Текст книги "Властелины моря"

Глава 4
До последней капли крови (Лето 480 года до н. э.)

«…это ясно понял и Пиндар, сказавший по поводу сражения при Артемисии следующее:

…там афинян сыны заложили славный

свободы оплот.

И правда: начало победы – смелость».

Плутарх

Три быстроходные триеры прошли вперед, чтобы установить наблюдательный пункт на Скиатосе, острове у входа в пролив у мыса Артемисий. По традиции он располагается на западной оконечности Скиатоса, откуда открывается вид на северные морские пути, где вскоре появятся суда армады Ксеркса. Между Скиатосом и верхушками холмов в Эвбее греки протянули цепь маяков, так чтобы наблюдатели с трех триер, по одной от Афин, Эгины и Трезена, могли, разложив костры, послать световой сигнал главным силам греческого флота.

Сколь пристально ни вглядывались впередсмотрящие в северном направлении, приближение передового отряда, состоящего из десяти быстроходных финикийских триер, застало их врасплох. Спасаясь, незадачливые греки рассыпались по своим судам и попытались скрыться. У триер из Трезена и Эгины ни малейшего шанса не было, хотя один эгинский моряк сражался так отчаянно и отважно, что восхищенные финикийцы перевязали ему раны и оставили при себе как нечто вроде талисмана. А вот афинской триере удалось вырваться в открытое море. Яростно преследуемые противником триерарх Форм и его команда мчались вперед вдоль гористого магнезийского побережья и в конце концов опередили самые быстроходные суда Ксеркса на полдня. Когда в виду показалась гора Олимп, афиняне рискнули сойти на берег. Случилось это в Темпах, откуда моряки быстрым шагом двинулись вглубь вдоль узкого русла реки Пеней. Финикийцам досталось лишь брошенное у берега пустое судно. Это была первая афинская триера, оказавшаяся в руках противника, зато Форм и его люди после изнурительного перехода благополучно добрались до дома.

По возвращении финикийских разведывательных судов в Терму вся персидская армада изготовилась двинуться в южном направлении. Фермопил она могла бы достичь в течение каких-то трех дней, в то время как армии, чтобы добраться туда же через Фессалию сушей, требовалось четырнадцать. Так что Ксеркс, выходя с армией, велел своим морским военачальникам выждать одиннадцать дней и только потом трогаться в путь. Однако, торопясь не пропустить назначенный срок, персидские флотоводцы опрометчиво проскочили длинную косу у подножия горы Осса – последнего прибежища для своих судов – и весь день, пока не стемнело, шли вперед, к магнезийскому берегу. Ночь застала их невдалеке от горы Пелион, где внизу, между скалистыми выступами, глубоко вдающимися в море, было лишь несколько тесных песчаных отмелей. Здесь, у враждебного берега, армада рассыпалась на множество якорных стоянок, некоторые из них были совсем близко от берега, почти на мели, другие дальше.

Тем же летом, только немного раньше, Дельфийский оракул воззвал: «Молитесь ветру». И вот теперь молитва была услышана: на магнезийское побережье налетел шквалистый ветер, который в здешних краях называли «геллеспонтцем». Три дня подряд беспомощные триеры Ксеркса било о прибрежные скалы, пока волхвы тщетно молились, чтобы шторм утих. Много военных и транспортных судов превратилось в щепы, иные отнесло и рассеяло в открытом море. Потом местные жители долго еще находили на берегу золотые чаши и другие персидские драгоценности.

Ну а греческий флот провел эти три дня в надежном укрытии эвбейских гаваней. Узнали здесь об ущербе, нанесенном персам, от наблюдателей, расположившихся на холмах и морском побережье. Когда шторм наконец выдохся, греки продолжили свой путь к Артемисию, очень надеясь, что потери противника достаточно велики. В Фермопилах они остановились переговорить с Леонидом, чей четырехтысячный отряд был занят восстановлением древних укреплений на перевале. Все были убеждены, что со дня на день подойдут главные греческие силы. Отплывая далее в Артемисий, афиняне оставили у Горячих Ворот галеру, на случай если Леониду понадобится с ними связаться. Этим судном командовал гражданин по имени Аброних. Взамен, в одном городке рядом с Фермопилами, в состав греческого флота влился местный корабль для наблюдения за боевыми действиями в районе Артемисия и доклада Леониду. Таким образом, достигалась координация действий греческих сил, что должно было способствовать успешному противостоянию персам на суше и на море.

Еще несколько часов пути, и греки дошли до места назначения. Артемисий – это, собственно, длинный искривленный берег на севере Эвбеи, прилегающий к проливу и с незапамятных времен служащий воротами в центральную Грецию. Золотой песок прямо подступает к храму Артемиды, богини целомудрия, охоты и плодородия. Фемистокл глубоко почитал эту богиню, называя ее Артемидой Аристобулой, то есть «Артемидой, Подающей советы». Так что не только военные, но и религиозные соображения заставили счесть Артемисий лучшим местом, где следует перехватить армаду Ксеркса.

Греки прибыли сюда на закате, в то же самое время, когда сильно потрепанный персидский флот огибал мыс Сепия и входил в пролив с противоположной стороны. На северном побережье столь же протяженных песчаных полос, как у Артемисия, не было, так что частям персидского флота приходилось останавливаться раздельно, швартуясь в маленьких бухтах, известных под названием «афеты» («стартовая площадка»). В одной из таких бухт, кстати, начинал свое плавание за золотым руном Ясон и другие аргонавты. Расчеты Фемистокла оправдались, громадная численность персидского флота обернулась его слабостью – здесь имелось слишком мало мест, чтобы такая громада могла собраться воедино.

В какой-то момент из полуденной дымки выплыли пятнадцать персидских судов, направляющихся прямо через пролив в сторону греков. Что это – чистое безумие? Или парламентеры? Но скоро все прояснилось. Эти припозднившиеся корабли, не заметив рассеянных по отдельным стоянкам соотечественников, приняли греческий флот за свой собственный и пошли на соединение. Гостей немедленно окружили и препроводили к Артемисию. Среди плененных оказался один военачальник с Кипра, потерявший в шторме одиннадцать судов. А теперь по собственной близорукости терял двенадцатое – и последнее. Подвергнув предварительно допросу, пленников заковали в железо и отправили под конвоем в Истм.

В ту ночь в районе Артемисия находилось примерно пятьдесят тысяч греков. В знак благодарности за участие в судьбе своего острова эвбейцы – жители Гистеи и других близлежащих городов доставили морякам и воинам еду, дрова на растопку, скот, вообще все, что нужно для проживания. Афинские части занимали восточную половину лагеря. На якоре покачивалась 271 триера, более половины общего количества – из Афин. Подчеркивая значение внесенного афинянами вклада в общее дело, командующий флотом – спартанец выделил им завидное и почетное место на правом фланге. Остальную часть греческого флота составляли суда еще из одиннадцати городов-государств. Десять триер, почитавшихся авангардом всего соединения, пришли из Спарты. Свою лепту внесли Коринф, Сикион, Эпидавр и Трезен. Центральная Греция была представлена только триерами из Мегар и устаревшими пятидесятивесельными галерами из Опунтских Локр. Помимо того, в общие силы входили суда из Эгины, Эвбеи и Кеоса. На западной оконечности берега расположились коринфяне, чьи пятьдесят триер составят левый фланг боевых порядков греков.

Лишь Афины мобилизовали во флот все свое мужское население. Молодой Кимон и его товарищи стали теперь всадниками моря. Афинские гоплиты сменили щиты и копья на весла. Что же до тысяч обыкновенных граждан, то военно-морская экспедиция позволила им впервые в жизни испытать чувство равенства с представителями высших сословий. Весло стало великим уравнителем. Гребля требует синхронных действий, а дисциплина однозначно порождает тесную духовную общность. У богатых и бедных равно натружены ладони, равно покрыты волдырями ягодицы, равно ноет все тело, и страхи, и надежда на будущее у них тоже одинаковые. На палубах и гребных банках триер формировались новые единые Афины.

В воде, на целые мили в обе стороны, плясали огоньки – отсвет костров. Опасаться, что персы ускользнут в ночное время, не приходилось – Ксеркс приказал своим военачальникам уничтожить всех греков, вплоть до последнего сигнальщика. Серьезного сопротивления персы не ожидали, но почему бы не воспользоваться их легкомыслием? Десятимильный пролив у Артемисия скоро станет ареной морского сражения.

В тот вечер до лагеря греков добрался на утлой лодчонке персидский дезертир. Это был знаменитый ныряльщик по имени Скиллиас из Скионы. Веками ныряльщики доставали со дна Эгейского моря губку, жемчуг, кораллы, ценности с утонувших судов. Поколениями совершенствовали они мастерство и развивали выносливость, чтобы подолгу работать на глубине сто и больше футов. Дело было семейное, хотя девушки после замужества нырять, как правило, переставали. Оберегаясь от опасностей, подстерегающих в подводном мире, ныряльщики натирались оливковым маслом и брали с собой ножи. Со временем глаза их краснели от кровоизлияния, тела скрючивались от ревматизма, но драгоценности, найденные, если повезет, на каком-нибудь затонувшем корабле, могли сделать семью богатой.

На военном флоте ныряльщиков использовали для разведки, подъема затонувших судов и тайных операций. Скиллиаса насильно заставили служить персам, когда Ксеркс появился в северной Греции, его родных краях; вскоре Скиллиас вместе с другими поднимал кое-какие персидские драгоценности с кораблей, не выдержавших шторма у магнезийского побережья. Увидев береговые огни своих сородичей-греков, он воспользовался случаем предупредить их о нависшей угрозе. Дело в том, что персы направили отряд кораблей вдоль северного побережья Эвбеи, вдоль берега, обращенного к морю, чтобы обойти греческие позиции с фланга. Такого маневра не предполагал никто. Между тем каким бы курсом этот отряд ни пошел – кружным путем к Артемисию, или вперед к Аттике, или к Сароникскому заливу, в любом случае конечный успех морской операции греков оказывался под угрозой.

Эврибад созвал совет военачальников, чтобы обсудить план действий. Большинство высказалось за то, чтобы остаться на берегу, и пусть противник сам обнаружит свои намерения. Фемистокл придерживался иной позиции. С его точки зрения, напротив, все свидетельствует в пользу решительных действий. Греки, пусть их немного, собраны в единый кулак. Персы же рассеяны по бухтам и помимо того ослаблены отсутствием соединения, огибающего в данный момент Эвбею. С полной убежденностью Фемистокл заявил остальным, что хотел бы посмотреть на персов в деле. Хороши ли рулевые и гребцы Ксеркса в том, что называется diekplous – в прорыве линии кораблей противника? Или в их окружении – periplous? А ведь это смертельно опасные маневры для греческих триер – борт и корма оказываются прямо перед вражескими таранами.

Численное преимущество персов, говорил Фемистокл, надо компенсировать продуманным подходом и мастерством. Вряд ли противнику удастся наладить взаимодействие своих кораблей. Далее, представляется весьма вероятным, что финикийцы, египтяне и остальные будут больше полагаться на моряков, нежели на рулевых. А это значит, что воюют они на старый манер, когда суда жмутся друг к другу, а люди с оружием в руках используют палубу в качестве поля боевых действий. Да, количественно персы превосходят греков в соотношении примерно три к одному, и в открытых водах, таких, например, как пролив у Артемисия, более крупный флот побеждает, просто окружая уступающего ему числом противника. Но Фемистокл задумал маневр, который, с его точки зрения, позволит грекам выбраться из трудного положения.

На следующий день греческие воины отдыхали до самого обеда. Когда же светового времени оставалось всего несколько часов, они погрузились на суда и поплыли на север, в сторону Афет. Обычно сражения на море происходили в утреннее время, когда ветер стихает и волнения нет. Так что атака в послеобеденное время застанет противника врасплох. К тому же, рассуждал Фемистокл, приближение темноты выгодно в любом случае, потому что даже если события обернутся неблагоприятным для греков образом, бой получится слишком коротким для того, чтобы персы могли одержать решающую победу.

Увидев приближающегося противника, персы решили, что греки, должно быть, сошли с ума. Связь между разбросанными бухтами и затонами Афет наладить было не просто, но даже при этом сотни судов Ксеркса довольно скоро вышли на перехват противника и, сблизившись с ним, принялись разворачиваться веером. Сделано это было довольно неумело, ибо каждый из кораблей шел со своей скоростью. Начальники порешительнее подгоняли свои команды, с тем чтобы столкнуться с врагом первыми и заслужить, таким образом, благодарность своего предводителя. Всем не терпелось взять в плен хоть одного афинянина.

Не успели два флота подойти друг к другу вплотную, как трубач на спартанском флагмане подал сигнал. Повинуясь ему, линия афинских триер выстроилась дугой. Теперь она походила на огромную выгнутую арку. Тем временем коринфяне на левом фланге повернули назад, избегая столкновения с приближающимися персами. Они направили свои устрашающие тараны на противника, кружащего вокруг них, как волки, собирающиеся наброситься на стадо овец. Препятствуя попыткам персов окружить (periplous) их флот, греки в конце концов выстроились в огромный замкнутый круг (kyklos), и корабли, находившиеся вначале по краям линии, теперь сомкнулись, обращаясь носом на юг. Кормовая часть триер вместе с рулевыми оказалась внутри круга, а носовая сторона ощетинилась таранами. Похоже на свернувшегося в кольцо дикобраза, выпустившего наружу все свои иглы.

Фемистокл рассчитывал на то, что оборонительное построение kyklos заставит противника слишком уверовать в свои силы. И когда персидский флот начал маневрировать вокруг греков, беззаботно подставляя борта противнику, Эврибад велел трубачу подать на сей раз знакомый сигнал к атаке. Услышав его, греческие гребцы вспенили веслами воду, и триеры рванулись вперед. Оказавшись за пределами защитного круга, каждый из рулевых искал в массе вражеских кораблей свою мишень, целя то ли в корпус, то ли в весельную банку. Персы не ожидали такого поворота событий. Греки поражали своими таранами борта, дробили весла, и один за другим вражеские корабли выходили из строя. Их несло к берегу, на палубе начиналась паника, и нападавшим оставалось только буксировать триеры к своему лагерю. В иных случаях греки взлетали на палубу вражеского судна, убивали либо захватывали в плен находившихся там воинов и объявляли корабль вместе со всей его командой военным трофеем.

Едва персы хоть немного пришли в себя от неожиданности и попытались организовать контратаку, как конец бою положила сгустившаяся тьма. Деморализованные моряки великой персидской армады расходились по своим убежищам. Вслед им течение несло останки кораблей, сломанные весла, тела погибших. Действия греков оказались настолько впечатляющими, что одна триера Ксеркса с острова Лемнос в Эгейском море перешла на сторону греков. В знак благодарности греки подарили триерарху участок земли на Саламине.

Подобно судьям музыкальных или спортивных состязаний, греческие военачальники голосованием решили отметить тех, кто внес наибольший вклад в победу. Афиняне получили коллективную награду за доблесть, а один из них (это был родич Фемистокла Ликомед) удостоился индивидуального приза – он стал первым триерархом, захватившим вражеское судно.

На следующий день греки увидели, что с запада к Артемисию приближается крупный отряд триер. Но это были не те персидские суда, о которых предупреждал их ныряльщик, а пятьдесят три афинских триеры, которые оставались в Аттике, когда они выходили в море. Встретили их с распростертыми объятиями и как подкрепление, и как носителей добрых вестей. В виду опасной береговой полосы, известной под наименованием «Эвбейская впадина», ураганный ветер разметал направляющийся на юг отряд вражеских кораблей. Как и предрекал Дельфийский оракул, ветры все еще остаются на стороне греков.

Во второй половине дня, как и накануне, они вышли в море. На сей раз пришлось иметь дело с отдельной группой кораблей флота Ксеркса, состоящей из ста судов, базирующихся в малазийской области Киликия. Копья и абордажные сабли пиратов из Киликии оказались слабым оружием против греческого тарана: триеры персов выходили из строя одна за другой. А поскольку мало кто из азиатов умел плавать, то гибель корабля означала гибель множества людей. Когда бой кончился, от киликийской флотилии остались практически одни воспоминания.

Персы, сосредоточившиеся в Афетах, прекрасно понимали, что заставляют своего царственного владыку ждать, но что им было предъявить в оправдание своей задержки? Наконец, на третий день, они решились-таки сами проявить инициативу и около полудня всеми силами двинулись к берегу Эвбеи. Моряки издавали боевой клич, размахивали вымпелами, всячески подбадривали друг друга. Мелкие амбиции первого дня сражения остались позади, и теперь флот персов представлял собой единую силу. Греки спокойно ждали начала атаки. Их замысел состоял в том, чтобы держаться как можно ближе к берегу, не давая противнику подойти с кормы.

Персы начали с обходного маневра. Их левый и правый фланги двинулись вперед двумя загибающимися зубьями, направленными на края короткой линии греческих кораблей, это было похоже на бычьи рога или полумесяц. В этот момент Эврибад дал сигнал к наступлению. Две силы столкнулись по всему фронту, и порядок персов рассыпался. В возникшем хаосе они приносили ущерб своим судам не меньший, чем греческим. И все же не отступали, а египетские части вроде даже начали брать верх. Суда теряли обе стороны, но в конечном итоге могучий флот Ксеркса в очередной раз потерпел поражение. Три последовавшие одна за другой стычки у Артемисия подтвердили, что Фемистокл верно истолковал пророчество Дельфийского оракула. Деревянная стена выстояла.

Персы отошли, оставив греков господствовать на море. Выполняя священный долг, они подняли на борт тела убитых товарищей и отбуксировали поврежденные суда к Артемисию. После третьего, самого тяжелого, дня битвы в ремонте нуждалась едва ли не половина греческих триер. Учитывая малочисленность своего флота, греки просто не могли себе позволить терять боевые единицы. И все же они выстояли, не дали врагу вытеснить себя с моря. Празднуя на берегу одержанную победу, все проголосовали за то, чтобы награда за доблесть вновь досталась афинянам. И индивидуальный приз тоже был вручен гражданину Афин, на сей раз высокородному Клинию. Его судно было построено не на общественные деньги, полученные от добычи серебра, но, как в старые пиратские времена, на собственные средства, и команде тоже платил сам Клиний.

Пока все ужинали, впередсмотрящие заметили быстро приближающееся с запада судно. Это была афинская галера из Фермопил. Едва она коснулась дна, как на берег выскочил Аброних. Сообщения от Леонида он не привез – царь был мертв. Два дня спартанцы вместе со своими союзниками из других городов Греции отражали накатывающиеся волны вражеских атак, а главные силы пелопоннесской армии все не подходили. А наутро третьего дня с холмов спустились гонцы с сообщением, что персы прорвали линию фронта.

Ночью местный проводник-грек, минуя Фермопилы, вывел измученных копьеносцев, которых обычно называли «бессмертными», на тропу, бегущую вдоль высокой горной гряды. Вскоре Леонид оказался меж двух огней. У спартанского царя было три возможности: бежать, сдаться, умереть. Ксеркс, конечно, был бы только рад, если бы противник пошел на переговоры, но Леонид, демонстрируя в эти последние часы своей жизни истинный героизм, решил, что будет драться до самой смерти. Вдохновленные мужеством царя, за ним последовали три сотни спартанцев и тысяча воинов из города Феспии. Основной же корпус своей армии Леонид повернул на юг и одновременно посадил на галеру Аброниха с его командой из Афин. Оставшись в тылу, Леонид с тысячью тремястами воинами должен был сдерживать наступление персов, давая возможность остальным оторваться. Хоть день, да они выстоят.

В последний раз царь выстроил своих гоплитов и повел их боевым строем в горы. Теперь ему самому предстояло защищаться от врага и с фронта и с тыла, поскольку «бессмертные» в этот самый момент у него за спиной с трудом спускались с горной гряды вниз, пробираясь к узкой дороге, ведущей от района боевых действий. Убедившись, что сдаваться греки не намерены, Ксеркс обрушился на них с такой яростью, что его собственные люди, оказавшиеся на фланге наступающей массы, попадали в море, и многие утонули. Греки сражались с отвагой обреченных. Когда закончились или сломались копья, они вступили в ближний бой, орудуя и мечами, и голыми руками. Они не капитулировали даже после того, как был сражен Леонид. В конечном итоге Ксерксу пришлось послать на поле боя легковооруженный отряд, который напустил на оставшихся в живых греков тучу стрел. Это решило дело. Дорога на юг оказалась открыта. Бессильные хоть чем-то помочь товарищам, афиняне во главе с Абронихом оставались на галере до последнего и, лишь убедившись, что все кончено, решили удалиться.

Полученные из Фермопил известия круто переменили ситуацию. Измученным морскими боями минувших трех дней, особенно последнего, грекам оставалось лишь немедленно оставить Артемисий. Потому что, если дожидаться рассвета, персы сядут им на хвост. Так что выходит, мудро они поступили, заранее отправив в Фермопилы афинскую галеру: это позволяет им выиграть у персов несколько часов. У Ксеркса там кораблей нет, а гонцам, чтобы по суше добраться с новостями до Афет, понадобится не меньше суток.

Фемистокл делал все от него зависящее, чтобы обеспечить благополучный отход и поднять дух товарищей. Он предложил сразу грузиться на суда, но одновременно подбросить в горящие по всему берегу костры побольше дров. Так они не погаснут всю ночь, быть может, это заставит персов думать, что греческий флот по-прежнему остается на месте. Фемистокл также поделился с соратниками новым планом, направленным на то, чтобы убедить греков с востока страны лишить Ксеркса своей поддержки на море. По дороге на юг он оставит на скалах письмена, взывающие к ионийцам присоединиться к своим братьям-грекам в общей борьбе за свободу.

Оставалось выбрать маршрут и место назначения. Будучи уверен, что армия Ксеркса, объединившись с флотом, в самое ближайшее время обрушится на Аттику, Фемистокл убедил Эврибада, что идти надо не в Коринф, а на Саламин. Тут, на острове, афинские старейшины давно учредили правительство в изгнании. Они снабдят флот всем необходимым, точно так же, как у Артемисия это сделали эвбейцы. А в хорошо защищенных водах Саламина греки смогут сдерживать напор армады Ксеркса до тех пор, пока погода не внесет зимой свои коррективы. В Фермопилах пали первые герои – мученики сопротивления. Дух Леонида и его людей уже чувствовался во всем греческом флоте, готовом перекрыть еще одну дорогу – на сей раз не горную, но морскую.

Ничто, однако, не могло скрыть того печального факта, что жертвы, принесенные у Артемисия, оказались напрасными. С каждым очередным гребком греки приближали армаду Ксеркса к сердцу родины. И никто из афинян не смог бы в этот горький час поверить, что придет день и поэт восславит Артемисий как место, «где афинян сыны заложили славный свободы оплот» (Пиндар).

При свете полной луны, прокладывавшей на воде блестящую серебряную дорогу, греческие триеры одна за другой отваливали от берега. Позади, на пустом берегу полыхали костры. Фемистокл шел впереди с отрядом самых быстроходных судов. За ним – коринфяне, далее – основные силы объединенного флота. Замыкали процессию афинские триеры. Через несколько часов авангард достиг крайней западной точки Эвбеи – мыса, стреловидно нацеленного на материковую часть Греции. В пятнадцати милях впереди, по ту сторону пролива, за отмелью, лежали Фермопилы.

В районе Горячих Ворот над отдаленным берегом поднималось какое-то нездешнее зарево. Это были огни персидского лагеря – победные фейерверки, сторожевые факелы, костры, на которых жарилось мясо, наконец, полыхающие огни жертвенников. Армия Ксеркса впервые попробовала вкус греческой крови и вот теперь отмечала это событие. Где-то там, посреди жутковатой пляски всех этих огней, покачивалась на пике отделенная от туловища голова Леонида – главный трофей Ксеркса. А в море, скрытая тьмой, проходя мимо сцены, на которой разыгрывался пир победителей, скользила призрачная цепочка кораблей. Она тянулась на юг, в сторону ночи.