Текст книги "Наука страсти"

Глава 14

Она счастлива.

Эшленд лежит на ней и в ней, наконец-то слившись с ней. Эшленд. Он получил с ней наслаждение, дав ей наслаждение в ответ. (Три раза! Впрочем, она не помнила, когда успела это подсчитать.) Он заставлял ее тело саднить и болеть, и петь, и оживать по его команде.

Он представлял собой все, что она мечтала увидеть в любовнике, – за исключением, пожалуй, переизбытка одежды.

И оказался в точности таким тяжелым, как она и боялась.

Как ни странно, ее это не беспокоило. Его почти бездыханное тело казалось очень… приятным. Драгоценный груз. В черной слепоте повязки во вселенной существовало только огромное тело Эшленда, и больше ничего.

Она не слышала тиканья часов в соседней комнате, но думала, что если б услышала, они тикали бы неестественно медленно, в точности как билось сейчас ее сердце. Словно его придерживает рука Господа.

Эшленд, лежавший на ней сверху, не шевелился. Его вес тепло, чудесно вдавливал ее в матрац, его дыхание слегка колыхало ей волосы. Биение его сердца отдавалось в ней, и билось оно еще медленнее, чем ее собственное, – как такое возможно?

И как это может быть, что из всех многочисленных удовольствий, которые он обрушил сегодня вечером на ее ничего не подозревавшее тело, самым большим оказалась возможность просто лежать с ним? Вот как сейчас – его дыхание смешивается с ее, его сердце бьется почти в унисон с ее, а его естество в ней остается по-прежнему твердым. Она слегка сжала окружавшие его мышцы, чтобы почувствовать отголосок тех ощущений, и услышала, как в его горле зародился негромкий стон.

Эмили провела пальцем по его спине. Влажная рубашка прилипла к коже. До чего божественно – вот так прикасаться к нему. Сквозь туман в мозгу неторопливо текли мысли. Вспыхнула и исчезла картинка: горит свеча, ловкие пальцы Эшленда передвигают шахматную фигуру. Коня. Эти же самые ловкие пальцы только что раздвигали ее плоть, ласкали ее, дарили восторг.

Эмили просто не могла поверить самой себе.

Но невозможно отрицать блаженную усталость мышц, слегка дрожавших после случившегося. И немного саднит между ног, где все еще лежит Эшленд.

Это произошло. Она отдалась ему. Завладела бесценным и невосполнимым товаром – девственностью принцессы – и наградила им мужчину по собственному выбору. Она восторжествовала над своей судьбой. Позже возникнут последствия, бесчисленные осложнения, но пока она об этом думать не будет. Пока она будет наслаждаться этим простым и дивным моментом.

Эшленд пошевелился. Она провела ладонью по его руке – правой руке, добралась до пустой манжеты.

– Как ты ее потерял? – мягко спросила она. – Враги отрубили?

Он попытался высвободиться, но Эмили не убрала руку.

– Нет, – сказал он. – Это сделал хирург британской армии, когда я вернулся в лагерь.

– А что с ней случилось?

Он вздохнул и отвернул голову в сторону. Его волосы защекотали ей лицо.

– В кисти человека находится множество нервных окончаний, в результате чего она является исключительно подходящим объектом для пыток.

Эмили провела пальцами по закругленному обрубку. Он был на удивление гладким, без шрамов, и напоминал локоть.

– Она все еще болит?

– Ничего серьезного.

– Я тебе не верю.

Эшленд снова вздохнул, и это было единственным движением. Даже обрубок (что за ужасное название для той части его тела, которую она так любила – потому что она любила в нем все) – даже обрубок лежал в ее ладони как неподвижный груз.

– Существуют фантомные боли, – произнес он. – Давно описанные в медицинской литературе. Кажется, что кисть все еще на месте.

– Как поразительно. – Она продолжала ласкать и исследовать его.

Он говорил каким-то далеким голосом:

– В восточных странах левая рука считается нечистой, потому что человек моется ею после испражнения. Вот почему они искалечили мне правую. Весьма изысканный штрих.

Она поднесла обрубок к губам и поцеловала его.

– Прости меня, – сказал он. – Мне следовало сообразить или хотя бы спросить. А когда я понял, то должен был остановиться.

– Я бы не позволила тебе остановиться.

Внезапно он приподнялся, высвободил свое естество и откатился в сторону.

– Это моя вина.

– Не уходи!

Нахлынул холодный воздух. Матрац заколебался. Эмили приподнялась на локтях, чувствуя себя опустошенной.

– Куда ты?

– Одну минутку, – отозвался он.

Она услышала шаги по ковру, скрип двери, шипение воды в кране. Между ног потекло что-то влажное. Эмили охватила паника. Она протянула руку, потрогала и потрясенно поняла, что влажного очень много. Физическое свидетельство того, что произошло. Из нее вытекает теплое семя Эшленда.

Что она наделала?

Он вернулся, положил руку ей на плечо.

– Ляг на спину, – сказал он ласково. Ошеломленная, Эмили молча повиновалась.

Ну разумеется, его семя в ней. В этом весь смысл, разве нет? Необыкновенное удовольствие плотского слияния – это не более чем способ природы заставить животных воспроизводить себя.

Что-то теплое и влажное коснулось саднящего места между ног. Эшленд мыл ее молча, нежными движениями, вытирал какой-то тканью. Нахлынуло острое смущение. Минуту назад они были невероятно близки, слившись вместе, обмениваясь дыханием. А теперь он смывал с нее остатки этого интимного акта, и ей казалось, что их разделило какое-то клиническое отчуждение.

– Тебе больно? – спросил он.

– Я… нет. Ничего страшного. – Она попыталась улыбнуться, восстановить близость. – Если хочешь знать, это было просто чудесно.

Матрац снова колыхнулся – Эшленд встал и куда-то отошел, вероятно, обратно в ванную, чтобы положить салфетку. Эмили села. Кровь отхлынула от головы, она почувствовала головокружение. Сжав затылок, Эмили обнаружила, что фальшивый шиньон болтается на шпильках. Она торопливо заколола его и поправила повязку, чтобы скрыть неаккуратность. Сорочка, должно быть, где-то на полу. На дрожащих ногах Эмили соскользнула с кровати.

– Осторожно! – Рука Эшленда подхватила ее под локоть.

– Я искала сорочку.

– Вот она. – Рука отпустила локоть, на голову скользнула ткань, Эшленд помог ей просунуть руки в рукава.

– Спасибо, – сказала она.

– Конечно. – Молчание. – С тобой все в порядке?

– Да.

О боже, как неловко! Эмили снова покраснела. О чем он думает? Испытывает к ней отвращение? В своей откровенности она, возможно, переступила границы приличного поведения? Или вообще все сделала неправильно?

Он не отошел в сторону. К ней не прикасался, но она чувствовала исходящее от него тепло. А вот голос прозвучал холодно и безразлично:

– Боюсь, ты опоздала на поезд. Комната, конечно, остается за тобой. Я пришлю сюда миссис Скрутон со всем, что тебе может потребоваться.

– Мне ничего не нужно.

– Не строй из себя мученицу.

Эмили отшатнулась.

– Мученицу!

– Совсем ни к чему отказываться от всего.

– Мне кажется, я отказалась не от всего, – с горечью заметила она.

Эшленд сделал какое-то движение, и исходящее от него тепло исчезло.

– Понятно, – произнес он. – Как я уже сказал, вина здесь только моя. И я беру на себя всю ответственность за случившееся сегодня. Мне следовало обуздать себя. Но я этого не сделал и… и, совершив ошибку, заверяю, что…

– Ошибку! – Эмили ткнула рукой в сторону кровати. – Это было для вас ошибкой? Я-то думала, это было прекрасно. Я думала, это драгоценный дар!

– Эмили…

– Уходите, – сказала она. – Просто уходите.

– Я не уйду вот так…

– Вы уйдете. Вы считаете, все должно быть только по-вашему? Нет. Я встречаюсь с вами, когда вы просите, я следую вашим правилам, я отбросила всякую скромность, я отдалась вам самым бесстыдным образом, даже не видя вас! Так оставьте мне хоть каплю гордости. Позвольте сохранить хотя бы каплю достоинства. – Она тяжело дышала, сжав кулаки. Она даже не знала, куда направить свою ярость! Она кричала в пространство, не в силах понять в темноте, где он стоит.

Эшленд молчал. За окном ветер издал какой-то странный свистящий звук, пронзивший спальню, как остро отточенный стилет мисс Динглеби.

Под ковром скрипнула половица.

– Ну что ж, мадам, хорошо. – Низкий голос Эшленда особенно выделился на фоне воя йоркширского ветра, прозвучав неожиданно близко. – Снимите повязку, если она оскорбляет ваше достоинство. Если хотите увидеть, что за существо лишило вас сегодня невинности.

Эмили застыла.

– Давайте же, – негромко продолжал Эшленд. – Или хотите, чтобы я сам снял ее с вас?

Окно резко задрожало. Щеки Эмили коснулся сквознячок, слишком теплый, чтобы проникнуть снаружи. Дыхание Эшленда? В окружавшей ее тьме она чувствовала его жар, его мощь совсем рядом, в каких-то нескольких дюймах.

– Я… я не могу. – Она опустила голову. – Не могу.

– А. Ну что ж, пусть будет так.

Нахлынула волна беспомощности. Их безупречный, священный миг в конце концов оказался всего лишь мигом. Чей-то голос эхом прозвучал в ее голове, голос одной полупьяной мачехи или другой: «Разве ты не знаешь? Всем этим скотам требуется лишь как следует потыкать, а потом они пропадают. Отдашь это – отдашь все».

Эмили отвернулась.

– Уходите.

Рука Эшленда стиснула ее подбородок.

– Не отворачивайся от меня, Эмили. Я же сказал тебе, что прошу прощения. Какого еще дьявола ты от меня хочешь?

– Ничего! Вообще ничего! Просто оставьте меня в покое!

– Клянусь Богом, этого ты не получишь! Минуту назад ты кончала подо мной. Теперь ты моя, Эмили, ты под моей защитой, и будь я проклят, если…

– Я не ваша!

– Моя, и клянусь Богом, я забочусь о том, что принадлежит мне!

Его губы прижались к ее рту, сильно, властно. Эмили хотела отпрянуть. Хотела уткнуться руками ему в грудь и оттолкнуть, завершить все надменной, точной фразой.

Но все ее принципиальные возражения застряли на подходе к мозгу. Ее губы, не ведающие об оскорблении, приоткрылись, упиваясь его поцелуем. Руки взлетели вверх и обвили шею, притягивая Эшленда ближе. Его чистый запах, его вкус были слишком хороши, чтобы от них отказываться. Ее тело узнавало его, помнило о дарованном им наслаждении и хотело еще.

Эшленд почуял, что она уступила, и поцелуй его смягчился. Язык прошелся по ее губам, и кровь в жилах Эмили закипела. Он без сострадания дразнил и ласкал ее. Она прижалась бедрами к его массивным бедрам, вжала ноющие груди в твердые пуговицы жилета. Его рука скользнула вниз, жаркая ладонь обхватила ягодицы.

– Да простит меня Бог, но я снова тебя хочу. – Его губы скользнули к ее уху. – Я позабочусь о тебе, Эмили. И ты мне это позволишь.

– Мне это не нужно. Я хочу только этого.

– Этого мало. – Он снова поцеловал ее и отодвинулся. – Сегодня я не могу остаться на ночь, Эмили, но я все исправлю.

– Мне не нужно…

– Я не буду оскорблять тебя, предлагая деньги, – сказал он, – поскольку честь, оказанная мне тобой, бесценна.

– О, как здорово придумано.

Он промолчал. Эмили обхватила себя руками, создавая защитный барьер, потому что без Эшленда сразу замерзла.

– Прошу прощения. Я выразилась нехорошо. Я всего лишь имела в виду, что… что у тебя нет перед мной никаких обязательств. Я пришла сюда как независимая женщина, по собственной воле. Ты ничего мне не должен. Мы – любовники, и больше ничего.

Он по-прежнему ничего не говорил и не делал. Эмили чувствовала, что он на нее смотрит, кипя от волнения, затягиваясь в жесткие железные обручи самоконтроля.

– Я в этом человек неопытный, Эмили, – произнес он наконец, но так тихо, что слова словно растворились в воздухе раньше, чем он их произнес. – И у меня нет наготове никаких искусных фраз. Но позволь прояснить кое-что – я не из тех мужчин, что заводят любовниц.

В груди у Эмили все сжалось.

– Тогда как вы назовете все это? Ошибкой? Случайностью?

– Я не верю в случайности. – Он снова задвигался, воздух рядом с ней заколыхался. Вероятно, надевает сюртук или поправляет галстук. – Отдохни, Эмили. Встретимся на следующей неделе.

– Постойте, сэр…

Но он мазнул губами по ее лбу, прямо над повязкой, и, прежде чем Эмили успела произнести хоть слово, она поняла по возникшей вдруг пустоте, что он ушел.

Если бы герцог Эшленд увидел наставника своего сына, растрепанного, бледного, неуверенно стоящего на ногах, в час ночи пробирающегося ко входу для прислуги Эшленд-Эбби, он уволил бы его на месте.

«К счастью, – думала Эмили, стараясь придерживаться тенистых участков двора и не беспокоить ноющие участки тела, – герцог Эшленд сейчас мучается чувством вины в своей герцогской постели». Стоя у конюшни, она внимательно следила за его окном, дожидаясь, пока погаснет последний огонек, и только потом решилась направиться к дому. Ее женское естество резко протестовало. Женское естество желало лежать в постели вместе с герцогом, вновь подвергаясь вторжению.

«Ты безумна, как шляпник, – сказала она себе. – И тупа, как дерево».

Она кралась вдоль кирпичной стены, стараясь не попадать в тусклый желтоватый квадрат света, падающий из верхнего окошка.

«Ты рискнула всем, и ради чего?»

Что она здесь делает? Ей в жизни не приходилось пробираться домой под покровом ночи. Это способ развлечения для Стефани. Озорной, несносной, восхитительной Стефани. Все любили Стефани. Если бы Стефани поймали – чего никогда не случалось, – все бы только посмеялись. Ох уж эта Стефани. Опять сбежала на поиски развлечений. А Эмили всегда приходилось откликаться на стук камешка в окно спальни, спускаться вниз, проходить по катакомбам служебных помещений и впускать Стефани в дверь, через которую доставляли продукты в кухню. А потом укладывать в постель, ложиться рядом и выслушивать ее рассказы. Деревенские праздники, полуночные танцы, запретные глотки пенной браги, овцы, загнанные в зал для приемов мэрии, где их обнаружат утром…

А теперь настала очередь Эмили глухой ночью пробираться к черному входу в дом. Она в брюках, от нее воняет конюшней, и в ее женское естество только что умело и страстно вторгались в роскошном номере отеля. Она была с завязанными глазами. Со своим работодателем. Со своим женатым работодателем. Чьего ребенка она, вполне возможно, зачала сегодня вечером.

Хорошо хоть, не было никаких овец.

Ну что ж, ведь она хотела приключений, верно? Хотела свободы, возможности выбора, независимости. Наверное, все это оказалось несколько более… запутанным, да, это правильное слово… несколько более запутанным, чем она себе воображала, но она все это получила.

А теперь она хочет только теплую ванну и теплую постель. И если постель окажется достаточно теплой, она даже простит ей отсутствие одного очень теплого и очень мужественного герцога.

Теплая ванна. Теплая постель. Эмили взялась за ручку и толкнула дверь.

Та не шелохнулась.

Эмили подергала щеколду и снова толкнула.

Никакого результата.

Из-за угла свистнул ветер. Зимняя луна над головой выглянула в просвет между тучами и осветила старые камни аббатства.

Эмили набрала в грудь побольше воздуха и всем телом навалилась на дверь. Ничего. Она с силой ударилась о бездушное дерево. Она лягнула его. Она выругалась. Навалилась еще раз, упираясь ногами, и начала молиться.

Заперто. Внутрь не попасть. В довершение всех бед.

Она снова выругалась, на этот раз особенно грязно.

За спиной кто-то негромко присвистнул и довольно невнятно и неразборчиво произнес:

– Что, дьявол вас побери, вы только что сказали, Гримсби?

Рука Эмили застыла на щеколде. Эмили медленно выпрямилась и повернулась.

– Мистер Гримсби.

Фредерик, маркиз Сильверстоун, грязный и растрепанный, со сбитой на затылок шляпой, без шарфа, поднял руку в перчатке и потянул себя за ухо.

– Мистер Гримсби. Мне кажется, я вас плохо расслышал. Потому что такое невозможно. Просто не может быть без вашего… без… в общем, этого не может сделать ни одно повз… прозво…

– Позвоночное животное, – подсказала Эмили. – Полностью с вами согласен. Моя ошибка. Утром сверимся с учебником анатомии и подберем более подходящий эпитет.

– Право же, мистер Гримсби, – криво усмехаясь, произнес Фредди, – человек вашего инти… интел… с вашими мозгами! Уж наверное, вы не выходите гулять без этого красавчика. – Мучительно пытаясь сосредоточить взгляд, он сунул руку в карман и вытащил небольшой металлический предмет.

– Ключ, – сказала Эмили. – Разумеется.

– Сам сделал дубликат, – горделиво похвастался Фредди. – Самая ценная моя соп… собст… вещь. Охраняю ценой собственной жизни. Я… фу-ты, черт. – Он уставился на пестрые кирпичи под ногами. – Куда он делся?

Эмили вздохнула, наклонилась и подняла ключ.

– Вы перебрали, ваша милость.

– Я не пер… прере… не пьян!

– Вы пьяны, и утром мы об этом поговорим. Вы еще слишком молоды, чтобы позволять себе столько спиртного. Мне следовало лично проводить вас домой, а я поверил, что вы послушаетесь моих указаний. – Она сунула ключ в старый замерзший замок, молясь, чтобы он повернулся. – Боюсь, мне придется сообщить об этом вашему отцу.

– Думаю, нет, – ответил Фредди.

– А я думаю, придется. – Замок щелкнул. Эмили облегченно расслабила плечи, толкнула дверь и приложила палец к губам.

– А я думаю, нет, – громким театральным шепотом заявил Фредди. – Я думаю, его все… всемогущей светлости не понравится, что вы вернулись домой так поздно. Если вы понимаете, о чем я. – Он споткнулся о порог, схватился за стену и замер, глядя на штукатурку. – Кажется, меня тошнит.

– Вас и должно тошнить. И очень сильно тошнить. Полагаю, это будет для вас особенно назидательным уроком. – Она посмотрела на ключ и сунула его к себе в карман. Фредди, конечно же, прав. Она не может рисковать, ведь герцог непременно задастся вопросом, почему наставник его сына выбрал для столь позднего возвращения домой именно эту ночь из всех прочих.

– Вы жестокий, жестокий человек, – обратился Фредди к стене и слегка повернул голову в сторону Эмили. Волосы у него на голове стояли дыбом, шляпа болталась где-то на затылке. Фредди зажмурился и заговорил негромким серьезным, даже умоляющим голосом: – Но вы ведь не расскажете отцу, мистер Гримсби, правда?

Темный коридор освещался только лунным светом, но и тот исчезал – тучи занимали свое законное место в йоркширском небе. Эмили захлопнула за ними дверь и заперла замок.

– Нет, не расскажу. Но вы должны пообещать, ваша милость, что ничего подобного больше никогда не повторится. Прежде всего это вредно для вашего здоровья. А во-вторых, в следующий раз вам может и не повезти, и вы не вернетесь домой целым и невредимым.

Фредди отмахнулся.

– Никто не посмеет. Все знают, что отец… что он… – Он позеленел и сглотнул. – Кажется, мне лучше скорее подняться наверх.

Эмили закинула его руку себе на плечи.

– Ну так идемте.

Они поднялись по черной лестнице наверх и побрели по длинному темному коридору. Когда они проходили мимо внушительной двери, ведущей в герцогские покои, Эмили упорно смотрела только вперед.

– Ну вот. Осталось всего несколько шагов. Не забудьте… – Она тяжело дышала, потому что тощий Фредди оказался гораздо тяжелее, чем ей думалось. – …Не забудьте перед тем, как лечь в постель, выпить побольше воды. Целый кувшин.

– Откуда… откуда, дьявол вас побери, вам это известно? – пробормотал Фредди.

– Так всегда делал мой отец. Все, мы пришли.

Эмили помогла ему войти в комнату. Это ее воображение, или ночью здесь в самом деле пахнет по-другому? Все те же запахи застарелого табака, средства для полировки кожи, но к ним примешивается что-то еще – какой-то пряный резковатый аромат ночи. Эмили скинула тяжелую руку Фредди с ноющего плеча.

– Ну все, вы на месте. Все остальное, боюсь, придется делать самостоятельно.

– Вы славный малый, Гр… Грим… о, к черту все. – Фредди снял шляпу, перчатки, швырнул их куда-то в сторону синего кресла с подголовником и мутными глазами посмотрел на Эмили. – Я этого не забуду.

– Уж постарайтесь. – Она повернулась к двери.

– Стойте! Гримсби!

Эмили обернулась.

– Да, ваша милость?

Фредди крутил пальцами у лица.

– Что-то тут… что-то не так…

– С вами все в порядке, сэр? Может, вам нужен тазик? – Она шагнула к шкафчику у стены.

– Нет-нет. То есть да, меня чертовски мутит, но… но… – Он снова пошевелил пальцами у лица и прищурился. – Дело не в этом.

– У вас что-то болит? Вы поранились?

– Да нет же, нет. Минуточку. Это… вот сейчас, сейчас… я думаю… думаю…

Эмили сняла очки, протерла стекла и снова надела.

– Не надо так сильно напрягать мозги, ваша милость. Они потребуются вам утром. Я намерен очень сурово…

Фредди неуклюже щелкнул пальцами.

– Понял!

– Поняли что, ваша милость? Право же, мне пора спать.

Фредди ткнул пальцем в подбородок Эмили.

– Ваши бакенбарды, Гримсби! Ваши… чертовы… старые… бакенбарды. Куда они делись, дьявол их побери?