутствуй ющего здесь родителя, с которым может случиться подобное, было бы легче, если бы мы могли воскликнуть: «Не было никаких намеков. Она не была склонна к самоубийству, ее просто убили». – Майкл повернулся к присяжным. – Хорощий отец заметил бы, что его дочь склонна к самоубийству, верно? Или что ее что-то тревожит… Но я не заметил. Если бы я мог указать пальцем на другого человека, тогда вина лежала бы не на мне – значит, не я проглядел, значит, не я был недостаточно внимателен. – Он взъерошил свои седые волосы. – Я не знаю, что произошло в ту ночь на карусели. Но я понимаю: нельзя обвинять другого человека только потому, что не хочешь чувствовать виноватым себя.

Джордан, сидевший затаив дыхание, наконец смог выдохнуть Голд выдал больше, чем он ожидал, и он самонадеянно решил чуть-чуть надавить.

– Мистер Голд, у нас есть два сценария: убийство или самоубийство. Вы не хотите верить ни в один из них, но факт остается фактом – ваша дочь мертва.

– Протестую! – вмешалась Барри. – В чем заключается вопрос?

– Я подхожу к вопросу, Ваша честь. Дайте мне немного времени.

– Протест отклонен, – заявил Пакетт.

Джордан повернулся к Майклу.

– Вы утверждаете, что знаете Криса так же хорошо, как знали свою дочь, Эмили. Зная Криса всю жизнь, будучи свидетелем отношений между Крисом и Эмили на протяжении многих лет, вы можете ответить: произошло убийство или самоубийство?

Майкл обхватил голову руками.

– Я не знаю. Я просто не знаю.

Джордан не сводил с него глаз.

– А что вы знаете, мистер Голд?

Повисло продолжительное молчание.

– Что Крис не стал бы жить без моей дочери, – наконец произнес он. – И несмотря на то что он сидит на скамье подсудимых, он не единственный, кого следует винить.

Барри Делани не понравился Майкл Голд. Не понравился с первого взгляда, когда оказался совершенно неспособным принять, что все улики указывают на соседского парня, убившего его дочь. Еще больше она его невзлюбила, когда узнала, что он будет выступать свидетелем со стороны защиты. А теперь, после самобичевания за свидетельской трибуной, она его просто терпеть не могла.

– Мистер Голд, – произнесла она с напускным сочувствием, – я сожалею, что вам пришлось явиться сегодня в суд.

– Я тоже, мисс Делани.

Она прошлась перед свидетельской трибуной к скамье присяжных.

– Вы сказали, что были близки с Эмили, – сказала она.

– Да.

– Вы также признались, что проводили с ней не так много времени, как Крис.

Майкл кивнул.

– Вы утверждали, что не заметили, что она чем-то огорчена.

– Да.

– Вы не знали, что она беременна.

– Нет, – признался Майкл, – не знал.

– Вы также утверждали, что она все рассказывала Крису.

– Да.

– Вы даже представить не могли, что Эмили что-то от него скроет.

– Верно.

– Следовательно, о своей беременности она бы ему сказала. Я права?

– Я… не знаю.

– Да или нет?

– Думаю, да.

Барри кивнула.

– Мистер Голд, вы сказали, что пришли в суд, потому что хорошо знаете Криса Харта.

– Верно.

– Но это суд по делу вашей дочери, из-за того, что с ней случилось. Либо она покончила жизнь самоубийством, либо ее убили. Как уже сказал мистер Макфи, страшный выбор. Ужасно, что в убийстве обвиняют соседского юношу, но еще более ужасно то, что убитой оказалась ваша дочь. Вопрос в том, что присяжным предстоит выбрать одно из двух, мистер Голд. Как и вам самому. – Она глубоко вздохнула. – Вы можете себе представить, что ваша дочь берет пистолет, подносит его к голове и нажимас ет на спусковой крючок?

Майкл закрыл глаза, делая то, что велела прокурор, ради Эмили, своей жены и скрипучего голоса, засевшего у него в голове. Представил дорогое лицо дочери, то, как она закрывает янтарные глаза, как в висок ей упирается пистолет. Он представил руку, которая сжимает пистолет от отчаяния, от боли. Но он не мог ответить уверенно, что это рука Эмили.

Майкл почувствовал, как из уголков глаз потекли слезы, и немного отклонился за трибуну, словно пытаясь себя защитить.

– Мистер Голд? – поторопила прокурор.

– Нет, – прошептал он и покачал головой. Слезы покатились еще быстрее. – Нет.

Барри Делани повернулась к присяжным.

– В таком случае, что нам остается? – задала она риторический вопрос.

Процесс переодевания из цивильной одежды в тюремную робу стал для Криса сродни сбрасыванию кожи, как будто вместе с пиджаком и модными брюками он снимал с себя налет любезности и приличий, принятых в обществе, оставаясь в итоге первобытным человеком. В течение первого часа после возвращения из зала суда он ни с кем не разговаривал, и сокамерники старались к нему не подходить. Он пытался выдыхать затхлый тюремный воздух, но тот все-таки заполнял его легкие, его трясло, пока он привыкал к своей камере. И только после этого он мог держаться уверенно и равнодушно, как научился за семь месяцев тюрьмы.

Он решился войти в комнату отдыха режима средней изоляции, услышав там гул и беспокойный шум. Несколько заключенных украдкой взглянули на него и снова повернулись к висевшему на стене телевизору. Крис сидел уже достаточно давно, чтобы понять: пока идет суд, тебя оставляют в покое. Но сейчас дело было не только в этом. Окружающие не просто не обращали на него внимание, у них была некая общая тайна.

Он подошел к столу, у которого собрались заключенные.

– В чем дело? – спросил он.

– Чувак, ты разве не слышал? Вернон вчера ночью повесился в федеральной тюрьме. На чертовых шнурках.

Крис оцепенел.

– Что-что?

– Он умер, чувак.

– Нет! – Крис попятился от кучки заключенных, не сводивших с него глаз. – Нет!

И сразу же вернулся в камеру, где сидел со Стивом всего месяц назад.

Он вспомнил лицо Стива гораздо быстрее, чем мог припомнить лицо Эмили. Вспомнил сказанные им перед переводом слова о том, как поступают в Конкорде с убийцами детей.

К концу недели его тоже отправят в федеральную тюрьму.

Крис спрятался под одеяло, содрогаясь от горя и ужаса, но тут услышал, что его вызывают в комнату для свиданий. Пришел посетитель.

Гас сразу же бросилась Крису на шею.

– Джордан говорит, что все идет хорошо! – ликовала она. – Лучше и не придумаешь.

– Тебя же там нет, – холодно ответил Крис. – А что еще ему говорить? Что ты выбрасываешь деньги на ветер?

– Зачем ему лгать? – удивилась Гас, присаживаясь на складной стул.

Крис, опустив голову, помассировал виски.

– Святой Джордан, – пробормотал он.

Они были в комнате одни. Обычно Гас приезжала раньше, но, пока шел суд, она успела съездить домой, к Кейт, и приготовить ужин, а потом вернулась к Крису. Он, похоже, был крайне возбужден. Взволнованная Гас вгляделась в лицо сына.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

Он потер глаза и непонимающе уставился на мать.

– В порядке, – ответил он. – Я как огурчик.

Он принялся барабанить пальцами по столу, уставившись на конвойного, занявшего свой пост у лестницы.

– Джордан говорит, что я главный свидетель, – сказала Гас. – Он уверяет, что присяжные будут находиться под впечатлением моих слов, когда будут выносить оправдательный вердикт.

Крис хмыкнул.

– Очень на него похоже.

– Ты очень нервничаешь, – заметила Гас. – Как ни крути, Майкл оказал тебе сегодня неоценимую услугу. Он отлично поработал. Ты же знаешь, Крис, что и я сделаю все, даже встану на голову, чтобы вытащить тебя отсюда.

– Мама, послушай, присяжные могут не захотеть смотреть твои кульбиты. Они для себя уже все решили.

– Это безумие. Правосудие так не вершится.

– А откуда ты знаешь, как вершится правосудие? Разве справедливо, что я почти год сижу в тюрьме, ожидая суда? Разве справедливо, что мой адвокат ни разу не спросил меня: «Послушай, Крис, а что произошло на самом деле?» – Он поднял на мать холодные голубые глаза. – Об этом ты когда-нибудь думала, мама? Через день процесс закончится. Ты задумывалась над тем, в какой цвет выкрасишь стены моей комнаты, когда меня посадят пожизненно? О том, каким я стану в сорок, пятьдесят, шестьдесят лет, если буду жить в камере размером с платяной шкаф?

Крис замолчал, его трясло. По его дикому взгляду Гас поняла, что сын находится на грани истерики и начинает паниковать.

– Крис, – попыталась она его успокоить, – этого не случится.

– Откуда ты знаешь? – выкрикнул он. – Откуда тебе, черт побери, знать?

Краем глаза Гас заметила, что конвойный сделал шаг в их сторону. Она едва заметно покачала головой, и он вернулся на свое место у лестницы. Она осторожно коснулась плеча Криса, старательно пряча собственный страх. Она понимала, как это тяжело для восемнадцатилетнего парня – слышать, как посторонние люди решают твою судьбу. Как и предсказывал Джеймс, в суде Крис надевал маску. Чтобы просто высидеть в зале суда и не сорваться, пока вслух обсуждают его намерения и характер.

– Дорогой, – успокаивала мать. – Я понимаю, почему ты так боишься…

– Нет, не понимаешь!

– Понимаю. Я твоя мама. Я знаю тебя.

Крис медленно повернул к ней голову – бык, готовый броситься на врага.

– Да? И что ты знаешь?

– Я знаю, что ты остался тем же чудесным сыном, которого я всегда любила. Знаю, что ты преодолеешь и это, как всегда преодолевал трудности. Знаю, что присяжные не осудят невиновного.

При этих словах Крис затрясся так сильно, что рука Гас соскользнула с его плеча.

– Но, мама, чего ты не знаешь, так это того, что это я застрелил Эмили, – негромко признался он. И с приглушенным всхлипом отвернулся и бросился к конвойному, который надежно запрет его в камере.

Гас расписалась у пропускника, миновала дежурного, который отпер дверь тюрьмы, дошла до машины и только тут упала на колени. Ее рвало. «Я твоя мама, – сказала она. – Я знаю тебя». Видимо, нет.

Она вытерла рот рукавом куртки, села за руль и принялась на ощупь тыкать ключом в замок зажигания. Крис сказал прямо ясно как день. Он застрелил Эмили. И пока Гас защищала его от сплетен и клеветы, даже от отцовского безразличия, она сама оказалась в глупом положении.

В мозгу раздались звоночки: рубашка Криса в больнице, вся залитая кровью; нежелание сына общаться с доктором Фейнштейном; облегчение, которое он испытал, когда признался, что не склонен к суициду. Она уперлась лбом в рулевое колесо и тихо застонала. Крис, господи… Крис убил Эмили.

Как она ничего не заподозрила?

Она завела мотор и медленно выехала со стоянки перед тюрьмой. Она поедет домой и все расскажет Джеймсу, он знает, что делать… Нет, она не может сказать Джеймсу, потому что он расскажет Джордану Макфи. Даже скудных знаний Гас о криминальном праве хватило для того, чтобы понять, что это плохая мысль. Она поедет домой и сделает вид, что сегодня к сыну не приезжала. А утром все будет по-другому.

И она займет место свидетеля.

Гас внезапно пришло в голову, что, с юридической точки зрения, существует определенный иммунитет, который защищает жену от дачи показаний против мужа, но ничем не прикроешься, как щитом, чтобы не свидетельствовать против своего ребенка. Странно, поскольку ребенок – это человек, у которого твоя улыбка, твои глаза или, по меньшей мере, в венах которого течет твоя кровь. Но Гас скорее бы согласилась свидетельствовать против Джеймса, чем против Криса. И дело тут не в лжесвидетельстве, на ее измученный взгляд, а в том, что она мать.

На ней было бордовое платье, присобранные рукава которого лишь подчеркивали ее дрожащие руки. Гас нацепила на лицо улыбку, уверенная в том, что если хотя бы на мгновение расслабит губы, то с ее уст сорвется все, что она узнала. Она стояла у двойных дверей, ведущих в зал суда. Джордан предупредил, что она будет первым и единственным свидетелем на сегодня. Напротив нее стоял невозмутимый пристав.

Неожиданно дверь распахнулась, и ее повели по проходу. Гас смотрела себе под ноги, а когда заняла свое место за небольшой трибуной, то подумала: «Насколько она больше клетки, в которую запрут Криса пожизненно?»

Джордан просил ее посмотреть на Криса, как только она займет место свидетеля, но Гас не отрывала взгляда от своих коленей. Она чувствовала своего сына, ее словно магнитом тянуло влево, она ощущала, что нервы его натянуты до предела. Как у нее самой. Но Гас понимала: как только она встретится взглядом с сыном, тут же расплачется.

Внезапно ей поднесли толстую потрепанную Библию. Секретарь суда велел ей положить левую руку на книгу, а правую поднять вверх. «Вы клянетесь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?»

«Да поможет вам Бог…» Впервые с момента появления в зале суда Гас встретилась взглядом с сыном.

– Клянусь, – сказала она голосом, который эхом разнесся по залу.

Джордан не понимал, что, черт возьми, случилось с Гас Харт. Каждый раз при встрече с ней – господи, даже в тот вечер, когда полиция арестовала ее сына! – она казалась сдержанной и красивой. Немного дикой и необузданной, с копной рыжих волос, но в то же время ужасно красивой. Тем не менее сегодня, именно в тот день, когда она должна быть самим совершенством, Гас полностью расклеилась. Волосы торчали из наспех собранного пучка; лицо бледное, черты заостренные, ни грамма косметики, ногти обкусаны.

Каждый по-своему относится к тому, чтобы выступить в суде свидетелем. Некоторые пускают пыль в глаза. Других пугает сама процедура. Большинство относятся к задаче с должным почтением. Гас Харт выглядела так, как будто больше всего хотела оказаться сейчас где-то совершенно в другом месте.

Джордан расправил плечи и подошел к свидетелю.

– Назовите для протокола свое имя и адрес.

Гас нагнулась к микрофону.

– Августа Харт. Бейнбридж, Лесная ложбина, тридцать четыре.

– Кем вы приходитесь подсудимому?

– Я его мать.

Джордан, повернувшись спиной к присяжным и Барри Делани, улыбнулся Гас, чтобы приободрить ее. «Успокойтесь», – прошептал он одними губами.

– Миссис Харт, расскажите нам о вашем сыне.

Взгляд Гас заметался по залу суда. Она увидела Мэлани, сидящую с каменным лицом, и Майкла, сцепившего руки на коленях. В стороне сидел Джеймс, который едва заметно кивнул ей.

– Крис… он… очень хорошо плавает, – наконец произнесла она.

– Хорошо плавает? – переспросил Джордан.

– Он поставил рекорд школы в заплыве на двести метров баттерфляем, – сбивчиво сообщила она. – Мы очень им гордимся. Я и его отец.

Джордан решил немного ее подтолкнуть, пока она не отклонилась от намеченного им текста показаний:

– По-вашему, он ответственный? Ему можно доверять?

Он чувствовал спиной взгляд Барри, ее почти осязаемое замешательство: протестовать или нет против того, что защита подсказывает своему главному свидетелю.

– О да! – нервно воскликнула Гас, не поднимая взгляда. – Крис всегда вел себя не по-детски благоразумно. Я бы доверила ему свою… – Она внезапно запнулась и закончила: – свою жизнь.

– Вы знали Эмили Голд, – продолжал сбитый с толку Джордан, который понимал: следует остановить Гас, пока она не наговорила лишнего. – Как долго?

– Ох, – вздохнула она и отыскала взглядом в зале Мэлани. – Я была у Мэлани акушеркой. Я увидела Эмили даже раньше ее матери.

«Спасибо тебе, Господи», – подумал Джордан.

– Сколько лет вы соседствуете с Голдами?

– Восемнадцать лет, – ответила Гас. – Крис с Эмили большую часть этого времени были неразлучны.

– То есть вы хотите сказать, что они никогда не разлучались?

– Да, – спокойно ответила Гас. – Они были словно близнецы.

«В таком случае, что же произошло?» – подумала она. Этот вопрос не давал ей покоя.

– Они придумали собственный язык, тайком уходили из дома, чтобы увидеть друг друга…

«Что же произошло?»

– …и чтобы поддержать.

Джордан кивнул.

– Вы были близки с родителями Эмили?

– Мы были очень хорошими друзьями, – хрипло произнесла Гас. – Как одна большая семья. Крис с Эмили росли как брат и сестра.

– Когда Крис с Эмили стали встречаться?

– Крису исполнилось четырнадцать, – ответила Гас.

– Вы с Голдами поощряли их отношения?

– Спрашиваете! – пробормотала она.

– Вам кажется, Крис любил Эмили?

– Я знаю, что любил, – решительно заверила Гас. – Знаю. Но думала она сейчас о своих чувствах к Майклу: несмотря на то что ее тянуло к нему, необходимость противиться этому чувству была сильнее. Вероятно, нельзя из брата с сестрой превратиться в любовников, привнести еще больше любви и преданности и не находить успокоения. «Неужели произошло именно это?»

Джордан прищурился и внезапно осознал, что же не так с этой довольно странной дачей показаний: Гас не смотрела на Криса, откровенно говоря, она намеренно избегала встречаться с ним взглядом. И присяжные, несомненно, это заметили.

– Миссис Харт, – попросил Джордан, – вы не могли бы посмотреть на своего сына?

Гас медленно повернула голову. Сделала глубокий вдох и решительно взглянула на Криса.

– Этот парень, – продолжал Джордан, – которого вы знаете восемнадцать лет, когда-нибудь обижал Эмили Голд?

– Нет, – прошептала Гас, опуская глаза, и быстро смахнула слезы тыльной стороной ладони. – Нет, – повторила она дрожащим голосом.

Гас почувствовала на себе взгляд сына, который молил ее посмотреть на него. Поэтому она подняла глаза и увидела то, чего не могли видеть присяжные: в глазах Криса была мука, губы сжаты от боли. Он видел, что мать лжет ради него.

– Знаю, как вам тяжело, миссис Харт, – Джордан подошел к свидетельской трибуне и положил руку Гас на плечо, нежный и заботливый жест. – У меня последний вопрос. На ваш взгляд…

Гас знала, какой последует вопрос. Она репетировала его с Джорданом Макфи, она прожила его тысячи раз минувшей ночью. Она закрыла глаза, предугадывая слова, которые сделают ее клятвопреступницей.

– Нет!

От этого грубого, резкого вскрика Гас открыла глаза. Джордан обернулся, за ним судья и прокурор – все смотрели на Криса Харта.

– Прекратите! Прекратите немедленно!

Судья Пакетт нахмурился.

– Мистер Макфи, уймите своего подзащитного! – приказал он. Джордан пересек зал суда и, стоя спиной к присяжным, схватил Криса за плечо.

– Что, черт возьми, ты делаешь?

– Джордан, – прошептал Крис, – нам нужно поговорить.

– Остался один вопрос. Потом я попрошу объявить перерыв. Договорились?

– Нет. Мне нужно поговорить с вами прямо сейчас.

Джордан глубоко вздохнул и поднял голову. Похоже, годы практики сделали его способным умело скрывать свою ярость.

– Ваша честь, я могу к вам подойти?

Барри, совершенно ничего не понимая, тоже подошла к столу судьи.

– Мой подзащитный утверждает, что должен немедленно со мной переговорить, – сообщил Джордан. – Мы не могли бы взять короткий перерыв?

Пакетт нахмурился.

– Лучше пусть это на самом деле окажется исключительно важным! – заявил он. – У вас пять минут.

Джордан нашел для них комнатку в суде, не больше камеры Криса.

– Ладно, – не скрывая раздражения, произнес он. – В чем дело?

– Я не хочу, чтобы мама давала показания, – заявил Крис.

– Очень плохо, черт возьми! – воскликнул Джордан. – Она наш лучший свидетель.

– Уведите ее.

– Остался последний вопрос, Крис. Присяжные должны услышать, как твоя мама скажет, что она представить себе не может, что ее сын убил Эмили Голд.

Крис, как будто не слыша, бросил на Джордана сердитый взгляд.

– Я хочу, чтобы ее увели, – настаивал он, – и вызвали в качестве свидетеля меня.

На мгновение Джордан потерял дар речи.

– Ты дашь показания, и дело проиграно!

Адвокаты, как правило, не вызывают своих подзащитных в качестве свидетелей. Прокурору очень легко запутать и подловить подсудимого. Всего лишь один неверный шаг – один беспокойный взгляд, – и даже самый невинный подсудимый покажется присяжным искусным лжецом.

Однако вызывать Криса в качестве свидетеля нельзя было совершенно по другой причине. По собственным словам Криса, он не хотел себя убивать. Любой мало-мальски хороший прокурор тут же вытрясет из него правду. А вся линия защиты Джордана построена на том, что это было двойное самоубийство, не доведенное до конца. Однако у Джордана было тягостное предчувствие, что рассказать собственную версию случившегося – вот чего хочет Крис.

– Выйдешь давать показания, – предупредил Джордан, и на виске у него запульсировала вена, – сядешь в тюрьму. Все просто. Ты свидетель и обязан говорить правду. Я целых четыре дня убеждал присутствующих, что ты собирался вышибить себе мозги, а ты хочешь встать и заявить всем, что и не думал себя убивать. Что тогда станет с моей защитой?

Минуту Крис помолчал. Потом повернулся и сказал так тихо, что Джордан едва его расслышал:

– Семь месяцев назад вы сказали мне, что решение о том, свидетельствовать в суде или нет, принимаю я сам, только я один. Вы сказали, что если я захочу давать показания, то вы по закону обязаны вызвать меня свидетелем.

Они смерили друг друга взглядом. Патовая ситуация. Потом Джордан поднял руки.

– Отлично! – воскликнул он. – К черту все! – И вышел из комнаты.

Он чуть не наскочил на Селену.

– Что, черт возьми, происходит? – спросила она.

Джордан взял ее за руку и потянул подальше от любопытных зевак, которые уже повернулись в их сторону.

– Он хочет давать показания.

Селена задохнулась от возмущения.

– И что ты ему ответил?

– Что я первый пожелаю ему удачи в федеральной тюрьме. – Он откинул голову назад. – Господи, Селена… У нас были неплохие шансы.

– «Неплохие» мало сказано, – негромко подтвердила она.

– С таким же успехом я могу отвести его к Делани и сказать, что это заранее сделанный рождественский подарок.