Текст книги "Рядом с Джоном и Йоко"

Заключение

14 марта 2012 года, Стокгольм, Швеция

“Я хочу тебе кое-что рассказать”, – сказала мне Йоко, когда мы встретились с ней в королевском “Гранд-отеле” Стокгольма за завтраком в ресторане Veranda, окна которого выходят на набережную, старый город и Королевский дворец. Тем утром на Йоко были черный пиджак, черные брюки и фетровая шляпа, а также темные очки. В середине марта она на несколько дней прилетела в Стокгольм, чтобы проследить за приготовлениями к выставке, которая должна была открыться в июне в Moderna Museet. В экспозицию были включены ее коаноподобные наставления из книги “Грейпфрут”, которые и сейчас трогают душу и сердце так же, как почти пятьдесят лет назад, когда она их писала.

Как всегда неутомимая – я был ошарашен, когда понял, что 18 февраля 2013 года ей исполнится восемьдесят, – Йоко двумя неделями ранее побывала в Вене, где ей вручили престижную премию Оскара Кокошки – самую почетную австрийскую награду в области современного искусства. В тот момент в самом разгаре был ее двухмесячный ураганный европейский тур, в ходе которого она побывала не только в Вене и Стокгольме, но и в Копенгагене, Берлине, Рейкьявике, а затем в Лондоне, где в Serpentine Gallery полным ходом шла подготовка к ретроспективе ее работ. В рамках ретроспективы Йоко попросила людей всего мира сфотографироваться улыбающимися и отправить ей снимки с помощью мобильных телефонов или интернета, чтобы она могла создать всемирную антологию сияющих улыбок. Несмотря на ее жесткий график, мы с Йоко обсуждали возможность сделать интервью, и, поскольку я и так собирался навестить шведских друзей, а Йоко подумала, что у нее за три дня в Стокгольме будет немного свободного времени, она решила, что это будет идеальное место и наиболее подходящее время, чтобы встретиться и поболтать о прошлом, настоящем и будущем.

Заказав яичницу и чай, Йоко сказала: “Я хотела тебе рассказать, как мы встретились с Джоном. Это было во время моей первой лондонской выставки, в галерее Indica. Не знаю, как это случилось, – это было невероятно, но у всего есть свой смысл. Джон только что приехал в галерею прямиком с Эбби-роуд, 3 – это адрес Abbey Road Studios, – а цифра 3 в нумерологии отвечает за музыку. Я же была на Мэйсонс-Ярд, 6, где находилась Indica, а цифра 6 отвечает за любовь. Так что в тот самый день музыка полюбила”.

Музыка встретилась с любовью 8 ноября 1966 года, но лишь два года спустя, 19 мая 1968 года, двое девственников[132]132
  Отсылка к альбому Unfinished Music No. 1: Two Virgins.


[Закрыть] провели свою первую ночь вместе, занимаясь музыкой и любовью. Через двенадцать лет они записали альбом Double Fantasy, на котором Йоко исполнила беззаботную, в духе 1930-х годов, деньрожденную песенку для Джона Yes, I’m Your Angel (“Да, я так красива… И мы каждый день так счастливы”[133]133
  Yes, I’m so pretty… And we’re so happy every day.


[Закрыть]) и загадала желание, чтобы все их мечты всегда сбывались. Так получилось, что Double Fantasy стала последней совместной работой Джона и Йоко, она завершила цикл их совместной жизни так же, как он начался, – любовью и музыкой; композитор Гектор Берлиоз однажды назвал подобное “двумя крыльями одной души”.

– Готовясь к нашей встрече в Стокгольме, – сказал я Йоко, – я вдруг понял, что знаю тебя вот уже сорок четыре года. Не могу в это поверить.

– Это было так давно? – удивилась Йоко.

– С тобой и Джоном я познакомился, когда вы жили на Монтегю-сквер в Лондоне. Это было в сентябре 1968 года. И, недавно вспоминая то время, я был поражен, что ты совсем не изменилась за эти годы.

– Ты так думаешь?

– Я имею в виду то, что твои ценности, твои интересы, твоя преданность все те же. Ты не стала циничной, осталась верной себе. Как тебе это удается?

– Да, я все та же. Я – это очень даже я, – сказала она смеясь. – Но будем надеяться, это не прозвучало слишком уж эгоистично. Я просто не верю в людей, всячески старающихся не быть собой. В некоторых религиях считается, что быть собой очень плохо, надо посвятить всего себя Господу или чему-то там еще, но если у тебя нет себя, то как ты можешь посвятить себя кому-то?

– Я где-то читал, что, когда Джон был в Индии, ты послала ему открытку, где было написано: “Найди меня – я облако в небе!” На самом деле мне всегда казалось, что голова твоя в облаках, а ты в то же самое время все делаешь для того, чтобы крепко стоять на земле. Это большое достоинство.

– Ну, это все из-за того, что голова вверху, а ноги внизу, – снова смеясь, ответила она. – Для животных нашего вида это естественно.

– Когда я думаю о твоем творчестве, меня больше всего поражает, что оно целиком является иллюстрацией к словам дзен-буддиста Шунрью Сузуки о мышлении новичка. Он говорит:

“Если ваш разум пуст, он готов ко всему и открыт всему. Разуму новичка открыто много возможностей, разуму эксперта – всего ничего”.

– Подумай о шопинге, – сказала она. – Ты идешь за покупками и возвращаешься домой с огромными пакетами, и если будешь тащить их все, то не увидишь, куда идешь, и попросту грохнешься. То же самое можно сказать и о твоей голове: в ней столько всего – история, воспоминания, все, чему пытается научить тебя общество, – и следовательно, для твоих собственных мыслей там просто нет места. На самом деле у многих людей нет никаких собственных мыслей. И лучше бы освободить пространство для этих свежих мыслей. Так что да, я новичок и, видимо, буду куда лучшим новичком через два-три года, поскольку постоянно очищаюсь. Есть и еще кое-что: вся жизнь стала для меня своего рода образованием – я постоянно чему-то учусь, это вечный процесс, и мне еще многое предстоит узнать. Каждый день я замечаю в своей голове новые мысли. И полагаю, что все мы лишь продукты собственного разума. Даже тело – лишь продукт нашего разума.

Много лет назад я прочитал, что Пикассо все восемьдесят лет своей творческой жизни создавал каждое законченное полотно и другие произведения искусства якобы за семьдесят два часа. И иногда мне кажется, что Йоко может дать Пикассо фору. В ее книге YES YOKO ONO, которая является исчерпывающим обзором ее художественной карьеры с 1961 по 2000 год, перечислено свыше 750 художественных и фотографических выставок, перформансов, концертов, фильмов и пластинок. При этом не стоит забывать о том, что во время их с Джоном пятилетнего – с 1975-го по 1980-й – “отпуска” Йоко не записывала новой музыки, не писала картин, вообще не занималась искусством. Однако за последние тринадцать лет она восполнила этот пробел. В интервью в декабре 1980 года Джон сказал мне: “Йоко никогда не останавливается. Ты приходишь домой, а там четыре сотни стихов и новых идей… она совершенно невероятна – одной рукой что-то продает, другой пишет стихотворение”. В электронном письме, которое Йоко отправила мне в 2010 году, она рассказывала: “Я пишу, чтобы не упасть с неба, и делаю это со скоростью электрической печатной машинки. Писательство дает мне парашют – так же как музыка и живопись”. Поэтому я решил спросить ее о том, как ей удается добиваться столь многого и не чувствовать себя загнанной в угол из-за творческого ступора. “Я не цепляюсь за то, что уже сделала, – ответила Йоко. – К примеру, я не читала книгу YES YOKO ONO, поэтому память обо всем, что я делала, меня не сдерживает. Я даже с трудом вспоминаю тексты собственных песен! Похоже на то, что иногда происходит с психикой: люди могут вообще ничего не помнить о том, что только что сказали!”

– Это, конечно, будет нелогичным и может прозвучать странно, но я всегда хотел спросить тебя о твоих взаимоотношениях с небом, – признался я. – Ты знаешь, что во французском есть такой оборот don du ciel – подарок небес? Мне кажется, ты получила много таких подарков.

– Да, это прекрасно. И на самом деле я всегда говорила, что получаю от неба дары.

– Любопытно также и то, что во французском ciel означает и небо, и рай.

– Вот это да! – воскликнула Йоко.

– В Imagine Джон предлагает нам представить, что нет ни рая, ни ада, а есть только небо над нами.

– Именно.

– Один мой знакомый недавно был в Ливерпуле и сказал, что в 2002 году местный аэропорт был переименован в аэропорт имени Джона Леннона. Он говорил, что внутри основного терминала за стойками регистрации теперь стоит семифутовый бронзовый Джон. И меня как обухом ударило, когда я узнал, что девиз аэропорта, закрепленный на его крыше, – “Над нами только небо”.

– Да, они получили послание. Ты когда-нибудь замечал, что вибрации, которые ты ощущаешь на борту самолета, отличаются от тех, которые ты чувствуешь на земле? Но, когда ты на борту, над тобой действительно только небо – ты свободен от всех этих земных вибраций. И это так прекрасно! Многое из того, что я написала, было написано в небе.

Я вспомнил, что во время Второй мировой войны мать Йоко укрылась вместе с тремя детьми в маленькой деревушке, где Йоко, которую беспрестанно дразнили деревенские дети, обретала покой, просто лежа на спине на татами и глядя в небо сквозь отверстие в крыше. Позже она объясняла, что тогда использовала всю силу своего воображения, чтобы выжить. В песне Sky People она провозгласила: “Все мы – небесные люди”[134]134
  Sky People, that’s what we are.


[Закрыть]. В другой песне, Silver Horse, она высказала пожелание, чтобы некто “мог взять ее в синее-синее небо”. И Джон Леннон, которому удалось взять ее туда, называл ее “Йоко в небесах с бриллиантами”.

Среди множества связанных с небом работ Йоко есть Glass Keys to Open the Sky (“Стеклянные ключи, отпирающие небо”) с четырьмя стеклянными ключами, помещенными в коробку из плексигласа; инсталляция 2008 года под названием Liverpool Skyladders “Ливерпульские небесные лестницы”, в рамках которой она расположила двадцать пять пожертвованных ливерпульцами стремянок на месте разбомбленной церкви Св. Луки в надежде, что это поможет людям “найти место для мечтаний и воображения под открытым небом”; видеоинсталляция Sky TV “Небесное телевидение”, которую она придумала еще в 1966 году и которая стала первой видеоскульптурой Йоко. Каждый раз, бывая в Азиатском обществе в Нью-Йорке, я улучаю минутку, чтобы посмотреть на эту инсталляцию: камера, закрепленная на крыше здания и устремленная ввысь, круглые сутки транслирует изображение неба на телевизионный монитор, установленный в холле музея. Когда некто, описывавший астронома, сказал: “Он знал небо наизусть”, – он, должно быть, также имел в виду и Йоко.

– Да, – подтвердила она, – вся моя работа устремлена к тому, чтобы неба было как можно больше. Когда тебя мучает жажда, ты думаешь о прохладной воде, я же всегда думаю о небе.

– В своей песне Cold Turkey Джон кричит от боли: “Мне не увидеть будущего, мне не увидеть неба”[135]135
  Can’t see no future / Can’t see no sky.


[Закрыть], – как если бы невозможность увидеть небо являлась одновременно причиной и следствием глубокой депрессии.

– Да, я думаю, что небо и в самом деле может излечить.

– Но есть и оборотная сторона. В одном из самых красивых своих стихотворений “Мозг шире, чем небесный свод” Эмили Дикинсон пишет, что, если поставить рядом мозг и небесный свод, “один в другой легко войдет, нас прихватив двоих”[136]136
  Пер. Т. Григорьевой.


[Закрыть]. А японский дзен-буддист Мусо Сосэки говорил, что для того, кто практикует дзен, не должно быть никаких ограничений, и восклицал: “Небесам должно быть стыдно за то, что они столь малы!”

– Это к тому, что реальность идей иногда превосходит небо. И это напоминает мне, что я возлагаю такие большие надежды на человеческую расу потому, что мы до сих пор не применили всю нашу силу, которая шире и больше, чем небо. И сам факт того, что совершенно одинаковые высказывания были сделаны и на Западе, и на Востоке, свидетельствует о том, что мы одно целое. Дикинсон и Сосэки – всего лишь клетки одного организма.

– Всякий раз, когда я думал, как ты, будучи юной, успокаивала себя, глядя в небо и мечтая, я бывал тронут. Говорят, что, позволяя мозгу свободно мечтать, можно решить проблемы, которые не решить с помощью мобильных устройств. Помню, когда я был молод, я много времени провел в мечтах, просто глядя в окно на деревья. А сейчас практически все знакомые мне дети пялятся в видеоигры.

– А я вот не играю в видеоигры, – рассмеялась Йоко.

– Ты не думала создать видеоигру имени Йоко Оно?

– У меня были кое-какие мысли на этот счет. О том, чтобы сделать нечто, что поставило бы людей на ступеньку выше. Но, знаешь, этого не нужно делать, потому что люди окажутся на ступеньку выше в любом случае. Думаю, современные технологии – это что-то типа дверных ручек. Жить без них неудобно, вот мы их и придумали… чтобы открыть дверь в иной мир.

– В иной мир?

– Да.

– В совсем недавнем мире в твой адрес летело поразительное количество отвратительно расистских высказываний и прочих оскорблений. Как ты с этим справлялась?

– Да уж, они действительно хотели меня убить. То, что я была столь непопулярна, заставляло их ненавидеть и Джона. Думаю, можно сказать, что это мы сами разбудили в них такие эмоции.

– Ты потом объясняла, как именно вы смогли пережить это время: “Если сосредоточиться и преобразовать негативную энергию, это вас спасет. Если же вы поверите, что это убьет вас, так и случится”. Кажется, что тебе как-то удалось преобразовать эту энергию ненависти и использовать ее себе во благо. Как в дзюдо.

– Ага, как в дзюдо. Надо было использовать всю ту негативную энергию, что была на меня направлена.

– Помню, в то время я прочитал статью, где автор утверждал, что ты, вне всякого сомнения, являешься самой ненавидимой женщиной в мире.

– Я и правда ею была. Но сама по себе я жила в другом мире. Мне казалось очень важным сделать все возможное, чтобы мир не тонул, а продолжал держаться на плаву. Именно этим я и занималась и горжусь тем, что сделала. Сейчас многие считают, что гордиться своими деяниями не стоит. Но мы должны гордиться – нашей прекрасной музыкой, замечательным искусством, великолепными фильмами, а также тем, что любой вид совершенства по-своему вибрирует и в этом совершенстве всегда заключено прошлое, настоящее и будущее: будущее все время перед тобой. Так что пусть меня критикуют, оскорбляют, даже нападают на меня за то, что я стараюсь делать, – это никак на меня не влияет, поскольку мне не кажется, что все это направлено в мой адрес. Но я чувствую себя виноватой перед людьми, которые ненавидят меня, за то, что разбудила в них злобу, ведь она ранит их самих.

– Ты как-то сказала: “Ненависть – это всего лишь неуклюжая попытка полюбить”.

– Это правда. И я сама с этим экспериментировала. К примеру, видя по-настоящему злобного человека, ты понимаешь, что он полностью погружен в свою злобу, и иногда ты можешь облегчить его эмоции.

– Ты имеешь в виду, что просто концентрируешься на злости, а затем преобразуешь эту эмоцию во что-то другое для человека, который ее испытывает?

– Да.

– Как ты это делаешь?

– Не знаю. Просто делаю, и все.

– Ты однажды сказала, что тот “в ком есть и любовь, и ненависть, обладает энергией и сможет выжить, а тот, в ком этой энергии нет, умрет”. И я так понял, что любовь и ненависть – это просто разные формы энергии. Потому что часто говорится о том, что противоположность ненависти – это равнодушие.

– Правильно. Равнодушие – самая ядовитая штука на свете. Ты точно можешь побороть в себе ненависть, но только не равнодушие.

– Ницше полагал, что нам стоит становиться стойкими, давать новые имена своим негативным эмоциям и быть к ним добрее, как если бы мы превращали свинец в золото. И в своем пророческом тексте Rainbow Revelation, который ты написала в 1985 году после того, как выглянула в окно и увидела радугу, парящую, словно мираж, над Центральным парком, ты предлагаешь нам преобразовать гнев в спокойствие, жадность в жертвенность, ревность в восхищение, страх в уступчивость, а скорбь – в сочувствие.

– Точно.

– Но также ты говоришь и о более сильных и болезненных эмоциях. В песне Approximately Infinite Universe ты поешь о девушке, которая живет в вечном аду, потому что “в ее сердце тысяча дыр”.

– Да, – невесело усмехнулась Йоко. – Это про меня.

– А в буклете к своему альбомы Blueprint for a Sunrise ты одновременно делишься и откровением, и болью: “Иногда я просыпаюсь посреди ночи от криков тысячи женщин. В другие ночи это просто одна женщина, которая пытается со мной поговорить”. А еще есть твоя инсталляция “Три холма” – три кучки земли. Ты объясняла, что первая – для женщин, пострадавших от домашнего насилия, вторая – для женщин, которых “отправили в сумасшедший дом”, а третья – для пожилых женщин, также пострадавших от насилия. Думаешь, твоя личная боль позволяет тебе принимать и чувствовать боль других?

– Не до такой степени, но бывает, и иногда это не так уж и хорошо – я часто не могу спать ночами. Но я бы хотела, чтобы у меня было больше целительных сил. Думаю, нам всем нужно постараться очиститься, потому что тогда этим целительным силам будет проще проявиться. Они не проявляются из-за того, что, как я сказала тебе ранее, религия внушала нам, будто мы не можем думать о себе, а можем только о Боге, мгновенно забирая у тебя все, что хорошо для тебя, и не позволяя развиваться дальше. И ради того, чтобы выжить, я стараюсь больше и больше жертвовать. Сразу после того, как не стало Джона, люди решили воспользоваться случаем и забрать себе множество его вещей – мне было очень тяжело тогда. И я представляла себя в кузове мчащегося грузовика, за которым бежали гиены и волки, а я швыряла им золото. Это было даже комично.

– Для статьи, которую я написал о тебе в 1970 году, ты много рассказывала о том, какой застенчивой, напуганной, беспокойной и одинокой ты была, и о том, как часто ощущала, что исчезла, стала для всех невидимкой. Нобелевский лауреат, японский писатель Кэндзабуро Оэ назвал сборник новелл “О, научи нас перерасти наше безумие”. Как же ты переросла свое?

– Рождая в себе боль. Я также знала, что сила общения позволяет связываться с другими силами, которые тоже есть внутри тебя. То есть ты – это целый мир.

– Однажды ты написала песню Angry Young Woman и в ней советовала молодой женщине просто идти дальше, забыв о прошлом, и убеждала ее в том, что “когда ты завернешь за угол, ты увидишь совершенно новый мир”. Как ты сама смогла завернуть за тот угол?

– Это просто произошло. Неспециально, непреднамеренно. Преднамеренность – лишь половина дела. Повернув за угол без всяких намерений, ты попадаешь в мир магии. В том смысле, что это уже будешь не только ты, но еще и кое-что, с чем ты встретишься, – им может быть целый мир, может быть вся вселенная, а может – просто камень или галька, но именно этим и занимается магия.

Я напомнил Йоко, что, разговаривая с ней в 1970 году, услышал от нее историю о хироманте, который сказал ей, что она словно очень быстрый ветер, кружащий вокруг земли, но она вот-вот встретит человека, который будет для нее скалой, что поможет ей стать реальной. Хиромант также сказал, что Джон и сам будет подобен ветру, а значит, поймет ее.

– Это так, – сказала Йоко. – Но правда и то, что я общалась со скалой, которая также и я.

– Внутри тебя скала?

– Да, внутри меня скала.

– Подозреваю, что большинство из тех четырех с половиной миллионов людей, которые подписаны на тебя в Twitter и которых вдохновили твои послания о любви и мире, понятия не имеют о всей той боли, которую ты пережила, когда была юной, еще до смерти Джона.

– Знаешь, глядя на вселенную, на весь мир, ты понимаешь, что куча народу не выжила. Как бы… ну, Жанна д’Арк не выжила. Я прошла через многое, но выжила. И я чувствую, что мне очень повезло. Я бы хотела, чтобы мы все могли исцелять друг друга и пользоваться той невероятной силой, которая в каждом из нас есть. У меня действительно невероятные надежды на человеческую расу.

Первая и самая известная книга Йоко “Грейпфрут” была опубликована в 1964 году. Широко признанная как одна из самых влиятельных работ в концептуальном искусстве, она продается вот уже почти пятьдесят лет. Правда, многие из тех, кто читал книгу, могли не заметить, что почти каждое из наставлений и стихотворений начинается с глагольного императива: чувствуй, слушай, смотри, прикоснись, думай, найди, дай, оставайся, помни, представь. Как-то прекрасным днем, медитируя на эти слова, я вдруг понял, что они учили нас просто жить. И в тот же момент я осознал, что ленноновская строчка “Все, чего мы просим, – это дайте миру шанс” доказывает, что Джон был одним из самых старательных студентов Йоко.

– Жить. – Йоко повторила это еще раз вслух. – Да, точно. И у нас есть все, чтобы сделать это. Нас всех учили не учиться слишком много, не думать, а все те вещи, которые ты сейчас упомянул, мы как бы не должны были делать.

– Не представлять, не трогать, не чувствовать.

– Да.

– Возможно, то, что ты говоришь, перекликается со словами японского дзен-буддиста xv века Иккиу: “Только один коан имеет значение – ты!”

– Мы все себя потеряли, – вздохнула Йоко. – Разве это не печально? Мне не хочется уходить, зная, что я себя потеряла. И также я не хочу, чтобы кто-либо другой уходил потерянным.

– Несколько лет назад ты сделала мне особенный подарок, который я всегда ценил, – запечатанная воском бутылка, внутри которой послание, написанное на тонкой полоске бумаги. Там только одно слово, и это слово – “Помни”. Мне было бы интересно узнать, если ты не возражаешь, каким было твое самое первое воспоминание.

– Это довольно странно. Очень странно, поскольку мое первое воспоминание – сон, повторяющийся с того времени, как мне было года два. В том сне я была в темноте, как будто в пещере, а потом появился и начал рычать тигр, и, пока он рычал, темнота сгущалась все сильнее, а мне было так страшно. Потом я поползла по какому-то очень узкому туннелю, в конце которого была больничная палата, где я увидела стол с хирургическим лотком, а саму комнату освещала невидимая лампочка. И я поняла, что именно так и появилась на свет.

– Значит, твоим первым воспоминанием стал сон о твоем рождении?

– Да. Удивительно, правда? И мне было так страшно. Но тогда мне снился и другой сон, хороший, – про то, как я бегу вокруг дома и смеюсь как сумасшедшая, и когда я проснулась, помнится, сказала: пожалуйста, пусть мне каждую ночь снятся такие сны, как этот.

Одна из самых запоминающихся работ Йоко называется “Вертикальная память”. В нее входит двадцать две фотографии, каждую из которых сопровождает текст. Все снимки одинаковые и представляют собой объединенные на компьютере изображения отца Йоко, ее мужа и ее сына. Однако тексты отличаются друг от друга, и каждый бесстрастно и коротко описывает взаимоотношения Йоко с разными мужчинами, включая отца, а также докторов, художников и незнакомцев, которые так или иначе повлияли на развитие ее жизни в этой “Вертикальной памяти”, от рождения до смерти. В первом тексте описывается врач: “Я помню, как родилась и заглянула в его глаза. Он подхватил меня и ударил по попе. Я закричала”. В последнем и самом длинном отрывке говорится о сопровождающем: “Я видела темный провал в форме арки. Видела, как мое тело скользнуло туда. Думаю, это было похоже на ту арку, через которую я пришла в этот мир. Я спросила, куда меня уводят. Человек, стоявший рядом со мной, посмотрел на меня, не говоря ни слова”. В общем, заметил я Йоко, говоря о своем самом первом “настоящем” детском воспоминании, она рассказывала, как ползла по туннелю к жизни, а в своем последнем воспоминании, описанном в “Вертикальной памяти”, она шла тем же туннелем к смерти.

– Знаю, это очень странно, – ответила Йоко. – Ты приходишь и уходишь одним и тем же путем. Но не забывай о том, что в “Вертикальной памяти” многое осознанно приукрашено.

– Также интересно, что во многих патриархальных обществах женщины обязаны сначала отцу, потом мужу и, наконец, сыну, то есть всем тем, кого ты объединила в одном портрете.

– Да, ты их собственность, и в “Вертикальной памяти” я хотела символически показать связь между женщиной и ее мужчинами.

– Кажется, что каждый мужчина из тех, кого ты описываешь, вызывал у тебя страх и чувство несвободы. И вместо вывода в последнем “тексте смерти” ты пишешь: “Все выглядит очень знакомым. Какую часть своей жизни я провела лежа? Это последний вопрос, который я задаю себе”. Это заявление меня действительно поразило, и я процитировал его своей подруге, задав твой вопрос: “Какую часть своей жизни ты провела лежа?” Подруга подумала, что я спрашивал ее о пассивности.

– Да. Женщине, чтобы выжить, необходимо согласиться с пассивностью.

– Что касается памяти, то я хотел бы рассказать тебе, что один древний японский император сказал своей наложнице. Она спросила его, чем он может объяснить их романтическую связь, и император ответил, что он не верит в греховность отношений между мужчиной и женщиной, поскольку их объясняют узы прошлых жизней и потому они не могут сопротивляться друг другу. Что думаешь?

– Я не уверена, что все определено узами прошлого. Все начинается с наших родителей, и это то, с чем мы вечно связаны и в чем застреваем… и потом это переходит в другие наши жизни. Но я не верю, что эти узы – всего лишь результат отношений в обществе.

– А в реинкарнацию ты веришь?

– Да – время от времени. У нас точно не одна жизнь.

– Думаешь, мы выбираем родителей?

– Может быть, наполовину. Так же как мы наполовину сами выбираем, что нам каждый день делать. Тогда как другая половина – это просто то, что само с тобой случается.

– В знаменитом японском коане говорится: “На кого ты был похож, прежде чем родились твои родители?”

– Но я не заставляю себя об этом думать. Гораздо важнее сосредоточиться на настоящем, на всем том, что мы уважаем.

– Как и многие другие, я знаю, как важна для тебя была ваша связь с Джоном. И ты только что выпустила замечательную цветную книгу “Невидимый цветок”, в которой говорится о таинстве той связи.

– Нечто подобное я делала, когда была ребенком, – ответила она, а затем рассмеялась. – Вообще-то иллюстрации для этой книги я делала в 1952 году, когда мне было девятнадцать лет.

– Эта книга о цветке, который нельзя увидеть, но чей тонкий аромат летит над морем, горами и лугами, пока – далеко-далеко – человек по имени Ароматный Джон не вдыхает этот запах… а затем чихает!

– Знаешь, в 1952-м в Ливерпуле 11-летний Джон сделал рисунок, который много лет спустя появился на обложке альбома Walls and Bridges. На нем мужчина и женщина, немного похожие на нас с Джоном, скачут на конях, а сам рисунок подписан: “Джон У. Леннон для Мими. 18 февраля 1952 года” – а это был мой девятнадцатый день рождения!

– Мне всегда казалось, что в мире есть три типа людей: одни говорят “нет”, другие говорят “возможно”, а третьи говорят “да”. А ты написала песню под названием A Thousand Times Ye s (“Тысячу раз да”). Слово “да” начертано на потолке в твоей знаменитой “Потолочной живописи”. И я заметил, что последнее слово в “Невидимом цветке” тоже “да”. В общем, даже будучи подростком, ты была человеком, всегда говорившим да. Ты помнишь, когда впервые это осознала?

– Думаю, очень давно. У меня было непростое детство. Всюду, куда бы я ни пошла, мне отказывали. Так что я сказала да в надежде, что в один прекрасный день моя жизнь изменится.

– Одна из моих любимых строчек – из твоей песни You ’re the One: “Мы – чародей и ведьма в миг свободы”[137]137
  We were a wizard and a witch in a moment of freedom.


[Закрыть].

– Знаешь, я посвятила эту песню Джону после его смерти, потому что, пока он был жив, он вечно твердил мне: “Я все время пишу тебе любовные песни, а ты мне нет”. Причина в том, что я была, типа, гордячкой и не думала, насколько это важно, особенно на фоне тысяч его фанатов.

– Ты имеешь в виду сто миллионов.

– Да хоть двести миллионов, ты понимаешь, о чем я. У меня не было никакой необходимости писать ему любовную песню. Но иногда я чувствовала – “Как я люблю тебя? Считай”[138]138
  Имеется в виду песня Йоко Оно Let me count the ways и 43-й сонет Элизабет Баррет-Браунинг.


[Закрыть] – и особенно почувствовала, когда Джон ушел, что эта его ремарка ко мне возвращается. Так что я решила: “Ладно, я сделаю это для тебя”, – так получилась You ’re the One.

– В песне Джона The Ballad of John and Yoko есть одна из самых бередящих сознание строк.

– Это какая же?

– В песне он упоминает о том, как ты ему однажды сказала, что, когда умрешь, “не возьмешь с собой ничего, кроме своей души”, затем Джон на краткий миг замолкает, а потом восклицает:

“Подумай!” И каждый раз, когда я вспоминаю эту строчку, она говорит, что и мне стоит остановиться и подумать о том, что я делал и как жил. Ты давала ему такой совет?

– Думаю, да. И это то, чем я сейчас постоянно занимаюсь, потому что на самом деле не знаю, сколько мне еще осталось, и каждый день для меня так важен. Я чувствую себя как Моцарт в финале фильма, когда он просто пишет, пишет, пишет – чтобы убедиться, что успеет все закончить. Я делаю то же самое во всех сферах своей жизни.

– В Mind Games Джон призывает всех нас “снести барьеры”, “посеять семена” и “раствориться во времени и пространстве”.

– Да, и, думаю, именно это мы и пытаемся делать, но все же недостаточно хорошо.

– Мне всегда казалось, что своим проектом “В постели за мир” вы с Джоном оба пытались подать хороший пример, самым неповторимым образом показывая, что весь мир должен постараться стать одной гигантской постелью!

– Да, – засмеялась она. – Но ему также нужно расслабиться и не воспринимать это так серьезно.

– А в Imagine Джон предлагает представить, что мы делим друг с другом один спокойный мир, и приглашает присоединиться к нему и “жить как одно целое”. Исса, японский поэт xviii века, думал так же. Он писал: “Нет незнакомцев под вишнями”.

– Как и высказывание о том, что красота спасет мир, – мне оно очень нравится, и именно поэтому я считаю, что искусство и творчество так важны. Это хокку Иссы помогает миру, меняет мир и нас. Я впервые слышу это стихотворение, но оно всегда было со мной и влияло на меня, хоть я и не знала его. Недавно я прочитала кое-что – это было во вкладке к воскресной газете. Там было написано: “Красота спасет мир”. Знаешь, что такое красота? Это то, что ты должен увидеть в себе, а не то, о чем стоит спрашивать других людей: “Ох, это должно быть красивым?” Ты обязан ощущать красоту внутри себя. То есть тебе не нужно ощущать красоту внутри, тебе нужно внутри себя ощущать красоту всего на свете. Ты должен почувствовать это. И это чувство есть мир и все вокруг нас. Вместе все мы спасем мир.