Текст книги "Обещание"

– Конечно, – улыбнулся Джордан. – Такая травка, которую изобрели для стеклянных ширм на прилавках. – Он отодвинул кусок пиццы с пепперони. – Для Томаса, – объяснил он.

Селена бросила взгляд на закрытую дверь спальни.

– Да? Его не разорвало от круассанов?

– Нет. Если честно, в Париже он немного похудел, сказал, что еда была для него слишком жирная. – Джордан кивнул на пиццу в промасленной коробке. – Но если он вернулся назад из-за американского фастфуда – я не против.

– Он бы все равно вернулся, – заверила его Селена, – он оставил дома свою игровую приставку «Нинтендо».

Джордан засмеялся.

– Ты так добра к моему эго, – сказал он.

– Как будто ты не сам начал, – холодно ответила она. – Ты платишь мне за расследование, а не за подхалимаж.

– М-да, – согласился Джордан. – И что ты сделала за последнее время, чтобы отработать свои денежки?

Селена, закончив беседовать с ближайшим окружением обвиняемого, сейчас прорабатывала свидетелей со стороны обвинения, чтобы Джордан знал, к чему ему готовиться.

– На самом деле я не ожидаю никаких сюрпризов от патологоанатома или детективов, – сказала она. – И девочка, которую они вызовут в качестве свидетеля, подружка Эмили, будет явно напугана и мало чем сможет помочь Делани. Единственный непредсказуемый свидетель – Мэлани Голд, к которой я не могу даже подступиться, чтобы побеседовать.

– Может быть, нам повезет, – предположил Джордан. – Может, за предстоящие несколько месяцев она сломается, ее увезут в психушку и Пакетт признает ее неспособной давать показания.

Селена закатила глаза.

– Я бы не стала уповать на удачу, – произнесла она.

– Я тоже, – согласился Джордан. – Но чудеса случаются.

Селена кивнула и положила ноги на кофейный столик рядом с ногами Джордана.

– В одних чулках, – рассеянно заметила она, сжимая большие пальцы ног. – Когда я была маленькая, то думала, что так легче подкрадываться.

– Неудивительно, что ты стала частным детективом.

Она толкнула его ногой.

– А ты почему? – спросила она.

– Стал частным детективом? – ухмыльнулся он в ответ.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Я поступил на юридический по той же причине, по которой туда поступают все остальные: понятия не имея, чем заняться в жизни, а родители готовы были платить.

Селена засмеялась.

– Нет, я могу себе представить, почему ты стал юристом, – тебе платили за то, чтобы люди слушали твои возражения. Я хочу знать, почему ты переметнулся на другую сторону?

– Ты имеешь в виду генеральную прокуратуру? – Джордан пожал плечами. – Перестали платить.

Селена обвела взглядом уже порядком обветшалый дом Джордан любил земные блага, но никогда бы не стал выставлять это напоказ.

– Правду! – настаивала она.

Он скосил на нее глаза.

– Ты же знаешь, как я отношусь к правде, – негромко произнес он.

– В таком случае – твоя версия, – не сдавалась Селена.

– Если ты прокурор, – ответил он, – на тебе лежит бремя доказательств. Если адвокат – единственное, что тебе необходимо сделать, это зародить крошечное зернышко сомнения. А как присяжным не сомневаться? Они ведь не были на месте преступления, верно?

– Ты намекаешь, что переметнулся в другой лагерь, потому что искал более легкий путь? Не верю.

– Я переметнулся в адвокаты, – объяснил Джордан, – потому что тоже не верил. В то, что есть единственно правильная версия. Чтобы быть прокурором, нужно в это верить, или зачем, черт побери, вообще возбуждать дело?

Селена изменила позу: повернулась на бок, так что ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от лица Джордана.

– Ты думаешь, Крис Харт ее убил? – Она положила руку ему на плечо. – Знаю, что это никак не повлияет на дело, ты все равно будешь его защищать. Но я просто хочу знать.

Джордан посмотрел на свои руки.

– Я думаю, он любил эту девушку. Думаю, он чертовски испугался, когда их обнаружила полиция. Что еще? – Он покачал головой. – Думаю, Крис Харт – превосходный лжец, – медленно проговорил он. Потом взглянул на Селену. – Но не такой превосходный, как полагает обвинение.

В четверг на кладбище безлюдно, поэтому голос раввина, казалось, отлетал к ветвям деревьев, где сидели зяблики с глазами-бусинками и клювиками подхватывали слова молитвы, как будто те были вкусными семечками чертополоха. Майкл стоял рядом с Мэлани, его легкие туфли не спасали от холода, который шел от кладбищенской земли. «Как, – размышлял он, – они воздвигнут могильную плиту?» И в пятидесятый раз за это утро ощупал взглядом новый надгробный камень розового мрамора на могиле Эмили – то, ради чего, собственно, и затевалась торжественная церемония.

На самой плите было указано немногое: имя Эмили, даты рождения и смерти. А чуть пониже заглавными буквами единственное слово – «ЛЮБИМ». Майкл не припоминал, чтобы просил гравера написать именно это, но допускал, что так и было: плиту заказывали уже давно, а его голову тогда занимали совсем другие мысли. И он бы совсем не удивился, если бы узнал, что это слово попросила дописать Мэлани. Он только не мог понять, так ли было изначально задумано или просто у гравера дрогнула рука, но между буквами «И» и «М» расстояние было чуть больше, и оставалось лишь гадать, то ли это означало ЛЮБИМ, то ли ЛЮБИ M – как оборвавшееся ЛЮБИ МЕНЯ.

Он прислушался к гортанным молитвам, льющимся из уст раввина, к тихим всхлипам Мэлани. Но его глаза продолжали шарить по кладбищу, пока он не увидел того, кого ждал.

На вершине холма показалась Гас, одетая в широкую черную куртку с капюшоном и темную юбку, она склонила голову от пронизывающего ветра. Гас встретилась взглядом с Майклом и встала чуть позади него, по другую сторону от Мэлани.

Майкл сделал шаг назад, потом еще один, пока не оказался бок о бок с Гас. Он коснулся ее руки в перчатке, которую она прятала в широких складках куртки.

– Ты пришла, – прошептал он.

– Ты же просил, – прошептала она в ответ.

Панихида подошла к концу. Майкл наклонился, поднял с земли камешек и положил у основания новой могильной плиты. Мэлани последовала примеру мужа, а потом быстрым шагом прошла мимо Гас как мимо пустого места. Гас присела на корточки, нашла гладкий белый камешек, подошла к могиле и положила свое подношение рядом с двумя остальными.

Она снова почувствовала, как Майкл коснулся ее руки.

– Я провожу тебя к машине, – сказал он, поворачиваясь к Мэлани, чтобы сообщить о своем намерении, но жена уже исчезла.

Гас подождала, пока Майкл побеседует с раввином и передаст тому конверт. Оба хранили молчание, пока не дошли до машины.

– Спасибо тебе, – поблагодарил Майкл.

– Это тебе спасибо, – возразила Гас. – Я сама хотела прийти.

Она взглянула на Майкла, чтобы попрощаться, но что-то в выражении его лица – морщинки в уголках глаз или слабая улыбка – заставило ее распахнуть объятия и крепко его обнять. Когда он чуть отстранился, в глазах Гас, как и в глазах Майкла, стояли слезы.

– До субботы? – спросил он.

– До субботы, – ответила она.

На мгновение Майкл, казалось, ушел в себя, как будто ведя внутреннюю борьбу, но потом, видимо, принял решение, нагнулся, нежно поцеловал ее в губы и ушел.

Гас остановила машину метрах в пятистах от кладбища. Вполне вероятно, что в такой напряженный момент – а возложение могильной плиты, безусловно, процедура не из приятных – Майкл не думал о том, что делает. Но опять-таки, Гас могла бы побиться об заклад, что Майкл прекрасно отдавал отчет своим поступкам.

Гас понимала, что ей не хватало любви. Господи, она уже несколько месяцев не спала с Джеймсом – еще дольше, чем они с ним по-настоящему разговаривали. И одновременно с потерей мужа от нее отвернулась лучшая подруга. Невозможно устоять от соблазна иметь рядом человека, который бы хотел – хотел! – говорить о Крисе.

Но сейчас она, испытывая легкое недоумение, гадала: она с нетерпением ждет встречи с Майклом, чтобы поговорить о Крисе, или Крис всего лишь предлог для встреч с Майклом?

Они говорили о Крисе, об Эмили, о суде. Было так приятно выплеснуть наболевшее. Но это не объясняло тот факт, почему у Гас бегали мурашки по спине, когда он смотрел на нее и улыбался, почему теперь, закрывая глаза, она видела его лицо, множество его выражений, с такой же легкостью, как когда-то вспоминала лицо Джеймса.

Она была знакома с Майклом много лет, знала его практически столько же, сколько и своего мужа. Это просто влечение, родившееся из-за слишком тесного общения, ложных дружеских отношений. Она уверяла себя, что это абсолютно ничего не значит.

Тем не менее она одной рукой вела машину, а пальцами второй нежно касалась своих губ. А шины шуршали по гладкой дороге и шептали: «Любимая…»

Несмотря на то что никто из них больше не поднимал эту тему, но с того дня, как Джеймс категорически отказался выступить свидетелем в пользу Криса, Гас стала спать в другой комнате. На самом деле в комнате Криса. Было уютно спать на матрасе, который прогнулся в тех местах, где много лет лежал ее сын; вдыхать специфический запах огромной коллекции костюмов для плавания, лежащих на нижней полке платяного шкафа, просыпаться под звуки будильника, настроенного на любимую радиоволну сына, – все это создавало иллюзию, что он настолько же близок к Гас, как и любой из этих предметов.

Джеймс допоздна задерживался на работе. Гас слышала, как он пришел домой: тяжело хлопнула входная дверь, звук его шагов на лестнице. Чуть слышный скрип – он проверил» спит ли Кейт (дочь уже давным-давно заснула), звук бегущей по трубам воды, когда он открыл душ в их ванной комнате. Он не пришел поговорить к Гас. Он вообще не подходил к комнате Криса.

Она встала с кровати, звуки ее шагов заглушал ковер, надела халат.

Было странно видеть свою кровать. Простыни чистые и неизмятые, но не заправлены под стеганое одеяло, а свисают, как высунутые языки, – явное свидетельство того, что она здесь не спит. Джеймс не любил заправлять простыню, на половине Гас она всегда была заправлена – граница, разделяющая две половины, ночь за ночью стиралась.

В душе перестала литься вода. Гас представила, как Джеймс обернув полотенце вокруг талии, выходит из душа, его волосы от усердного мытья головы торчат в разные стороны. И толкнула дверь ванной комнаты.

Джеймс тут же обернулся.

– В чем дело? – спросил он, уверенный, что она могла прийти сюда только в случае крайней необходимости.

– Во всем, – ответила Гас, развязывая махровый халат, который упал к ее ногам.

Поколебавшись, она шагнула к мужу и положила ладони ему на грудь. С невероятной силой руки Джеймса сомкнулись вокруг нее. Он опустился вниз, коснулся губами ее груди, прижался щекой к животу.

Она заставила его подняться и потащила в спальню. Джеймс упал на нее, его сердце колотилось так же неистово, как и сердце Гас. Она провела пальцами по буграм его рук, по ягодицам, по шелковистым волосам внизу – по всем уголкам, которых должна была коснуться и запомнить. Он вошел в нее, и она изогнулась под ним, как ива. Джеймс вошел опять. Гас чуть сильнее прикусила его плечо, опасаясь того, что может произнести. Так же быстро, как началось, все и закончилось, Джеймс вытянулся на жене, их руки ухватились за простыни и друг за друга. Оба молчали.

Со смущенной улыбкой Джеймс ушел в ванную, на его спине были заметны следы от ее ногтей. Гас погладила свою грудь, натертую его щетиной, и взглянула на кровать. Полный беспорядок: простыни сбиты, одеяло смято. На простынях даже виднелась кровь – от царапин на спине Джеймса. А еще они перевернули ночник. Кровать совершенно не походила на ложе примирения или колыбель любви. Откровенно говоря, по мнению Гас, она больше всего напоминала место преступления.

Джордан снял резинку с небольшого пакета с почтой. При виде фирменного бланка Графтонского суда первой инстанции его пульс участился. Он разорвал конверт и обнаружил ответ уважаемого Лесли Пакетта на их с Барри ходатайства, поданные в досудебном порядке.

Ходатайства обвинения о том, чтобы исключить показания двух свидетелей-специалистов со стороны защиты и сочинение по английскому языку, обнаруженное Селеной, были отклонены.

Его собственное ходатайство об изъятии протокола допроса, который проводила в больнице детектив Маррон, суд удовлетворил на основании того, что Крис Харт не осознавал, что может отказаться отвечать на вопросы, а поэтому допрос был проведен с нарушением его прав Миранды.

Маленькая победа, но она вызвала у Джордана улыбку. Адвокат положил письмо под остальную корреспонденцию, вошел в кабинет и закрыл дверь.

Крис увидел чопорно стоящего в зале свиданий за металлическим складным столом отца и замер. Он попросил мать, чтобы пришел Джеймс, но на самом деле не ожидал, что его просьба будет исполнена. В конечном итоге, когда Крис несколько месяцев назад запретил отцу приходить к нему на свидание в тюрьму, все понимали, что таким образом Крис его за что-то наказывает.

– Крис…

Отец протянул ему руку.

– Папа…

Они обменялись рукопожатиями, и Крис поразился, какая горячая у отца рука. Но в памяти моментально возникло воспоминание о том, что ладони отца всегда казались успокаивающе теплыми: на его плечах, когда они сидели в засаде на уток, или если отец обхватывал руки Криса своими, обучая его стрельбе.

– Спасибо, что пришел.

Джеймс кивнул.

– Спасибо, что позволил прийти, – сказал он.

– Мама приехала с тобой?

– Нет, – ответил Джеймс. – Я так понял, что ты хотел поговорить со мной наедине.

Этого Крис не говорил, но мать поняла его по-своему. Возможно, это не такая уж плохая мысль.

– Ты хотел попросить меня о чем-то конкретном? – спросил Джеймс.

Крис кивнул. Он неоднократно думал об этом: «Если я сяду в тюрьму, поможешь маме вернуться к прежней жизни? Если я спрошу, ты признаешься, глядя мне прямо в глаза, что я обидел тебя так, как ты даже представить не мог?» Но вместо этого с его губ слетел вопрос, удививший самого Криса не меньше, чем Джеймса.

– Пап, – спросил он, – а ты когда-нибудь в своей жизни поступал неправильно?

Джеймс закашлялся, чтобы скрыть удивленный смех.

– Конечно, – признался он. – Я провалил экзамен по биологии в первом семестре, когда учился в колледже. В детстве украл из магазина пачку жевательной резинки. Разбил отцовскую машину после одной студенческой вечеринки. – Он засмеялся, закидывая ногу на ногу. – Вот до убийства никогда не опускался.

Крис пристально взглянул на отца.

– Я тоже, – негромко сказал он.

Джеймс побледнел.

– Я не то хотел сказать… я… – Он покачала головой. – Я не виню тебя в том, что произошло.

– Но ты мне веришь?

Джеймс встретился с сыном взглядом.

– Трудно во что-то верить, – ответил он, – когда я изо всех сил пытаюсь делать вид, что ничего не произошло.

– Но ведь произошло. – Криса душили слезы. – Эмили умерла. А я застрял в этой вонючей тюрьме. Я не в силах изменить прошлое.

– Я тоже. – Джеймс зажал ладони между коленями. – Ты должен понять: когда я рос, родители постоянно мне твердили, что лучший способ выйти из неприятной ситуации – это сделать вид, что ее не существует, – признался он. – Пусть чешут языками, если семья не обращает внимания, кого еще это должно волновать?

Крис едва заметно улыбнулся.

– Если я притворюсь, что нахожусь в роскошной гостинице, от этого еда не станет вкуснее, а камера больше.

– В таком случае, – уже мягче произнес Джеймс, – никто не отрицает, что родителям есть чему поучиться у детей. – Он потер переносицу. – Собственно говоря, теперь, когда ты заставил меня задуматься, я вспомнил свой самый ужасный проступок в жизни.

Заинтригованный Крис подался вперед.

– И какой же?

Джеймс так искренне улыбнулся, что Крис вынужден был опустить глаза.

– Я оставался в стороне до сегодняшнего дня, – признался он.

Суд над Стивом длился четыре дня. Ему был назначен государственный защитник, поскольку ни он, ни его родители не могли позволить себе нанять адвоката. И хотя они не обсуждали этого, Крис видел, что чем ближе конец процесса, тем все больше и больше нервничает Стив.

В ночь перед тем, как присяжные должны были огласить вердикт, Крис проснулся от легкого поскрипывания. Он свесился с койки и увидел, что Стив затачивает лезвие бритвы о край унитаза.

– Чем, черт побери, ты занимаешься? – прошептал Крис Стив посмотрел на сокамерника.

– Собираюсь в тюрьму, – сипло произнес он.

– Ты и так в тюрьме, – возразил Крис.

Стив покачал головой.

– Это деревенский клуб по сравнению с зоной. Тебе известно, что там делают с теми, кто сидит за убийство детей? Известно?

Крис усмехнулся.

– Опускают?

– Тебе это кажется чертовски смешным? Ты же сам можешь оказаться в моем положении всего через три месяца. – Стив тяжело дышал, пытаясь сдержать слезы. – Иногда тебя будут просто избивать, а надзиратели не будут обращать на это внимания, потому что считают, что ты получаешь по заслугам. Бывает, что Дело доходит до убийства. – Он повертел серебристое лезвие, блеснувшее в сумраке камеры. – Я подумал, что избавлю их от хлопот, – добавил он.

Со сна Крис не сразу понял, на что Стив намекает.

– Ты этого не сделаешь, – сказал он.

– Крис, – пробормотал Стив, – это единственное, что мне остается.

Крис внезапно вспомнил Эмили, которая пыталась объяснить, что она чувствует. «Я вижу себя сейчас, – говорила она. – Вижу, кем хочу стать через десять лет. Но я не знаю, как добраться из пункта А в пункт Б». Крис видел, как Стив поднимает дрожащую руку, лезвие бритвы мерцает, словно огонь…

Он спрыгнул с койки и принялся барабанить по прутьям камеры, пытаясь привлечь внимание надзирателя и сделать для друга то, чего не сделал для Эмили.

Слухи облетели тюрьму. Такие же надоедливые, как комары, на которых тоже невозможно не обращать внимания. К утру следующего дня уже все знали, что Стива перевели в карцер для склонных к суициду в режим строгой изоляции, где за ним постоянно велось видеонаблюдение из пропускника. К обеду шериф увел его в зал суда выслушать вердикт присяжных.

После половины четвертого один из надзирателей вошел к Крису в камеру и стал собирать пожитки Стива. Крис отложил книгу.

– Суд закончился? – спросил он.

Крис видел, как офицер берет поломанный пластмассовый станок, тот, из которого Стив извлек лезвие. Крис натянул на голову подушку и зарыдал, как не рыдал с тех пор, как оказался в тюрьме. И он не позволил себе задаваться вопросом: он рыдает из-за Стива или из-за себя; рыдает из-за того, что наделал, или из-за того, что могло произойти?

Вначале Барри Делани часто звонила Мэлани, уведомляла о последних уликах, полученных от судмедэксперта или из криминалистической лаборатории. Потом время от времени звонить стала Мэлани, чтобы мисс Делани не забывала об Эмили. Теперь Мэлани звонила, наверное, раз в месяц, не желая тратить впустую ни секунды драгоценного прокурорского времени, – пусть лучше готовится к предстоящему суду.

Поэтому Мэлани очень удивилась, когда Барри Делани нашла ее в библиотеке, чтобы побеседовать.

Мэлани сняла трубку телефона в полной уверенности, что ее сменщица неправильно расслышала фамилию звонившего, когда услышала ясный и четкий голос обвинителя.

– Здравствуйте, – поздоровалась Мэлани. – Как дела.

– Это Я вас должна спрашивать, – ответила Барри. – Честно признаться, все отлично.

– Изменили дату суда?

– Нет. Осталось седьмое мая. – Она вздохнула в телефонную трубку. – Миссис Голд, вы не могли бы мне немного помочь?

– Все, что угодно, – заверила Мэлани. – Что нужно?

– Речь идет о вашем муже. Он согласился выступить свидетелем со стороны зашиты.

Мэлани так долго молчала, что прокурор вынуждена была окликнуть ее по имени.

– Я слушаю, – едва слышно ответила она, вспоминая Гас на кладбище, это явно она подбила Майкла. Она почувствовала, как стучит в висках. – Чем я могу помочь?

– Было бы замечательно, если бы вам удалось его отговорить, – сказала Барри. – А если он откажется, узнайте, что он будет говорить, почему защита считает его таким важным свидетелем.

Мэлани так низко склонила голову, что коснулась лбом письменного стола.

– Понятно. – Хотя на самом деле она ничего не понимала. – И как я это сделаю?

– Я думаю, миссис Голд, – ответила прокурор, – это уж вам решать.

Первое, что Майкл заметил, вернувшись домой, – потный, усталый, воняющий дезраствором, в котором купал овец, – что работает стереосистема. После нескольких месяцев тишины музыка казалась кощунством, ему тут же захотелось ее выключить. Но потом он заглянул за угол в кухню и увидел Мэлани, которая резала овощи. Кухонный стол, словно конфетти, был усыпан перцем.

– Привет! – весело поздоровалась она, настолько напоминая женщину, какой была всего год назад, что Майкл испугался. – Голодный?

– Как волк.

Во рту у него пересохло. Он услышал нарастающий звук рожка на компакт-диске и с трудом подавил желание протянуть руку и коснуться Мэлани, чтобы удостовериться, что это не сон. – Вымой руки и переодевайся, – велела она. – Я приготовила восхитительное рагу из ягненка.

Он как на автомате пошел в ванную. Кружилась голова. Он слышал подобное о горе: оно может сломить человека, а потом вдруг все становится на свои места. С ним было именно так. Возможно, настал черед Мэлани вернуться к жизни.

Он мылся в душе, а перед глазами продолжала стоять Мэлани – такая, какой он увидел ее в кухне: повернувшись к нему спиной, изящная линия шеи в отвороте свитера с хомутом, пряди волос, отливающие золотом и медью в послеполуденном солнце.

Он вышел, обернувшись в полотенце, и увидел, сидящую на кровати Мэлани с двумя дымящимися тарелками и бокалами красного вина.

На ней был зеленый шелковый халат, который он помнил еще со времен второго медового месяца – миллион лет назад. Пояс на халате развязался.

– Я подумала, ты не захочешь ждать, – сказала Мэлани.

Майкл сглотнул.

– Чего ждать? – поинтересовался он.

Мэлани улыбнулась.

– Рагу.

Она встала, и разноцветное содержимое тарелок дрогнуло от спружинившего матраса. Мэлани подняла бокал с вином.

– Выпьешь?

Когда Майкл кивнул, она сделала глоток, а потом наклонилась его поцеловать. Вино попало ему на губы и полилось в рот.

Ему показалось, что он кончит прямо здесь и сейчас.

Они несколько месяцев не занимались с Мэлани любовью, с тех пор как умерла их дочь. Он бы содрогнулся от предложения разделить с ней ложе… но это была не Мэлани. За все годы совместной жизни Мэлани никогда первой не предлагала заняться сексом. Он подумал о вине, капающем ему в рот из ее рта, почувствовал, как возбуждается еще сильнее. Интересно, в какой книге она это вычитала?

И помимо воли рассмеялся.

Мэлани сверкнула глазами: посторонний человек, в отличие от прекрасно знавшего ее Майкла, никогда бы не заметил неуверенность, от которой на долю секунды у нее расширились зрачки. К ее чести – и к изумлению Майкла, – она поставила бокал, положила руки ему на затылок и притянула его голову для поцелуя.

Он почувствовал, как распахнулся халат, как ее соски прижались к его груди. Почувствовал, как ее язык проникает к нему в рот, а пальцами она гладит по затылку. А потом он почувствовал, как она опускает вторую руку между его ног и сжимает яички.

Она держала его за яички!

И тут он понял, почему Мэлани приготовила рагу, надела шелковый халат, занималась с ним любовью. Она не могла измениться за одну ночь. Ей что-то от него нужно.

Он поднял голову и отпрянул. Мэлани вскрикнула и открыла глаза.

– Что случилось?

– Это ты мне объясни, – пробормотал Майкл.

Он видел, что она пристально смотрит на него, заметил ее удивление, когда его пенис обмяк у нее в руке. Она сжала сильнее, ему даже стало больно, а потом отпустила. Запахнула полы халата.

– Ты собираешься выступить свидетелем со стороны защиты, – прошипела она. – Твоя дочь мертва, а ты хочешь поддержать ее убийцу.

– Вот оно что! – скептически усмехнулся Майкл. – Неужели ты решила, что если трахнешь меня, то я передумаю?

– Не знаю! – выкрикнула Мэлани, хватаясь за голову. – Я подумала, что ты не станешь этого делать, потому что будешь в долгу передо мной!

Майкл недоуменно уставился на жену: неужели для мужа, е которым прожила в браке двадцать лет, она решила использовать секс как оплату в рассрочку, вместо того чтобы просто дарить радость? Испытывая непреодолимое желание ранить Мэлани так же сильно, как она ранила его, Майкл изобразил на лице недоумение.

– Ты себе льстишь, – бросил он и вышел из комнаты.

Он был голым, но это не имело значения. Он обошел вокруг дома, направляясь к лестнице, ведущей в ветеринарный кабинет. Там он переоделся в зеленую униформу хирурга, которую иногда надевал во время операций, и сел за письменный стол. Он слышал, как в кухне тарахтит посудой Мэлани.

Руки дрожали, когда он схватил телефонную трубку и принялся набирать номер.

Гас вошла в ресторан «Счастливая семья» и сразу же направилась к угловой кабинке, которую они раньше занимали, когда ужинали здесь по пятницам. Майкл сидел в зеленом хирургическом костюме и пил, похоже, неразбавленную водку.

– Майкл! – окликнула она, и он поднял голову.

Гас и раньше видела это выражение лица, но не могла сказать, что оно означает. Затуманенный взгляд, опущенные уголки рта…

Ей потребовалась секунда, чтобы понять: это отчаяние, такое же выражение лица было у Криса, прежде чем он натянул на себя маску безразличия.

– Ты пришла, – пробормотал Майкл.

– Я же обещала, что приду.

Он позвонил ей домой – начнем с того, что сильно рисковал! – и умолял о немедленной встрече. Пытаясь припомнить знакомое место, где бы в это время дня было немноголюдно, она предложила китайский ресторанчик. Лишь приехав сюда, для начала солгав Джеймсу и Кейт, она поняла, насколько тут все пронизано воспоминаниями.

– Дело в Мэлани, – сообщил Майкл.

Глаза Гас расширились.

– С ней все нормально?

– Не знаю. Думаю, все зависит от того, что считать нормой, – ответил он и рассказал о случившемся.

Когда он закончил, Гас сидела пунцовая. Она вспомнила, как совсем недавно за чашечкой кофе смеялись с Мэлани, обсуждая ширину в сравнении с длиной и тому подобные подробности касательно секса, который в данную минуту казался сродни утешению.

– Что ж, – откашлялась она, – ты понимал, что рано или поздно она узнает о твоем решении выступить свидетелем.

– Понимал. Но меня расстроило не это. – Он взглянул на Гас и задумался. – Понимаешь, весь этот ужас коснулся нас обоих. Я всегда считал, что если случится что-то плохое, то мы сплотимся. Вместе переживем трудности. – Он опустил глаза на подставку под горячее с веселым рисунком, изображение китайского календаря в форме колеса: год крысы, год быка, год лошади. – Ты знаешь, каково это – отдавать всего себя человеку, всего без остатка, пока уже нечего будет давать, а потом понять, что ему нужно совершенно другое?

– Да, – просто ответила Гас. – Знаю.

Она потянулась через стол и похлопала Майкла по руке. И каждый задумался о своем: о Мэлани, о Джеймсе, о том, как тонкий ручеек, разделяющий людей, за одну ночь может развести их навеки.

Они продолжали держаться за руки, когда подошел официант, чтобы принять заказ.

– Миссис! Мистер! – шумно обрадовался он, и на его лице засияла широкая улыбка.

Гас с Майклом отпрянули друг от друга.

– Сколько лет, сколько зим вы у нас не ужинали! – пропел он на пиджине.[11]11
  Особого рода язык, развившийся для удовлетворения потребности в межэтническом общении, не являющийся родным для людей, его использующих, сродни суржику.


[Закрыть] – Когда же придет вторая пара?

Гас замерев смотрела на официанта. Первым решился Майкл.

– Нет, – улыбнулся он. – Мы не женаты. То есть не муж и жена.

Гас кивнула.

– В браке с теми, другими, которых сейчас нет… – сказала она и осеклась, потому что официант продолжал блаженно улыбаться, не желая или не умея понять.

Майкл постучал пальцами по меню.

– Курицу с брокколи, – сделал он заказ. – И еще водки.

В неловком молчании, которое повисло над столом, после того как исчез официант, Гас спрятала руки под стол – у нее до сих пор шумело в ушах от прикосновения Майкла. Тот постучал палочкой для еды о край водочной стопки.

– Он решил, что мы с тобой…

– Да, – подтвердила Гас. – Смешно.

Она не отрывала взгляда от подставок под горячее, от удивительного китайского календаря, и задавалась вопросом: а что, если не только официант подумал, что они поменялись супругами? В конечном счете, подобная ошибка допустима: любой, кто за эти годы видел Хартов с Голдами, знал о взаимоотношениях между ними четырьмя, мог прийти к такому же выводу. Гас смотрела на Майкла поверх чашки с чаем, думая о его густых седых волосах, крепких руках, о его сердце. Она пришла сегодня к Майклу, потому что была ему нужна. В конце концов, это же естественно, он был почти членом ее семьи.

Что само по себе немного путает.

И попахивает инцестом.

Тяжелая фарфоровая чашка выскользнула из рук Гас и с шумом упала на стол. Оба испытывали от этого влечения и облегчение, и неловкость одновременно. Но они были достаточно взрослыми, чтобы отодвинуться друг от друга, когда вмешивалась реальность, как, например, в лице официанта-китайца. Людям помоложе подобное решение могло даться не так просто. Кто сказал, что Эмили не одолевали те же чувства, когда ее весело толкали в объятия парня, которого она воспринимала как брата?

Носить его ребенка?

Гас закрыла глаза и быстро прочла молитву, внезапно осознав то, над чем многие месяцы ломали головы окружающие: почему умная, активная, талантливая Эмили Голд настолько запуталась, что свела счеты с жизнью.